Водные процедуры

Увиделись они уже после войны, мельком. Рассказывали о какой-то его темной истории с семейством Малфоев — Гарри в ту пору не слишком внимательно следил за новостями. Пару месяцев юного героя вообще не трогали, экзамены получил автоматом за красивые глаза и шрам на лбу, а потом пришло то самое письмо от Дамблдора. Эдакий привет с того света, как в пошлых маггловских историях: если ты читаешь эти строки, значит, меня уже нет в живых, бла-бла-бла, я поручил профессору Снейпу все заботы о тебе, и только ему ты обязан своей победой и своей жизнью. И Гарри побывал там, много позже, когда понял, что не успокоится, пока не поговорит с ним. Адрес раздобыл у Люпина, до сих пор поддерживающего отношения со всеми членами Ордена. Тупик Прядильщика нашел не сразу, едва не продырявил взглядом старую карту города, пока на окраине, там, где махрились ее потрепанные края, не обнаружил маленькую кривую улочку в три квартала длиной. Дом отставного профессора зельеварения поразил своей скромностью. Никак не желала укладываться в голове мысль о том, что в этой лачуге может проживать герой Магической Войны, чье имя так долго терзали газетчики. В ту первую встречу его не пустили дальше порога: разговор сквозь сжатые зубы, лед в голосе, презрительный взгляд и побелевшие от напряжения пальцы на дверной ручке. Одному Мерлину известно, почему Гарри пришел еще раз. И еще. Постепенно, шаг за шагом, он был допущен в холодную, неприбранную гостиную, что было так непохоже на всегда аккуратного зельевара. Однако разговаривать здесь было совсем не то же самое, что стоя на пороге и переминаясь с ноги на ногу. Все вдруг стало проще. Вернее, казалось, что проще. Гарри на тот момент был уверен, что понял всё про жизнь вообще и про свою жизнь в частности. Не хотелось сложностей и душевных терзаний, слишком уж ими была наполнена его юность. Но Снейп иногда задавал задачки, над которыми можно было ломать голову до бесконечности — и ничего не понять. Однажды вечером Гарри явился, как обычно, погруженный в свои мысли, ничего вокруг не замечая, и удивился, почему в доме так тихо и темно. Исполненный нехороших предчувствий, ворвался в гостиную и с радостью заметил знакомый силуэт на фоне освещенного закатом окна. — Профессор? — осторожно позвал он, подходя ближе. Снейп странно дернул головой и глухо произнес: — Уйди, Поттер, я хочу побыть один. Потоптавшись на месте в полном недоумении, Гарри вдруг заметил, что Снейп сидит сжавшись, как будто озябнув. В доме, действительно, было холодно, словно здесь не топили с прошлого его визита… Как долго он не приходил? Неделю? Больше? Сам не понимая, что делает, Гарри опустился на колени и прижал руки Снейпа к груди, согревая их. — Поттер, что ты делаешь? — тихо спросил зельевар, и Гарри поднял голову. Он слышал, как в этот всегда холодный голос пробираются, может быть, незаметно для самого говорящего, нотки тепла. Осторожно выпустив руки Снейпа, юноша поднялся. Пару мгновений оба не дышали, словно боясь нарушить установившуюся тишину, а затем Гарри шумно выдохнул и, склонившись, прошептал Снейпу прямо в губы: — Я никуда не уйду. Я теперь останусь с вами. Навсегда. И неловко скользнул по сжавшемуся в тонкую полоску рту влажным поцелуем. Как ни странно, в тот момент ему не понадобилось ни наглости, ни отчаяния для этих слов, — он был слишком уверен в том, что все происходит правильно. Вероятно, и Снейп попал под влияние этой безрассудной гриффиндорской уверенности, поскольку не отругал Гарри и не выставил вон. Он молча разглядывал нахального мальчишку, а затем так же молча удалился заваривать чай. Гарри оккупировал его кресло и мысленно поздравил себя с победой «1:0», как всегда, не продумав ни целей, ни средств борьбы, начало которой положил своим поступком. Не понимать Снейпа и не пытаться понять его оказалось