***
— Утречко, Кучики! — И тебе привет, Исида, — кивком поприветствовав рядом сидящего коллегу — ну или чуть вышестоящего коллегу-начальника — Рукия уселась, а точнее плюхнулась на своё рабочее место, уронив лицо на руки. С минуту она молчала. — Тяжёлое утро? — поинтересовался мужчина, поправивший очки и что-то печатающий на клавиатуре. Кучики махнула головой, — Бывает. — Нет, не бывает, Урю. Со мной — нет. — Какая самонадеянность. — Не самонадеянность, а уверенность в собственных силах. Со мной такого не было, нет, и не будет. — Тогда что за страдальческая поза? — флегматично подняв тёмную бровь, Урю окинул девушку взглядом, вновь возвращаясь к работе. — Не страдальческая она… — Хочешь со мной поспорить? — Боже упаси… — Послушай, Кучики, — он вдруг оторвался от монитора и с интересом посмотрел в фиалковые глаза, — Почему ты всегда такая? — Какая? — перехватив взгляд приятеля, спросила она. — Как бы сказать… — он потёр подбородок, — …хм, абсолютно себе противоречащая! Сидишь с кислой миной, но говоришь, что ничего не произошло! И так постоянно. К тому же, ты ужасный трудоголик! Ну ладно я — мне положено — но ты!.. Как можно приходить на работу в канун Рождества?! По-моему, только ты могла ухитриться! — Что?.. — изумлённо расширив глаза, девушка кинулась к календарю. На одной из клеток было написано «25. 12. 15. Очередной праздник без счастья…» и выделено всё красным маркером. Сомнений не было — сегодня действительно канун Рождества. — О, нет… — протянула она, опустив голову и вернувшись в кресло. — Все люди как люди, и только одна Кучики воротит нос от самого волшебного праздника в году… — вздохнул Урю, качая головой и окончательно отлипая от компьютера, — Эх, Рукия, Рукия, неужели ты опять забыла о Рождестве? — Угу… Но у меня полно работы, так что я знаю, как себя занять в этот вечер. Мне нужно закончить отчёт за прошедший месяц, разобраться с особо крупными потерями в сфере финансирования нового проекта и с делами ещё нужно повозиться… — принялась перечислять девушка, но неожиданно ладонь упала ей на макушку. — Рукия… — Исида нахмурился, — Давай договоримся. Не ври, хорошо? — Что? — Нет у тебя никаких дел, ты ещё неделю назад с ними покончила раз и навсегда. Ёлка есть? — она отрицательно покачала головой, — На вечеринку какую-нибудь идёшь? — жест повторился, — Хотя бы на корпоратив? — ответа нет. — Только не говори мне, что ты сегодня снова одна… Помявшись пару секунд, она ответила, отведя глаза и упираясь взглядом в окно: — Тогда лучше просто промолчать…***
Возвращаться домой не хотелось вообще. Нисколько, ни капли, абсолютно не хотелось. Девушка вышла из метрополитена и побрела по заснеженным улицам. Начинало смеркаться. По правде говоря, Рукию это не волновало никоим образом. Идти в свою опустевшую, ещё и холодную теперь квартиру желание стремительно отпало. Но всё же оставаться на улице в снегопад также не было вариантом, поэтому Кучики оставалось одно — уныло плестись в сторону родной многоэтажки, ловя руками снежинки. Сегодняшний день выжал её, как лимон. И даже не в физическом плане, и не в плане загруженности на работе — как уже заметил Исида, она разобралась со всеми делами ещё на той неделе и теперь имела полное право уйти в пусть небольшой, но заслуженный отпуск, иначе говоря, Новогодние каникулы. Хотя её скорее больше насильно вытолкнули из офиса, отправляя со словами «Нам нужны живые бойцы, а не мёртвые герои» и «Кучики, если ты придёшь завтра на работу, я тебя понижу до уборщицы!». Нет, её сильно вымотали сегодня в душевном плане. Рукия сейчас шла по ещё не опустевшей улочке и явственно ощущала, что…она устала. Действительно устала, устала настолько, что нельзя просто отмахнуться от коллег и ответить «Нет, вы