Когда ложится мгла...

      Блин, и так хочется думать, что я грею их душу ночью, и они беззвучно, одними губами желают мне спокойной ночи. Каждую ночь…       Уроки сами собой забываются, только стоит услышать звон маленького колокольчика, нового сообщения в чате. Открываю я его всегда с трепещущим сердцем, гадая, кто на этот раз начинает общий разговор. Ох, наверное сегодня Кисэ что-нибудь выкинет такое, после чего в ушах долго будет звенеть: «Курокоччи, понравилось?» С Рётой забываются не только уроки, но и тренировки, домашние обязанности, пропадает всё, кроме блондинистой макушки и приятно пахнущей тёплой щеки, в которую я целую его, уходя домой.       И тренировки всегда проблема, потому что ревнивый Кагами всегда рядом, и нет возможности представить всю Тейко, всё то, что я бросил и что мы разрушили вместе. Только и слышу сопение Тайги в затылок. Раздражает, если начистоту. Тяжёлый форвард таскается со мной везде, вздыхает и смотрит влюблённым взглядом, а я только лишь из жалости согласился на одну встречу. Моя пятая точка говорит мне, что не стоило.       И мне отчего-то больше всех надо убирать зал после сборов, оставаясь наедине с этим извращенцем Аомине, который вечно приходит меня провожать. Всё равно ничего не делает, лежит и внимательно разглядывает меня, как самый новый разворот порножурнала. «Фетиш — Куроко со шваброй» — да вообще заголовок шикарный. Дайки встречает мой полный возмущения и омерзения взгляд и ухмыляется. Глаза мои сильно контрастируют с лицом, и я это знаю, более того, это — главное оружие против форварда.       И приятно иногда сходить с Мурасакибарой в магазин, за сладостями, расспросить про Йосен, передать через Атсуши «привет» Тацуе (конечно же от Кагами), поинтересоваться личной жизнью и после этого вопроса получить глубокий поцелуй. Всегда-то у Мура-чина с любовным фронтом всё хорошо. Если бы на этом всё закончилось, я был бы несказанно рад, однако Ацуши слишком сильный, а его руки слишком ласково водят по моему телу, и мой мозг помахал мне ручкой, обещая привезти сувениры…       А Мидорима… Чего стоит его игра в «молчанку», когда я, шмыгая носом и выпуская клубы пара безмолвно прошу впустить меня в квартиру, а он как бы думает, протирая очки и задумчиво поправляя перевязь на пальце. И ни единого слова не прозвучало, ни единый искусственный звук не разорвал напряжения между нами, и лишь после особенно глубокого моего вздоха Шинтаро уступает, ворчливо бубня под нос: — Не на долго только.       Взор Имперских глаз возбуждает почище голого торса Акаши, и его красного подвижного языка, которым он облизывает и обводит мои губы, и почище поцелуев, от которых тело трясётся и выгибается навстречу, только бы сладкая пытка длилась дольше. Бросает то в жар, то в холод, а внизу живота — тугой и обжигающий узел желания, и сил нет терпеть, и первенство взять тоже никак не решаюсь. Раз — и ножницы прошли по щеке, в паре сантиметров от глаза, ненавязчиво, но пугающе понятно требуя поцелуя. Я тяну опухшие, искусанные губы к его губам, но Акаши и не собирается дарить мне поцелуй, он аккуратно ведёт стальной кончик к шее, к ключицам, дразня и пугая меня. И я больше не могу… — Аах! — Ты мазохист, Куроко? — Хищно улыбаясь и при этом делая наивное лицо, спрашивает Сейджуро. — Вот уж сюрприз так сюрприз. — Я тяну руки к его голове, чтобы прижать к своей груди, однако он бьёт меня по рукам и смотрит таким страшным, таким ужасным взглядом… — Раздвинь ноги, Тецу. — Я послушно развожу в сторону колени, иначе, как мне кажется, эти ножницы, что недавно гуляли по моему телу, окажутся у меня в глазу.       Блин, и так хочется думать, что они не такие уж и грубые, и что когда ложится мгла, я не один ёрзаю в кровати, пытаясь заснуть с мыслями о них.