проще простого. Днем терпеть его насмешки и придирки, а ночью забираться под одеяло на единственную во всем доме кровать и — ждать. Зельевар всегда химичил перед сном в своей подпольной лаборатории, потом долго мылся, пытаясь вытравить из волос и кожи едкие запахи и, наконец, разморенный и усталый, являлся в спальню. Гасил лампу, откидывал одеяло и очень невежливо пихал Гарри в бок, вынуждая подвинуться. Гриффиндорец с ворчанием откатывался на край и терпеливо дожидался, пока Снейп угнездится, чтобы потом подползти поближе, просунуть одну руку под бок, а второй обхватить сверху, уткнуться носом в шею, путаясь в длинных волосах и отплевываясь от них, всякий раз рискуя получить острым локтем в живот. Почему зельевар все это терпел? Этот вопрос иногда заносило в голову Гарри попутным ветром, и им же выносило прочь. Терпел, и все тут. Как долго это могло продолжаться, Гарри никогда не думал. Ему нравилась полная свобода действий в доме в обмен на ежедневную порцию брюзжания и упреков, которые можно было и вовсе не слушать. -2- Нельзя сказать, что Поттер совсем не интересовал профессора. Настойчивость, с которой маленький нахал добивался аудиенции, заставляла предполагать, что не все так просто: вряд ли самый нелюбимый ученик решился бы проведать самого ненавистного преподавателя исключительно в память о светлых школьных годах. После первого их разговора Снейп даже лег спать на полчаса позже обычного — так рассвирепел. Та же история повторилась и после второго визита Поттера. А затем наработанный график и вовсе был безжалостно нарушен. В тот день, когда гриффиндорец явился с чемоданом, клеткой и метлой, Северус понял, что для Тупика Прядильщика настала пора самых тяжких испытаний. Тем не менее, его неотрывно преследовал образ, в память о котором, наверное, Северус и позволил Поттеру остаться. Три года назад Хогвартс оказался во власти новой моды: купаться в школьном озере. Ввел ее, надо полагать, сам Поттер, успевший в свое время лично познакомиться со всеми обитателями этих вод — русалками, гриндилоу и прочими тварями. После очередного экзамена школьники всей гурьбой отправлялись на берег, а с недавнего времени среди них стали замечать Флитвика, Спраут и даже самого Дамблдора. Северус не был у озера с того самого момента, как принял непосредственное участие в очень неприятном эпизоде с бандой Мародёров. Прошло двадцать лет, а ощущения сохранились в своей первозданной свежести, и ничто на свете не могло заставить его вернуться на место былого позора… Или почти ничто: однажды профессор услышал беседу каких-то хаффлпафцев о том, что, якобы, на берегу был ими запримечен серебристый полынок — очень редкая трава, которую даже по заказу из Лондона присылали далеко не каждый раз. И, скрепя сердце, отправился на поиски с утра пораньше, надеясь никого не повстречать. Тем не менее, повезло как утопленнику: сразу же наткнулся на Поттера. Этот вездесущий гриффиндорец плескался на мелководье — без жаборослей он растерял в воде всякую уверенность. Сейчас он казался обычным мальчишкой, типичным студентом Хогвартса. И никакого сходства с Джеймсом Поттером. Снейп вернулся в замок с отличным уловом полынка и, разложив его на просушку поближе к камину, долго еще ходил по кабинету, размышляя, когда это Поттер успел так измениться и за что теперь его ненавидеть, если с каждым годом он становится все менее похож на своего отца. Поручение Дамблдора «приглядывать за ребенком» пришлось как нельзя кстати, чтобы отпустить прошлое. Но сделать это сразу было не так-то просто, поэтому профессор создал для себя защитную оболочку, волшебную мечту, в которой не было ненавистного Джеймса Поттера и его самовлюбленного сынули, а был только мальчик, нуждающийся в защите. Это была своего рода водная процедура — раз уж ухнулся в омут, заляг на дно и жди. Жди, что