что, нисколько!». Голова начинала побаливать. От всех событий этого непростого дня ужасно стреляло в висках и жгло в глазах. Рукия была готова поклясться, что если бы не её отточенный самоконтроль, она бы давно разревелась, как девчонка. Всё сегодня как будто против неё, весь мир против неё. Сначала этот леденящий не только тело, но и душу холод, потом неожиданное появление красавчика-соседа, отповедь Исиды, а затем ещё и во всех отношениях чудесные пожелания «счастливого рождества» и удачного проведения выходных. Затем толкучка в метро, чёртов снегопад… — …Ещё и лифт не работает! Ну просто чудо, а не день! — в негодовании всплеснула руками Рукия, уперевшись головой в стену и выдохнув. «Тихо. Не нужно кричать. Был тяжёлый день, но давай вести себя спокойно, без нервов», — повторяла, словно мантру, она весь путь до своего этажа. С облегчением услышав провернувшийся в замке ключ, Рукия зашла в квартиру, буквально скинула с себя все вещи и улеглась на диван, глубоко дыша. Ей нужно было отдохнуть. Да, причём основательно и с упором на полнейшее расслабление. С этой мыслью она и отдалась в руки Морфея. Проснулась она, по времени, через два часа, потому как стрелки на часах показывали девять вечера, но по ощущениям — часов через пять-шесть. Холод не прошёл, наоборот — усилился. Рукия снова потрогала батареи и убедилась, что понижение температуры вызвано далеко не неполадками в системе теплоснабжения. Неожиданно она осознала, что чертовски голодна. И правда, с обеда она ещё ничего не ела. А ещё она обнаружила, что заснула прямо так, в рабочем костюме. — Что ж, раз сегодня Рождество, то… — с этими словами Кучики направилась в спальню и вышла оттуда уже переодетая в тёплый, но праздничный красный свитер с рисунком, светлые джинсы и красные рождественские носки, что приберегла для особого случая. — Теперь еда… — дойдя до кухни и открыв все отсеки холодильника, молодая леди пришла к весьма удручающему выводу — чтобы дожить хотя бы этот день, нужно как можно скорей посетить местный супермаркет. Что она и собралась сделать, выбежав из дома и снова принимаясь ловить руками снег. В магазине, как ни странно, было чертовски много народу. Даже несмотря на то, что Рождество через несколько часов, люди всё докупали и докупали последние ингредиенты и, похоже, совсем не планировали покидать полюбившиеся им прилавки с продуктами. Рукия — не знаю, на счастье ли — не была одной из них. Она ходила довольно угрюмая и насупившаяся, несмотря на свой комичный вид и растрёпанные ветром волосы. Решив закупить побольше всего, чтобы впредь не бегать и не мозолить себе глаза счастливыми улыбками, она старалась набирать как можно больше. Кучики долго выбирала лакомство, разбираясь с поистине философской дилеммой — «Нутелла» или пирожные, всё-таки выбрав первый вариант. Было сложно не смотреть на все эти довольные лица, сверкающие глаза, на всех этих глупых людей, одолённых праздничной лихорадкой, но получалось не очень, пусть она и чистосердечно пыталась. Да, слишком сложно, непосильная для неё задача. Лучше ей вернуться в свою норку, дабы не распугать всех покупателей своим не слишком весёлым лицом. Она решила поскорее убраться отсюда. Но… — Овсяное печенье… — прошептала она, глядя на самый верх полки. Решено. Сначала печенье, потом домой. Вот только как его достать? Рукия прыгала, вставала на мыски, искала такие же упаковки ниже. Бесполезно. Ей не дотянуться. Обречённо вздохнув, она собралась было направиться к кассе, но тут чья-то длинная рука подцепила прозрачную пачку с печеньем и подала ей. Кучики развернулась, уж больно знакомым ей показалось пальто. Беглая улыбка тут же спала с лица. За спиной стоял он. — Привет. Он. Действительно он. Такой же реальный, как и утром: взъерошенные апельсиновые волосы, расстёгнутое тёмное пальто и лёгкая улыбка на губах. Рукия моргнула. Не исчез. — Привет… А… что ты здесь делаешь? — непонимающе смотрела на мужчину Кучики. — Покупаю продукты, что же ещё. Кстати, ты вовремя. Мне нужна твоя помощь. Идём, — он вдруг схватил её за запястье и повлёк за собой. — Но я… мне… мне нужно идти… — Куда? — простой вопрос, но Рукия почему-то затруднилась с ответом. — Домой. Просто уже поздно, и я не хочу нарваться на неприятности, и… — Но ты же поможешь мне? Ведь так? — он чуть повернулся, по-доброму улыбаясь, и девушка не смогла ему отказать. — Если тебе не трудно, конечно. — Не трудно, — только ответила она, опуская лицо, прикрывая глаза и позволяя губам чуть заметно изогнуться в дуге. — Отлично, — они наконец остановились. Перед ними были прилавки с едва ли не самым любимым её продуктом. — Чай? — изогнув бровь, Рукия подняла взгляд на соседа. — Чай, — подтвердил он, — Я не любитель, кофе — мой друг. А ты его литрами пьёшь. Так посоветуй, какой выбрать, чтоб был довольно крепкий. Но прошу, только не зелёный, у меня от него… — Откуда ты знаешь, что я люблю чай? — Кучики вырвала руку из хватки молодого мужчины, которую он не ослаблял, и встретилась фиалковым взором с медово-шоколадными очами. Он не спешил давать ответ. — Откуда? — требовательно повторила она. — Я… видел это, — нашёлся с ответом он. — Где и когда, позволь узнать? Ты же никогда не был в моей квартире. — Да, и это одна из моих глупейших ошибок, — усмехнулся Куросаки, — Ты часто выходишь на балкон с чаем. Я тебя вижу. Ещё иногда его аромат навещает меня через окно. Он так часто залетал в мою квартиру, что мне самому захотелось попробовать. Рукия была в лёгком недоумении. Разложив всё по своим местам, она выдвинула немного неправдоподобную теорию. — Ты… решил купить чай, потому что он мне нравится? — теребя рукав пальто, спросила она. — Получается, так, — пожал плечами Ичиго. Кучики ещё несколько секунд смотрела на него, а затем усмехнулась. — Что? Что смешного? — А ты не мог пройти несколько метров и попросить его у меня, вместо того, чтобы покупать? У меня же целая полка! — молодая девушка наблюдала, как медленно до парня доходит вся комичность ситуации. — Ох, чёрт, а ведь точно… — она снова усмехнулась над его реакцией, — Хм, ладно, тогда, может угостишь меня чаем? — Дай подумать, м-м-м… нет, пожалуй нет, — она отрицательно покачала головой и направилась к кассе. Молодой мужчина немного опешил и ещё несколько мгновений смотрел соседке вслед, прежде чем последовать её примеру. — Хей, Рукия, постой, — её окликнули, и она повернулась. Куросаки выходил магазина с небольшим пакетом в руках. — Что? Я иду домой, — ей не нравилось, что он её задерживал. Хотелось домой. Там… там привычно… — Не так быстро, я провожу, — хмыкнув, он подошёл к ней. Она удивлённо уставилась на него. — Ты не хотела идти по тёмным улицам, я не хочу отпускать тебя одну. Что-то не так? — Я… — она забегала глазами, попятившись. — Не стоит, я сама дойду. Ичиго удивился. — Но… — Н-нет, не надо, — она зажмурилась, качая головой, — Я… не хочу… — сердце предательски ёкнуло от заботы. Слишком тепло, слишком непривычно… Слишком приятно. Кап. Девушка почти ощутила, как что-то внутри оттаивает, словно кто-то нажал кнопку и перевёл внутреннюю весну в режим «ВКЛ». Ей стало страшно. — Кучики, ты чего? — он хотел дотронуться до её лба, но она резко отдёрнула голову. — Нет! — вскрикнула она и, к изумлению мужчины, бросилась бежать.***
