Привкус Йоля

      Каждое Рождество, которое Абнер встречал до тринадцати лет, было полно какой-то уютной суеты — много гостей, собак, бабушка и даже хомяк. Как-то был попугай. Вся эта предновогодняя вакханалия на тот момент казалась весельем, облаченным в семейные посиделки. Он зажигал все-все огоньки, которые только были в доме, выключал верхний свет, путался под ногами, прятался под елкой, ждал подарков. Чем старше он становился, тем меньше радовался празднику, и в один год собрался отмечать уже с друзьями. Это было запоминающееся нечто, но, как и все вольности в детстве, вспоминать без горящих от стыда ушей невозможно. И потому он иногда, в канун Рождества, в тайне даже от себя вспоминал не тот дурацкий первый праздник вне дома, не шумные гулянки в старших классах, а теплые руки родителей, шуршание подарочных оберток, восторг, мамин салат и особенное мясо с ананасами, фонарики и бенгальские огоньки — все, что наполняло те детские праздничные вечера. Но это давно прошло.       А в этот год и вовсе, договариваясь провести праздники с друзьями, он заранее был готов получить отказ: один нашел девушку и отмечал с ней, подруга давно не была дома, другой товарищ собирался тусить явно не по-детски, собираясь выпить все, что найдет в ближайшем клубе и сожрать что-нибудь. А два закадычных друга не так давно поссорились. Казалось бы, что примирить их на праздник — самое логичное, но нет: один уже улетел к себе на родину, в небольшую шотландскую деревушку. Так что это Рождество Эйб собирался провести один. Затариваясь в супермаркете рядом с домом, он все больше сомневался в необходимости всего этого. Ну, всего. Зачем ему этот праздничный ужин, и для чего стараться, и стоило бы просто заказать пиццу или вообще…       Освещенные электрическим холодным светом ламп помидоры выглядели все как на подбор, и эти их блестящие бока, и эти чудные листочки — ровные, как будто их не в «Фармфудс» привезли, а не иначе как на выставку томатов. Абнеру подумалось, что, наверно, если и существует где-то номинация «самая красивая плодоножка», то здесь все, кто остались за бортом. Помидоры-неудачники. Зато какие красивые… Прихватив пару, он двинул дальше по «грядкам». Подхватив лук-порей, свернул за специями. На этот рождественский ужин у него было три блюда и около 50 фунтов. Немного, чтобы устроить пирушку, но и не мало, чтобы накидаться одному. На первое было карри с курицей, рецепт которого он подсмотрел. На второе — яблочный штрудель из пекарни возле дома. И на десерт — бутылка Ред лейбл. Или упаковка пива. Он еще не решил. Стандартный набор для праздничного ужина, но было чертовски тоскливо. Вокруг бесновались люди, которым, должно быть, забыли сообщить, что грядет не ядерный удар, а Рождество, и вместо того, чтобы собрать запасы на пять лет вперед в бункер, им нужно было просто хорошо провести время с семьей. Рядом бесновались их не менее чокнутые дети — им нужен был весь шоколад и сразу. Кто-то плакал, кто-то кричал, у кого-то звонил телефон. Кажется, где-то позади даже разбилась банка, и Абнер поспешил свернуть в соседний проулок, и… Бум. Он врезался. А когда он поднял глаза и увидел, в кого — то чуть не упал. Впрочем, он бы и упал — если бы Ричард Муди не держал его за локоть.       Но как раз из-за этого факта ноги чуть не подкосились второй раз. Прошел почти целый год, как они не виделись, и это было столь же неожиданно, сколько до абсурдности похоже на их первую встречу — когда Абнер точно также поскальзывался на льду — что стало смешно. В попытке подавить смех, он улыбнулся — и получил ухмылку в ответ. — Привет! — Привет. Все ещё скользят кеды? Абнеру хотелось сказать какую-то колкость, потом — какую-то невыносимую пошлость про то, что если он всегда его поймает, и все смешалось в голове; в итоге он просто рассмеялся. Было непонятно, прошел ли целый год, или ему это просто показалось. *       Дику тоже было весело — немного странно, но все же неловко — так как было тупо спрашивать что-то вроде «Как дела?» или «Что нового?», как