будет, и не колыхай попусту зеленоватую водную толщу вокруг и внутри себя. -3- Но гриффиндорцы всегда удивляли Северуса своей беззаботной тупостью. Они никогда не сомневались, не знали страха и перли вперед с упорством гиппогрифа. Планировать, просчитывать, прикидывать — противоречило их природе. Всегда слишком спонтанные, чтобы продумать следующий свой шаг, гриффиндорцы были похожи на морские волны, и сражаться с ними представлялось бессмысленным занятием. Зато по лицу гриффиндорца сразу можно было прочесть всю гамму эмоций. Они не умели и не считали нужным скрывать то, что испытывали в данный конкретный момент времени. Вся эта глубоко противная натуре профессора Снейпа безалаберность подкреплялась еще и святой верой в собственную правоту. Когда Поттер расколошматил реторту, доставшуюся Северусу еще от матери, он закатил глаза и заявил, что она все равно была старой. — Мы тебе купим сто тыщ реторт! — заявил он, повисая у Северуса на шее своим далеко не маленьким весом и противно щекоча ему ухо. Reparo не помогло, осколки пришлось собрать в пакет и отнести на свалку. Беда в том, что в доме полно хрупких вещей, а Поттера не запрешь в своей комнате — разнесет здание по кирпичику: сила есть — ума не надо. Северус долгое время молча мирился с присутствием Поттера, как мирятся с плесенью в подвале или пылью на абажуре люстры. Но жертвовать своими вещами и спокойствием в угоду малолетнему психу, который не наигрался в войнушку, было, по меньшей мере, глупо. Как и любого гриффиндорца, Поттера следовало озадачить, направив разрушительную энергию в созидательное русло. И для начала четко провести водораздел между «можно» и «нельзя». Мир, состоящий из сплошных «нельзя», с детства был привычной для Северуса средой обитания. Поттер, которому в школе всегда и во всем потакали Дамблдор и компания, конечно, опешил, когда ему предъявили ряд ультиматумов, где первым пунктом значилась неприкосновенность всех предметов в доме, вторым — неприкосновенность профессорского тела, которое желало спать одно. Поттеру был выдан спальный мешок, а диван в гостиной освобожден от подшивки «Вестника зельеварения» за какой-то лохматый год. Поттер хлопал глазами, безуспешно пытаясь понять, как вышло, что он оказался в таком идиотском положении. Он-то, наверное, вообразил, что оказывает своим присутствием небывалую милость одинокому, никому не нужному зельевару в отставке, только просчитался малость: у самого зельевара не спросил, нужно ли ему это. Снейп даже еще мягко с ним обошелся: позволил немножко поиграть в миссионера, но разбитая реторта все расставила по местам. Счет сравнялся. Зная, что Поттер не успокоится, пока не отвоюет себе то, что у него отняли, Северус приготовился к новому этапу войны. И заперся с котлами в лаборатории, давая Поттеру возможность обдумывать планы мщения. На самом деле, ему очень нужен был ученик. Подмастерье. Аккуратный и с мозгами. Поскольку Поттер не обладал этими нужными для зельеварения качествами, Снейп сразу вычеркнул его кандидатуру из списка возможных претендентов. Поломав некоторое время голову, Северус дал объявление в газету «Ежедневный Пророк». -4- Этот мерзавец светловолосый появился в их доме пригожим летним утром. Ни один из знакомых Гарри блондинов не заслуживал доверия. Семейство Хорьков — чистейший образец. А этот оказался еще и с севера — почти бесцветные глаза и сивая шевелюра. По-английски он говорил со странным акцентом, чем смутно напоминал болгарского ловца Виктора Крама. Гарри поначалу принял его за рекламного агента или торговца старьем (два неновых кожаных клетчатых чемодана). Снейпа дома не было, и на звук колокольчика Гарри скатился с дивана, где мирно спал и просыпаться пока вроде не планировал. Сквозь зубы ругая незадачливого посетителя, распахнул дверь — и уперся взглядом в гладкий подбородок. Маггловская