***
Телефон не перестаёт жужжать. На экране высвечивается одно и то же имя. Имя, при упоминании которого всё внутри съёживается. Имя, которое теперь ассоциируется только с болью. Со всей силы Гарри бросает телефон куда-то в стену, отчего тот разбивается. Перестаёт жужжать. Сейчас должно бы стать легче, но почему-то это ни капельки не помогает. Хоть брось телефон с небоскрёба или с моста в реку. От этого ничего не изменится. Боль от этого не прекратится. А так хотелось бы… Мы можем вымещать злость на всём вокруг, крушить, ломать. Можем сделать то же самое с собой, но от этого тоже ничего не изменится. Остаётся лишь… терпеть? Терпеть ту невыносимо тянущую боль, что, кажется, не прекращается, а только усиливается с каждой минутой. Да, время должно лечить, но также оно и режет. Поначалу оно будет губить, разрушать… Может, только потом излечит. Должно излечить. Все из бара уже ушли. Здесь только Гарри и бармен. Только они вдвоём остались после «урагана», которым всех снесло. Не хочется уходить. Не хочется идти домой, ведь там всё напоминает о нём. Каждая мельчайшая деталь наталкивает воспоминания. Слишком счастливые воспоминания, сильно терзающие душу. Не хочется вспоминать о том, что было, не хочется видеть и малейшего упоминания о той жизни, которая совсем недавно была единственной желанной. Не хочется слышать такого привычного голоса, не хочется вдыхать те пряные ароматы. Они слишком болезненны, слишком сладки. Но какой у Гарри выбор?***
Дверь еле поддаётся парню, открываясь со скрежетом. Ни единой души, потому что теперь у этого дома один хозяин. Света нет, ведь больше некому его включить до прихода кудрявого. Холодный и мрачный воздух проносится по гостиной, но потом Гарри закрывает непривычно тяжёлую дверь, запирая себя в этом пустынном пространстве. Стены давят. Ужасно сильно давят, заставляя парня сжать пальцы в кулак, чтобы собраться с мыслями. Нельзя позволить сломать себя… Нельзя сломать уже сломленного. Поднимаясь медленно по деревянным ступеням, Гарри слегка пошатывается. Опираясь рукой о резные поручни, он делает неуверенные шаги наверх. Вдруг глаза ослепляет блеклый огонёк из дальней комнаты. Из спальни. Похоже, дом всё-таки не пуст. Осторожно крадясь, по мере возможного, конечно, ведь Стайлс пьян, он пробирается к двери, отражающей огонёк свечи. Странно: не доносится ни единого шороха. Будто кто-то зажёг свечу и ушёл, оставив её гореть синим пламенем в полном одиночестве. Как же это знакомо… Ступая за порог комнаты, Гарри оглядывается, и его взгляд падает на подоконник. Сердце делает сотню кульбитов, и Стайлс останавливается. Протирая глаза, он ещё раз смотрит туда же. Туда, где сидит он. Шатен тихонько посапывает, оперевшись о прохладное стекло, при этом сжимая в руках ручку и кусок бумаги. На полу тоже валяются оборванные клочки, полностью исписанные и зачёрканные. Его каштановые волосы спутаны, глаза слегка опухшие и влажные, но Гарри это не капельки не волнует. Не теперь, когда внутри него пустота. Он просто не знает, что должен чувствовать, но знает, что не хочет видеть его. Он знает, что не хочет видеть Луи. Резко разворачиваясь, парень идёт обратно вниз, в гостиную. Туда, где нет того, кто смог разрушить его. Того, кто полностью сбил его с ног сначала искренней любовью, а затем — подлым предательством.***
С момента пробуждения голова не перестаёт гудеть. Гарри ещё не открывает глаза, но уже рад этой боли, потому что она заставляет на время забыть обо всём. С тяжестью на веках он встаёт с дивана, спать на котором не было самой хорошей идеей. Но зато ему не пришлось спать с ним. Стайлс ещё не знает, как стоит относиться к нему, как стоит говорить, так что лучшим способом будет уехать. Уехать куда подальше от этого злосчастного города, от этого злосчастного дома, от этого злосчастного Луи. Тихонько начиная собирать самые необходимые вещи, Гарри понимает, что единственное место, где ему рады — это Чешир. Мама с сестрой никогда не против того, чтобы он жил с ними. Скидывая всё в большую кожаную сумку, Стайлс осознаёт, что без документов ему не уехать, так что, собравшись силами, он поднимается наверх и аккуратными движениями кисти приоткрывает дверь. Но, на его удивление, комната пуста. Никого нет. Он ушёл. Решая, что так даже лучше, Гарри быстро отрывает в ящичках паспорт и деньги. В комнате пусто, но те разбросанные бумажки всё ещё лежат на том месте, где и были вчера. Подойдя к одной из них, он поднимает её и, расправив, пытается разглядеть слова за нервно перечёркнутыми линиями. Единственное, что удаётся увидеть — обрывки слов и одно почти целое. Слово «Прости». Гарри не может смотреть на это. Раны ещё свежи, и простое «прости» не спасает ситуацию. Оно, наоборот, только всё ухудшает. Стайлс отбрасывает бумажку в сторону, будто бы обжигаясь ей. Или тем, что там увидел… Быстро передвигая ногами, Гарри спускается по лестнице, как беглец. Он бежит от всего этого. Бежит от такой жизни. Он бежит от боли, от которой мало кто смог бы спрятаться. Зайдя на кухню и взяв пару бананов и яблок, он заворачивает их в пакет и закидывает в сумку. Также сложив