24.96.09

Что может быть хуже человека поставившего перед собой лишь одно убеждение, яро отвергающего другие пути и живущего лишь одной целью? Только человек, родившийся с этими убеждениями. Ни секунды на раздумья: только дорога вперед и ни единого поворота. Несколько ребер сломано, из-за чего каждый вздох отдается мучительной болью. На скуле огромная кровоточащая ссадина. Губы искусаны почти до мяса. А белые волосы кажутся серыми из-за грязи. С неба льет как из ведра ледяной дождь. А Сыльги даже встать с земли не может. «Не сегодня. Я не могу умереть вот так. Только не сегодня». Уже темно, и никто не проходит мимо, никто не обращает внимания, никто не помогает. Холод пробирает до самых костей. Нет сил ни повернуться, ни пошевелить рукой. Земля, усыпанная мертвыми сигаретами, готова принять ее в свои объятья, подарить ей покой и исцелить от боли. Но живут в наше время и хранители. Ходят по той же земле, дышат тем же воздухом, едят ту же еду. Живут и не подозревают, о том, что станут для кого-то целым миром. Перед глазами как будто поднимается желтое солнце. Оно даже может согреть, если бы только руки поднимались, чтобы приблизиться к этому теплу. И что-то похожее на мелодию льется в уши, пробуждая сердце ото сна, которому оно уже готово было предаться. А Айрин всего лишь пыталась привести в чувство грязную и избитую девушку, смотрящую в небо тускнеющим взглядом. «Здравствуй, онни. Ты сейчас наверняка очень на меня злишься, читая это письмо. Хочу, что бы ты знала, твоей вины в этом нет: ко всему, что произошло, я шла с самого своего рождения. Нельзя винить человека в том, что он родился с темной или светлой кожей. Так же и в моем случае. Я всегда ждала этого дня, и ничто бы не смогло остановить меня. Даже твои крепкие объятья и тонкий запах духов, который мне так нравился. Он всегда напоминал мне о дне, когда я первый раз поцеловала тебя. Ты так растерялась и не знала: разозлиться на меня или же рассмеяться. Тогда мне не хотелось тревожить тебя, поэтому пришлось притвориться, что рада собственной удачной шутке. Но это не было шуткой. С самого первого раза, когда я увидела тебя, в тот день, когда ты принесла меня к себе домой избитую и жалкую, в тот же день я влюбилась». Было действительно тяжело: излечить человека, одной ногой стоящего в могиле. Но Айрин не сдавалась: цеплялась за эту возможность, как за последнюю. Надеялась подарить кому-то жизнь взамен своей. Поэтому она отмыла найденную девушку, дала ей лекарства. На следующий день отвела ее в больницу, осознав возможность переломов. За одну неделю она отдала больше, чем до этого за всю жизнь. Она держала незнакомку за руку и старалась не думать о том, что будет дальше. «Все это время онни была так добра ко мне, а я даже не знала, почему. Ты подарила мне столько счастливых моментов, сколько не было за всю мою жизнь. Ты настолько не похожа на других людей. Они живут, обрастая собственной грязью, и не замечают, что совсем рядом души ломаются пополам, как тонкие прутья, издавая в предсмертной агонии последний крик о помощи. До того момента эти души будут выдавливать радостные улыбки, и никто не заметит этой фальши, никто не поймет усталости во взгляде. И люди просто дадут им умереть, не отвлекаясь от своей повседневности. Как же ты на них не похожа. Но, онни, если нет крика, если душа рвется с молчаливым согласием, как спасти такого человека. Как ты могла спасти меня, если смысл моей жизни был в смерти». – Чем ты занималась? – Я искала меланхолию в знакомых песнях и плакала весь день. – Зачем ты снова и снова терзаешь себя? – Только в этом я и нахожу утешение. – Какое же утешение в слезах? – Еще большее, чем в смехе. «Мы так часто с тобой ругались. Ты что-то пыталась мне доказать, а я не слушала. Я знаю, что ты была права. Но только в своем мире, не в моем. Все мы правы в своих убеждениях, какой смысл стараться что-то доказать, становиться одинаковыми? Не для всех жизнь имеет ценность. Для меня не имела». – Почему ты так настойчиво стремишься умереть? – С чего ты это взяла? – Ты снова вскрыла вены. – Это не попытка самоубийства. Просто иначе не чувствую ничего. «Знаешь, если бы не цель моей жизни, я бы даже не стремилась умирать. Я так была рада событиям этого года, когда на мой двадцать четвертый день рождения ты вдруг ответила на мои чувства. Ты даже не представляешь, насколько я была взволнованна, когда мы сидели рядом: ты перебирала мои волосы, а я гладила твои