обычно поступают многие люди, которые долго не виделись. Ведь, по сути, ни один, ни другой вопросы не имеют никакого смысла. Поэтому Дик ляпнул первое, что пришло ему в голову — про кеды — и теперь чувствовал себя глупо. И то ли Абнер смеется над ним, то ли ему тоже кажется странной эта встреча, то ли он ведь вроде просто так всегда смеялся… Но хотя бы не отшатывается. Смеется — от этого волей-неволей перестаешь чувствовать себя не в своей тарелке. — Те кеды я давно выкинул! — и демонстрирует горчичные тимберленды. — Нравятся? — Неплохие. Они оба смотрят на ноги Дика и теперь смеются оба. На нем обуты точно такие же, но черные. Разве что на несколько размеров больше.       Кажется, теперь неловкость прошла окончательно. Они болтают о какой-то ерунде, вроде бы даже о помидорах и скидках на мясо. Складывается такое странное чувство, будто это вполне себе ежедневный ритуал — но явно не два человека, встретившиеся спустя год после того, как перепихнулись на Рождество. Тогда это было случайно, внезапно, увлекательно — так и закончилось. Просто было и случилось. Наверно, поэтому сейчас оба негласно решили не заострять на этом внимания. Кажется, Абнер болтал что-то о работе, даже о том, что успел за год уволиться трижды. Ричард рассказывал, как устроился в крупную фирму, и все было бы хорошо, но его перевели в филиал в этом районе — считай, на другой конец города. Все было новым, пришлось искать другую квартиру, менять привычный ритм жизни; переезд — всегда больше хлопотно, нежели приятно. Абнер жил в этом районе уже больше двух лет. Вкупе с невысокими ценами на жилье и близостью к метро, однокомнатная квартира его вполне устраивала. Впрочем, скорее это была небольшая комната, в которой ютились и кухня, и кладовка, и спальня. Но он не жаловался — жилье побольше ему было ни к чему, а подкопив себе денег за год, решил в кои-то веки приобрести приставку. Ричард за эти две недели все еще не переехал до конца; вернее, приехал он сам и самое нужное, а остальные вещи все еще были где-то в процессе. То ли еще в старой квартире, то ли где-то в газелях транспортной компании, но уже три дня коробки с его футболками, полотенцами, и еще бог знает чем не могли попасть к законному хозяину. Ох уж эти праздничные дни... Приближаясь к кассам, они болтали так, будто никак не могли наговориться. В том году, когда они не особо много знали друг о друге, им это было неважно. А сейчас будто восполняли этот пробел. Морозный воздух после теплого помещения ударил в лицо, забрался по шее, укусил голые кисти рук, державшие пакеты. Хорошо, что идти было недалеко. Снега под ногами не было, он стремительно таял днем, но из-за низкой температуры тротуар был будто покрыт блестками. — Мне туда. Дик просто кивнул. Они дошли до угла, свернули и направились в одну сторону. — В каком, говоришь, доме ты снял квартиру? Дик молча показал на угловое здание слева. Абнер икнул. — А что? — Серьезно, если бы ты сказал, что в том зеленом, я бы даже не удивился. — Что? — Я там живу. Они стояли на месте, глядя на перекресток. Переступая с ноги на ногу и шурша пакетом, Абнер гадал, как так случилось, что из всех домов в округе выбор Дика пал именно на этот. Дик думал примерно о том же самом, и удивлялся, как они не пересеклись ни разу до сих пор.       Мимо них, нарушая тишину, топали мужчина с двумя детьми — они несли елку. Вернее, нес мужчина; мальчик лет пяти из всех сил держался за ветку, делая вид, что помогает, но все же больше мешал. Девочка постарше крутилась вокруг, то подбирая упавшие веточки, то танцуя и забегая вперед, словно фея, махала отцу ветками. Отец, худощавый мужчина в черной куртке, весь красный, волок несчастную елку по тонкому снегу, и не понятно было по его лицу, то ли он счастлив, то ли просит убить его побыстрее. Когда процессия скрылась за калиткой, двое двинулись в сторону дома. — Интересно, как он засунет ее внутрь? — Может, малой ему поможет. — Ага, или фея наколдует супер-магию. Дик качает головой. Его дверь на углу, а эта, возле которой они