рубашка, потрепанные саквояжи, волосы как мочалка… «Мы ничего не покупаем!» — невежливо буркнул герой магического мира, намереваясь захлопнуть дверь, когда светловолосый расплылся в широкой улыбке из не самых ровных зубов и сообщил, что разыскивает мистера Снейпа. После чего, пользуясь превосходством в росте и весе, бесцеремонно отодвинул Гарри и прошел в дом. Профессор явился через час, когда Гарри уже почти просверлил в незваном госте дыру горящим взглядом, на который блондин никак не реагировал, безмятежно развалившись в кресле. Снейп вплыл в комнату, и гриффиндорец оживился: ну, сейчас ты получишь, бледная поганка! Однако профессор приветствовал поднявшегося с дивана нахала очень сердечно, и тотчас потащил показывать лабораторию, куда Гарри не допускался категорически. Что называется, приплыли. -5- Гарри битый час сидел над едой, но ему кусок в горло не лез. А там, за приоткрытой дверью, клубился цветной пар и мелькали две тени. Что они там делают? ЧТО, ЧТО? Почему голос Снейпа звучит так умиротворенно? Почему профессора не бесит посторонний человек в его бесценной лаборатории? И с какой стати это задевает Гарри, если задевать, по идее, не должно? Бросив ложку, гриффиндорец подкрался к дверям — стук ножика о разделочную доску, стеклянное позвякивание переставляемых с места на место колбочек… Перешагнуть порог. Решительно. Смелее, Гарри. Ты герой Магической Войны, а не сопливый мальчишка. — Я тоже могу помогать в лаборатории! Решительно. Глаза в глаза. Снейп подходит — медленно — берет за плечо и выводит в гостиную. — Нет, Поттер. И дальше, в сотый раз одно и то же, для клинически тупых: — Нельзя — подходить к дверям лаборатории, разбрасывать свои вещи, принимать мою почту, пользоваться моими столовыми приборами, пользоваться моим полотенцем… — Хватит! Сколько можно повторяться? — До тех пор, пока не усвоите. Так вот, пользоваться моим полотенцем… — Да нужно мне ваше полотенце! Причем тут вообще полотенце? — Ну, хватит, Поттер. Давайте начистоту. Я не собираюсь искать с вами компромиссов или пытаться налаживать отношения. Меня не интересуют увлечения вашего сегодняшнего дня, и если завтра они кардинально поменяются, мне будет на это так же наплевать. Потому что мне, Поттер, нет дела до глубин и граней вашей души. Я согласился принять вас у себя только потому, что когда-то обещал Дамблдору позаботиться о вас, и буду делать это, покуда мне не надоест. Когда вы окончательно выведете меня из себя, я вас выгоню и прокляну. Вопросы есть? — Никаких, сэр! — злобно бросил мальчишка и выскочил из дому, шарахнув дверью. — Поттер, я запретил вам выходить на улицу! — высунувшись в окно, крикнул Снейп ему вслед. — Плевать! — огрызнулся гриффиндорец. В этот момент обоюдная ненависть их достигла пика. — Можешь не возвращаться! — бросил Снейп и захлопнул окно, закрыв его на шпингалет. Зельевар был так взбешен, что всё валилось из рук. Слава Мерлину, что ассистент вскоре убрался по своим делам и не видел, как профессор расплескал воду и слишком криво нарезал корешки. За окном постепенно темнело. Зашелестел дождь. Поттера все не было, и Снейп поймал себя на том, что волнуется. Это раздражало: в конце концов, он не нянька Поттеру. Если бы не поручение Дамблдора, ему бы и дела не было до этого малолетнего психа. Но вот, не мог он его выгнать. И хорошо, что мальчишка сам убрался на все четыре стороны. Дождь пошел сильнее. Снейп разжег камин и поставил на плиту чайник. Когда-то же этот маленький нахал вернется? Наверняка отправился плакаться своим дружкам. И тут профессор хлопнул себя по лбу: у столь долгого отсутствия Поттера могла быть и другая причина. Он же сам сказал: «Можешь не возвращаться». Как Хранитель тайны он тем самым, наверное, запустил механизм защиты дома. Это значит, что Поттер сейчас просто не сможет найти Тупик