Пока гремит гроза...

— Дим! Ну, Дим… — Не лезь, — холодный голос не оставлял сомнений в том, что он сердится. — Дим, я честно не специально. — У тебя и так прекрасно получается. — Дим… — Заткнись, иначе я не отвечаю за себя.       Парнишка горестно вздохнул и опустил голову, являя собой картину раскаявшегося бедного мальчика. — Не паясничай, не поверю. Да и стыдно уже в твоём возрасте корчить рожи. Саш, вот честно, пора бы тебе повзрослеть. — А я что? — А ты всё строишь из себя детсадовца, — отрезал Дима. — И ничего я не строю. Ну, какой из меня детсадовец? — И в самом деле, никакой. Ты далеко уже не ребёнок, а в твоём возрасте подобное поведение вызывает отвращение и желание дать тебе очень нелицеприятную оценку. — Это какую? — прищурил глаза Сашка. — Пидовки. — Вот ты как заговорил! — Сашка уже начал заводиться, хоть и знал, что хорошим это не кончится. — Как? Саш, ты разбил мою машину, всмятку, вдребезги, в хлам. Ты не работаешь, только учишься. И при этом просишь у меня денег на парикмахера. Видите ли, тебе срочно понадобилась стрижка. А теперь ещё и машина! — Ах, вот оно что! Значит, я не зарабатываю, отсюда все проблемы. Так? Я для тебя малолетняя пидовка, которую только и можно, что драть? Я признаю, что виноват, что занесло на дороге, что врезался в ограждение. Но вот так меня называть… Ты сам настоял, чтобы я уволился, сказал, что твоих денег хватит, что мне нужно доучиться, осталось-то всего ничего, а теперь всплывают вот такие откровения. То-то ты свою задницу оберегаешь похлеще, чем государство свой золотой запас. Оказывается, я не достоин быть допущенным до ваших сиятельных ягодиц. Ну что ж… я давно это подозревал, а теперь точно узнал, кем ты меня считаешь. — Саш, ну что ты всё всегда передёргиваешь? — Знаешь, что? А иди-ка ты… лесом! — даже сильное раздражение не позволило Сашке забыть о воспитании и маме-учительнице. — Сашка! Сашка! — ответом Димке была хлопнувшая дверь и топот ног вниз по лестнице. — Куда ты, ночь же на дворе…       Дима, а точнее Дмитрий Владимирович, как его уже давно и уважительно называли все, кроме парня, с которым он жил, да редких друзей, в сердцах швырнул в стену губку и сел на табурет. Сашка, помимо симпатичного лица и упругой попки, обладал ещё и вредным и взрывным характером, а потому ссорились они часто. Обычно это заканчивалось одинаково — сидением в углу дивана с надутым видом, потом примирение и жаркий секс. Но сегодня всё пошло не так. Когда от Сашки пришла смска: «Я машину помыял», Дима очень сильно пожелал, чтобы там была всё-таки буква «ы» — не свезло. А потом позвонили со стоянки, и по пути домой Дима заехал туда, убедиться, что сведения верны. Увидев во что превратил малолетний поганец автомобиль, Димка на миг лишился дара речи. Мысль о том, что в таком месиве выжить было настоящим чудом, почему-то не пришла ему в голову. И первыми словами, вместо приветствия были маты, причём сочетаниям слов и их содержанию, мог бы позавидовать пьяный грузчик, уронивший на ногу ящик с водкой. Слово за слово и вот результат. А ведь на улице ноябрь, да и подморозило к вечеру так, что даже просто идти опасно, не говоря уже про бег по пересеченной местности.       Дмитрий достал телефон, нажал вызов и сбросил, услышав весёленький мотив с тумбочки в прихожей. — Замечательно, телефон дома, — взгляд упал на небрежно брошенный пакет, — и документы тоже.       