The laundry

Долгожданная воскресная стирка. Стройные ножки аккуратно ступают по шаткой лестнице в подвал, основательно проверяя каждую ступеньку, а крохотные ручки крепко сжимают пластмассовую корзинку белья, которая с легкостью может накрыть своего хозяина с головой, если вдруг он захочет спрятаться под ней. Всего неделя прошла с прошлой стирки, но тогда откуда у него накопилось столько грязного белья? Тем не менее, воскресный занудный вечер и нужен только для того, чтобы провести его слишком занудно. И почему он не сходит в приют хотя бы за котенком?.. Ах да, напротив ведь уже живет один… Луи вытащил из штанов приталенную рубашку, натягивая пониже своих резвых и длинноногих оленей гарцующих на белоснежном снегу — мягком свитере. Последняя ступень, поправленная челочка и широкие от испуга голубые глаза. — Привет! — вскрикнул кудрявый, когда заприметил своего соседа, точно так же, как и он, решившего сегодняшний вечер потратить на глупую стирку. Хотя с чего бы кстати? Томмо выронил огромную корзинку из рук, больно ударился локтем о косяк двери, а что самое страшное — жутко покраснел. И все это на глазах у своего соседа, который вот уже порядком два года изводит его. То у растрепанных кудряшек закончилась соль, то длинные и изящные руки нуждаются в каком-нибудь увлажняющем креме, а идти до магазина далеко и холодно, а то и вовсе красивая улыбка преподносит алюминиевый поднос с горячими кексами, извиняясь за слишком частые беспокойства. И кто же знал, что этот сладкий смех — чистая музыка для ушей и только? — Привет, — пробубнил шатен, поднимаясь на ноги. Конечно, он поймал на своем красном, точно нос Санты, лице любопытный взгляд изумрудных камешков, а как же?! — Тоже решил постирать сегодня? — Томмо подошел к свободной машинке, откладывая корзинку и роясь в карманах в поисках мелочи, мысленно надеясь, что это забавное падение уже стерлось из короткой памяти его соседа, так любящего ходить голышом по квартире… — Хах, а на что это еще похоже? — Гарри повернулся в сторону шатена, не останавливаясь сыпать порошок в машинку. — Ну, даже не знаю, похоже, что тебе просто нравится выбрасывать деньги, — шатен показал взглядом на практически опустевшую баночку в огромных руках. — Сколько стоит одна такая? 100£ не меньше? — Расслабься, не такой уж он и дорогой, — кудрявый поправил рукав шелковой рубашки, странным образом выбравшийся из машинки. — К тому же, это шелк, и я не могу стирать его «Питером Пеном» за двадцатку, — злостная улыбочка расплылась по красивому лицу, отчего неотстающие от этих дурацких рубашечек, шелковые локоны упали на впалые щеки. — Ты что-то имеешь против Питера Пена? — не выдержал Луи, подлетев к кудрявому нахалу. — Скажи мне это в лицо, если ты мужик! — мгновенье, и серьезные намеренья на драку Луи прервала его слабая улыбочка, затаившаяся где-то в уголках тонких губ. Гарри сократил их итак маленькое расстояние, и точно в губы напротив, так что ножки подкосились, прошептал: — Мошенники никогда не выигрывают, Лу. Никогда. — И вновь звонкий смех, прерывающийся на небольшой уход за волнистыми локонами. По карамельной коже шатена пробежало стадо мурашек; он отпрянул от высокого существа перед ним, до жути медленно принимаясь осознавать, что этот дурак смотрел его любимый мультик. — Очень смешная шутка, ха-ха, — и с чего он такая злюка сегодня? Может, все потому что вот-вот ему стукнет 24, а никто не может посочувствовать его горю? Все только и делают, что говорят, насколько он глуп, а ведь ему действительно жаль до глубины души того, что, когда он был мальчиком, его никто