Чаепитие.

Он пришёл к предыдущему хозяину дома в пятнадцать лет. Краткое сухое объявление в газете обещало хорошую плату. Тот внимательно посмотрел на ещё пока глупого мальчишку с каштановыми волосами и отошел от дверного косяка, молча пропуская в квартиру. Мебель была очень старой антикварной. На журнальном резном столике красовался красивый поднос с фарфоровым чайником в цветочек, сахарницей, щипцами для сахара и чашками, блюдцами и ложечками. Вокруг было очень чисто и прибрано. Он так и не решился тогда присесть на дорогой диванчик, на обивке которого цвели поблекшие от времени цветы. Это место не для него, нет. Хозяин дома кивнул на стул стоящий в углу, молча приказывая ждать. Через некоторое время раздался противный скрежет звонка. Хозяин старого дома, тяжёлой неровной поступью шагал к двери. Его посетительницей была совсем молодая девушка. Нервно вздрагивая, она уже на пороге начала что-то тараторить, судорожно сглатывая и плача. Широкая ладонь успокаивающе погладила её по плечу и провела внутрь. Молодая и нервная девушка все говорила и говорила. Выкладывала перед незнакомым человеком все свои маленькие и большие потаенные тайны, все глубоко запрятанные секреты. Все что хранилось глубоко в мыслях. Мысли, которые мы никогда не говорим вслух. С каждым словом она оживала, скидывала с себя груз, дышала свободнее, словно бы ее больше ничего не сковывало. Хозяин дома, наконец, тихо заговорил. Он начал расспрашивать нервную девушку. Множество вопросов, странных нелогичных, так говорят только старые-старые друзья, у которых появилась своя манера речи. Девушка с удовольствием отвечала на всё, ни разу не задумавшись. Беседа длится очень долго. Беседа становится ирреальной. Вопросы с каждым разом становятся более и более пространственными, философскими, очень странными, подсознательно опасными. Молодой человек бы на такое не ответил. Всё это время они пьют чай. Видно, как мастер делает все на автомате, для него такие беседы стали обыденностью, но, тем не менее, он ведёт себя как джентльмен, подливает нервной девушке чай в чашку, вежливо отводит руку посетительницы от сахарницы. Её содержимое для особых гостей. Разговор постепенно затихает, крышка сахарницы громко звенит, щипцы кладутся на место. Через час нервная девушка выйдет из странной квартиры, из старого дома и никогда туда больше не вернется и даже не вспомнит. Девушка уже не будет нервной, не будет радостной, ей спокойно, пусто, сладостно, так сладостно спокойно. А молодой человек, которого гостья так и не заметила, останется здесь работать. Поначалу он только наблюдал, смотрел. Осознавать, что же происходило, было странно, но поразительно завораживающее. Хозяин старого дома заставлял людей говорить, говорить и говорить. Песни, эти разговоры напоминали песни. Последние, своеобразно прекрасные, чистые, потаенные, пошлые, грязные, вечные. Заходили и другие гости. Они молчали, их глаза были покрасневшими, будто странные гости постоянно плакали от невыносимого горя и одиночества. Они никогда не ходили группами, только по одному. Одевались странные гости всегда со вкусом, изящно, у них всегда были безукоризненные манеры и движения. Странные гости чинно усаживались на диванчик, и вся изумительная лощеность пропадала. Они не плакали и не кричали, не рассказывали о своей жизни. Каждый странный гость становился похожим на умирающего и обезумевшего от жажды, стоило им посмотреть на стол. Каждый жадно тянул руки к заветной чашке, поданной гостеприимным хозяином. Они вдыхали аромат напитка, терлись сухими щеками о края, вкушали и растягивали удовольствие, пытая себя медлительностью. Позже стыдясь за свое несдержанное поведение, каждый странный гость дрожащими руками