Ради улыбки

Работа шла полным ходом, репетиция была в самом разгаре, и каждый из музыкантов выкладывался на двести процентов, словно уже стоял на сцене перед зрителями. До концерта оставалось несколько дней, и Кисаки гонял своих согруппников так, словно до этого они месяц не репетировали. Сопротивляться этому, спорить с лидером никто не стал, как бы ни было велико желание музыкантов отдохнуть хотя бы один денек. Пока что они могли позволить себе лишь десятиминутные перерывы, на которые лидер давал добро, скрипя зубами. — Не могу больше, — заявил Рику, откладывая микрофон и усаживаясь прямо на пол, скрестив ноги. Все взволнованно уставились на вокалиста, напряжение нарастало. Каждый из музыкантов был не прочь передохнуть, и сейчас их желание могло исполниться. Достаточно было Рику один раз жалобно взглянуть на Кисаки, как тот сдался и все присутствующие в репетиционной смогли облегченно выдохнуть. — Десять минут, — пробормотал Кисаки, откладывая свой инструмент. Рику тут же подскочил, позабыв о своей усталости, и широко улыбнулся. Кисаки лишь покачал головой и, взяв свои сигареты, потащил его на улицу курить, объяснив свое игнорирование курилки тем, что холодный зимний воздух обязательно взбодрит уставшего больше всех вокалиста. Рику посмеялся вместе с остальными над этими словами и позволил себя увести. Рейя, которому, видимо, было лень даже встать со своего места за барабанами, завел бессмысленный разговор с Мизуки, а Каната, радующийся перерыву, но не знающий, чем себя занять, решил спуститься за кофе. Последние несколько ночей Каната мало спал, так как домой возвращался поздно, а уходить приходилось рано, поэтому ходил сонным и вялым и кофе был весьма кстати. Бодрящий напиток всегда придавал Канате энергии, если бы не он, гитарист еще несколько дней назад рухнул бы замертво прямо во время репетиции, шокировав согруппников и подведя лидера. Но в этот раз пополнить запас энергии и оживить свое теряющее силы тело Канате не дали. Ему следовало выпить кофе еще внизу, у автомата, присев на скамейку и любуясь серым, затянутым тучами небом, видневшимся в окне. Но он вспомнил, что хотел поделиться с Рейей какой-то новостью, которую, впрочем, в итоге опять забыл, так и не рассказав. А все потому, что едва он явился на пороге студии со стаканом горячего кофе в руках, за его спиной появился дрожащий Рику, вернувшийся с Кисаки с перекура, и, не видя, что Каната держит кипяток, сверкнув веселыми глазами, обхватил его теплую шею своими заледеневшими пальцами. Гитарист вздрогнул от внезапных неприятных ощущений и дернулся вперед, пытаясь сбежать от холодных рук согруппника. Все присутствующие тут же залились смехом. Это не разозлило Канату, он привык слышать, как над ним смеются. Но самому ему было не до веселья, так как от резких движений горячий кофе, до бортиков заполнявший стакан, расплескался и запачкал его любимый светлый свитер, и обжег ладонь. Смущенно улыбнувшись, парень развернулся и, минуя вокалиста, рванул в открытые двери, спеша в уборную, чтобы привести себя в порядок и засунуть под холодную воду руку. Каната провел у умывальника минут пятнадцать, так ничего и не добившись и намочив половину своего свитера. Он был уверен, что его согруппники были рады выходке Рику, потому как это продлило им перерыв, и не удивился, когда, вернувшись, не услышал извинений. Впрочем, они не сильно помогли бы ему, поэтому Каната молча взял свой инструмент, прикрывая гитарой пятно на мокром свитере, и предложил продолжить репетировать. Кисаки заявил, что из-за задержки отпустит всех на пятнадцать минут позже, чем обычно, и под обреченные вздохи подготовка к предстоящему концерту продолжилась. О происшествии с кофе все быстро забыли, кроме Канаты, которому было до слез жаль любимый свитер и который чувствовал себя живым трупом, потому что спасительные кофе так и не выпил. Когда репетиция, казавшаяся всем бесконечной, наконец-то завершилось, Каната, как и все остальные, ощутил небывалое облегчение и даже счел себя на несколько мгновений счастливым человеком, закрыв глаза на приключившиеся сегодня неприятности и сонливость. Но подобные мысли быстро оставили его, когда Каната вспомнил, что ему еще полчаса добираться до дома. Он с радостью остался бы спать в студии, прямо на деревянном