Она бежала, почти парила над землёй с одной только целью — скорее добраться до квартиры. Убежать, закрыться, снова заморозить душу и запереть сердце на десять тысяч замков — что угодно, лишь бы этот кошмар больше не повторился. Кучики слышала тяжёлые и быстрые шаги за собой. Она надеялась, что он оставит её в покое, подумает, что она ненормальная, и со спокойной душой не спеша отправиться домой, но слух разбил её надежды на тысячи маленьких осколков. Он бежал за ней. Зачем? Зачем он это делал? Он отставал буквально на несколько десятков метров, но этого было достаточно, чтобы добежать до подъезда, пробежать все пролёты и оказаться на нужном этаже. Трясущимися руками открыв замок, Рукия буквально залетела вовнутрь, хлопнув от души дверью. Она стояла посреди комнаты и не могла успокоиться. Пакет с продуктами выпал из рук. Она сняла пальто, повесила на крючок, и всё как в каком-то сне. Руки дрожали, но истерики не было. Оставшись в одной домашней одежде, девушка вдруг мягко осела на пол, упираясь спиной в деревянное покрытие входной двери. Откинула голову назад, глубоко вздохнула и выдохнула. Она считала, что любовь — отрава для мозга. «Опиум для народа», что-то наподобие. Тепло рук любимого человека было непозволительно для неё. Поэтому она и жила уже больше двух лет одна. Но кто сказал, что после переезда ей дадут спокойно поживать в одиночестве? Чёртов Куросаки. Почему он вообще оказался её ближайшим соседом? Почему он здоровался с ней каждый день? Почему достал ей печенье? И почему именно в этот день он выглядел столь милым, что сердце заходилось в сладкой судороге? Она услышала…отчётливые шаги, уже неторопливые. Негромкие, но в голове Кучики словно отдающиеся эхом. Она прикрыла глаза. Шаги умолкли. Несколько секунд в доме царила абсолютная тишина. Но тут к двери прикоснулись, а знакомый девушке голос проговорил негромко где-то над головой: — Рукия… Она не отвечала. Не знала, что отвечать. Ей было всё равно, что делать. Запас моральных сил она исчерпала. — Рукия… — повторили более настойчиво. Девушка открыла глаза. — Откроешь мне? — Зачем? — пролепетала она в ответ. Послышался облегчённый выдох. — Я… — Зачем? — …Не знаю… — она услышала, как он тоже сел, видимо разгадав, почему голос идёт снизу. — Просто… я хотел поговорить. — О чём? — Не знаю. — Как ты хотел поговорить, если не знаешь, о чём? — Потому что я хотел поговорить обо всём, — Рукия удивлённо подняла брови. — Как это, обо всём? Обо всём поговорить невозможно. — С приятным собеседником — возможно. — Значит, я — приятный собеседник? — А почему нет? — Потому что я усталая, забитая, изрядно потрёпанная жизнью двадцатишестилетняя женщина, без настоящего и без будущего… — она выдохнула это, словно клубочек пара на морозе. А ей действительно показалось, что в комнате вновь похолодало, так же, как утром. — Почему? — пришла очередь Ичиго задавать вопросы и удивляться, — Ты преувеличиваешь. — Я преуменьшаю. Они замолчали. Ичиго не знал, что ей сказать. Рукия задавалась тем же вопросом и парочкой новых. Например, почему он ещё здесь? Сидит под её дверью, разговаривает с ней просто так, словно они давно знакомы и причуды друг друга для них уже не новы. Но они не друзья — они просто соседи, одинокие молодые люди, которые сидят по разные стороны от двери вместо того, чтобы готовиться к Рождеству. Так почему? Почему он не уходит? Словно сидит и ждёт чего-то… — Открой, — послышалось с той стороны. — Ичиго, иди домой, — Рукия подтянула колени поближе и обняла их. — Не нужно из-за какой-то безумной интровертки сидеть на ледяном полу холодного подъезда. Не порть себе праздник, я этого не стою. — Это правда, ты не стоишь этого, — Рукия почувствовала, как проваливается в какую-то пропасть, подтолкнутая в глубину этими тремя словами. «Ты не стоишь этого»… — Ты стоишь гораздо большего… Куросаки считал себя в какой-то степени идиотом. Пришёл к едва знакомой девушке, за которой гнался через полгорода, из-за которой оставил все свои