Он накинул куртку, вышел во двор — никого, только ветер завывает между кустов, да заметает позёмкой дорожки. С утра обещали резкое понижение температуры, и прогноз синоптиков оправдался даже на двести процентов. — Замечательно…       Идея бегать по дворам с криками: «Сашка, паршивец, ты где?», умерла на корню. Солидному мужчине, заведующему производством в цехе металлоконструкций, такое поведение было не к лицу. Но через три часа Димке было уже плевать: время неумолимо приближалось к полуночи, у заборов и кустов намело небольшие сугробы, руки мёрзли даже в перчатках, а Сашки как не было, так и нет. Мысль о том, что перебесится, замёрзнет и вернётся, уже даже не трепыхалась, умерев в конвульсиях еще чуть не час назад. Дмитрий метался по квартире, каждые пять минут выглядывая в окно, паника возрастала, воображение рисовало картины одна страшнее другой, а знакомой фигурки во дворе так и не показалось. Диван оказался плохой заменой удобной кровати и, вскинувшись от кошмара, Дима мог только отметить, что времени уже пять утра, а Сашка домой так и не вернулся.       На работу Дима уехал не выспавшийся и злой, рычал на подчинённых, довёл до слёз Зиночку из бухгалтерии, а вернувшись домой обнаружил, что Сашка днём приезжал: исчезли документы, старенький ноутбук и спортивная сумка. Дима открыл шкаф и обнаружил, что вещей тот взял самый минимум, зато свои тетради и учебники забрал подчистую.       И ни записки, ничего. Только осколки любимой Сашкиной чашки в мусорном ведре. Дима достал кусочек белого фарфора, на котором остался лепесток крупного цветка, раньше украшавшего бок чашки. — Сашка, вот паршивец, ну куда ты пошёл?       Вопрос был вовсе не праздным, идти ему действительно было некуда: место в общежитии посреди учебного года никто не даст. Друзей-приятелей Дима давно отвадил, страшно ревнуя своего парня. А больше никого тут и не было, сам Сашка приехал из глухой деревни, где даже школа была только начальная. Дима знал, что для того, чтобы закончить одиннадцатый класс, парнишка ходил в соседнее село за восемь километров. И желание выбраться оттуда было настолько сильным, что Сашка не только окончил школу с серебряной медалью, но и поступил на бесплатное обучение в политехническом институте на факультете биотехнологий. Мама со своей скудной зарплаты посылала, конечно, понемногу денег, но Сашка с первых же голодных недель, понял, что если он не хочет протянуть ноги, то нужно работать и ими, и руками, и, желательно, головой. Маленькое кафе, где можно было не только заработать, но и перекусить, а иногда и забрать с собой просроченные продукты показалось Сашке даром небес, а с его хозяйкой, смешной толстушкой, которую все звали Ниночка, он дружил до сих пор.       Именно там он и познакомился со спокойным красивым мужчиной. Сначала редкие переброски словами, словно мячиками в пинг-понге, затем чуть более обстоятельные беседы о погоде и кино, закончилось всё свиданием. Настоящим, первым для Сашки, где за ним красиво ухаживали, с прогулкой по ночному парку, с посиделками под луной, с поцелуями. Через месяц парень перебрался к любовнику, втайне гордясь тем, что он один из немногих, кому позволено называть его просто Димой.       Саше в нём нравилось всё: спокойствие и обстоятельность, вежливость и интеллигентность, страстность и заботливость. Даже требования соблюдать неукоснительный порядок не мешали ему, тем более, что мама тоже была та ещё аккуратистка. Единственное, что напрягало, это почти тотальный контроль за всем, от него требовали отчёта, где был и что делал, по какой причине задержался и с какой такой радости у группы появилось желание пойти в кино всем вместе. Дмитрий переносил привычку руководить с работы в дом, но влюблённому Сашке это ничуть не мешало. Разве что напрягало неукоснительное соблюдение распределение ролей в постели: Дима раз и навсегда запретил поползновения в сторону своей драгоценной задницы. Да, пожалуй, ещё запрет на работу, пока Сашка не закончит институт, вполне оправданный, надо сказать, уж очень серьёзное обучение.       