— это были мы;

Чонгук встречает весну на заднем дворе школы. Он стоит возле кирпичной стены, сбросив на землю сумку и пиджак, и смотрит на трепетно цветущую сливу и хаотичный поток машин на дороге. Математика началась уже пару минут назад, но учитель немного опоздает, как и всегда, поэтому Чонгук не спешит. Стоять на улице в одной рубашке под порывами прохладного сладкого ветра гораздо приятнее скучных примеров. Но чуть позже уйти все равно приходится, Чонгук плетётся лениво до нужного кабинета и тихо стучит перед тем, как войти. Учитель только достает вещи из своего портфеля, поэтому легко пропускает опоздавшего в класс. Чонгук идёт к своей парте — последней, к слову — даже не подняв головы. Школа навевает тоску. Он мог бы просидеть на заднем дворе, перед сливой и полупустой дорогой, весь день. И Чонгук уверен в этом еще несколько последующих минут, ровно до того момента, как поднимает за партой голову. Ким Тэхён, как и всегда, сидит перед ним. Чонгук пялится на его затылок, кажется, в сотый за эту неделю раз и каждый раз видит, что у Ким Тэхёна, его одноклассника, на затылке мелко вьются волосы. И это тоже навевает тоску — что некому об этом рассказать, не встанешь же с криком — посмотрите на его затылок, почему, чёрт возьми, он такой милый? Чонгук ложится на парту с тяжелым вздохом и закрывает глаза. Тэхён подпирает голову локтём и переводит взгляд в окно, аритмично стуча обратной стороной карандаша по раскрытой тетради. В бледно-голубом небе медленно растворяется след от самолета. На площадке внизу у кого-то сейчас физра: ребята в форме бегают и разминаются по кругу; кто-то помладше гоняет мяч. Скучно, как же невыносимо скучно. Совершенно нечем заняться. Даже подразнить некого. Хотя, — Тэхён подбирается и воровато оглядывается через плечо, — тут я, пожалуй, не прав. Черноволосая макушка Чонгука, замерев над тетрадью, елозит подбородком по парте и поднимает на него хмурый взгляд, мол, чего уставился, и губы Тэхёна невольно растягиваются в улыбке. Он отдирает уголок тетради, нависнув над ним, словно над любовным посланием, с такой силой вдавливая в бумагу грифель, что кажется — тот вот-вот сломается. Дождавшись, когда учитель снова отвернётся к доске, занявшись примером и бубня под нос решение, он одним движением подбрасывает Чонгуку записку. «Чего притих, зубрила? Разве математика — не твой любимый предмет?» И кривая рожица в углу. Яичко, показывающее язык. Фирменный знак — как яблоко Джобса. Чонгук пялится на чужую записку, воровато оглядываясь по сторонам, будто кто-то сможет уличить его в этом — ага, ловишь записки от Ким Тэхёна; разворачивает медленно, читает, будто не видит, как Тэхён улыбается хитро, обернувшись, зажав кончик карандаша между пухлых розовых губ. Это ужасно, ведь на самом деле, он просто издевается, шутит, обратил внимание, когда пересадили рядом, а до этого и не знал, наверное, что есть такой человек — Чон Чонгук. Чонгук держит записку в руках аккуратно, чтобы не помялась с краёв, и просто отворачивается к окну. Он отвечает на чужой вопрос, только когда выражение лица Тэхёна из вопросительного становится недовольным, — и безразлично пожимает плечами — мол, не знаю, просто весна. Тэхён в ответ только хмыкает и, смерив надменным взглядом, отворачивается. Чон Чонгук — занятная, немного странная персона, относящаяся к нему и преувеличенно ко всему миру с непробиваемым безразличием. Возможно, до сих пор он действительно почти не обращал на него внимания. Но теперь, сев впереди и заметив, что с ним практически никто не общается — всё по-другому. Чонгук в отличие от остальных обедает и убивает время в одиночестве, не тратит себя на пустые разговоры, часто витает в облаках и соответствует негласному прозвищу невидимки. Тэхён тоже думает, что Чонгук — невидимка. И в каком-то смысле, он даже рад, что только он может его видеть. Со звонком класс превращается в галдящее стадо. Девочки подбегают друг к другу с разноцветными тетрадями, разглядывают и обсуждают странички с косметикой и рекламирующих её знаменитостей, вынося на общий суд последние сплетни. Парни не лучше — в центре кружков по интересам скорый выпуск новой видео-игры, последний футбольный матч старшеклассников и следующие несколько месяцев тёплой погоды, сулящих много коротких юбок и открытие бассейна — сезон купальников не за горами. Со скрипом отодвинувшись от парты, Тэхён встаёт, рассовывая руки по карманам, и выходит в коридор. На Чонгука он больше не смотрит — контакт потерян, можно восстановить потом. Дело не в том, что Тэхён хочет быть его другом или задеть за живое — всё дело в эмоциях. В подстёгивающем любопытстве. Ему интересно, как много он сможет вытащить из Чонгука и как много тот сможет ему показать. Следующий урок — литература. И Тэхён собирается её прогулять. Медленно бредя по коридору, соединяющему кабинеты и учительскую, пропуская мимо приветствия и смущенные улыбки, он сворачивает к автоматам и натыкается на Намджуна. Тот сидит между гудящими, мерно вибрирующими и сосущими электричество машинами, вытянув в проход длинные ноги-шпалы, и заразительно кивает в такт музыке из наушников. Намджун старше на класс и типа прислуживает в совете, но Тэхён плевать хотел на субординацию — толкает носком ботинка подошву чужих красных конверсов и, встретившись взглядом, кивает, мол — йо, чувак, какими судьбами? Намджун отвечает легко вздёрнутой бровью. Больше эмоций не проявляет. Они пялятся друг на друга какое-то время — немая сцена, затянутая пауза и холодок по коже, как в пустом театре. Намджун снова прикрывает веки и вслушивается в гипно-саунд, а Тэхён сутулится и трет пальцами нагретую бронзовую монетку. Металлический кружок перекатывается между фалангами, пока он не