покупки у магазина, из-за которой сейчас готов был подхватить ангину или ещё чего похуже, но если говорить по правде, он не жалел ни об одном из перечисленных выше пунктов. Ни капли. Потому что всё было не напрасно. Потому что он старался вытащить из скорлупы одиночества просто невероятного человека, невероятную девушку, что жила с ним через стенку. С самого первого дня она была нелюдима, неразговорчива, замкнута, и он поставил себе цель — исправить это так, чтобы потом не пожалеть и не зацепиться. На второй месяц он сделал два вывода: с первым придётся порядочно повозиться, а вот со вторым пунктом возникли серьёзные проблемы. И как результат этих проблем, он сейчас сидит на холодном полу под дверью холодной девушки, которая далеко не так холодна, как кажется. Ичиго уже было хотел уйти насовсем и отпрянул, поднимаясь, но неожиданно он услышал, как щёлкает замок, и дверь, возле которой он сидел мгновение назад, открылась. А на пороге стояла она. В красном свитере, с растрёпанными смоляными волосами, пылающими щеками и просто невыразимо прекрасными, бездонными и растерянными глазами цвета летней ночи. В горле его пересохло. — Ты… — прошептала она, держась за косяк, — ты…всё это…было серьёзно? — Рукия не верила, что такое бывает. Неожиданно захотелось вернуться обратно в квартиру, найти любимое одеяло, спрятаться в нём от всего мира, ото всех и вся, забиться в угол и никогда его не покидать, но она решительно отогнала эти мысли прочь. Пора было что-то менять в её жалкой пустой жизни. — Конечно, — он улыбнулся, делая шаг вперёд и глядя на невысокое чудо сверху вниз, — Ты мне не веришь? — Не знаю. Пока не знаю, — задумчиво произнесла она. — А давай так: мы с тобой сейчас идём ко мне, а там ты уже ищешь ответ на этот вопрос, — он увидел в её глазах нерешительность и подошёл ещё ближе, — Рукия, — она подняла глаза, — Я сейчас сделаю тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться. — И какое же? — Кучики замерла в ожидании. — Выпьем чаю, м?***
— Ты действительно имел в виду чай? — искренно удивлялась Рукия, следя за тем, как хозяин дома наливает в её бокал кипяток, вмиг окрасившийся тёмно-коричневым цветом. — Не знаю, что у тебя на уме, но я имел в виду именно это, — усмехнулся Куросаки, усаживаясь напротив девушки. Затем он поднёс свой бокал к лицу, делая небольшой глоток, — М-м-м, а и правда ничего. Теперь понятно, почему ты пьёшь его по пять раз на дню, — улыбнувшись, он встретился взором с фиалками. — Откуда ты знаешь? — реакция оправдала ожидания. — Да я просто слежу за тобой, — спокойно проговорил Ичиго, — Наблюдаю, когда ты спишь, когда работаешь, когда сидишь дома, когда гуляешь по городу — в общем, всегда и везде, ведь я маньяк, и ты моя следующая жертва! — пугающим тоном договорил он. — Да, конечно, — усмехнулась Кучики, отставляя кружку в сторону. Она замолчала, прислушиваясь, — Что… что это? — девушка направилась в дальний угол комнаты, наклоняясь к дивану. Она присела рядом и взяла в руки какой-то предмет. — Ты чего? — Ичиго незаметно пошёл следом и теперь встал позади гостьи, наблюдая, как она что-то осматривает, — А, ты про это… — протянул, делая глоток. — Почему у тебя на диване лежит переносное радио? — подняв голову, она осмотрела устройство с ног до головы, — Да ещё и такое старое, но при этом рабочее… — она прильнула ухом к мини-колонкам, из которых негромко лились звуки музыки, — Где ты его откопал? — Отец подарил, — он всё наблюдал, с каким интересом Рукия разглядывает старенькое серое радио. — Оно… просто замечательное, — тонкие девичьи пальцы прошлись по корпусу, — Напоминает мне мою прежнюю жизнь… Мою семью… — улыбка с её лица исчезла, — Когда я была маленькой, у дедушки было подобное радио. Мне всегда нравилось