остановились, стало быть, Абнера. — Слушай, а это… Рождество же. Отмечаешь? — Не особенно, — Абнер приподнял пакет, как бы говоря о том, что отмечает дома, — а ты? — Такая же фигня. Ладно уж…. Нужно было как-то то ли попрощаться, то ли что; и только Дик хотел заикнуться о том, чтобы взять его номер, потому что здесь он вообще не знал никого, и что-то еще… — Нууу ладно. Увидимся! Абнер прыгнул по паре ступенек и в дверь. Ричард растерянно смотрел ему вслед — он не то имел в виду, но что теперь поделать. Наблюдая за тем, что в окошке на первом этаже загорелся свет, а следом огоньки, он потопал дальше, домой. *       Квартира встретила его темнотой, углами коробок, выхватывающих свет из окна. Все вокруг казалось похожим на перевалочный пункт, не навевало настроения дома, и уж тем более Рождества. Вздохнув, он скинул куртку, положил в пустой холодильник пакет из магазина и, так и не включив свет, плюхнулся на диван. Что вообще происходит в его жизни? До этого он всегда был окружен кем-то, будь то коллеги с работы, соседи, друзья, друзья сестры, все эти смешные ребята. А теперь казалось, что он останется тут один, в этой темной комнате, полной коробок, и в итоге станет одной из них. Большой квадратный Дик. В темноте нашарив банку пива возле дивана, он скинул ботинки и снова упал на диван. Было на удивление уныло — странное чувство, будто ты должен веселиться и отмечать в этот день, а на деле ты лежишь, словно червь, и совсем не хочешь праздника. Повернув голову, он увидел, что в доме напротив мигали огоньки, кто-то прыгал перед окном, оставляя прохожим гадать, что происходит за занавеской. От всех этих проявлений праздника хотелось то ли лечь спать, то ли психануть, уехать и напиться в баре или ночном клубе, чувствовать себя причастным к этому рождественскому бесовству. Но мысль о том, как плохо будет на утро, придавливала дополнительной гравитацией к дивану. Почему-то мысли то и дело возвращались к неожиданной встрече. Было забавно наблюдать за ним; а еще забавляло то, что они вроде как не знали друг друга, но от того было интересней. Еще и оказалось, что они живут совсем рядом. Что-то в этом было. Выкинув пустую банку, он отправился было за еще одной к холодильнику, но вспомнил, что они так и не дошли до отдела с алкоголем. Видимо, заболтались. Нужно было это исправлять. *       Схватив упаковку темного пива, Ричард уже был на полпути в кассу, как в десятке шагов перед ним на полном ходу в отдел с алкоголем влетел не кто иной, как Абнер — схватил бутылку то ли виски, то ли текилы, и устремился обратно. Интересно, что он там взял? В надежде поспеть за ним и проследить, Дик ускорил шаг и, стоило завернуть за угол, тут же врезался в спину перед собой. — Ой. Прошу прощения… О. — Ты что, следишь за мной? — Абнер усмехнулся, прижимая бутылку. Впереди него столкнулись две тележки — от того он и затормозил. — А ты чего вернулся? — Да вот, забыл кое-чего. — Дик глянул на бутылку в руках Абнера. — Хотя твой выбор мне нравится больше. — Да я это, забыл мускатный орех, представляешь. А тут его нет… ну заодно вспомнил, что не взял ничего выпить, и вот. Они так и стояли на месте. Дик уставился на полку с шоколадками, Абнер смотрел по сторонам. — Слушай, а ты… ну, ты отмечать будешь, что ли? — Что? А, нет, — он проследил за взглядом Абнера. — Пиво так, для себя взял. Чтобы не бегать несколько раз. — А ты не думал… ну знаешь. Не хочешь в таком случае собраться? — Собраться? В смысле вы с кем-то… — Нет! Я же говорил. Я сам отмечаю. Ну, если ты тоже, то… Абнер стушевался под конец этой речи. Дик не мог вспомнить, была ли ему присуща эта скромность, но это было в какой-то степени мило, эта сбивчивая фраза. Это и то, как Абнер держал бутылку обеими руками, и вроде бы смущается, это было так свежо в свете последних дней. Он даже почти потерял нить разговора. — Ну так что? — А? А, ну, отмечать. Вдвоем? — Ну, вдвоем. — Абнер выпятил подбородок. — Если не хочешь, все окей! Расслабься. Я просто предложил, а ты просто… — Нет, я согласен, почему