убирает его обратно в карман — пить больше не хочется. Намджун — странный парень. Они тут все странные, каждый — по-своему. Со своими скелетами, тайнами и все такое. Просто, возможно, у Намджуна их больше всего. Бывает, он часами молчит, как сегодня, сейчас, рассеянный и оторванный от всего человеческого и бренного, а бывает его просто не остановить — как плотину прорывает раз на тысячу лет. Тэхён всё же покупает себе бутылку холодного зелёного чая — после тренировки он будет готов продать за неё и себя, и родную мать, и весь мир. Поэтому подстраховаться не помешает. Подумав не больше секунды, он садится в позу лотоса возле чужих вытянутых ног, прислоняясь боком к морозильной стене, и раскрывает ладонь для наушника. В ленивых повадках Намджуна есть что-то от кота: как он неохотно приоткрывает один глаз, щурится с подозрением, а-ля, откуда я знаю, что тебе можно доверять, тем более музыку, тем более в моих наушниках, а после, видимо, решив, что всё-таки можно, вытаскивает из проколотого, испещренного колечками, гвоздиками и крестами уха капельку, чтобы разделить свой дзен с Тэхёном. Когда Тэхён выходит из класса, он даже не оборачивается, и Чонгук одиноко и устало смотрит ему вслед. Тепло залетает в кабинет с порывами весеннего воздуха, Чонгук вспоминает тень и прохладу заднего двора, и тоскливо вздыхает. Наверное, было бы хорошо остаться там с Тэхёном, может, хотя бы на пару минут, но вряд ли тот захочет. Чонгук ещё смотрит некоторое время на пустой дверной проём, а потом снова ложится на парту. — Блин, эта новая тема просто какой-то кошмар, я ничего не поняла, — две его одноклассницы приваливаются к парте Чонгука бёдрами, и одна из них заметно и как-то неловко краснеет; он недовольно поднимает голову, хмурится и, на очередную попытку завести разговор, встаёт. Просто сует руки в карманы чёрных брюк и выходит в коридор. В коридоре шумно и тепло, и Чонгук поджимает раздраженно губы — ему не нравится столько людей вокруг, мешает. Он проходит вдоль стен и собирается повернуть обратно, когда замечает выглядывающие из-за угла автомата с газировкой сложенные лотосом ноги в черных кедах с развязанными шнурками; и еще одни, вытянутые и бесконечно прямые. Чонгук опускает глаза, даже не думает подойти и отворачивается к окну. Весна рисует небо розовым и голубым. Перекатывая ладонями бутылку, Тэхён вслушивается в спокойные, отчасти умиротворяющие биты, понимает, почему Намджун смотрел на него волком и не хотел отдавать наушник — через рассеивающую звук сеточку динамика доносится его голос, грубый, наждачный, безбожно проникновенный, и слова в тексте — разрывающие нежностью, о пролетающей молодости, мечтах и целях; всё с какой-то вынужденной обречённостью, прочувствованной тоской. Тэхён молчит, время для них останавливается на мгновение — три минуты сорок восемь секунд. Мыслями они сходятся в каждой строчке. Когда Тэхён поднимает глаза от бутылки, то сразу же ловит в объектив Чонгука. Тот вырастает непоколебимой сгорбленной тенью из-за угла, с лицом мрачным, отражающим трясину не самых радужных мыслей. Интересно, о чем он думает? Заметил ли их? Тэхён хочет его разгадать, как ребус, проиграть в него как в лото. Или выиграть. — Эй, невидимка-Чон! — вопит он, игнорируя убийственный взгляд вырванного из неги Намджуна, и для верности подзывающе машет рукой. Чонгук, конечно, слышит, как зовет его Тэхён, и даже краем глаза видит, как тот вскидывает худую руку в чёрном, скатанном до локтя пиджаке; но Чонгук не спешит, он еще стоит пару минут перед открытым окном коридора, смотрит, как теплый медленный ветер неохотно колышет сливовые ветви. Он думает, это жестоко. То, что делает Тэхён — жестоко. Чонгук хотел бы вернуться в класс, погрузиться в книгу или музыку и спокойно пережить последние уроки, и он наплевал бы на любую такую попытку завести разговор; Чонгук не любит говорить с одноклассниками, это неинтересно, а иногда даже смешно; но Тэхён… Тэхён — не такой, как другие. Но не такой, как Чонгук. Чонгук вздыхает и устало проводит ладонью по лицу. Конечно, он разворачивается от окна и идет в сторону автоматов. На полу возле Тэхёна сидит какой-то старшеклассник, кто-то из сотни других, кому нравится Тэхён, и Чонгук против воли хмурится даже при них. Ну и зачем он его позвал? Пустая трата энергии, бесполезное занятие — такой разговор втроем — всё, что угодно, кроме слова на букву «Р». Намджун поднимает на подошедшего парня оценивающий взгляд — новая жертва тэхёновых издевательств выглядит слишком побитой жизнью, и он уже давно не понимает, зачем тому это всё. Не для развлечения — точно. Таких — Намджун вторично сканирует парня, разглядывает словно под рентгеном, — только из жалости или чего-то ещё. В глазах Тэхёна искрится живой, неподдельный, изумрудный интерес. О, тогда понятно. — Как насчет прогулять урок? — прищурившись, предлагает тот. Чонгук так явно демонстрирует скуку, что не остается сомнений — он или заинтригован, или пытается казаться крутым. Тэхён судорожно старается найти в чужом лице лазейку для своей теории. Взгляд снизу-вверх не выглядит как унижение, только не для него. Чонгук — хмурый, тихий, загадочный, загородивший люминесцентный яркий свет — заставляет Тэхёна скалиться шире, а мысли смешиваться в чаше блендера. Они двое — как ангел и демон по обеим сторонам его плеч, один склоняет к покаянию, а другой — к согрешению. Кто из них кто не надо объяснять, наверное. «Если ты этого хочешь», — думает ответить Чонгук. Если мы останемся вдвоём на целый час, где-нибудь на крыше. Если сможем наконец поговорить нормально, ведь нас тянет друг к другу. Я уверен, ты слушаешь красивую музыку и читаешь перед сном какие-нибудь детские детективы. Ты не такой, как они, ты лучше. Ты