его слушать. Звук был… будто, живее, чем сейчас… — она грустно оглядела радио ещё раз, не отрываясь, — Почему оно играет? Довольно долго уже… — Привычка, — ответил мужчина, — оно почти всегда включено. Не люблю тишину, она напрягает. — Вот как, напрягает, значит… — повторила, как заворожённая, Рукия, откладывая в сторону всё ещё поющий механизм. Оттуда рекой лилась какая-то позитивная мелодия, но вот секунда — и она кончилась. Ей на смену пришла другая, но девушка нажала кнопку, переключая радиостанции. На одной, судя по записи, уже давно играла песня. Такая медленная, чувственная, хорошая игра гитары… Она была красивой, действительно красивой, но немного печальной. Глубокий мужской голос запел куплет, совсем неторопливо, не стараясь доказать своё мастерство, и был просто играющим на струнах души. Слова лились рекой, постепенно распространяясь по всей квартире и заполняя каждую щель, каждую комнату, каждый уголок души сидевшей рядом девушки. Она снова обняла колени, сцепляя руки на лодыжках в замок, наклонила голову и не отрываясь глядела на радио своими грустными глазами. Ичиго в это время сидел напротив неё в кресле. Он долго всматривался в женский профиль, обрамлённый чёрными с лиловым отливом прядями, не притрагивался к чаю. Он замер вместе с ней. «O Children…» — запели голоса, вырываясь из плена небольшой тёмной коробочки. Им как будто была нужна свобода, и они безумно хотели выбраться из того плена, в который их заточили; выбраться, чтобы не было больше границ между людьми и музыкой, чтобы достичь сердец двух людей, почти затаивших дыхание. Пронеслись лёгкие мотивы клавишных, словно музыкант по ту сторону не коснулся их, а всего только невесомо провёл подушечками пальцев. Рукия погрузилась в воспоминания: вот она маленькая, совсем ещё крошечная, бегает по лужайке, со счастливой улыбкой ловит стрекоз и бабочек, и ничто в мире, кажется, не может омрачить её светящегося искренним счастьем лица; вот она играет в догонялки со старшими братом и сестрой, как давно это было — с ума сойти можно; упала на траву, но всё равно продолжает смеяться; а вот и Рождество, где она бегает почти в таком же красном свитере, заворожённо смотрит на громадную ёлку, что стоит в углу, дотрагивается детскими пальчиками до мерцающих гирлянд и красивых игрушек и ощущает себя самой-самой счастливой на всём земном шаре. И правда, тогда она была счастлива. И всё бы сейчас отдала, чтобы почувствовать такую же эйфорию вновь. Хотя бы на несколько минут… Завертевшись в пучине памяти, Кучики и не заметила движения со стороны хозяина квартиры. Она подняла глаза, ощущая, что он подошёл к ней. Куросаки стоял прямо рядом с ней, как-то странно смотря на неё сверху вниз. Девушка почувствовала, что глаза на мокром месте. Удивление не отразилось на неё лице, там была всё та же красивая тоска.«O Children…»
Он смотрел на неё ещё пару мгновений, внезапно протянув вперёд руку. «Потанцуем?» — как бы говорил он, хотя его губы оставались недвижимы, за них работу делали янтарные, поблёскивающие в приглушённом свете бра глаза. Она, слегка вздохнув, дотронулась в ответ до его руки, и он незамедлительно сжал хрупкую ладонь, помогая Рукии подняться.«Children, Rejoice, rejoice… Hey little train! We are all jumping on The train that goes to the Kingdom We’re happy, Ma, we’re having fun And the train ain’t even left the station…»
Он убрал мешающуюся прядку, заправив её за ухо, отчего она немного дёрнулась, но не отпрянула. Он взял её ладони, ведя спиной в центр комнаты, где было просторнее. Всё это время он не отпускал ни её взгляд, ни её холодные руки.«Hey, little train! Wait for me! I once was blind but now I see Have you left a seat for me? Is that such a stretch of the imagination?»
