Хозяин Глотки Мира

- А что ты обычно делаешь? - спросил Довакин, крепче вцепляясь в чешую. Одавинг нес его по небу прямиком к Вайтрану. - В смысле, я знаю, что Партурнакс сидит на Глотке Мира, смотрит в небо и медитирует. А ты? - Охочусь, - ответил Одавинг. - Бо фаа кип. Лаан до лок... просто летаю. Небо - привилегия дова. Пользуюсь своим по праву. - Угу, я помню, - Довакин похлопал его по шее. - Вот тут спустись, перед воротами. Спасибо. Передавай мои... как это... когаани Партурнаксу, если залетишь на Глотку Мира. Месяц уже не видел старика, надо будет зайти. Так... гуун. - Гуур, - кивнул Одавинг, снова взлетая. Хотя Довакин старался чаще использовать драконий язык, говорить у него получалось гораздо хуже, чем Кричать. Конечно, поправлять его никогда не пришло бы Одавингу в голову. Его слова были громче, правильно они сказаны или нет. Довакин назвал Партурнакса стариком, размышлял Одавинг, лениво купаясь в воздушных потоках. Но это ведь не так. У драконов нет возраста, они парят на времени, плоть от плоти Акатоша, а оно течет вокруг них. Стариками смертные называют тех, кто скоро закончится сам собой. Разве может быть стариком дракон? Партурнакс молчаливо позволял Одавингу летать и охотиться над Монавен, потому что небо принадлежит всем драконам, но всегда следил за ним взглядом. Тот, в свою очередь, садился только для того, чтобы поесть, если ему случалось убить здесь козу или тролля. Одавингу нравились снег и холодные камни Монавен, и, хотя почти весь Кайзаль был холодным, Монавен оставалась самой большой горой. Той самой горой, что была прибежищем Битвы, время на которой было разорвано, а Пожиратель миров изгнан в первый раз. Неплохо было бы поселиться на такой горе. После того, как Довакин изгнал Алдуина, Партурнакс стал проповедовать свой странный Путь Голоса другим драконам. Многие прилетали на Монавен, чтобы послушать эти проповеди, но Одавинг, конечно, никогда не присоединялся к ним, порой наблюдая издалека. Его удивляло количество тех, кто был готов подчиниться без любой проверки и извратить свою природу. Были и те, кто противился идеям Партурнакса и вел себя как обычно - таких Одавинг убивал, когда его звал для этого Довакин. Одавинг, конечно, слабее, чем был Алдуин. Партурнакс, брат Алдуина, когда-то бывший его правым крылом, тоже слабее, иначе давно сам бы его победил. Довакин сильнее их всех, это не подлежит сомнению. Но намного ли Партурнакс сильнее, чем Одавинг? Он прожил тысячу лет, пока остальные спали, и, быть может, еще больше ослабел. Он водился со смертными, чтобы свергнуть Алдуина, но и после этого продолжал общаться с полудохлыми от возраста, живущими ниже. По праву ли он занял Монавен, или поблизости просто не оказалось другого дракона, чтобы претендовать на эту славную гору? Партурнакс сидел на обломках Стены и следил за ним взглядом. - Огонь, небо, - выдохнул Одавинг, зависнув чуть дальше и чуть левее. - Мир, огонь, небо, - размеренно ответил Партурнакс. - Захотел поболтать со старым драконом, Охотник? - Верно, Тиран, - Одавинг сложил крылья и тяжело сел прямо перед стеной, подняв в воздух миллиарды снежных искр. Он поднял голову, готовясь, но атаки не последовало. - Ты же понимаешь, я пришел не за тем, чтобы слушать о твоем Пути, - сказал он, немного озадаченный. - Жажда власти очень сильна, - произнес Партурнакс, не шевелясь. - Мне потребовалась тысяча лет, чтобы укротить ее в себе. Он все еще не нападал. Одавинг смерил другого дракона внимательным, оценивающим взглядом. Он помнил, что Партурнакс был крупнее него, но сейчас, когда тот сидел на Стене, различия в росте и размахе крыльев скрадывались этой позой. Не смотря на то, что Одавинг одернул себя, напоминая, что уменьшиться Партурнакс никак не мог, кровь и мускулы призывали его взлететь и сбить другого с насеста, а потом оттрепать его в воздухе и прогнать с Монавен. "Ты сильнее него", говорила кровь, и это был громкий голос. - У тебя тихие слова, Тиран, когда-то ты говорил громче. Возиться со смертными - твое дело, но ты сам зовешь себя старым. Ты вплетаешь их слова в наш язык. Когда они вросли в тебя, сын Времени? - Старый - не значит "тот, кто скоро умрет". Старый - это тот, кто долго прожил, а я прожил долго, Охотник. - Мы оба видели один и тот же рассвет мира. - Ты спал тысячу лет, и для тебя теперь этот рассвет ближе, чем для меня. Это время пропало из твоей жизни, но не из моей. Одавинг раздраженно скребнул снег хвостом. - И оно не пошло на пользу тому Тирану, какого я помню. Ты говоришь вместо того, чтобы Кричать, ты избегаешь битвы и сидишь на своей Стене вместо того, чтобы подняться в небо. Небо - привилегия таких, как мы, Тиран, или время стерло это из тебя? - Мне не нужно всякий раз взлетать, чтобы небо оставалось моим правом, - ответил Партурнакс. - Оно часть Голоса. Если бы ты дал себе труд послушать свой собственный Голос, ты и сам бы это понял. Одавинг задрал голову и Крикнул, вздымая в небо волну огня, подхваченную и разнесенную ветром. - Я себя слышал, - сказал он, глядя на Партурнакса. - А ты меня? - Почти, - ответил тот спокойно. - Тебя заглушает ветер. На Матери Ветра сильные ветра, Охотник. Одавинг оскалился; он был готов к атаке, но что-то удерживало его. Глухие подсказки крови утихли. Серый дракон, казавшийся таким небольшим, когда он сидел на стене, был в его памяти больше, но не это было причиной. Он не стал Кричать, когда Одавинг вызвал его, и не пошевелился, когда Одавинг хотел напасть. Он продолжал на него смотреть, и Одавинг, наконец, попятился под его взглядом. - Драконорожденный передавал тебе свои благословения, - сказал он наконец, поворачиваясь к обрыву. - И хотел скоро зайти. У Партурнакса и правда было больше времени, чем у прочих, тут он прав, и, должно быть, он смог отточить свой Крик так, что даже дыхание стало Криком. Потому его слова так и действуют, потому его без проверки слушаются столь многие. Тиран остался Тираном, думал Одавинг без злобы и зависти, слетая в долину. И, в таком случае, остается только подчиниться.