сможешь понять. Чонгук бросает какой-то потерянный взгляд в конец коридора, где возле их класса собираются на урок ученики, и недовольно передёргивает плечами, потому что чувствует на себе два пристальных взгляда, и один из них, Тэхёна, прошибает его насквозь. «Да к чёрту этот урок», — думает ответить Чонгук. Он не скажет ничего отцу, да и за один прогул никто к нему не придерётся. «Тэхён, ты мне так чертовски нравишься», — хочет ответить Чонгук. Но он молчит. Ловит чужой взгляд, насмешливый, дразнящий, и кивает, спокойно так, будто сам хотел предложить; и молчит. Тэхён от удивления чуть не роняет челюсть — серьёзно? ему не показалось? Чонгук согласился? Для верности он прищипывает кожу на предплечье и, коротко зашипев, как уличный кот, ещё шире распахивает и без того большие глаза. — Я не сплю, — важно возвещает он и хмыкает. — Отлично. Забыв о наушнике, Намджуне и искусстве слушать музыку, разделив её на двоих, Тэхён резко поднимается на ноги, пару раз тряхнув ладонью по запыленной ткани отглаженных брюк, суёт руки в карманы и слегка наклоняется к Чонгуку, заглядывая в глаза. — Ты даже не представляешь, что тебя ждёт, невидимка-Чон. По коридору они не идут — почти бегут, потому что звонок на урок наступает на пятки, а возможность добежать и спрятаться на крыше или в раздевалке — одна на миллион; причём на последнем повороте Тэхён замечает идущего навстречу учителя, за секунду воспроизводит на лице с десяток самых разных выражений, от «чёрт, чёрт, чёрт» до «фух, пронесло». Сотрясаясь всем телом, Тэхён беззвучно смеётся и, поддавшись адреналиновой радости, мало соображает — кладёт руку на плечо Чонгука, плотно прижимается спиной к стене, уповая на минутное везение, и только потом поворачивает к нему лицо. И застывает, примерзая, потому что Чонгук — он больше не невидимка; встрёпанные от бега, встречного ветра и пальцев Тэхёна угольные волосы, косой россыпью падающие на лоб, залитые живым румянцем щёки и маниакально блестящие глаза-озера. Чонгук — настоящий, веющий теплом мальчик-ребус, дышит тяжело и рвано в сантиметре от губ Тэхёна. Чонгук думает, это просто кошмар, настоящий позор, бегают как пятиклассники; Чонгук думает — это просто ужасно — и улыбается, весело, со сбитым дыханием, опустив блестящие глаза. Когда он поднимает их снова — лицо Тэхёна — тонкое, нежное, словно девчачье, — близко настолько, что можно пересчитать количество ресниц. — Один, два, три… — шепчет он еле слышно, только чтобы отвлечься — их выдохи смешиваются, и губы едва не касаются друг друга. Так близко Тэхён только красивее, и блеск его глаз, игра, которую он ведёт, всё еще вызывает в Чонгуке неопределённую грусть — как если бы Тэхён был кем-то из другого мира — и им никогда-никогда не подружиться, не пересечься. —Он… — голос предательски хрипит, срывается, и Чонгук смущенно отводит взгляд. — …учитель вроде бы ушел. Момент рушится на глазах, и Тэхён отворачивается, мгновенно отпрянув. Он говорит что-то себе под нос и только потом снова уходит вперёд. Чонгук подносит ко рту ладонь — больно прикусывает костяшки, и идёт следом. Тэхён взлетает по лестнице, преодолевая пролёт за пролётом, не считая бесчисленных ступенек, сливающихся в одну — он скачет по ним, через две, через три, ломая ноги и едва успевая хвататься за перила, чтобы не слететь кубарем вниз. Превосходящее все остальные эмоции, заглушающее шумящую в ушах кровь и сбивчивый пульс — стыд. На секунду — на самую крошечную, незначительную её долю — в голове почти успела проскользнуть мысль — а что, если?.. Тэхён пинает дверь на крышу с ноги, плюя на сваленные в углу лоскуты отвалившейся после зимы кровли, разбегается до самого края и прыгает, вцепляясь пальцами и застревая носами кед в дырах защитной сетки — оглушительно кричит и гогочет надрывно, звонко. А после оборачивается к Чонгуку с широкой улыбкой — тот снова скромно и горделиво стоит в стороне, не разделяя безумного и беспричинного веселья. На крыше свежо, полно света и чистого воздуха. Чонгук прислоняется к стене, закрывает глаза на пару секунд и слушает, как бездумно вопит Тэхён. Тёплый, но освежающий ветер треплет его угольные волосы и ворошит в беспорядок челку. — Чон Чонгук, — хмыкает Тэхён и вызывающе кривит губы, слезая с сетки и стряхивая ладонями оставленные проржавевшим металлом следы, — человек-невидимка, — он идёт навстречу, заставая врасплох и встречая ехидным прищуром панику в чужих глазах, — и каково быть тихоней; хорошо? Чонгука мучает всё то, что этот безбашенный, открытый, светящийся, как парк развлечений, мальчик делает с ним и его снами. Он думает об этом — о своих снах, когда Тэхён подходит ближе, вопрос оседает выдохом на чужих пухлых слегка обветренных губах. Чонгук глупо смотрит на них, пока мысли теряются в потоке тёплого ветра. Он думает — неплохо, даже хорошо, мне нравится. И ухмыляется самому себе. Тэхёну придётся научиться читать его мысли, чтобы понять хоть что-нибудь. Чонгук наклоняется вперёд, медленно, аккуратно, снимает кончиком указательного пальца — грубая из-за струн кожа — застрявший в персиковых волосах лепесток сливы. Он прячет его в чужой ладони, даже не поднимая головы, а потом уходит в тень, садится на чуть теплый, нагретый солнцем, асфальт и снимает пиджак, чтобы постелить рядом. Тишина рифмуется с порывами первого весеннего ветра. Тэхён растеряно смотрит на островок зелени на ладони и резко сжимает кулак — есть что-то символичное в том, как собственные ногти впиваются в мягкую плоть, причиняя боль, но не усмиряя раздражение. Чон Чонгук — уравнение не из простых, и ему придётся как следует над ним посидеть. Тэхён не любит помногу, подолгу думать, зацикливаться на чём-то конкретном, но любит загадки и головоломки — парадокс. До