Прядильщика, даже если сильно захочет. Выругавшись, профессор дернул с вешалки плащ и шагнул в дождливую ночь. -6- «Это бесполезно». Два часа беготни по улицам. Вымок до нитки. Ни следа Поттера. Проще найти иголку в стоге сена, чем мальчишку, потерявшегося в городе. «Ты просто недостаточно хочешь. Недостаточно стараешься», — голос, звучащий в сознании, принадлежит как будто Дамблдору. «Да хочу я, хочу!» «Тогда почувствуй его». Снейп закрыл глаза и сосредоточился. Что ни говори, а способности к концентрации у него были прекрасные: через пару мгновений ему уже не мешала ни насквозь промокшая мантия, ни холодный ветер. Он «взял след» Поттера и сматывал клубок до тех пор, пока не убедился, что действительно нашел то, что искал. Поттер находился в нескольких кварталах от Тупика Прядильщика, и, не мешкая ни минуты, профессор трансгрессировал к нему. Когда он возник из ниоткуда в бледном круге света фонаря, рядом взвизгнула и выронила зонтик какая-то маггла. Не обращая на нее внимания, Снейп быстро направился к подъезду невысокого кирпичного дома. Дверь протяжно заскрипела. В полумраке, пропахшем сыростью и кошками, он чуть не навернулся на низких ступеньках и нашел-таки Поттера. Тот сидел, съежившись и уткнув нос в коленки. На звук открывающейся двери поднял голову и подслеповато сощурился, как совенок. Цыкнув на всколыхнувшуюся в сердце нежность, Снейп рывком поднял Поттера со ступеньки и, глядя ему в лицо, твердо сказал: — Я хочу, чтобы ты вернулся. Поттер совсем замерз, а природная тупость не позволила ему догадаться, в чем крылась истинная причина того, что он не смог отыскать дом самостоятельно. Поэтому он покорно кивнул и нерешительно прислонился к Снейпу для парной трансгрессии. Дома профессор усадил его за стол и заставил выпить какого-то горячего отвара. Гарри неловко глотнул, обжегся, получил от Снейпа подзатыльник и вдруг, закрыв пылающее лицо руками, разрыдался. Это было немыслимо стыдно, но он так устал. Приходить на кухню, пить, есть относилось к разряду «можно». Проявлять чувства — относилось к «нельзя». Проявлять сильные чувства — относилось к «категорически запрещается». Слезы были одним из самых ярких всплесков эмоций с тех самых пор, когда Гарри принял решение скрасить собой одиночество профессора. А это значит, что слезы категорически запрещались. Но Снейп пока не предпринял никаких карательных мер. Только буркнул: — Марш в постель. И ушел к себе. -7- У крупной ссоры помимо всего прочего было и одно положительно последствие. Теперь его стали пускать в лабораторию по средам — в этот день велась работа по предварительной подготовке компонентов (настрогать, перемешать, разложить подсушиваться), так что было не страшно доверить ее даже такому неловкому и безмозглому болвану, как Поттер. И Гарри, которого раньше было калачом не заманить в вонючую, вечно наполненную паром лабораторию, теперь хватался за эти жалкие минуты, когда он мог быть рядом, когда профессор не гнал его и не прятался. Гарри очень старался потеснить ассистента с его позиций, и стал делать успехи в зельеварении. Но белобрысый укрепился в доме в правах настолько, что смотрел на Гарри даже без превосходства. Ладно, на войне как на войне. Гарри решил затеять тонкие игры и додумался вот до чего: разыскал в снейповой библиотеке (тоже запрещенной, между прочим!) «Тысячу лесных грибов и растений» и специально раскрыл ее на странице «бледная поганка», словно по ошибке оставив на кухонном столе. День был суматошный: ассистент собирался на конференцию, выступать с докладом по результатам их со Снейпом опытов. Зельевар волновался, огрызался и мешал этому бледному представителю царства грибов побыстрее упаковать свои тюки и укатиться на все четыре стороны. И без того неприбранная гостиная оказалась захламлена котлами, свитками пергамента, мятыми рубашками и