колени. Нашей музыкой была тишина, нашими голосами – удары сердца. За всю свою жизнь я никогда не испытывала подобного. Мне никогда не казалось, что я чувствую что-то: я была уверенна, что не могу. Ты как сошедший с небес ангел хранитель, с которым я еще надеюсь увидеться в его родном доме». – Зачем ты зачеркиваешь дни в календаре? – Разве не принято их зачеркивать? – Но за целый месяц ты ни разу не подходила к календарю. А после дня рождения начала. – Просто мне пришла в голову идея, считать, сколько дней осталось до конца весны. – И сколько же? – Пока еще достаточно. «Когда я была маленькая, я написала для себя три заветных числа: “24.96.09.” С того момента и пошел отсчет. Я со временем только больше уверовала, что это не глупое волнение души, а необходимость. С каждым днем мне дышалось все тяжелее и тяжелее: каждый вздох, как глоток лавы. Вот что я чувствовала последние дни. Даже твои поцелуи и объятья уже не спасали меня. Я поражена депрессией, настолько глубоко, как люди, больные последней стадией рака. И выносить это уже невозможно. Скорее всего, я даже переоценила свои возможности, потому что больше терпеть нет никаких сил». – Я отойду. – Только быстрее, а то реклама скоро закончится. – Не страшно. Ты если что мне все расскажешь. Айрин улыбается и кивает головой. Сыльги идет в ванную комнату и закрывает за собой дверь. Затем достает из кармана сотовый и, сняв блокировку, смотрит на время. У нее есть еще минута. Она кладет телефон стиральную машину и, не отрывая взгляда от цифр, достает лезвие бритвы из ящика над раковиной. Снимает с себя домашние штаны и остается в одной футболке. Затем дожидается, пока вместо 8:59 на экране появятся другие цифры. И ровно в девять часов она садится в пустую ванну. Необходимо сделать все с первого раза, иначе второго шанса не будет. Нажав посильнее, первые полосы Сыльги проводит под коленами, задевая вены. Следующие – по запястьям, рвя сухожилия. И последний штрих – длинная линия от сгиба локтя до ладоней, уже трясущимися руками. И откидывается назад, с удобством устраиваясь на своем смертном одре. Это могла быть уничтоженная людьми земля, но ее гроб белый и удобный, раскрашенный только кровавыми фигурами. В голове затуманивается через несколько минут. Реальность теперь воспринимается как будто со стороны: тело, лежащее в ванной; тонкие струйки крови, стекающие в сток, белая футболка, забрызганная красными каплями. Время теряется. Пространство теряется. Стук в дверь. Крик. Темнота. «Иногда я мечтала: я и онни, мы сможем быть счастливыми. Возможно затея, придуманная мной, была от состояния бесконечного одиночества, которое я ощущала с детства, так я думала. Смотря на твою улыбку, вглядываясь в твои глаза, я ощущала безумное спокойствие. Я, наконец, обрела дом; наконец, обрела семью. Почему же я должна отказываться от этого? Ты беспокоилась, когда у меня появился насморк, но я утешила тебя, сказав, что нет ничего страшного. Я беспокоилась, когда у тебя появился кашель, но ты утешила меня, сказав, что нет ничего страшного. А потом я нашла в тумбочке твой рецепт. Тебе диагностировали рак легких. Ты стремительно умирала. Умирала, продолжая мне улыбаться и отдавая мне каждый раз частичку своей души. Вот тогда мои иллюзии разрушились. Я поняла, почему ты была добра ко мне, почему отдала все для меня. Ты прониклась ко мне такой глубокой любовью, но ты умираешь. У этой истории и не могло быть будущего. Тогда я вернулась с небес на землю. Все в этой жизни вело меня к одному, и теперь я поняла, что путь мой был предопределен с самого рождения. Я знаю, ты не хотела, чтобы я по тебе страдала после твоей смерти: ты желала, что бы все сложилось для меня наилучшим образом. Но я не могу этого исполнить. Поэтому не плачь сильно, после того как найдешь меня. Давай просто подождем, когда встретимся с тобой в том мире. Любящая тебя даже после смерти, Сыльги». Айрин откладывает письмо, перечитанное в очередной раз, и заплаканными глазами смотрит в окно. На ее лице светится почти неуловимая улыбка. Она и не догадывалась, что Сыльги все знала. Обдумав каждую строчку в письме, каждую минуту после смерти возлюбленной, каждое слово сожалений на ее похоронах, Айрин встает из-за стола и отправляется спать. Сегодня она примет лекарств больше, чем написано в рецепте. Намного больше. Она проходит мимо висящего на стене календаря, в котором Сыльги зачеркивала дни. Красным маркером зачеркнуто ровно девяносто шесть дней.