конца урока ещё полно времени, свежий воздух и кислород на уровне птичьего полёта — головокружительные; Тэхён принимает приглашение Чонгука — если это оно — сесть рядом, но снова делает по-своему. Он не садится, не держит дистанцию, а намеренно сокращает, словно под кожу Чонгука поместили магнит — разваливается на благородно пожертвованном пиджаке, головой — на чужие колени, и щурится от косых солнечных лучей, глядя на засвеченное лицо сквозь пальцы. — Ты же не против, — посмеиваясь, произносит он. — Не против, — говорит Чонгук и сглатывает. Чужой вес и тепло не волнует истерично — как обычно, почему-то в такой позе — лежа на его пиджаке, головой — на его коленях, весь в солнце и запахе теплого ветра, Тэхён кажется очень родным, будто там ему и место — очень близко и очень рядом. Чонгуку кажется, что время медленно, тихо, едва заметно замирает, и часы на его собственной руке прекращают бег, он прислоняется к шершавой прохладной стене затылком и быстро впадает в дрему. Когда он снова открывает глаза, Тэхён на его коленях ровно дышит, чуть сопит, приоткрыв рот. Сердце сбивается с ритма в секунду, все появившееся умиротворение исчезает. От сна у Тэхёна растрепались волосы — теперь чуть смятые на висках, а на затылке — мягкие, нежные, персиковые. Чонгук готов закричать и скинуть Тэхёна, потому что то, что с ним, Чонгуком, происходит — действительно страшно. Он раздумывает всего мгновение, а потом запускает пальцы в чужие пряди, перебирает их и тянет слегка, чувствует, как мягко и легко они просеиваются, словно белый бархат. О боже, думает Чонгук и наклоняется, чтобы пряди в своей ладони поцеловать. Тэхён просыпается, когда чужая рука касается его волос — чувства внезапно обостряются, наваливаются на него как тайфун, он слышит шум откуда-то с земли, откуда-то снизу; что-то далекое и нездешнее — спортплощадка? — наверное. Солнце закатилось за облака. Тэхён жульничает, сам не зная, почему, притворяется спящим. Мысли судорожно скачут в голове, он старается дышать медленно и ровно, но когда Чонгук замирает и слегка пододвигается, Тэхён задерживает дыхание. «Что он делает?» — думает он, — «Чонгук, что ты делаешь?» И это не хорошо, это категорически плохо — шум тягучего глубокого вдоха над ухом, жар выдоха, запах Чонгука, покрывающий его и ударяющий в ноздри, весь Чонгук настолько близко — слишком. Очень слишком. Тэхён понимает, что он, возможно, самый хреновый на свете актёр. Летний дождь стучит по дороге неровной хрустальной дробью, и его музыка действительно прекрасна; Чонгук думает, что смог бы наиграть ее на гитаре; смог бы, если бы Тэхён замолчал хоть на секунду. Тот стоит на краешке крыльца, под козырек которого они успели спрятаться, и сокрушительно жалуется на подлую погоду, на сорванную воскресную прогулку, на преподавателя математики и на вымирающих панд сразу. Он просто несёт всякую неразборчивую чепуху, и тёплые капли залетают ему под светлую голубую футболку. Чонгуку отчаянно хочется его заткнуть и одновременно слушать вечно. Он невозможный, думает Чонгук и позволяет себе искреннюю, полную нежности улыбку — пока Тэхён стоит к нему спиной. — В общем, просто кошмар, — заканчивает свой гамлетовский монолог Тэхён и резко оборачивается, в его волосах — дождь и ветер, на розовых полных губах — выражение обиды на всю несправедливость мира в целом. Чонгук дёргается и перестаёт улыбаться мгновенно, отводя смущенный взгляд. Тэхён в ответ непонимающе хмурится. — Ты чего? — Пойдём ко мне, — перебивает его Чонгук, не поднимая взгляда с длинных, прозрачных луж. — Домой, в смысле, здесь недалеко, все равно не сможем погулять. Тэхён никогда еще не был у него дома, и Чонгук думает — вряд ли тот согласится, но они действительно много общаются последнее время, Тэхён звонит ему сутками, чтобы рассказать очередную невероятную новость, заставляет прогуливать пары, высыпаясь на крыше, и вообще — постоянно рядом, такой смешной, милый, совершенно непонятный. Непонятный — просто из-за одного; почему выбрал Чонгука? — Давай, — живо отвечает тот и нервно ведёт плечом. — Захватим пиццу или попкорн? Хочу чего-нибудь солёненького, — говорит и проводит рукой по предплечью, смазывая окропившую кожу морось. — Или мороженое. Мороженое — это всегда хорошо. На глаза попадается продуктовая вывеска, и Тэхён уже мысленно представляет, как закидывает корзину всякой ненужной дрянью, на которую в итоге не хватит денег, как заставляет Чонгука сесть в неё и на рискованной скорости катает его между рядами под бранную ругань покупателей, продавцов и администрации. Или как залезет в неё сам и снесёт с полок рулоны туалетной бумаги, кидая её назад и слепо целясь в рулевого, игнорируя любые правила — наверное, прозвучит легкомысленно, но Чонгуку он почему-то доверяет, знает, что тот не бросит его и не сбежит. Они должны купить M&Ms и чипсы с крабом и зеленью, много газировки и лапши — играть до поздней ночи во что-нибудь дикое, типа Far Cry, проходить от начала и до конца, по очереди, в ущерб сну, закидать друг друга зелёными и синими конфетами, а на утро найти на коже отпечатки пищевой краски. Тэхён не спрашивает, не против ли его мама, будет она дома и знает ли, что Чонгук его позовёт — это всё дождь, а дождь иногда решает за нас. Но он готов промокнуть и бежать со всех ног, лишь бы узнать ещё немного, покопаться в прошлом, разгадать очередную загадку и заглянуть за завесу тайны. Чонгук — клёвый, настолько клёвый, что Тэхён почти забывает, что когда-то они не дружили. Как Тэхён вообще мог быть без него? Его удобных коленей вместо подушки, улыбки по утрам и «до завтра» лёжа в кровати по разные улицы друг от друга, в разных домах, тихо, по телефону, его бездонных глаз чернее сажи, смеющихся вместе