не забрал в Нетландию, и теперь он обречен на старение. Жуткая шутка судьбы, да и только! — Да брось, — Гарри захлопнул крышку машинки, запихивая монетки внутрь. — Кстати, — милая улыбка и скинутые со лба надоевшие голубоглазому кудряшки, — классный свитерок, Лу. Крохотные ручки оттянули края свитера на себя, вглядываясь в рисунок, не понимая, чем обычные олени смогли так рассмешить кудрявого. И да, вот в чем было дело: к одному из помощников Санты почему-то прилип разноцветный полосатый носок, и откуда он вообще взялся в его корзине, он ведь ужасно редко надевает их! Очень смешно, Гарри, очень, сладкий. — А ты не думал стать дизайнером? — Стайлс облокотился о стиральную машинку, подперев подбородок кулаком, причудливо нахмурив красивые брови, всерьез задумываясь о чем-то. — Я и есть дизайнер, — легкий румянец озарил точеные скулы, а тонкие губы и вовсе слились в одну линию, когда шатен вплотную прижал их друг к дружке. — Кхм-кхм… прошу прощения, в таком случае… — А ты не думал… ну не знаю, найти работу для себя? — фиолетовая футболка полетела внутрь крутящейся центрифуги. — У меня есть работа. — Я, кстати, даже знаю какая, — черные боксеры отправились в купе с фиолетовой футболочкой в дальнее плаванье. — Не волнуйся, я ни в коем случае не осуждаю ни тебя, ни твой образ жизни, — прилипший к свитеру носок туда же. — И какая же у меня работа, позволь узнать? — звон отполированных монеток… — Ты догадаешься, если я намекну про тех парней, которые, как домой, заходят к тебе каждый день? А под вечер и ближе к ночи, — ворох мятых рубашек и галстук, — я слышу слад… то есть, просто крики. Ты своей работой мне мешаешь спать, понял, Стайлс?! — крышка захлопнулась. Да, он забыл порошок. — Тебя не должно волновать то, чем и как я зарабатываю на хлеб, и уж тем более тебя не должны волновать мои стоны… — кудрявый не договорил. — Хлеб? Уверен, твой холодильник доверху забит взбитыми сливками и съедобными трусами. Сдавленный смешок и тяжелый вздох. С кудрявого хватит общества его безалаберного, глупого и очень невнимательного соседа. Да, к нему ходят парни, и да он часто просит их об этом, и да, они выходят через пожарную лестницу, благо балкон кудрявого позволяет. Свежий кекс в обмен на променад по их коридору. И да, он знает, что голубые глаза не знают сна. Все-таки именно их он и представляет, когда смотрит то, отчего потом становится тесно в узких брюках. И да, именно поэтому он решил носить клеш. — Ты знаешь, что ты злобный маленький мальчик, Луис? — отчаянная попытка Стайлса наладить контакт с озлобленным на весь мир маленьким мальчиком. Нельзя оставить его одного в его… в канун Рождества. Да, так правильнее. — Зато я не продаю свое тело за шелковые рубашки! Молчание. Если поднапрячься, то можно потрогать напряженность, витающую между ними, а еще разрезать ее острыми ножницами — тоже, кстати, неплохая мысль. Первым на это решается Гарри: — Порошок, Лу, ты его забыл… — длинные пальцы протягивают крохотную баночку с дорогущим порошком внутри. — Даже неудобно как-то брать у тебя что-то… — Ну да, всю ведь жизнь мне будешь должен. Я ведь элитная шлюшка, — пухлая нижняя губка только что была закусана, или ему показалось? Наверное, это просто слабое освещение и все такое… — Хм, не могу знать, — голубые глаза смотрят в пол, пытаясь, видимо, отыскать там все ответы, или, быть может, укрыться от нарастающей неловкости между ними? — Знаешь, Луис, жизнь вообще-то странная штука, — длинные ноги, длинные шаги, долгие отстукивания каблучков… —Не узнаешь, пока не… — Проверишь! Проверишь свою почту в