нет. Только у меня не убрано. Вернее, у меня просто нет вещей. Но есть коробки. — Коробки жесткие! И Абнер, хихнув и бросив взгляд через плечо, пошел обратно в отдел алкоголя. Им нужно было выбрать что-то одно. Это было уже похоже на то, что Дик в нем помнил. И это было тепло. *       Спустя полчаса они уже стояли на пороге дома Абнера. Было немного неловко проходить по коридору до нужной двери; кажется, с верхнего этажа выглянуло две старушки. Но они так быстро скрылись, что Дик выкинул их из головы. — Не обращай внимания. Они вечно так. Проходи, — Абнер зашел в коридор и придержал дверь. — Ой, я огоньки не выключил, когда уходил. Куртку вешай на стул. Сказать, что у него дома было празднично — ничего не сказать. В темноте переливались белым и разными цветами радуги тут и там светлячки огоньков, подсвечивая очертания всего, что было в комнате. Абнер выпутывался из шарфа, на ходу скидывая ботинки, и было в этом что-то такое домашнее, что Дик невольно заулыбался. Настроение улучшалось, приобретая оттенок рождественского. Мигнул верхний свет и Дик смог увидеть всю обстановку: а смотреть было на что. Вернее, было слишком много всего. Тут и там вещи, везде различные уютные мелочи. Вся жилплощадь состояла из одной комнаты, слева был уголок кухни, разделяла пространство стойка с барными стульями. От окна до центра комнаты располагалась кровать, перед которой стоял телевизор. Стены были отдельным предметом мебели — тут и там на них висели картины, фотографии, полочки с фигурками и даже кактус. Все, что создавало ту самую обжитую атмосферу, которой у Дика не было и по которой он успел заскучать. А правый угол занимала маленькая елка, прислоненная к стене, и пакет с мишурой. — Не успел украсить, — проследил за его взглядом Абнер. — Можешь заняться, я пока доготовлю. А с вином что делать? — А, ну, с пряностями его. Глинтвейн делать умеешь? — Не пробовал! — Тогда вместе сделаем. — Окей. Ель в твоем распоряжении. Или что там по традиции? — Эмм... полено. — Чего? Полено, серьезно? — Ну да. Слушай, я уже жалею, что рассказал тебе... — Да ладно! Такая очаровательная пошлость. Праздничное Полено. — Слышала бы тебя моя тетушка, ох слышала бы... - Дик в притворном ужасе заламывал руки. На самом деле он ни капли не жалел, что поведал Абнеру о традициях язычества, "корней всех нас", как та самая датская тетушка выражалась, пытаясь донести и привить нерадивому племяннику зерно "веры". Результата это не дало, разве что теперь в голове Дика было куда больше бесполезной информации. Может, в таких ситуациях не совсем уж бесполезной она и была. — Судя по тому, что она навряд ли замужем, согласилась бы и еще сама рассказала. Включай телек, ну, располагайся и все такое. А располагаться, кроме кровати, было особо негде. Кресло занимала одежда, поэтому, рассудив здраво, что не на пол же падать, Дик подтащил елку и пакет, плюхнулся на кровать. По ТВ шел полный бред типа праздничных передач, по некоторым каналам — фильмы. Остановив свой выбор на старой классике, Дик развернул пакет и выуживал из него ленточки, мишуру, цветастые конфеты и даже плюшевых зверушек. Живая шишка пришлась на макушку, шарики и сосульки разлетелись по веткам. В таком умиротворении он совсем потерял счет времени; развешивание всякой ерунды на елку, приглушенный звук телевизора, стук ножа и шкворчание сковороды. Все это было таким уютным, до странности домашним, что, погрузившись в занятие, Дик не заметил, когда рядышком присел Абнер. — А что, красиво вышло. А то, что на голове у акулы конфета, это так задумано? — Я, э, гхм, — он кашлянул. То ли от вовлеченности в процесс, то ли от чего еще, но Дик не заметил, что до сих пор сидит в свитере. Было жарковато. — Я так и задумывал, да. — А полено тоже украшают? — Полено жгут! - он прочистил горло, чтобы передать атмосферу таинственности, чуть наклонился к Абнеру и продолжил хриплым голосом старика из сказок. - И полено Йоля, и вечно зелёное дерево являются залогом того, что пути нашего народа переживут долгую тёмную зиму и ярко