оставлял немалые деньги и шел к двери, чтобы позже вернуться. Они никогда не забывали дорогу в странный дом. Как и полагается каждой обычной истории, однажды пришла она. Такая же с покрасневшими от слез глазами, как и другие странные гости. Каблучки размеренно стучали по деревянному полу, зоник-трость привычно оперся на ручку дивана. Она кокетливо подмигнула ученику, звонко чмокнула пожилого хозяина дома в морщинистую щеку, рассмеялась. Чайная церемония проходила спокойно, в ней не было той тягучей сладостной муки. Она пила чай и хищно смотрела на ученика, разглядывала. В этом было что-то неправильное. Когда за ней захлопнулась дверь, хозяин дома выразительно покачал головой, его молчаливых слов стоило послушать. Поначалу ученик только наблюдал со стороны, запоминал и учился видеть. Они никогда не разговаривали с хозяином дома, вообще. Пока в очередной раз не прозвучал противный звонок. — Иди, открой. И помни — никогда не трогай руками. Молодой человек кивнул. Его гость был полон скорби и невыносимо стар. Тощие ноги не держали дряхлое тело в траурной одежде, ученику пришлось подхватить его руку. Старичок рыдал, его почти беззубый рот шептал, рассказывал что-то малопонятное, но молодой человек слушал, подавал чай и видел. Жизнь, старая жизнь со множеством историй, тайн радостей и печалей, она витала, едва теплилась в воздухе, выкручивалась оттуда где находилось сердце, то пряталась обратно, словно прекрасный пугливый светлячок. Он выманивал это пугливое чудо наружу, задавал вопросы, заставляя раскрыться все больше и больше. Ему нечего предложить взамен, только пустоту и покой, больше не будет той боли. Так хочется потрогать, прикоснуться к самой жизни, но… В какой-то момент молодой человек чувствует себя стоматологом, он кладет это в сахарницу, ставит крышку на место и постепенно сворачивает разговор. Старик выглядит счастливым, словно оставил тяжелую ношу. Возможно, он скоро умрет, возможно, прямо под дверьми этого дома. Молодой человек теперь уверен, со своей женой, чья смерть поломала привычную жизнь, старик больше никогда не увидится. Таких сломанных было много: молодые, старые, здоровые, смертельно больные, но всегда с трещинами в груди. Они в отчаянии находили дорогу к старому дому, чтобы больше сюда никогда не вернуться. Молодой человек иногда сам боялся потерять путь, ведущий к чайному сервизу. Его жизнь меж тем продолжалась. Почему-то никто никогда не задумывался над местом его работы. Родители, друзья и подруга не интересовались, а он не горел желанием раскрывать свои и чужие тайны. Он вырос, повзрослел, старый хозяин дома давал ему все больше гостей. Только ее он всегда встречал и провожал сам. — Не доверяй ей. Однажды хозяин дома после долгих лет сам сел на выцветший и потертый диванчик и начал рассказывать бывшему ученику жизнь. Мастер не нуждался в вопросах, он сам выкорчевывал из себя щипцами весь свет, потом покачал головой, когда бывший ученик услужливо поднял крышечку. — Это я им не отдам. И ты тоже… не позволяй… — прохрипел хозяин старого дома. Медленно пошатываясь, он побрел к двери. — Это мой выход. Хлопья снега тогдашней зимы и ночи танцевали в розовом свете фонарей. Когда разжались щипцы, погас весь район. Новый хозяин дома наблюдал, как вместе со снежинками танцевали тысячи ярких огоньков. Они улетели, куда-то рассыпаясь, продолжали двигать мир вперед. Новый хозяин дома, подобрал с земли ключи и щипцы, запер свой дом и направился к своей подруге. Эта ночь так подходит для предложения. Тело старого человека нашли на следующий день. Он скончался от сердечного приступа, на его лице застыла счастливая улыбка. Молодой хозяин дома был счастлив, его работа была уникальна, платили много, вечером его