Рождество?.. — плавный, ничего не сказать, переход от пошлости — к искусной пошлости, название которой любовь. — Эм, да, конечно, — милая улыбка, и почему-то кажущаяся другой, не как обычно. — А ты? — Если там не будет глупых говорящих открыток от тебя, то разумеется. Каждый неловкий разговор точно впервые, словно и не было никогда этих двух лет, когда каждый день они спускались по лестнице вместе, обсуждая всякую чушь, перебивая друг друга, будто бы боясь того, что лестничные пролеты неожиданно кончатся, а они так и не успеют насладиться друг другом… Будто бы те поздние вечера, когда оба держали в руках кружки с горячим какао, растворились в их памяти, а также в тягучей жидкости под названием время и пространство. Точно тех счастливых моментов никогда и не было. Тем не менее, стирка по воскресеньям всегда была и будет их самым любимым занятием. Стирка. Что может быть лучше? Правда?.. — Я тут… — Томлинсон возвращает пустой бутылек обратно, пытаясь управлять своим тоненьким голоском, — думал о Рождестве… — дрожь в и без того неуверенном голосе. Да, это именно то, чего он всегда хотел в подобные моменты. — И? Что надумал? — милая улыбка, намекающая на появление глубокой ямочки, такая, на которую хотелось бы смотреть, засыпая вечерами, и разглядывать спросонья рано утром… — Что-то грандиозное? — кудрявый последний раз окинул взглядом свои вещи в машинке, хватая пустую корзинку и бутылочку подмышку. — Если честно, — Томлинсон повторил этот же ритуал, только вот подмышка оказалась слишком маленькой, чтобы проделывать подобные трюки. Нелепость, пожалуй, его второе имя, — я не знаю, что будет в этом году. — Прости? — заинтересованный взгляд зеленых глаз. И когда он прекратит обезвреживать эти бомбочки в голубых рисинках? — Я о том, что я, наверное… — это предложение никогда не звучало так жалобно в его голове. В его мыслях. Во время репетиций перед зеркалом… — То есть… ну, знаешь… — Ты хочешь сказать, что… Оба остановились. Парочка преодолела шаткую лестницу в подвал и теперь щурилась от люминесцентного освещения. Пока Томмо переводил дух от сказанных им волнительных слов, до Гарри медленно доходило… — О нет! — наигранно, точно герой детского мультика, воскликнул Стайлс. — Ты хочешь сказать, что в это Рождество… — Да… — шепнул шатен, наперед зная, что именно произнесет этот слабенький актеришка. — В это Рождество… — Да, — проговорил Луи. — В это Рождест… — еще один вздох, и его китовые легкие лопнут. — ДА! — крикнул шатен, роняя из рук корзинку. — Я не договорил. Томмо поднял вещицу и кивнул. Молчание. Гарри делает глубокий вдох, а ноги Луи отчего-то начинает трясти. — В ЭТО РОЖДЕСТВО ТЫ НЕ БУДЕШЬ ПОКУПАТЬ ЕЛКУ?! — такому громкому голосу только и светит, что вытягивать высокие ноты на огромных стадионах, а не кричать сейчас на своего соседа. — Я вообще-то… — крохотный указательный пальчик поднялся вверх, а его хозяин так и не успел закончил свою мысль. — Это ведь ужасно! — Гарри продолжил движение по лестнице; Луи за ним. — То есть, никакой елки? Никаких подарков? Никаких? Совсем? — Да, к сожалению, но я… — Знаешь, это очень грустно, Луи. — Я вообще-то хотел… Голубые и зеленые. И почему Рождество выбрало вместо цвета неба кроваво красный? Эти двое бы прекрасно смотрелись, точно ленточки, вплетенные в венок, висящий у Гарри на двери. — Неужели? — Луи остановился. — Ты дашь мне договорить? Кудрявые пружинки качнулись. — Хм… Ладно. Так вот, я просто хотел сказать, что… — Да? — зеленые глаза вот-вот выпадут из орбит, а длинная шея и вовсе отвалится; этот малыш не может встать на носочки, когда говорит с