с Тэхёном над его шутками, его «ты подготовился к тесту?» и «вот, я сделал тебе ответы», и «мы не можем прогулять этот урок снова, учитель сказал, что оставит нас на второй год» и страдальческое выражение на его лице, когда Тэхён отмахивается, гогоча, и бежит по лестнице вверх, на крышу, в их секретное убежище для двоих. Как, если теперь везде и во всём это «мы»? — Мы можем заказать пиццу из дома, — бесстрастно решает Чонгук, подставляя ладонь под капли; дождь уже не такой сильный, и Чонгук мысленно просит его идти дольше, ведь иначе не будет причины пригласить Тэхёна к себе... Тэхён смотрит на размытое зеркало дождя, на Чонгука, и улыбается: — Побежим? Чонгук не поворачивается, вглядываясь в дорогу, пытаясь найти им самый сухой путь, и только протягивает назад руку — хватается сначала за чужую футболку, а потом находит руку, и, совершенно отказываясь объяснять свой внезапный порыв «подержаться за ручки», кричит «бежим!» и выбегает под дождь, потащив за собой Тэхёна. Тёплые летние капли залетают под легкие футболки и штаны, они бегут прямо по дороге, и в какой-то момент недовольный водитель сигналит им, на что Тэхён только крепче цепляется за Чонгука и кричит, пересекая водителю путь. Чонгук думает, это кошмар какой-то, и на всякий случай закрывает Тэхёна со спины. Они добираются мокрыми насквозь, побывав во всех лужах, буквально занеся домой весь дождь. Тэхён смеется, как ненормальный, и из-за этого Чонгук тоже не сдерживает улыбки и глупых смешков, где-то из глубины квартиры тонкий женский голос кричит что-то вроде: «Чонгук, ты, наконец, обкурился?», и Тэхён одновременно пытается быть тише и с трудом заглушает дикий ржач; Чонгук тащит его за воротник футболки в свою комнату, попутно отвечая сестре, что травки ей не осталось. Когда дверь в комнату закрывается, они замолкают на секунду, ошалело глядя друг на друга, чтобы в следующую снова начать смеяться. Чонгук бросает «придурок» и идёт к шкафу — выходит как-то ужасно нежно, так что он встаёт к своему гостю спиной и сразу стягивает футболку через спину, чтобы скрыть смущение. После футболки он снимает штаны, поднимая и вешая их на дверцу шкафа, и отключается от мира, внимательно вглядываясь в стопки своей одежды — что надеть ему и что подойдет Тэхёну. Комната Чонгука — самая обыкновенная. В ней нет летающих космических шаттлов, карт полушарий и плакатов футбольных команд, книги и учебники ровно стоят на полках, кровать застелена строгим тёмно-синим покрывалом — никаких признаков свойственного парням бардака, сплошная дисциплина. Тэхён шлепает босыми ногами по полу, оставляя мокрые следы, занося с собой дождь и лужи, запах ветра, и оборачивается на шорох одежды. И на минуту так повисает: это первый раз, когда он видит Чонгука обнажённым. Спина выглядит шире, чем он себе представлял, а бёдра и икры — так, словно тот долгое время занимается спортом. Не то чтобы у Тэхёна были какие-то проблемы с этим, он почти каждый день видит в раздевалке толпу полуголых парней. Просто Чонгук, он же, ну, особенный, да? В этом всё дело. — Вау. А ты в неплохой форме, — хмыкает он, чтобы только не молчать, чтобы только не чувствовать себя таким по-идиотски смущённым. Чонгук отчаянно пытается найти гостю в своем шкафу что-нибудь такое же светло-голубое, как футболка Тэхёна, потому что этот цвет ему чертовски идет, но осознаёт, что его гардероб — это сплошная гамма черных и темно-синих цветов. Он просто вытаскивает из шкафа две свежие почти одинаковые чёрные футболки, и думает сходить за полотенцем, когда Тэхён говорит эту странную фразу. Чонгук тут же осекается — нет, фраза нормальная, а вот ты — нет. — Эээ, — бестолково тянет он и поворачивается, влажные боксеры плотно прижимаются к телу, и Чонгук искренне хочет провалиться под землю. Господи, что не так с этим Тэхёном, что даже раздеться перед ним нельзя? — Спасибо? — неуверенно благодарит Чонгук за комплимент и бросает Тэхёну одну футболку. — Я принесу тебе полотенце. Он идет к двери — в ванную — с задумчивым и хмурым видом, обдумывая слова Тэхёна, как тригонометрическую задачу, в итоге перед дверью, всё еще только в нижнем белье, он оборачивается, приглаживая рукой отросшую чёлку. — Я уверен, ты тоже. Тэхён тихонько посмеивается себе под нос, расправляет пойманную футболку, вешая её на спинку задвинутого в угол стула, и стряхивает мокрыми волосами, стягивая неприятно липнущую к спине шмотку. — Само собой, — говорит он и сгибает руку в локте, поигрывая мышцами, — я же спортсмен. Чонгук так быстро отворачивается и исчезает в проеме, что Тэхён даже не успевает поймать его взгляд, скорчить рожу, подмигнуть или показать язык. Его смех разносится по комнате и все ещё эхом звучит в голове, когда он натягивает сухую одежду и снимает джинсы. Что ж как всё двусмысленно-то? — Эй, ты что, покраснел? Надеюсь, моя ослепительная красота не сделала тебя заикой? «Это было абсолютно бредовой идеей — пригласить его», — бурчит себе под нос Чонгук, доставая из шкафа в ванной два полотенца; и всё ещё бурчит — надевая сухую футболку; и умолкает только, заходя в комнату. Тэхён стоит спиной к нему в его же, Чонгука, длинной футболке и нижнем белье, и Чонгук вдруг буквально демонстрирует собой яркий пример короткого замыкания. Он дёргается, осекается и бросает сухое полотенце Тэхёну прямо на плечи, закрывая и мокрые волосы, а потом спешит к шкафу, доставая пару поношенных серых джинсов. — Надень, — говорит он, протягивая хихикающему парню штаны, и сам скорее тянется надеть домашние шорты. С чего вдруг он вообще так застеснялся? — Бред какой-то, — шепотом отмахивается от мыслей Чонгук и падает спиной на кровать. — Закажем пиццу и посмотрим фильм? Если хочешь почитать, можешь взять любую книгу. — Я