засияют снова. Абнер на секунду завис, распахнул глаза и заливисто засмеялся. Этот его смех был тем, благодаря чему можно пережить долгую зиму, но не говорить же этого вслух? — Вот ты даешь! Не могу, - он отдышался, поблескивая глазами, - у меня готово все. Как варить этот твой глинтвейн? — Да ничего особенного, тут все в коробочке... Где у тебя кастрюля? Порежешь апельсины? Пока Абнер очищал апельсин от цедры, Дик помешивал на огне вино со специями из пакетика. Конечно, дома они с сестрой варили настоящий глинтвейн, в котором были палочки корицы, коробочки гвоздики и еще бог знает какая куча ингредиентов. А раз уж здесь не было ничего под рукой, да и магазин не располагал даже мускатным орехом, обошлись покупной смесью. Дешево, быстро и сердито. Хотя нет, пожалуй, уже вовсе и не сердито... Глинтвейн настаивался, в это время елка заняла свое почетное место в центре комнаты - она была маленькой, потому стояла на нескольких коробках. Подключив ленту огоньков, они оценивающе осмотрели шедевр рук своих. Получилось удовлетворительно. — А что ты тут наготовил? — О, ну, немного. Я на самом деле когда переехал, научился готовить… пришлось, хех, — Абнер забрался на стул и принялся увлеченно показывать, что где стоит, — здесь карри. Ну, карри с курицей. Правда, без ореха, ну и пусть. Так. Состряпал салат из того, что было. Там ананас, креветки, сыр, — он пожал плечами, разливая горячее вино по кружкам, — вообще это вкусно. Не особо много, но… —Вкуфно. —Не говори с набитым ртом! —Как глинтвейн? —Обычный. А вроде и не обычный, - Абнер сделал глоток побольше, - с привкусом этого, Йоля. Мне нравится. И если слова его были о напитке, то глаза говорили о большем. Так, смеясь и болтая что-то о том, как в первый раз он спалил сковородку, Абнер разливал вино и излучал тепло и атмосферу праздника. Набивая рот пряным карри, Дик вполуха слушал болтовню, пил теплый пахучий глинтвейн, иногда кивал и в целом наслаждался атмосферой. — Пошли, может, где-нибудь повторят выступление монаршей особы. — Что? — Пошли, говорю, телек посмотрим. — Абнер потянулся, похрустел шеей. — А то я засиделся уже. Да и доели уже, бери винишко. Кажется, по телевизору действительно показывали дневное выступление Королевы перед народом, и она была в оной из этих невообразимых цветных шляпок, как и всегда. Абнер переоделся в домашние штаны вместо узких джинсов, нацепил длинные полосатые носки. Дик не мог взять в толк, ведь было достаточно душно… или это его бросало в жар. Виноват горячительный напиток, не иначе. Они устроились с кружками. Хотя кровать и была широкой, оперевшись на кучу подушек, Дик все время думал только о том, что они соприкасаются боками. Еле-еле, даже не ощутимо. А ещё о том, они очень давно не виделись. — Знаешь, я в детстве любил Рождество. Ну, все эти милые традиции. У тебя большая семья? — Я и сестра. Есть куча тех самых теток по маминой линии из Дании, которые вечно тащат в подарки всякую ересь. Они же из этих, староверов — каждый год присылают всякие книжки, обереги и еще что. Там, ну, всякие истории о том, что, - он прокашлялся для пущего эффекта, - по преданию, в ночь зимнего солнцестояния Великая Мать, создательница всего сущего, рождает солнечного младенца, бога, что будет править миром в дни нового года, — он кривлялся, пародируя теток, — и вот это я читаю с самого детства. Они и в этом году прислали одну. Хочешь, дам почитать? — Не хочу. Потом мне вслух почитаешь, у тебя отлично выходит. Так по-старообрядчески, — Абнер заржал. — А мои, наверно, не исповедуют никакой особенной религии. А все эти забавные традиции Рождества, полено и... — Йоля. Я же говорил уже, что Рождество это религиозный праздник. У них языческий Йоль, 13 дней, захватывая день зимнего солнцестояния... — Йоль, Рождество... в названии не суть разница... Блин, да ты подкован! — Да так уж вышло... Расскажи лучше о своих. — Я, ну… я давно к ним не ездил. У нас были небольшие, как бы это сказать. Разногласия. — Дай угадаю, — Дик выразительно пошевелил бровями. — Именно. Все было так, знаешь, обычно. А потом вдруг пошло наперекосяк, и эти все недосказанности вышли боком. Ну, у них все еще есть надежды на внуков. — Наряжался в детстве в снежинку? — А че в снежинку-то! Вообще-то я был зайчиком. И пиратом. И даже елочкой один раз… — И даже эльфом. — Да, и даже… эй, мы о детстве вообще-то говорили!  — Простите, господин взрослый, продолжайте свою костюмную феерию. — Да че феерю-то, было пару раз, подумаешь… — Пару? Что еще за пару? — Ну, на утренниках меня наряжали солнышком. Деревом. Еще один раз был принцессой, и хватит смеяться — девочка заболела, и пришлось мне из дерева превращаться в Одетт. Самый толстый мальчик играл лебедя, и кто знает, чем это это закончилось бы, потому что в конце постановки я так вжился в роль, что и правда поцеловал принца, прям поцеловал, а после этого, знаешь — немая сцена, все учителя в ступоре, родители в шоке. Даже принц немного завис. И тут этот лебедь пукнул на весь зал. Так все и замяли, но после этого, пусть все и свели к шутке, отец смотрел на меня косо.  — Боже, и сколько тебе было? — Двенадцать! — А когда ты, ну, осознал? — Да примерно в том возрасте, на пару лет позже. Знаешь, когда у всех одно на уме, а ты смотришь и не понимаешь? Так вот и я сначала пробовал, как все, даже целовался с какой-то девчонкой на год старше. Она потом разнесла по всей школе, что я не умею целоваться, шуму было… С тех пор как-то не складывалось. — А родители? — А что родители… я им рассказал лет в семнадцать, когда уже был точно уверен. А они решили, что лучший выход — игнорировать этот факт. Тут тебе и шутки про невесту в виде чьей-то племянницы, тут тебе и внуки… я такие скандалы устраивал, страшно вспоминать. — Представляю. Самый возраст для этого. — Ага. Даже из дома уходил. Пожил неделю у друга, потом нашли меня. Не то чтобы я прятался, но… так и дотянул до девятнадцати. Заработал немного денег, тут же уехал от них. — Не жалеешь? — О том, что уехал? Нет, конечно. Но… особенно в такие вечера скучаю. В основном вспоминаю что-то из детства… ***       Перед самым Рождеством, когда все приготовления почти были завершены, но трогать ничего на столе было нельзя, крошка Абнер забирался с ногами на подоконник гостиной и выглядывал на улицу, считая прохожих, собак и снежинки. Казалось, что все на улице были безмерно счастливы, непременно шли в гости, несли в своих больших пакетах что-то загадочно-классное, интересное и непременно для детей. Некоторые шли без пакетов и Абнер гадал, как же так, что существуют люди, которым некого поздравить? Мама говорила, что дарить подарки — самое большое удовольствие в жизни, так пусть они тогда подарят ему. Он был бы не против. Соскользнув носочком с подоконника, усаживаясь поудобнее, Абнер мельком глянул на елку и принялся думать о том, о чем было приятнее всего в последние несколько часов. Подарки. Что же подарит ему мама? Те большие коробки в красивых обертках, что стояли под елкой, не давали покоя уже который час, но ему было строго-настрого запрещено их исследовать. А так было интересно! Он втайне догадывался, от мамы ему достанется тот самый робот, что они видели в магазине — у него были большие руки и пушка, а еще бластер. Тетя непременно принесет вязаный свитер, домашнее печенье и ириски, которые застревают в зубах; притащит с собой Анну, которая была всего на три года старше Абнера, но в свои девять думала, что она супер-взрослая. Анну придется поцеловать в щечку, поблагодарить за подарки и вообще… Придут еще девочки, которые с другой тетей. А что же принесет в этот раз дядя Сэм? в прошлый раз он вручил железную дорогу; а на день рождения они гоняли на моторной лодке по озеру… — Зайка, помоги мне на кухне! Мигом соскользнув с подоконника, Абнер, будучи и правда в костюме зайчика к приходу гостей, пошлепал на кухню, откуда уже долгое время доносились приятные ароматы того и другого — мама любила готовить. ***       Прошел час или два, а может, пролетел еще один год. В ход пошла уже упаковка пива. Взахлеб рассказывая о том, как