ним? — Что… в общем… я просто буду… в это Рождество… ну, знаешь… один… — Совсем? — зеленые изюменки поймали пучок света и тут же отобразили его, точно отполированное зеркало, а затем прищурились. — Да, — голубые океаны полны надежды, и сейчас Томмо чувствует себя котенком. Котенком, который пытается сделать свои глаза больше обычного, потому что понимает, что злой дядя открыл клетку для незнакомцев не просто так… — Ты… возьмешь меня к себе? — песочные волосы шелестят, метаясь из стороны в сторону. — То есть я хотел сказать… забудь. — Хм, — Гарри отвернулся и принялся расхаживать взад-вперед по их этажу. — Я тут вспомнил, — загадочно, точно Шерлок Холмс, продолжил он, прикладывая воображаемую трубку к губам, — что… — Что? — пискнул шатен, покрываясь краской, точно он первый раз взламывает дом, и уже через минуту его поймали с поличным, причем сами же хозяева. — Что-то мне подсказывает, — продолжил дурачится кудрявый, — что в Рождество… — Да? — Луи встал на носочки. — Обычно… бывает еще кое-что. — И что же?! — кулачки сжались, а подол нового свитера уже был измохрачен до невозможности. — Это особый день для одного особенного человека, — мимолетная улыбочка скользнула по пухлым губам, передаваясь тонким. — Такой день бывает лишь раз в году… — Ох, Гарри, — Луи стиснул свои щеки обеими руками, надеясь не прослезиться. — … в этот день нужно купить торт, украсить его съедобными цветочками и разноцветными свечками… — длинные ноги пришли в движение; кудрявый направился в сторону Томлинсона, попутно натягивая красивую и чарующую улыбку. — Да брось, Хазз, — шепнули красные щечки, а глаза на мокром месте подыграли им. — … и праздновать День рождения самого прекрасного парня на всем белом свете… — Гарри подошел еще ближе, вглядываясь точно в голубые глазки, готовые выдать море слез прямо сейчас. — День рождения… — Да??! — он, кажется, сегодня, будет греть свои онемевшие пальчики на ногах в тазике с горячей водой. — Иисуса. — Ох, Иисуса… — Да, Луи, — огромная ладонь легла на тонкое плечо. — Ты только представь… каким было это огромным событием в то время, и каким остается по сей день… — Да… повезло ему, — блеск в искрящихся глазах потух; губы еле выговаривают слова. — Ах да! Чуть не забыл! — Гарри схватил крохотную ручку Луи в свою, изумительно сложив губки в таинственную улыбочку (какую по счету за этот вечер?). — Ох! — свет в красивых глазках опять навестил родные края, а тихий писк, вырвавшийся из хрупкой груди маленького птенчика, стал окончательным аккордом этой симфонии. — Еще… — теплая улыбка явно предвещает что-то прекрасное… — Ох! — вновь ему не терпится услышать это от него… он ведь никак не мог забыть! Просто не имел права! Он просто хочет услышать, как хриплый голосок произнесет то, о чем он уже устал намекать ему в своих туманных мыслях. — Еще… — Ох! — Мне нужно отлить, — Гарри направился в сторону своей двери, — пока, Лу. Громкий хлопок деревянной двери. Глухой звон в голове и ушах. Покачивание веночка на двери; голубые глазки сочли это знаком утешения со стороны бездушного куска пластмассы, символизирующего дух Рождества. — Это еще и мой День рождения, Гарри. Мой День рождения…

❄