Рукии почудилось, что музыка стала громче, но её точно никто не прибавлял. С каждой секундой звук нарастал, но девушку это нисколько не напрягало. Музыка была поистине потрясающая. Ичиго остановился. Спустя секунду, он начал неторопливо слушаться мелодию, но не делал это, как в медленном танце, даже не положил руки на тонкую талию. Он проделывал всё молча, в какой-то шуточной манере — движения были совсем незамысловаты, да и не требовалось. С каждым мгновением отчётливее улыбаясь, он аккуратно и навязчиво заставлял Рукию двигаться в такт его движениям.«Hey little train! Wait for me! I was held in chains but now I’m free I’m hanging in there, don’t you see In this process of elimination…»
Куросаки начал крутить соседку, и с каждым оборотом совсем незаметная дуга на её устах разрасталась в настоящую праздничную улыбку. Они кружились, поддаваясь музыке, что полностью завладела ими и громко звучала в их ушах, дурачились, падая в объятья друг друга, смеялись, как дети, размахивая сцепленными руками и раскручиваясь по очереди. Он ловил её, поднимал над полом, отпускал на расстояние вытянутой руки, затем вновь прижимал к себе, посильнее сжимая тонкое запястье. Она отплачивала ему той же монетой: со смехом крутила его, как принц крутит принцессу, хватала его руку, второй обхватывала его торс, а затем вела, как в танго, только абсолютно непрофессионально и совершенно смехотворно, особенно в отношении роста.«Hey little train! We are all jumping on The train that goes to the Kingdom We’re happy, Ma, we’re having fun It’s beyond my wildest expectation…»
Двое взрослых крутились, крутились и крутились, до бесконечности, крутились по-детски, так же нелепо и уморительно: она — невысокая девушка в красном свитере, и он — почти двухметровый рыжеволосый молодой мужчина. Они не замечали ничего вокруг: не замечали приблизившуюся к двенадцати стрелку, не замечали собственного глупого вида, не замечали, как за окном в доме напротив давно загорелись почти все окна и как этажом выше люди шумно празднуют. Всё их внимание было сосредоточено на невольном партнёре по танцу.«O Children… Lift up your voice…»
Он в очередной раз прокрутил её вокруг своей оси, слегка отпустил и снова потянул на себя, ловя ладонь, словно в медленном танце, с довольной улыбкой слушая её очаровательный смех, который он ни разу не слышал до сегодняшнего дня. Она в очередной раз прижалась к нему, подняла голову, встречаясь с такими тёплыми медово-шоколадными глазами и ловя искреннюю улыбку, которую она никогда не замечала до этого вечера.«We’re happy, Ma, we’re having fun And the train ain’t even left the station…»
Он вновь перехватил её руку, на этот раз сильнее прижимая, и опустил сцепленные в замок ладони, кладя голову ей на плечо, чуть наклоняясь. Она же уткнулась ему в грудь, не вырываясь из хватки и первый раз в жизни позволяя себе насладиться столь приятным и желанным моментом. Они всё ещё медленно покачивались из стороны в сторону, не спеша нарезая маленькие круги на месте. Постепенно осознавая, что музыка начала стихать, Рукия посильнее сжала крепкую мужскую ладонь, прикрывая глаза. Ичиго зарылся в коротенькие тёмные волосы, вдыхая их аромат, также закрывая глаза. Музыка затихла. Двое остановились, но не оторвались друг от друга. Молчание длилось долго. Говорить было не нужно. Всё было понятно без слов. Ичиго был как во сне, или во сне о сне. Что-то невероятно тёплое и приятное разливалось по венам там, где его касалась эта девушка. Тело вдруг как окаменело под её прикосновениями, и он был готов остаться в таком положении вечность. Боялся ли он чего-то?.. Нет, нисколько. Всё наоборот как будто бы пришло к логическому завершению, приобрело потерянный давно смысл. Старый, потрёпанный, он вернулся наконец на своё законное место, проясняя всё в голове и расставляя по своим местам. Осталось одно — чтобы последняя, важнейшая деталь, заняла свой место. Рукия была безумно благодарна Куросаки за всё, что он сделал для неё в этот вечер, за этот танец в особенности. Холодно уже не было, она вдруг поняла, насколько ей тепло. Он прогнал её печаль, и, кажется, даже грызущее изнутри чувство вечного одиночества, позорно поджав хвост, рыкнуло и убежало, отступив перед одним только цветом его солнечной шевелюры. Она знала, что всё происходит слишком быстро, слишком спонтанно, но… Чёрт с ним, с этим здравым смыслом. Он достаточно портил ей жизнь в течение целых двадцати шести лет. Он хотел отстраниться, ему явно было менее удобно, чем ей. Он был готов расцепить руки, как она тут же прижалась к нему сильнее. Холод собственной квартиры её больше не пугал, но теперь ей действительно было, что терять. — Не отпускай меня, даже если я попрошу… — произнесла она не своим голосом, сжимая тонкими длинными пальчиками мужскую руку. Кучики почувствовала, как он улыбнулся, неожиданно, но ласково оторвал голову от острого плеча и почти невесомо поцеловал её в лоб. А затем, снова улыбнувшись и крепче обняв Рукию, негромко ответил, положив голову ей на макушку: — Никогда. На диване шипело старое радио, за окном шёл снег, кругом разливали шампанское и желали друг другу весёлого Рождества. Только что завершился первый и последний день «очередного праздника без счастья». Теперь уже точно — навсегда.