полу, только бы поскорее прикрыть глаза. Да кто бы ему разрешил? Печальным взглядом осмотрев свой высохший свитер с размытым коричневым пятном, Каната поспешил натянуть на себя пальто, под которым не будет видно последствий неудачной шутки Рику. А тот не переставал его пугать. Застегнув все пуговицы на своей верхней одежде, Каната резко поднял голову и чуть не отлетел в сторону, увидев стоящего в шаге от него Рику, с любопытством его разглядывающего. Рядом с Рику стоял Рейя, придерживающий вокалиста за локоть. Каната с огорчением подумал, что сейчас над ним в очередной раз посмеются. Но он не угадал. — Прости меня, Каната-кун, — с улыбкой произнес Рику, склоняя голову. Затем он посмотрел на Рейю, и тот одобрительно кивнул, отпуская вокалиста. Сцена только сперва показалась Канате странной — когда он понял, что только что произошло, он счел ее забавной и милой. Рейя заставил Рику извиниться перед гитаристом, которому испортил день, и Каната ощутил, как усиливается его симпатия к драммеру, с которым он общался едва ли не больше и лучше, чем с остальными коллегами. Рейя тоже любил посмеяться над Канатой, но тот этого не замечал — ему было важно, что драммер периодически проявлял заботу о нем и радовал его мелочами. Он тоже очень хорошо относился к согруппнику. — Давай я тебя проведу, — неожиданно предложил Рейя, когда Рику, выполнивший свой долг, оставил их, — а то рухнешь посреди улицы, и потеряем мы гитариста нашего. Рухнуть, как говорил Рейя, Каната не хотел, однако у него были на это все шансы. В то же время гитаристу не очень хотелось топать домой пешком — на это у парня оставалось слишком мало сил, да и жаль ему было своего времени, которое он мог потратить на сон. И все-таки отказаться от предложения Рейи Каната не мог. Он вообще не умел отказывать этому человеку, который ему очень нравился. А этим вечером приятно впечатлил — не только своим поступком, вынудив Рику извиниться, но и своей внимательностью, заметив, что Каната не в лучшем состоянии. — Спасибо, Рей-чан. — Гитарист продемонстрировал свою широкую улыбку и смущенно отвел глаза, пропуская вперед драммера. Тот вперед не пошел, заявив, что тогда не сможет поймать падающего Канату, и они оба засмеялись. Гулять с Рейей было очень приятно, даже поздно вечером, даже когда едва хватало сил переставлять ноги. И Канате было жаль, что своим поведением он не дает другу понять, что ему приносит удовольствие его компания. Гитарист почти всю дорогу молчал, внимательно слушая Рейю, но плохо понимая, что тот говорит из-за тумана в голове и периодически всплывающих мыслей о собственных проблемах. Он даже не поправлял волосы, которые ветер прибивал к лицу, не замечая этого и не желая тратить силы на лишние движения руками. Он даже моргал реже, сверля взглядом асфальт и время от времени позволяя себе отстать, чтобы полюбоваться руками Рейи. Каната даже подумывал специально упасть, чтобы эти руки его поймали, но сразу же отметал подобные мысли. — Ты злишься на нас? — спросил через полчаса прогулки Рейя, которого, видимо, угнетала неразговорчивость и бедность мимики Канаты этим вечером. — А? — переспросил Каната, не сразу вникнув в вопрос. Он не понял, на кого и за что должен сейчас злиться. — Злишься на нас за то, что мы смеялись над тобой? — Голос Рейи звучал так, словно ему самому не в радость было, что над Канатой смеются, и он стыдился того, что было днем. — Когда бы я на вас злился, — вздохнул Каната. Он действительно не злился, он никогда не злился на своих коллег, которых считал семьей. Но ему было неприятно, и сегодня он сильно расстроился, осознав, что смеются над ним постоянно, а не изредка, как бывало раньше. Вот только сразу признаться в этом Рейе он не нашел в себе смелости. — Просто устал очень. Но Рейя был куда проницательнее, чем думал Каната, он уже неоднократно напоминал об этом гитаристу, и тому пора было уже запомнить, что обмануть друга у него не выйдет. Когда Рейя смотрит, он видит многое. А на Канату он смотрел. И это было приятно, но в то же время и расстраивало, ведь из-за него Рейя переживал. — Ты, даже когда устаешь, с таким кислым лицом не ходишь и на улыбки не скупишься. Каната не мог с этим поспорить, драммер был прав, он раскусил его. Но он не понял, что Каната действительно не