Сегодня в его квартире стоял очень сильный запах жареного бекона, что странно, потому что никаким беконом Томмо не располагал. Волосы никак не хотели красиво ложиться, а он сам никак не хотел даже минуты усидеть на месте. Весь день на ногах, и абсолютно никто из его подопечных не поздравил его; никто не обратил внимание на грустное выражение лица, на растрепанную прическу и подавленное состояние его души. Поэтому, придя домой, сильный запах поджаренного мяса приподнял его настроение. Хотя, отсутствие в гостиной пушистой зеленой елки, украшенной разноцветными шариками и мишурой, вновь огорчил. Никаких разноцветных носочков, никакой гирлянды и никакого дурацкого духа Рождества. Рождество сосет в этом году, это точно. Он бросил сумку на пол, стряхивая пушистый снег с куртки, и нехотя полез за телефоном в карман узких брюк. Это был Лиам. Должно быть, он, как и каждый год, звонит, чтобы якобы пригласить шатена на Рождество к себе домой, они бы отлично отпраздновали эту волшебную ночь вместе с красавицей женой Пейна и его маленькими ангелочками, но черт, неужели у этого парня хотя бы раз получалось обмануть Луи? — Я не приду, Лиам. Нет, не будет у тебя дома тихих посиделок с твоей семьей… — даже не дослушав его вызубренное приглашение, отчеканил Томмо. — Нет, я не приду. Можешь отзывать всех гостей. И да, я знаю, что я унылое дерьмо и не хочу никаких вечеринок-сюрпризов в этом го… — красных от мороза ушей (и почему он не хочет праздновать свой День рожденья сегодня? Шапка была бы отличным подарком для такого растяпы) куснулся странный звук откуда-то, кажется, парой этажей ниже. — Пока, нужно бежать, — Томлинсон бросил трубку на диван, срываясь с места, и направляясь в сторону двери, но вскоре вернулся, чтобы ответить: — Спасибо за поздравление, Лиам, но, хей, сам ты такой! Зимние вансы, — да, по мнению Томмо, если он жалует титул какой-то вещи, то она определенно будет справляться со всеми трудностями климатических условий, даже с промоканием в заснеженных сугробах, — быстро бежали по лесенкам вниз, стремительно приближаясь к инициатору звука. Звук становился четче, и уже после первых двух ступеней, Луи мог отчетливо слышать крик о помощи, который, кажется, абсолютно точно и несомненно, звал именно его. «Помогите-е-е! Луи! Помоги-и-и!» Стоп. Луи остановился в нескольких метрах от звука, пытаясь идентифицировать его. Сейчас молящего о спасении и его спасителя в промокших вансах на голую ногу разделяла всего лишь стена и четыре крохотных шажка Луи. В голове успешного дизайнера вдруг промелькнула умная мысль, а на лице показалась слабая улыбка, которая вскоре сменится. Этот кудрявый болван заставил его испугаться, затем, в ужасе выбежать из квартиры, а что еще хуже — понять, что он одурачен. Спустившись вниз на пару ступеней, шатен кивнул своей догадке и засмеялся смекалке этой элитной шлюшки, как он сам себя называет. К стене возле квартиры 29, скотчем был примотан диктофон, на который этот умник, записал свой голос. Томмо отлепил дистанционно-управляемую вещицу, и выключил крики о помощи. — Ох, Гарри, Гарри… — шатен развернулся, направляясь к ступеням, как вдруг его глаза широко распахнулись. — ЧЕРТ ВОЗЬМИ! Разумеется, каждый человек, выбегая из квартиры, не станет проверять, закрыл ли он дверь, но черт, в этот раз все-таки стоило позаботиться об этом. Теперь Томмо со всех промокших ног бежал по лестнице вверх, каждый раз прихлюпывая подошвой. Наконец, он стоял возле своей распахнутой двери. Звуков дурацкой вечеринки не слышалось — хороший знак; видимых дефектов нет, зрительных и вкусовых тоже. Луи аккуратно ступает вперед, проходя в квартиру, зажмурившись, точно представляя свое огромное разочарование, когда увидит огромный торт, свечи и… — Привет, Лу, — сексуально проговаривает его сосед; его красивое тело обволакивает шелковый халат (чертов шелковый человечек, живущий в шелковом домике, одевающийся в шелк!!!), готовый вот-вот слететь с его широких плеч в любую чертову секунду. — Эм… — ком