работал то в колл-центре, то в аптеке, откуда его с треском выгнали; добрался даже до шотландского ресторана. Впрочем, опуская подробности о бармене. — Покажешь потом? — Что? Килт? — Ну да. — Да нет у меня никакого килта! Реквизит, пришлось вернуть. Ты, старовер, такой любитель всяких традиций? — При чём тут это? — Расскажи тогда еще про ту деву-мать, младенца-бога, правителя мира. — Шутишь, мы же только перешли к самому интересному! — Да ладно тебе, успеем. Расскажи чуть-чуть. — Ладно. Иди сюда. И Дик начал рассказывать, располагая руку на плече Абнера; тот устраивался поудобнее, прижался к боку, завозился носками в простынях. Дик поморщился от пары несильных тычков в ребра, случайных, разумеется, и попытался передать в своей истории то, что чувствовал в этот праздник. В этой обстановке. Переплетая все те истории, что он читал в детстве в бесконечных книжках, переведенных с датского; вспоминая рассказы, которые слушал от теток, добавляя немного от себя и еще — от этого вечера. Им было на удивление уютно в этой небольшой комнате, на мягких подушках, и рассказ о чудесах, магических совпадениях, говорящих оленях и прочих преданиях о Йоле делал этот вечер в полумраке огоньков еще сказочнее. Рука с плеча съезжала на спину, а Дик перевел рассказ на эльфов; в его планах было продолжить о прошлогоднем случае, хотелось поговорить о чем-то общем, более пикантном… в общем, хотелось. В истории сначала была нить сюжета о том, как юных эльфят дед Юлеманден* наставляет о том, что нужно колдовать так, чтобы в каждом доме был подарок; а в конце уже повзрослевшие эльфята наряжались к праздник, ездили на оленях; а светлая макушка уже уткнулась в бок, подставляя бок под поглаживания руки. В середине повествования о полосатых носочках Дик хотел было провести по другой руке, по животу, как Абнер засопел и перевернулся на бок. Спал, как ангелочек. Вздохнув, Дик аккуратно, стараясь не разбудить, натянул одеяло поверх них обоих. Еще минуту понаблюдав за тем, как смешно Абнер дергается и шевелит носом во сне, Дик выключил телевизор, притянул к себе поближе так рано и так мило уснувшего парня, и сам не заметил, как уснул. * Утро встретило Абнера в неудобной позе, с пустыней во рту, но зато в тепле и больших руках повсюду. Аккуратно выбравшись, он пошуршал носками по полу за водой, потягиваясь и зевая, вспоминая подробности вчерашнего вечера. Как же все хорошо начиналось! И угораздило его вот так уснуть... В голове еще крутились обрывки сна, в которых переплетались обрывки рассказа Дика о Йоле. Он уснул не сразу, а долго слушал его низкий, чарующий голос, который увлек его в путешествие по горам Дании, по норам гномов и полянах с оленятами. Во сне фигурировали костры из поленьев непотребной формы, хороводы эльфов, поиски земляники в кустах, вкус глинтвейна и еще что-то неуловимо-упоротое, как обычно бывает в путаных сновидениях. Сознание упрямо цеплялось за картинку восхода солнца над лесом из полностью наряженных елок...       Согласно календарю древних кельтов, утро после солнцестояния отражало грядущий год в переливах волнующих нас событий. И если это было действительно так, Абнер был бы рад, если бы год прошел так же сумбурно, так же тепло, и — он думал обо всем это, забираясь обратно в кокон из одеяла, — так уютно. Да и на все у них целый год впереди, а может и больше.

...Всё, что случается между первым заходом солнца и последним восходом на Йоль – могущественнее, чем в любое иное время года: это время, когда устанавливается судьба. По преданию, в ночь зимнего солнцестояния Великая Мать, создательница всего сущего, рождает солнечного младенца, бога, что будет править миром в дни нового года. Чтобы взглянуть на это чудо, всемогущие боги спускались на землю, эльфы, феи, тролли и даже всадники Дикой охоты (сонм богов, призраков, неупокоенных душ, злых духов, которые предвещали беды и смерть) покидали свои убежища. В это время магия становится доступной даже обычным людям, и каждому человеку в ночи Йоля по силам изменить свою жизнь к лучшему.