любовь умирает ночью под звук разбивающегося стекла

~~~

— Я люблю тебя, Гарри, — сквозь звук моего разбивающегося сердца доносятся до меня твои слова. Перевожу на тебя усталый взгляд и сквозь слезы натянуто улыбаюсь. — Знаю, — минутная тишина, разрываемая лишь стуком наших с тобой сердец. Я знаю, что ты мне изменяешь, Луи. — Ты в порядке? — Конечно, — выдох. Разве ты этого не видишь? Ты обнимаешь, прижимая сломленного меня к своей груди. Улавливаю аромат женского парфюма и вдруг слышу, как что-то трещит по швам. Кажется, это мое сердце. — Ты дрожишь. Тебе холодно? — Немного. — Знаешь, твои холодные руки больше меня не согревают. — Я пойду поставлю чай- — Нет! — отчаянно цепляюсь за твои плечи и судорожно, как сумасшедший, качаю головой. — Нет, пожалуйста… не уходи. — Я не хочу умирать в третий раз за день. - Давай займемся любовью. Как же чертовски нелепо, глупо и  (не) правильно звучат эти слова. Мы ведь оба знаем, что ты достаточно забывал эту любовь в чужих квартирах, в чужой постели на чужих губах, на чужой одежде, однако мои губы все равно сталкиваются с твоими, а тело предательски отзывается на каждое прикосновение. Я готов прощать тебя столько раз, сколько выдержит мое сердце. Пальцами зарываюсь в твои волосы цвета молочного шоколада, растворяясь в тебе и в твоих поцелуях, так горячо обжигающих шею. Ненавижу себя за слабость перед тобой. За то, что нуждаюсь в тебе. За то, что не могу без тебя дышать. Ненавижу это чувство, медленно высасывающее из меня жизнь. Разлитые по бутылкам отблески нашего с тобой, когда-то счастливого, прошлого день за днем причиняют невыносимую боль, превращая мотыльков в моей груди в гнилые останки моей к тебе любви. Ты их всех убил, Луи. Беспощадно растоптал и развеял по ветру. Молча провожу пальцами по багровым пятнам, оставленным на твоей шее и ключицах, и тихо сглатываю соленые слезы. Я теперь часто плачу. — Гарри? — ты обеспокоенно следишь за мной, пока я лихорадочно стараюсь унять дрожь в руках и выровнять дыхание. — Извини… — голос ломается на полуслове. Просто мне больно тебя целовать. — Ничего, — притягиваешь к себе, целуя в макушку и накрывая нас одеялом. — Тебе нужно поспать. Закрываю глаза, мысленно мечтая не открывать их вновь и не чувствовать, как гниет и разлагается мое тело. Я так надеялся обрести в твоем лице спасителя, Луи, а получил личного палача. Я мечтал захлебнуться счастьем, а не собственной густой и горячей кровью, медленно и мучительно заполнявшей мои легкие. — Не уходи, — последнее, что я успеваю сказать, прежде чем провалиться в сон. Но ты уходишь. Всегда уходишь. Каждую ночь оставляешь меня одного прозябать в холодной постели на окровавленных простынях со вскрытой твоими же руками грудной клеткой. И каждую ночь я чувствую, как бьются окна в комнате, а на утро я просыпаюсь с болью от осколков в рёбрах. На следующий день на твоей коже новые отметины, которые ты даже не пытаешься скрыть. В воздухе снова витает этот тошнотворно сладкий запах парфюма, а на воротничке кипельно-белой рубашки алеют отпечатки ярко-красной губной помады. Но вместо истерик я как всегда иду на кухню, завариваю твой любимый чай с мятой и малиной и за улыбками старательно прячу кровоточащие шрамы, так по-зверски нанесенные тобой всему моему сердцу. — Я люблю тебя, Гарри, — где-то рядом с ухом слышится твой голос, и я буквально чувствую, как внутри проводят острым лезвием по самому важному для жизни органу. — И я тебя, Лу. Я тоже тебя люблю. — Поэтому вновь прощаю. Я прощаю тебя даже тогда, когда моя любовь умирает ночью под звук разбивающегося стекла и отчаянного крика о помощи беспомощных крылатых созданий, именуемых бабочками.