паспорт, он застёгивает её и, по сути, уже готов к «побегу». Складывая последние мелочи наподобие именной ложки, магнитика или фото, он не слышит и не видит ничего вокруг себя. Он не слышит, как шатен входит в квартиру, он не видит его разбитого лица. — Ты уходишь? — дрожащим голосом начинает Луи. Гарри не ожидал, что наткнётся на него. Он не хотел этих сцен. — Да. Луи не знает, что сказать. Он очень хочет поговорить, но боится спугнуть, боится причинить боль опять. — Гарри, прошу, выслушай меня. Пожалуйста… — голос парня срывается на некоторых словах, слегка похрипывая и даже треща. — Луи, я не хочу этого. Я видел достаточно, чтобы сделать соответствующие выводы. Давай не будем утруждать самих себя, — Стайлс так и не поворачивает голову. Он так и не может взглянуть в эти глаза с того дня. — Это всё было огромной ошибкой. Я клянусь тебе! — Мне неважно, как ты это называешь. Важно то, что ты мне изменил, и этого не вернуть, — его тон всё так же мрачен и безразличен. Он пытается сдерживать слёзы, что просятся наружу. — Ты просто отдал ту любовь, что у нас была. Отдал чёрт знает кому. И, знаешь, это же не первый раз. Думаешь, я дурак? Думаешь, я не видел всех этих засосов на твоей шее раньше? — Я виноват. Да, я чертовски виноват. Я всё время рушу то, что строил с большим трудом. Я эгоист. Но я никогда не переставал любить тебя, Хаз, — слёзы предательски выступают на глаза и застилают всю картину дымчатой пеленой. — Засунь свои признания, знаешь куда! Не нужна мне твоя «любовь», — они оба замолкают, но Гарри всё же не может остановиться. — Да, чёрт возьми, я так переживал, я так долго гадал, где же ты, так долго не мог понять, почему ты ушёл так резко. Я мучился, думая о том, что с тобой и что я сделал не так, — солёная слеза достигает губ. — А потом я вижу тебя с каким-то парнем в обнимку. О-о, я прекрасно видел, как он сжимает твою задницу и сосёт твою шею, — Гарри нервно смеётся, но это больше похоже на наигранный актёрский смех. — Тогда я понял, что ты ушёл не от меня. Ты ушёл к нему. А может, и не к нему одному. Луи всё так же стоит у входа с двумя кофе, принесёнными из кофейни неподалёку. Его щёки не успевают высыхать, так как слёзы не переставая новыми волнами скатываются из глаз, раздражая кожу. — Нет! Я не ушёл к нему! И не ушёл к кому-либо ещё! Я ушёл, потому что мне нужно было время, — Луи подходит ближе, оставляя кофе где-то на полке. — Ты не понимаешь… — Конечно же, я не понимаю! Как мне понять такое, верно? — Гарри, успокойся. — Успокоиться? Ты хочешь, чтобы я успокоился? Иди к чёрту, мудак! — Гарри… — Заткнись. Я ненавижу тебя, слышишь? Ненавижу! — Луи подходит ещё ближе, хватая Стайлса за локоть, чтобы парень смог успокоиться. — Отпусти, блять, меня! Ты мне противен. Луи совершенно не реагирует на требования. — Отпусти меня, придурок! — кричит Стайлс, пытаясь вырваться. — Не в этот раз. Эта фраза заставляет Гарри усмириться. Садясь на диван и садя Стайлса рядом с собой, Луи продолжает его крепко держать, перехватившись за запястья. Его голос более спокойный, слёзы перестают литься. Он пытается восстановить дыхание. — Гарри, я не знаю, как вести себя правильно. Я не знаю, как быть хорошим парнем для тебя. Я всё время всё бросаю, я никогда не доводил что-либо до конца, — он пытается смотреть в глаза Стайлсу, который всё ещё не поднимает головы. — Но я знаю, что безумно люблю тебя. Я всегда любил и буду любить тебя, Гарри. Ты мне неимоверно дорог, и ты это знаешь. Я бесконечно виноват перед тобой, я правда очень сожалею. — О том, что сделал это, или о том, что я узнал? — И о том, и о другом. Я не хотел причинять тебе боль. — Но всё же причинил… Ты же понимаешь, что я не могу так? Я не могу просто взять и забыть всё это. Я не могу простить, — Гарри поднимает голову, и его глаза встречаются с глазами шатена. Зеленые встречаются с голубыми. — Я не прошу о прощении, да и не жду его. Я просто хочу, чтобы ты это знал, — они не могут отвести взгляда друг от друга. Они такие беззащитные сейчас, такие уязвимые. — Гарри? — Да? — Прошу, останься на завтрак. — Я… Хорошо. Одаривая кудрявого сдавленной и болезненной улыбкой, Луи направляется на кухню, чтобы приготовить поесть. Они оба голодные: они ничего не ели, причём очень давно. Оставляя Стайлса наедине, чтобы тот мог подумать обо всём, что произошло, Томлинсон берёт инициативу в свои руки и решает приготовить любимый завтрак кудрявого. Делая свежевыжатый сок и тосты и жаря яичницу с беконом, он надеется хоть немного поднять настроение парню и, возможно, даже так ещё раз попросить прощения. Разложив приборы и тарелки на столе, сняв с себя фартук и помыв руки, он подходит к столу, поправляя скатерть. — Хаз, завтрак подан! — выкрикивает Томлинсон, продолжая подготавливать кухню. Но ответа не следует. Закончив приготовления, Луи решает сходить в гостиную, чтобы ещё раз известить парня, но комната пуста. В ней не осталось ни единой вещи Гарри, как и его самого. Лишь рваная записка:«Прости, но я так не могу. Мне нужно время. Надеюсь, что, когда я вернусь, в твоём сердце ещё будет место для меня. С любовью, Г.»