здесь не для того, чтобы книжки читать. «А для чего тогда?», — судорожно бьётся в висках. Чтобы влезть ещё глубже в чужую жизнь? Покопаться в семейных тайнах? Вытряхнуть все скелеты из шкафов? Тэхён бы с удовольствием нашёл среди корешков фотоальбом, и не один, а несколько — вереницу детских фотографий; Чонгук в бассейне, в песочнице, в люльке, в кроватке, в детском саду, с группой, пускает слюни открытым ртом или зевает полубеззубым, скромно стоит в стороне и держит букет вдвое больше себя, или с сестрой, родители, дом на море, бабушкин огород, собака, каждый день находит бездомных котят, приносит их в дом и получает нагоняй — тихоня Чон Чонгук. — Фильм на твой выбор, — хмыкает Тэхён, натягивая джинсы; размер Чонгука ему чуть великоват, но под длинной футболкой этого незаметно. Он садится на край кровати и ставит одну ногу, чтобы скатать тонким рулетом штанину до середины щиколотки. Потом другую. Чонгук за его спиной дышит чуть слышно, бурчит что-то непонятное, из-за чего Тэхён чувствует себя третьим колесом. Нужно разрядить напряжение. — Готов поспорить, у тебя на компе гигабайты порнушки. Чонгук приподнимается на локтях и поворачивает голову в сторону Тэхена — под его весом прогибается кровать. Он неловко открывает рот и сглатывает, когда Тэхён ставит на кровать ногу — его щиколотки кажутся какими-то дико тонкими, как из японских фильмов; не то чтобы Чонгук часто их смотрел, и вообще его голова сегодня выдает безумные идеи. — Фильм так фильм, — едва слышно говорит он и припоминает последние загрузки. Шуточка Тэхёна проезжается по нервам, и Чонгук вымученно закатывает глаза. Ну, конечно, сотни папочек с порно, думает Чонгук про свои электронные стопки дурацких фэнтези-сериалов и старого черно-белого кино. — Онлайн смотреть проще, — хрипит он. Чонгук тащит на кровать ноутбук и долго, внимательно выбирает фильм, «первый фильм с Тэхёном» крутится у него в голове, и сосредоточиться действительно сложно. Что-нибудь веселое и как можно более нормальное. Господи, Чонгук, ты не смотришь нормальные фильмы. — Можем посмотреть «Друзей»… — опасливо предлагает он, бросая на Тэхёна хмурый задумчивый взгляд. — Мне нравится Джо, — кивает Тэхён и заползает на кровать с ногами, протирая полотенцем ещё влажные волосы. — И Росс, и Чендлер... В общем, клёвый сериал, но ты бы ещё ТБВ предложил. Кстати, я думал, что ты не смотришь нормальные фильмы, скорее уж, не знаю, что-нибудь историческое и документальное, а вместо музыки слушаешь аудио-уроки по химии или английскому. Чонгук закатывает глаза, а Тэхён беззлобно прыскает: — Мистер задрот. Чонгук ложится на спину и кладет ноутбук на живот. Он поворачивает голову к Тэхёну и снова ненадолго зависает — его единственный друг сегодня какой-то особенно красивый — с ещё влажными волосами, в его одежде, с неизменным пошловатым юмором и лёгкой полуулыбкой. — Если так сильно хочется, — медленно говорит Чонгук снизу вверх, — можем и порнушку посмотреть. А потом все равно нажимает на плей, даже не двигаясь, чтобы Тэхёну было удобнее — пусть ложится, как ему вздумается. На экране светятся первые кадры документалки про Хоккинга, которую Чонгук давно хотел посмотреть; Тэхён сам сказал — на его выбор, «вот и пожалуйста», — самодовольно улыбается Чонгук. — Не очень-то смахивает на порнушку, — гогочет Тэхён и укладывается рядом с Чонгуком, предпочтя подушке его плечо. Обычно он не может заткнуться даже во время просмотра, вечно отшучивается и болтает на отвлечённые темы, разбирая по косточкам похожий сюжет, но после бега, душа под дождем, разгоряченной крови и безудержного смеха, сморённый приключениями, Тэхён почему-то молчит. Грудь Чонгука мерно поднимается в такт дыханию, и слышно, как он тихонько сопит, увлечённый фильмом — Тэхён подтягивает колени, задевая чужое бедро, и скрещивает ладони на животе, прикрывая свинцовые веки. Выглянув из раздевалки перед игрой, Тэхён смотрит по верхам, обводит взглядом-поиском шумное столпотворение, плакаты с названием команды, разноцветные конверсы и рюкзаки — матч назначили на субботу, да здравствует нормальная одежда, а не суровый школьный дресс-код. Вчера он наказал Чонгуку стоять в первых рядах, протиснувшись как можно ближе и жестко растолкав всех локтями, чтобы его легко можно было увидеть, а сегодня его нигде нет. Тэхён ускользает обратно, беспощадно хмурясь, бегло взглянув на часы и выругавшись, подбирает с полки телефон, хлопнув дверцей шкафчика. «Какого черта?» — сердится он и херачит пальцами по экрану. «Эй» «Где тебя носит?» «Матч вот-вот начнётся» Тэхён пялится на серо-голубую заставку и отправляет ещё с десяток возмущённых утят. «Мог хотя бы предупредить, что не придёт», — злится он, открывая контакт-лист и нажимая на первый в списке последних вызовов. Абонент не абонент. — Придурок, — бурчит Тэхён и кладёт телефон на место, гнев достигает точки кипения, перемежаясь с пульсирующим в груди беспокойством. — Мудак. Почему ты не берёшь трубку? Звучит первый свисток, и команды рассыпаются по залу. Кто-то треплет Тэхёна по забранной резинкой челке, и он широко улыбается — наиграно, потому что всё, что он сейчас может — это улыбнуться и заставить себя забыть, что Чонгук не пришёл. Чонгук смотрит на время на часах и впервые за долгие школьные годы вслух и громко матерится. — Ну какого хрена... — шепчет он и проводит рукой по лицу. — Может, хоть ты ответишь мне, какого хрена? Чонгук встаёт со стула в белом коридоре и поворачивается к скулящему и крутящемуся у его ног комочку белой шерсти. В очередной раз женщина в белом халате проходит мимо него с вежливой и абсолютно равнодушной улыбкой. — Нет, подождите, я просто хотел его где-нибудь оставить, мне нужно бежать... Но его все равно никто не