злится. Надо было все-таки объяснить это. — Просто это не очень приятно, когда над тобой постоянно подшучивают, когда толкаются и придираются к словам, чтобы посмеяться... — честно признался он тихим голосом, пожав плечами будто бы безразлично. — Но мы не хотим тебя унизить этим! — тут же заявил Рейя, словно считал это самым важным, что Канате следовало понять. Возможно, так и было. Хотя гитарист и без того не считал, что его пытаются унизить. У них был дружный, крепкий коллектив, вот только Каната начинал считать себя самым слабым в нем, и это не льстило. — Нам просто нравится, когда ты улыбаешься. Последнее признание поразило Канату. Да, он всегда смеялся над собой вместе с остальными или улыбался смущенно, когда с ним приключалась очередная неприятность. Но он не думал, что его улыбка может кому-то нравиться, он боялся, что из-за нее его сочтут глупым. — Правда? — удивленно он спросил у Рейи, повернув к нему голову и глядя на него во все глаза. Из-за этого он не заметил бордюр и споткнулся, и драммер невольно хихикнул. Иногда Канате казалось, что он является магнитом для неприятностей, чем располагает к вечным подшучиваниям над собой. — Правда, — успокаивающе заверил Рейя, кивнув. На самом деле он понятия не имел, зачем и почему над Канатой шутят другие участники группы, но сам он в самом деле всегда радовался робкой улыбке напуганного шуткой гитариста. — Но ведь улыбку можно вызывать и другими способами, более приятными, — несмело заметил Каната. Он не сомневался, что даже если объяснит это своим согруппнткам, те не перестанут над ним смеяться. Но Рейя... Был шанс, что хотя бы Рейя к нему прислушается. — Например? Кажется, драммеру было действительно интересно узнать, как еще можно заставить Канату улыбаться. Тот и так постоянно улыбался, но не всегда улыбка была его счастливой. А ведь только счастливая улыбка способна покорять сердца и поднимать настроение другим людям. — Ну... Например, Кисаки мог бы пораньше отпускать нас домой. Но это уже совсем фантастика. Так что достаточно просто угостить меня кофе, наверное... Да, кофе точно порадовал бы Канату. Особенно принесенный Рейей во время перерыва или до начала репетиции. Такой кофе он пил бы с особым удовольствием, неспешно, наслаждаясь каждым глотком напитка, ничем не отличающегося от других таких же, но более вкусного для Канаты потому, что его принес Рейя. — Ну или... Было еще кое-что, что могло вызвать у гитариста счастливую улыбку. Кое-что, что обязательно вызвало бы ее, если к кофе Каната однажды начнет относиться безразлично. Кое-что, что никогда, как казалось Канате, ему не надоест. — Или-и... — протянул Рейя, поторапливая Канату с ответом. Он был заинтригован. — Или так, — прошептал Каната, замирая и, схватив драммера за руку, останавливая его рядом. Прежде чем Рейя сумел сориентироваться, Каната, проявляя несвойственную ему смелость и уверенность в своих действиях, обхватил ладонями его плечи и осторожно коснулся губ драммера своими. Поцелуй продлился не более двух секунд, Каната тут же отстранился и лучезарно улыбнулся, убирая руки. Он не сомневался, что Рейя его не оттолкнет. Просто знал это откуда-то, а потому и рискнул. И он не прогадал. Согруппник возмущаться не стал, он подался вперед и еще несколько раз коснулся губами лица Канаты. А затем, обхватив ладонями его руки, поцеловал уже более уверенно и ощутимо. Всего гитарист насчитал семь поцелуев, и Рейя, отстранившись, объяснил, почему поцеловал его именно столько раз. — Это для того, чтобы ты улыбался всю ближайшую неделю, — довольно ухмыляясь, как кот, объевшийся сметаны, заявил Рейя. — Я не думаю, что другие оценят такой способ заставить тебя улыбаться. И не хочу, чтобы они к нему прибегали. А о кофе я подумаю. Не выпуская руки Канаты, Рейя развернулся и как ни в чем не бывало продолжил ходьбу, таща в край обессиленного гитариста за собой. Все силы, что у него были, Каната потратил на улыбку, которая до конца вечера обещала держаться на его губах. Она же была его единственным ответом Рейе, но в мыслях Каната добавил, что ему не столь важен поцелуй, сколько тот, кто его целует. И что готов терпеть шутки остальных коллег хоть всю жизнь, только бы Рейя все это время дарил ему спасительные поцелуи и не желал, чтобы это делал кто-то другой...