в горле, то ли от неожиданности, то ли от того, что ему неудобно за вечный беспорядок в его квартире, то ли от вида самого красивого парня, которого он когда-либо видел в своей жизни, сидящего на журнальном столике… — Сегодня Рождество и… — Да… — все также неуверенно прошептал Луис, стоя в дверях, и слишком крепко сжимая дверную ручку, что еще немного и бедняжка отвалится. — Я подумал, что… — прекрасные кудри, падающие на изящные плечи, шевелятся, когда этот дьявол решает оголить свое тело, медленно стягивая с себя халат. — Ты, должно быть, хочешь… — красивые птички на груди, бабочка на животе, а у Луи, кажется, в животе сейчас таких целая стая, тазобедренные косточки, такие манящие, что у Томмо непроизвольно открывается ротик, а глаза, такие непослушные, что все еще продолжают следить за шаловливыми пальцами искусителя, устремляясь все ниже, и ниже, и ниже… — Ох, — Томмо отводит глаза, когда халат валяется на полу, а длинные ноги разведены в стороны, демонстрируя Томмо возбужденный член, обвязанный, как ни странно бы это прозвучало, красной ленточкой с бантиком на конце. Щеки налились краской, а маленькие ручки затряслись. Голубые глза уставились на стену, рассматривая картинку на ней, подаренную Зейном, кажется, на прошлый Хелуин или это была Ханука… — Луи? — кудрявый еле-слышно шепчет, но тонкий слух Томмо все слышит, потому что сейчас все тело горит, а рецепторы обострились, поэтому даже если в соседнем квартале кто-то пукнет, острые ушки услышат это. — Да?.. — Луи пытается смотреть своему соседу в глаза. Своему красивому соседу в его зеленые глаза. Своему сексуальному соседу в его красивые зеленые глаза, зрачки которых очень сильно расширены… — Сегодня Рождество и… Я подумал… — Гарри переводит свою руку на левое колено, спускаясь ей все ближе к упакованному подарку. — Ты… был бы не против… ну знаешь, — свободная рука утопает в густых кудрях, а с пухлых губ срывается слабый стон, — закрыть дверь, а то дует. — Ах, да, конечно, — Томмо поворачивается к двери, бережно закрывая ее. На ключ. И цепочку. И еще один оборот. Подпирает ее стулом, стоявшим в прихожей… — Лу-у-и-и, — стонет кудрявый, и до Томмо доходит, что длинные пальцы уже нащупали кое-что, и этот изверг теперь просто сводят его с ума своим сексуальным голосом. Чего он ждет?! — Ты не мог бы… — Черт возьми! — роняя диктофон, шатен подлетает к голому парню перед ним и ударяет по его шаловливым рукам. Зрачки обоих расширились еще больше, вовсе затмевая свет голубых и зеленых глаз. Кудрявый упирается спиной в холодный журнальный столик и громко шипит; тонкой горячей шеи касаются ледяные губы, так по-свойски кусая нежную кожу на ней. Крохотная ручка сдавливает пульсирующий орган кудрявого, быстро размотав перед этим чертову ленту, а вторая зарывается в кудрявых локонах. Останется огромный засос, это точно. И как Гарри объяснит его своей матери через ближайшие пару дней? Острые зубы пронзают кожу, точно кинжал, Гарри вскрикивает от перемешавшихся в его крови адреналина, наслаждения и боли, такой приятной и долгожданной. — Ллл-у-у… — проговаривают пухлые губы, и только тогда Луи отрывается от слабой дрочки и огромного пятна на шее, с новой силой и большей страстью впиваясь в них. Ненадолго оторвавшись от твердого члена, который в холодной ручке стал лишь тверже, Томлинсон срывает с себя штаны, не отлипая от теплых губ и страстного поцелуя, в котором он ведет, разумеется. Гарри, как ему кажется, помогает снять с Луи свитер, но своими медленными движениями, он только мешает. Шатен все делает сам. Он избавляется от всей своей одежды, не