Her very Lowness with her head in a sling I'm truly sorry but it sounds like a wonderful thing
Королева мертва. Глухие, нетвердые слова посланника из Сноудина прокатились по тронному залу и застряли под потолком, не желая спускаться. Маленький монстр стоял, нервно теребя шерстяную шапку и смотря в пол, потому что не решался посмотреть на короля. Трон находился прямо напротив него, но правителя в нем уже не было; когда посланник поднял глаза, он увидел Азгора напротив окна, рядом с которым стоял завешенный тканью второй трон. - Повтори… пожалуйста, - тихо попросил король, не оборачиваясь, и посланник набрал в грудь воздуха. Королева Ториель мертва! Самое страшное было в этих словах, что они по большому счету никого не удивили. Ториель оставила престол больше недели назад, и за это время только случайные прохожие перешептывались, будто бы видели монстра, похожего на королеву. Никто не подошел к ней, не заговорил, не сделал ничего – и вот ее больше нет. Никто больше ее не увидит. «Удобно, на самом деле», хмуро замечает кто-то из королевской стражи. «Больше не придется расследовать все эти обращения от жителей». Кто-нибудь обязательно невесело посмеется после этих слов, и всё замолкнет. Они даже толком не знали, то это место или нет. Они просто обнаружили кучку серого пепла на снегу там, где в предыдущий день ее не было. Потом жители зашушукались и пришли к выводу, что… что все произошло так, как произошло. В отличие от них, видевших пепел своими глазами, монстры из отдаленных частей подземного мира не верили в смерть Ториель; они хотели удостовериться, прежде чем делать поспешные выводы. Но, опять же, таких было меньшинство. Королевство скорбело единогласно. Почти на каждом здании, будь то общественные заведения или чей-то дом, распластались лиловые ленты. Окна лавочек закрывались фиолетовыми шторками с указанием нового времени работы; на дверных ручках развевались тонкие ситцевые полосы лилового цвета; на пиджаках, жилетках и других официальных одеяниях они также заняли свое грустно-почетное место. Только Азгору не пришлось ничего добавлять – его мантия и так уже собрала всю скорбь подземелья и укрыла короля слоем упущенных надежд и сожалений. - свои сожаления… У доктора Гастера было неспокойно на душе. Когда все вокруг увязло в течении лилового цвета, он остался черным, как смоль – он ничего не нацепил в угоду трауру. - оставьте свои сожаления при себе. Его неприметная, самая обычная серая душа мелко дрожала, едва не дробясь на куски. Вечно забинтованные руки не могли смирно лежать на коленях, когда кто-то начинал говорить о ней. о ней. - мне не нужны ваши соболезнования, зачем вы мне их приносите? Ему становилось дурно от этого всеобщего затяжного непонятно чего. С того самого дня, как Ториель высказала все, что она думает о решениях своего мужа и невинных жертвах, и ушла, он оставался рядом с ним. Он поддерживал Азгора практически во всем, он давал ему советы, он не спал ночами, чтобы найти ответы на все, что его интересовало. Из-за нее король сломлен. Король без королевы – что он такое? Доктор знал, что на место королевы претендовать не сможет, и потому занял место советника. Такой должности даже не было раньше – Азгор ввел ее только после ухода супруги. Должность утомительная. Гастер ссутулился еще сильнее, не выпускал из рук бумажные ворохи и ночи проводил за чертежами, даже не желая доброго утра своим коллегам в лаборатории. Они, конечно же, не знали, что по-настоящему искренне он мог это пожелать только Дримурру. - она мне никто, перестаньте, прошу, пожалуйста, оставьте эту тему —а они продолжают приходить к нему и говорить: мои соболезнования, мои соболезнования. Он ничего не понимает. Да, они и к королю ходят, и ему желают крепиться и всего того, чего желают из вежливости, но зачем Гастеру понадобилась эта формальность? О, если бы его только спросили. Он бы подробно объяснил, почему так старательно обходит королеву стороной. Она больше никто для королевства. Она ушла – и скатертью ей дорога. У нас есть путь, с которым она не согласилась – она была вольна свернуть с него, что она и сделала. Она мертва – и даже теперь она всколыхнула подземный мир, от которого отвернулась, отторглась, и всем так жаль, всем так ее не хватает. Доктор Гастер скрипит зубами, и мир вокруг него постепенно сдвигается на тон ниже. Ему было больно, на самом деле больно даже смотреть на короля в те дни. Он жалел, что занимает место всего лишь советника, пусть это была самая высокая и самая приближенная к трону должность. Ему было плевать на высокое положение, если он не мог просто провести рукой по его плечу, по линии его подбородка, сказать что-нибудь глупое и всегда срабатывающее – что там говорят, когда не хотят расстроить? Что-то вроде «мы с тобой через все прорвемся». Или «они верят в тебя, и я верю, потому ты все сможешь». Глупости какие, вздыхал Гастер про себя, с каких пор ему будет интересна твоя вера? Кто ты, в конце концов? Он был королевским ученым. Гением, как говорили многие при дворе. Многие в лаборатории. Он ненавидел, когда его называли гением, но никогда не объяснял, почему. В его светлой – в прямом смысле слова – голове беспрестанно копошились обрывки мыслей, фраз, разбросанных знаний, которые он неизвестно как объединял в теории, настолько же спонтанные, а затем выводил на чертежи – единственный этап его умственной деятельности, относительно аккуратный. На его плечи как королевского ученого легла задача обеспечить энергией подземный мир, и он пока что справлялся с ней. Его планы по строительству громадной энергостанции – так называемого Ядра – уже облетели королевство и были встречены сугубо положительно. Он работал с техническим оснащением Хотланда, он руководил изготовлением сосудов для человеческих душ – материал должен был выдерживать силу этих цветных комков энергии, как коррозия, стиравших все в пыль. Даже он сам пострадал от этого, пряча руки за повязками. Он был всем— а для него никем.please don’t go, i love you so my lovely
Он стоит перед троном, заложив руки за спину – никто так не замечал его перебинтованных ладоней, даже Азгор, а он и не должен был заметить, ни в коем случае. Он стоит, и ему больно оттого, что это все, что он может сделать. Это не помогало, это только усугубляло все вокруг – но король приветливо улыбается ему, предлагает чаю, расспрашивает о ходе работы над Ядром. Ему это не интересно, говорит себе Гастер, это всего лишь вежливость. Ему не интересно, сколько ты спишь по ночам и спишь ли вообще, его не должно это интересовать, ты не должен его интересовать, вот и все. Но он поддается. Он знает, что должен, и он соглашается на чай, на дружескую беседу. Он не следит за временем (счастливые часов не наблюдают? он видел эти слова в человеческих книгах), да и зачем ему? Его должность – быть здесь по желанию Азгора, слушать и советовать. Технически он должен быть здесь двадцать четыре часа в сутки, но он не может – ни физически, ни морально. Ты не должен его интересовать, напоминает гадкий, жиденький голос, бьет по затылку. Сейчас он снова начнет говорить о своей покойной жене, и ты снова завоешь и выбежишь, и тебе снова придется извиняться, потому что ты сам виноват во всем— Но Азгор молчит. Сквозь трещины в горе Эботт под землю проникает лунный свет, лениво растекаясь по тронному залу, по цветам и двум монстрам, сидящим в его центре. Холодный белый свет падает на мантию короля, на его умиротворенное лицо, придавая им зловещий оттенок. До Гастера лучи не доходят, растворяясь в паре шагов от него. Так и надо.please don’t go, please don’t go i love you so, i love you so please break my heart, ah ha
Так и будет.