прочим барахлом ассистента. Гарри так хотел скорейшего исчезновения северного хорька, что взялся было помогать ему складываться, за что был вытурен Снейпом на кухню. Послонялся из угла в угол и, наконец, подперев голову руками, сел над книгой. Рецепты с добавлением ядовитых грибов показались забавными, он зачитался и не заметил, как возле него возник Снейп. — Интересуешься, Поттер? — заглядывая через плечо, спросил довольным голосом. Даже за книгу бранить не стал. Видно, очень уж радовался, что уродец белобрысый едет им научную славу добывать. — Да, занимательное чтиво, — буркнул Гарри в ответ. — Подумываю зелье сварить. — А ингредиенты где брать будешь? — развлекался профессор. — Бледная поганка, одна штука… — С поганкой проблем нет. Подожду, когда с конференции вернется. Мне не к спеху, — огрызнулся Гарри. Воцарилось тяжелое молчание. Интуитивно съежившись, Гарри взглянул на Снейпа: тот кусал губы и, наконец, расхохотался. Поскольку доверия зельевару не было, гриффиндорец поддерживать профессора не стал, насупился и перевернул страницу. И тотчас оказался сдернут со своего стула, неловко шарахнулся в сторону и чуть не раскроил себе лоб об острый угол настенного шкафчика, но был перехвачен в полете уверенной рукой. И, упираясь носом в жесткий сюртук где-то в районе ключицы, вдруг оказался в плену сетей-прикосновений, и теплое дыхание, тревожа волосы на макушке, сложилось в «глупый ты». «Ты зато умный», — пробубнил Гарри, топя звук в шершавых складках мантии. Зоны запрета распались осколками сразу выцветших слов. Сердце захлестывала концентрированная, неразбавленная нежность. Возможно, это тоже была одна из водных процедур — утопить, чтобы добиться ответного подчинения, и, может быть, унизить…, но сейчас это не имело значения. Он не хотел знать причин и не собирался думать о последствиях. Возможно, Снейп таким образом развязывал собственную войну, но какая разница, если его губы вытворяли какие-то чудеса с ухом Гарри, а после, как будто наскучив этим, скользнули к приоткрытым ответно губам. В гостиной трещал огонь и напевал себе под нос песенку хорек-ассистент, но Гарри ничего этого не слышал. Он словно оказался под толщей воды, которая давила на него невыносимым счастьем, непролитыми слезами. Его целовали. Целовали так, как никто никогда не целовал, и как никогда не целовал он сам. И, неожиданно захлебнувшись, словно вода хлынула ему в глаза, в рот, в уши, он уперся руками в грудь Снейпа, оттолкнулся, поймал ртом воздух и вылетел из кухни. -8- Это было нельзя так оставить. По крайней мере, не теперь, да? Ассистент уехал, и в доме нас только двое. Если мы не поговорим сейчас, мы не поговорим никогда. А это значит, что сейчас — мы — поговорим. Последняя ступенька лестницы преодолена, и Гарри оказался на запрещенной территории: второй этаж, вотчина профессора. Ноги окунулись в мягкий, ворсистый, запрещенный ковер. Из ванной комнаты доносился шум воды. Из-под двери пробивался свет. Кончиками пальцев, не дыша, Гарри толкнул дверь — не заперто! Шум воды как по заказу прекратился, и мальчик шагнул туда, где в клубах вязкого пара, в шорохе мокрой занавески, весь в капельках воды… отделенный от Гарри только махровым полотенцем, небрежно завязанным на бедрах… стоял он. Гарри сглотнул и сделал шажок. Снейп разглядывал его с изумлением, но сейчас это было не важно. И не в силах прогнать с губ дурацкую кривую улыбку, Гарри протянул руку — влажный пар сковывал движения — царапнул пальцами по профессорскому животу, и лишь со второй попытки ухватил край полотенца… и сдернул его к чертовой бабушке. Еще один крошечный шажок — и он попадает в чужое личное пространство, когда уже ощущаешь тепло кожи и слышишь стук сердца. И — не выпуская взгляда черных глаз, наполняющихся чем-то – чем? — шепотом, неловко: — Я… могу остаться? Лицо профессора