сводя глаз с похотливого взгляда мутных изумрудов. Чертовы губы такие манящие… Он вновь прижимает к себе своего соседа, а тот ни разу не против. Когда возбужденные органы соприкасаются, оба вскрикивают, а по коже проносится холодок, но ведь дверь уже закрыта… Длинные ноги опоясыват тонкую талию, а дрожащие ручки проверяют, крепко ли мартышка уселась, и только тогда решает поднять их обоих. Губы за считанные мгновенья слились в одно целое, изредка прерываясь, чтобы зачерпнуть немного воздуха для легких. Ноги не выдерживают, и парочка падает на диван. — Я… — Гарри задыхается, когда Томмо садит его на себя, не переставая поглаживать широкую спину, выцеловывая каждый дюйм соленой кожи. — Луи… — кудрявый вскрикивает, когда чувствует руки на своей заднице. — Дотянись… Штаны… Карман… — не собираясь отрываться от манящего тела, Луи отрывками шепчет слова, которые, Гарри почему-то сразу понял. Нужен презерватив, но стоит ли доставать его только лишь для пары толчков? Оба вот-вот уже кончат… Тем не менее, длинные пальцы подцепляют презерватив, в который раз медля, и Томмо берет дело на себя. Но затем резинка опять возвращается в руки кудрявого. Пальчики бережно раскатывают ее по всей длине; пухлые губки непроизвольно приоткрываются, и этот вид невинного ангелочка сводит Томмо с ума. Очередной слабый удар по руке, и зеленые глаза встречаются с голубыми. Томмо садит кудрявого на свой член в надежде, что его соседу не будет слишком больно. — Ты ведь… Головка касается входа, и Гарри стонет. — ДА! — кричит кудрявый, смутно понимая, о чем был вопрос. Конечно, он растянут. Каждый вечер он ведь не в теннис играет у себя на кровати, на стуле или в туалете. Рука упирается в миниатюрное плечо, когда разработанная дырочка принимает в себя член до самого основания. Тонкие губы набрасываются на чуть приоткрытые пухлые, и жадно кусают верхнюю, оттягивая на себя. Крохотные ручки держатся за поясницу, начиная помогать кудрявому двигаться. Ничего кроме громких стонов, шлепков разгоряченных тел и выкриков его имени, Луи уже не в состоянии услышать. Гарри без проблем двигается вверх и очень быстро опускается вниз, с шумом втягивая воздух в легкие. Внутри горячо, у Луи сносит крышу; его тело больше не принадлежит ему, он лишен контроля, впервые в жизни. Чертов сексуальный сосед. Что уж говорить о Гарри: глаза полностью закрыты, руки упираются в плечи парня, мысль о котором каждый раз так сильно заводит, а голова откинута назад. Оба теряются в ощущениях, даже не задумываясь о том, что это их первый раз вместе. Такой долгожданный для каждого… Всего пары резвых скачков и громких шлепков хватает, чтобы оба кончили. Гарри на небольшой животик Луи, а Томмо внутрь кудрявого, ощущая, как стенки простаты тут же сжимаются вокруг его члена. Губы шатена находят тонкую шею кудрявого и оставляют на месте засоса сладкий поцелуй, совсем не отдавая себе отчета в том, что он делает; оргазм накрыл по уши. Гарри привстает с Луи, выпуская его орган наружу, а также высвобождая из узкого плена презерватива, и вскоре вновь валится на липкое от пота тело под ним. Стук сердец заглушает все в радиусе этажа, а бесконтрольный шепот Томлинсона слышен лишь кудрявому. Мгновенье, и он отвечает на тихие комплименты и красивые слова, которые Томмо шепчет, точно в бреду: — Твой подарок… — Гарри обводит указательным пальцем левый сосок Луи, опускаясь им ниже, продолжая вырисовывать узорчики на жарком теле. — Я так и понял… — Луи пытается остановить слишком громкое сердцебиение, боясь о том, как бы Гарри не оглох. Он проводит рукой по слипшимся