ждала жена с теплыми объятиями и сын с восхищённым и внимательным взглядом. Иногда заходила она «на чай», обжигающая своим жарким взглядом. Она шутливо возносила чашечку из тонкого фарфора в его честь, качала головой в беззвучном смехе, улыбалась, оставляла свою плату, а перед уходом звонко целовала его в щеку. А годы летели. В один особенно темный вечер, увидевши жену с покрасневшими от слез глазами, он не на шутку перепугался. Кожа его мальчика была серой, рот застыл в беззвучном крике, он не дышал. Хозяин дома видел, как пугливый светлячок кружится наружу и назад. Именно тогда он совершил первую ошибку. Хозяин дома не мог иначе, только не так, только не сейчас. На ощупь оно ощущалось как… жизнь. Прекрасное, трогательное и молодое… Как хотелось забрать её себе! Возможно, хозяин дома на секунду остановился, но он берет себя в руки, и светлячок снова в клетке. На следующий день, перед уходом, она впервые по-настоящему поцеловала печального хозяина дома. На секунду его что-то кольнуло, а потом он почувствовал пустоту, не было больше пережитого страха, его выпили, как чашечку чая. Так начался странный роман хозяина дома со странной гостьей. Она начала приходить позже, прямо перед его уходом. Он стал с жаром отвечать на её объятья, наслаждаясь сладостной пустотой. Дела не ладились, с сыном творилось, что-то не то. Пустые глаза постоянно смотрели куда-то в небо. Хозяин дома не раз находил его на крыше, на балконе. В доме впервые появились решётки, сына они больше не отпускали без присмотра. Жена часто плакала, хозяину дома нравились её глаза такими, а она жаловалась и тихо стонала на укусы-поцелуи. Дни стали похожими друг на друга, год за годом. Супруга дрожала, запираясь с сыном на все замки. Хозяин дома седел, старел и проводил все больше времени со странной гостьей, а его ребёнок всё ещё пытался взлететь. Они не уследили за ним в январе. Хозяин дома видел, как в том затяжном полёте тысячи огоньков вырываются на свободу, на землю упало уже мёртвое тело. Через неделю старый хозяин дома подал заявление в газету. На него откликнулась задумчивая девочка в рваной одежде. Она училась быстро, всего через год старый хозяин дома доверял ученице почти всех, кроме неё. Девушка задумчиво молчала на страстные обжимания с странной гостьи и учителя. Она знает и видит: так делать нельзя. Старый хозяин дома упивался своим горем, своей странной гостьей. А однажды, когда ученицы не было в старом доме, к нему пришла собственная жена. Старый хозяин дома умолял, грозил, пытался закрыть её рот руками, кричал что-то бессвязное. — Я не отдам тебя им, не отдам, слышишь! Не семей! Её жизнь полностью раскрыта перед старым хозяином дома, полностью обнажена. Родное, такое родное, прекрасное оно светится, просится в руки. И он бережно берёт её в руки, трется сухой щекой, целует, облизывает, ест, пожирает. Бывшее тело его жены орёт, корчится от невыносимой боли, тянет к нему руки, умоляет остановиться. Он засыпает под собственное рыдание. Он сломлен. Ему не нужно говорить, там в груди больше нечему светиться, там — только засасывающая дыра. Она ласково будит, уводит за собой, его глаза покраснели от слез. Он идёт за ней, чувствуя только горечь, тоску и неумолимый голод. Новая хозяйка старого дома на следующий день находит труп женщины, искореженный в муках, и ключи. Задумчивая девушка вынесет тело на улицу, тут оно лишнее. Через неделю к ней придёт смутно знакомый странный гость с покрасневшими от слез глазами. Он будет, как и прочие, тереться сухими щеками о чашку, жадно вдыхать аромат, пытать себя медленным чаепитием. Лишь уходя, он скажет хозяйке дома слова. Лишь тогда она с ужасом узнает его, увидит настоящим, страшным. — Не нарушай правила.