слушает. Система есть система. И перед ним еще четыре человека в очереди к ветеринару. Общий визг и скулеж, доносящийся из коридора и кабинетов, потихоньку сводит с ума. Перманентно в голове пульсирует мысль о матче, на который он ужасно опаздывает, и о Тэхёне, который будет обижен и недоволен, но что еще хуже — наверняка расстроен. Чонгук просто не готов морально такое пережить. Он не просто должен был успеть вовремя — он вышел почти за час, чтобы успеть увидеться с Тэхёном наедине — из-за тренировок они почти не общались, но в итоге облажался. Щенок валялся в грязной куче переполненной мусорки с веревкой вокруг шеи, запутавшийся в чёрных полиэтиленовых пакетах. Чонгук просто не мог пройти мимо — совесть, в тот момент подозрительно созвучная с голосом Тэхёна, наорала на него и заставила быть героем. И вот — он сидит в очереди к ветеринару, потому что гугл сказал, что до приюта слишком далеко, да и вообще — мало ли, щенку нужна помощь, матч подходит где-то уже к середине, и Тэхён явно его ненавидит. Брякнувший телефон даже не светится, потухший, когда Чонгук уронил его во второй раз — мазал пальцами по экрану, пытаясь найти ближайший приют, а собака подмышкой лизалась, вяло отбрыкиваясь, и кусалась одновременно. Чонгук тоскливо оглядывается на дверь кабинета и лениво чешет щенка за ухом. Когда его отпускают, после того, как он отдал за приём все свои карманные деньги, с заверением, что у щенка теперь всё в порядке, но пристраиванием они не занимаются, Чонгуку уже в принципе плевать, он хватает того снова подмышку и мчится в школьный спортзал. Он бежит, крепко держа собаку, особенно, когда та пугается, — из дверей школы нахлынывает толпа, значит, матч закончился. — Твою мать, — цедит Чонгук и бежит, будто и сам профессионально занимается спортом. Когда он все-таки добирается до спортзала, там остаются только команды и пищащие девушки. Тэхён находится сразу — он стоит буквально в центре всеобщего внимания, с забавным хвостиком на макушке, счастливый, беззаботный — точно выиграли, — весь такой светящийся, берет и виснет на капитане их школьной команды. Чонгук оставляет виляющего хвостом щенка на трибунах и ждёт, пока вообще все не свалят из зала. Когда это, наконец, происходит, он становится похожим на Халка с явным желанием разрушить всё — он устал, вспотел, от него пахнет псиной, а этот «пальмочка» его даже не заметил. К счастью, Тэхён — капуша, и когда Чонгук решается зайти в раздевалку — тот остаётся там один. Как и ожидалось, игра его полностью отвлекает, занимает все мысли, отводя предателя Чон Чонгука назад, и нет ничего, кроме победы, кроме бурлящей эйфории и гула трибун, что сделало бы его счастливее. Пот струится по вискам и затылку, за шиворот, тоскливая маска спадает с лица — стянув тонкую резиновую пружину, он распускает хвостик и пропахивает пальцами уставшие волосы. Открыв шкафчик, Тэхён первым делом проверяет телефон — мертво, ни одного сообщения. Не мешало бы сходить в душ, снять с мышц напряжение и слегка остудить голову — но в коридоре раздаются шаги, и появляется запыхавшийся Чонгук. — Явился, — холодно отзывается Тэхён и, оглушительно хлопнув железной дверцей, поворачивается к парню. — Можешь оправдаться, если хочешь, только это уже ничего не изменит. Ты сам вызвался прийти, никто тебя за язык не тянул, так что нехрен такое лицо делать. Мы победили. Спасибо, что поддержал. «Что за день вообще», — думает Чонгук, тщательно сдерживая в груди нарастающее раздражение. Тэхён, чёрт подери, даже не даёт ему ничего сказать. — Мудака кусок, — тот щурится зло, и это первый раз, когда он позволяет себе быть таким колким; всё остальное, до того, как они подружились, не в счёт. Это нормально — не прощать обид. Чонгук ведь даже не позвонил. — Брехло, — выплевывает он, сжав кулаки. По мере того, как Тэхён разгоняется со своими обвинениями, Чонгук закипает так, как никогда раньше. Он совсем не хочет спорить, что он виноват, он действительно виноват, что не пришёл, но это все сраные обстоятельства! Вместе с приходом Тэхёна в его жизнь эмоциональный диапазон Чонгука расширился до невозможного — он приходит в ярость почти мгновенно, и всё тщательно воспитываемое и сдерживаемое внутри вырывается наружу, словно кипящая лава из-под застывшей корки. «Ты меня окончательно достал», — зло думает Чонгук и хочет выйти из раздевалки и никогда больше Тэхёна не видеть. Но кроме накопившейся за день злости, всё его уставшее тело сжимается от напряжения. Тэхён напротив него мокрый от пота и полуголый, и собственные желания наконец-то становятся такими прозрачными. Он оказывается очень близко к Тэхёну буквально за секунду, тот даже не успевает отстраниться; и Чонгук всё-таки делает единственное правильное, то, что стоило сделать уже давно. Он целует Тэхёна жёстко и требовательно, резко впечатывая плечами в стоящий позади шкафчик, кусает чужие губы, совершенно не думая о своих действиях, в итоге даже сжимает неосознанно руками чужое влажное тело, стягивает ладонями кожу, как будто хочет выломать ребра; и только отпустив значительную долю напряжения в поцелуй, он отодвигается и часто, глубоко дышит. — Стой здесь, — рычит он и выскакивает из раздевалки. Скулящий одиноко щенок его немного успокаивает, и появившаяся случайно мысль кажется теперь гениальной. Он несет собаку в раздевалку, где Тэхён все еще стоит, прижимаясь спиной к шкафчику, и немного грубее, чем хотелось бы, вручает её тому. — Вот. Это тебе. Подарок. Бегущей строкой в мыслях суматошное — ЧТОЧТОЧТО, а с приходом осознания — вместо того, чтобы вспыхнуть, наорать и кинуться прочь или провалиться сквозь землю, Тэхён просто стоит, прилипнув спиной к шкафчикам, и таращится в стену. Чонгук. Его. Поцеловал. И это не образное