от пота кудряшкам, а тонкие губы решают улыбнуться, точно в такт пухлым. — С Рождеством, Лу, — Гарри поднимает голову и вглядывается в серые глаза, еще не успевшие отойти от ощущений; он тянется к сладким губкам, оставляя на них легкий, но такой необходимый сейчас поцелуй. — Я про поцелуй. Он и есть твой подарок. — Дурачок, — Томмо снова улыбается, оставляя поцелуйчик на лбу взамен, — с Рождеством. Оба улыбаются, даже не думая сводить счастливых взглядов друг с друга, даже не думая прятать влюбленные глазки. Острый подбородок сильно давит на хрупкую грудь, но Луи не собирается портить этот момент, только не сейчас. Он только и делает, что пытается не обращать внимание на боль, что окутала его щеки и скулы из-за чересчур широкой улыбки, и никак не может удержаться, чтобы не потыкать в появившиеся ямочки на милом личике соседа, ну, а тот в свою очередь, еще шире улыбнуться. — Ох, чуть не забыл! — Гарри ненадолго отрывается от теплых объятий, и тянется под стол за небольшой коробочкой, обернутой в яркую упаковку. — Кхм-кхм… — Ох, Гарри… — небесные глаза начинают слезиться. — С Днем рожденья, Лу-у-у, — вытягивает кудряшка, усаживаясь на диван, заворачиваясь халатом, поднятым с пола. Луи садится следом, залившись румянцем, как будто бы только что никакого секса и не было, прикрываясь подушкой, на которую Гарри еще не раз будет класть лицо. — Ты не забыл… — шатен прижимает «элитную шлюшку» к себе, целуя ее в щеку, когда отрывается. Маленькая ручка смахивает единственную слезку, пока зеленые глаза не видят, но, хей-хей, кого он пытается обмануть?.. — Открой, — шепчет кудрявый, когда видит заинтересованный взгляд на коробочке. — Ну же, не бойся. И вновь все вернулось на круги своя. Гарри решительный и непоколебимый, а Луи слишком стеснительный и очень скромный рядом с ним. И почему только в сексе все наоборот?.. Луи разрывает обертку и открывает крышку. Стоп. Порошок для белья? Это ведь не настоящий подарок, да? Черт, да он все равно идеален. И черт с ним, что это не Питер Пен. — С Днем рожденья, Л… Луи втягивает кудрявого в очередной поцелуй, сквозь который оба еще долго улыбаются, а вскоре длинные пальцы отрывают подушку от того места, которое Луи так старательно прикрывал, и, кажется, этим просят большего…

❄

Новый год они тоже встретят вместе, только вот уже в квартире кудрявого, в окружении елки, горячего шоколада и старых фильмов по ящику, обнимая друг друга то за талию, то за плечи, иногда слишком страстно целуясь. На ножках Луи будут одеты носки, а на темные волосы натянута подаренная Гарри шапочка. Гарри будет улыбаться забавным историям своего парня, и даже иногда смеяться, а Луи будет чувствовать, как сердце очень сильно стучит, когда его радость улыбается. Они, разумеется, не заметят, как наступит полночь, утонув друг в друге, и тогда, Томмо незаметно переведет часы на час назад, чтобы кудряшка мог порадоваться Новому году. Секрет, о котором Лу никогда не расскажет своей… — Так… Шлюшка, верно? — Луи трется носиком о нос Гарри. — Да, — Гарри отвечает ему, и уже, кажется, челюсть сводит от широкой улыбки, но ему все равно. — Твоя, Лу. Твоя. — Так… Когда я могу получить свой настоящий подарок на День рождения? Игривый толчок в плечо и оба заливаются звонким смехом. Луи знает, что эта бутылочка с порошком будет стоять в их спальне еще очень долго, потому что это ведь подарок от его кудряшки. Самый лучший, между прочим! А еще, оба знают, что та стирка вышла самой удачной. Почему? Да потому что стирка — это их самое любимое занятие. И да, не спрашивайте почему. Все равно они не скажут.