странно расплывается в клубах пара и ароматических масел, но голос его взрезает ленивый воздух жестким: — Поттер, убирайся вон! Вот и всё. За нарушение границ приговорен к высшей мере. Гарри скатывается по лестнице, и только в прихожей обнаруживает, что все еще держит в руках влажное полотенце. И, равнодушно выпустив его из пальцев, выходит на крыльцо. Там, за три квартала отсюда, где Тупик Прядильщика незаметно вливается в широкую городскую улицу, уже зажегся рыжий фонарь. Ему нужно было только да или нет. А если нет, какой смысл оставаться в этом доме? Но он никогда не поверит, что Снейпу наплевать, потому что сдернул полотенце и увидел, да, увидел, тело не умеет так лгать, как лжет голос и взгляд. Только профессор скорее треснет, чем допустит отмену внутренних границ. -9- Мокрая улица еще отсвечивает неоновыми огнями витрин, еще шуршит шинами последних автомобилей, еще переговаривается голосами редких прохожих. Сунув руки в карманы, Гарри идет, куда глаза глядят, и мостовая ровными плитками ложится ему под ноги. Эти водные процедуры были ни к чему. Там, где он пытался разглядеть подводные камни отношений, на самом деле не было не только камней, но и отношений не было. И все его потуги заявить о себе — не больше чем буря в стакане. Он действительно просто глупый мальчишка, но ведь глупость и неспособность любить — разные вещи. А границы и правила придумывают только те, у кого в жизни ничего нет. Им нужно создать иллюзию значительности, хотя бы в собственных глазах. Но для чего все это нужно человеку, у которого под боком имеется пара глаз, смотрящих с обожанием? Для чего… для чего тогда этот поцелуй на кухне? Почему сегодня он говорит: «Я хочу, чтобы ты вернулся», а завтра: «Убирайся вон»? Что это — игра, месть, или что-то большее? Мысли разрывают голову. Залить горе дешевым огневиски в каком-нибудь скверном пабе. Понять, что алкоголь способен лишь на время притупить горе, но не решит твоих проблем…. Выйти из полутемного зала и пойти дальше, продолжить блуждания по городу в компании с постепенно выцветающей ночью… И неведомыми путями оказаться у знакомой двери, в Тупике Прядильщика. Толкнуться в нее, естественно, запертую, и отпустить ледяную металлическую ручку. Слышишь стук? Так стучит мое разбитое сердце. Послушай, достаточно. Я вполне усвоил урок. Я буду тих, как перезрелая мандрагора. Пожалуйста, пусти меня в свой дом. Мне больше некуда пойти. Пожалуйста. В серой утренней дымке, измотанный и совсем озябший, Гарри опустился на ступеньку крыльца и прислонился щекой к столбику перил. Ветровка не грела, и морось норовила забраться в рукава и за шиворот. В безмолвии еще не проснувшегося города у звука шагов по тротуару появилось свое собственное маленькое эхо. Рядом замер черный силуэт, а затем все так же резко, как и прежде, знакомая рука дернула, заставляя подняться. — Давно сидишь? — деловито спросил Снейп, но Гарри уловил в голосе профессора волнение, глубоко запрятанное под будничностью тона. — Н-нет… — почти шепотом, зубы сводит. — Где тебя носило? — Не з-знаю… я п-просто… гулял. Нет, я не могу поддерживать подобный тон, и ты, если волнуешься, просто скажи мне об этом. Потому что я вернулся, тем самым раскрыв все карты, и хочу честности, совсем немного честности в ответ. — Ты глупый ребенок. Я искал тебя… по всему городу. — Ты искал меня? Но для чего? Это уже вслух, потому что я достаточно говорил сам с собой этой ночью. — Ты задал мне вопрос перед тем, как сбежать. Тебя все еще интересует ответ? Интересует ли? О, да. Сейчас даже больше, чем когда-либо. На какое-то мгновение оба замерли, словно не решаясь признать очевидное, а затем Снейп распахнул свою черную мантию и закутал Гарри в нее как в плащ. — Останься, — сказал он, тем самым окончательно и бесповоротно отменяя для Гарри в своем сердце территорию «нельзя».