выражение, вроде «поцеловался с полом», а самое настоящее. Его первый поцелуй. С парнем. С Чонгуком, который почти сразу же сбежал, но приказал Тэхёну стоять и не двигаться с места. Ха-ха. Хорошая шутка. Подошвы его кед словно гвоздями прибило, ватные ноги приросли к линолеуму, а на плечи свалилась тяжёлая небесная кара за всё человечество. Куда он денется в таком состоянии? А потом Чонгук возвращается и суёт в руки Тэхёна что-то живое, тёплое и мохнатое, четыре лапы, короткий хвост, глаза влажные, чёрные, непроглядные; мечта детства; нечто тычется в сгиб локтя мокрым носом и шершаво слизывает дорожку пота. Тэхён понимает, что это щенок. Белый, скулящий, нуждающийся в нём — как Чонгук, который смотрит на него вопрощающе, как будто у Тэхёна есть выбор: взять себе или не взять. Чонгук же знает, как он падок на животных. — Ну ты и придурок, — говорит Тэхён вполголоса, чтобы не напугать дрожащего щенка; в нём больше нет злости, только пылающее смущение, очень, очень сильное. Чёрт. — Если ты решил загладить вину таким образом, у тебя получилось. Смотреть на Чонгука — стыдно, и Тэхён прячет глаза, склоняясь и щекоча тёплым дыханием мягкое белое ушко. Он кривится, вспомнив своё позорное замороженное состояние, горячие губы Чонгука, его язык и то, как ярко блестели его глаза после. — Нет, ну серьёзно. Теперь у меня будут комплексы: я всегда считал себя сильнее, а тут... Скучаю по тем временам, когда ты был ниже меня ростом. — Это было давно и неправда, — тихонько оправдывается Чонгук, но Тэхён вряд ли его слышит. Чонгук поверить не может, что все так легко обошлось. Тэхён стоит рядом, со щенком на руках, и, кажется, больше не злится. Чонгук решает, что трюк с собачками надо запомнить на будущее. А пока… Он так рад, что Тэхён не обижается на него и не выглядит расстроенным, скорее наоборот; собственная злость утихает, чем больше он смотрит на улыбающегося трогательно чуть дрожащими губами Тэхёна, и он нехотя смиряется с тем, что сделал. Да, он действительно хотел этого поцелуя, и хочет еще раз, его не успокоившееся тело жаждет близости. Он целует Тэхёна в щеку, едва касаясь губами, просто, чтобы проверить — не убежит ли. Но тот только замирает и сбивается с дыхания. Чонгук добирается маленькими поцелуями со скулы к губам и замирает на мгновение — ловит ртом чужой вдох и восхищенно, едва слышно стонет. За последние десять минут он целует Тэхена во второй раз, и это явно самый прекрасный день его жизни. Сердце Тэхёна участливо трепыхается в груди, болит и ноет. Он чувствует себя странно, хотя бы потому, что происходящее ему нравится. Нравится, как сплетаются их языки, как Чонгук нежно обхватывает его нижнюю губу своими и касается подушечками пальцев подбородка, как во рту становится влажно вдвойне. И никакого отвращения. Вообще. Второй поцелуй заставляет его покраснеть сильнее. Второй поцелуй — дольше и дает распробовать вкус. Тэхён сам не знает, что с ним, когда пихает в руки Чонгука щенка, как какой-то трофей или жезл света, дающий право говорить или в их случае — молчать, и отворачивается к шкафчику. Ему, блин, всё ещё надо переодеться. — Выходит, тебе нравятся парни? — вздыхает он нервно и облизывает губы, открывая дверцу и сгребая с полки широкую желтую майку. — Так и думал. В смысле, ох, нет, я вообще не думал в этом ключе, — он резко оборачивается с подкатанной у живота футболкой и щурится с подозрением, — скажи честно, в тот раз, когда ты видел меня голым, ты уже представлял нас, ну, делающих это? Лицо Чонгука мгновенно вытягивается, он приоткрывает рот, чтобы что-то сказать, но Тэхён взмахивает руками, мол, господи, нет, прошу тебя, не говори. Он хныкает и всё-таки стягивает майку, разворачивая в руках другую. Чонгук кривится недовольно, сегодняшний день — эмоциональный сверх меры, садится на лавочку в раздевалке и устраивает щенка на коленях. — Нет, нет, не знаю, — говорит он, — я не уверен, возможно, немного думал. Он поднимает взгляд и натыкается на Тэхёна, полуголого, эта чертова кожа выше линии спортивных шорт, такая светлая, песочная, явно мягкая кожа. Чонгук едва заметно закатывает глаза — от самого себя же, надо же было так влипнуть, так сильно, так тяжело. — Я не думаю, что мне нравятся парни, мне вроде как — просто нравишься ты, — Чонгук говорит, не поднимая глаз, и только устало, поверхностно смотрит на голую спину. Уже завтра утром его однозначно отпустит. Он проснётся обычным самим собой, тихим, сердитым, упорным и безразличным, но сегодня — сегодня уже точно можно совершать всякие глупости. Он снова встает, опустив щенка на пол, и пока Тэхён путается в вороте, ничего не видит, Чонгук касается шершавыми, едва согретыми после улицы ладонями чужого тела — он ни о чём не думает таком, о чём думать пока не готов, просто невыносимо вот так смотреть на это — и не иметь возможности коснуться. Когда Тэхён выныривает из одежды с будто испуганным блестящим взглядом, Чонгук целует его снова, три — волшебное число, думает он, наваливаясь телом, прижимая Тэхёна к железной дверце. Чонгук чувствует, как втягивается чужой живот под его пальцами, как весь Тэхён едва заметно дрожит, но не сопротивляется, нисколько, льнет доверчиво — совсем не так, как в их разговорах, и это вообще-то может и крышу снести, просто Чонгук ещё до этого не дошел. Он думает — чудно, что мы всё это так разрулили; но потом тут же напрягается — из спортзала доносятся какие-то голоса, может, кто-то что-то забыл. Чонгук отстраняется нехотя от чужих губ, подбирает щенка — снова подмышку, и идёт к выходу. — Догоняй, — говорит он и (действительно, по-настоящему, в этой реальности) подмигивает, оставляя ошпаренного Тэхёна, зацелованного и перевозбужденного, тупо стоять и смотреть ему вслед.