Но в этот раз получилось как-то совсем плохо, слово за слово, и они поругались, причём машина, на которой ездил Сашка, была далеко не новой и недорогой. И ремонтировал парень её сам, своими руками, благо в своё время учитель попался хороший. Да и в аварии он был не виноват, просто к вечеру сильно подморозило, Сашка еле крался и только потому успел среагировать, когда на дорогу выскочила лохматая дворняга. Псина успела убежать, а вот машину занесло, да так хорошо, что пришлось вызывать спасателей. Они очень удивились, когда увидели практически целого водителя. А то, что он крепко приложился рёбрами, так про это никому и знать не нужно было, Сашка так и решил, пока сидел, ожидая освобождения. Машину уволокли на стоянку, а он, морщась и тихо охая, побрёл домой.       А вот там развернулась баталия: Диме позвонили из ГБДД и поинтересовались, не находится ли в угоне числящаяся за ним машина. К тому времени, когда Сашка добрался до дома, градус кипения у незадачливого автовладельца достиг максимума. А дальше уже покатилось по кочкам, по ямам.       Димка ждал до вечера. Утром только заехал на работу, предупредил, что его до обеда не будет и направился в институт, а вот там его ждал очередной сюрприз: Сашка написал заявление на академический отпуск по семейным обстоятельствам и уже уехал. Куда? Никто не знал, а в деканате Дмитрию Владимировичу в информации отказали, мол, это закрытая информация. Последняя ниточка, ведущая к Сашке оказалась оборванной, когда один из его сокурсников, ехидно глядя прямо в глаза заявил, что сволочам, готовым выгнать парня, пострадавшего в аварии на мороз, никаких сведений никто не даст. — В аварии? — тупо переспросил Дима. — А то вы не знаете! Небось, машину уже осмотрели, а то, что у Сашки ребра сломаны и синяк на всю спину, прошло мимо вас. Ну, конечно, железка гораздо важнее живого человека.       Отвечать было нечего. Дима сидел в машине, глядя на студентов, разбегающихся после занятий, и думал о том, что за целый год даже не удосужился узнать не то, что имени матери Сашки, но и откуда он приехал. Ничего, будто и не было в его жизни весёлого парня с озорной улыбкой.       Пустые дни, теперь пустые. Одинокие вечера, когда никого рядом, когда никто не сопит, пригревшись под пледом, когда никто не прихлёбывает чай, вытягивая губы по-детски — трубочкой, когда не ищешь свои носки в куче чужих. Как-то внезапно стало понятно, что Сашка умудрился стать настолько своим, настолько нужным, будто пророс под кожу, будто неотъемлемая часть тебя. У Димы появилась привычка выстаивать у окна, глядя под арку, втайне ожидая, что мелькнёт знакомая фигура, замрет, поднимет голову, безошибочно находя знакомые окна.       Незаметно наступила весна, как всегда очень удивив коммунальщиков, и теперь приходилось добираться до работы буквально вплавь. Дима привык к одиночеству, или убедил себя в этом. Но по-прежнему жарил к ужину две котлеты, покупал по две булочки или машинально брал с полки любимую Сашкой ряженку. Апрель выдался жарким и на газонах, куда не дотянулись руки дворников, расцвели жёлтые солнышки одуванчиков, а перед глазами всё чаще мелькали капустницы, нелюбимые с детства, когда в деревне у бабушки приходилось убирать с капусты продукты их размножения.       Первая гроза случилась рано, как говорили на «непокрытый лес», и застала врасплох всех, в том числе и Дмитрия. Он как раз выходил из магазина с пакетом в охапке, когда с небес громыхнуло так, что он чуть не уронил свою ношу. Из одного пакета, опасно накренившегося, посыпались апельсины и чья-то рука помогла удержать поклажу, а потом и протянула яркий оранжевый плод. — Спасибо! — Дима? — растерянный голос. И чуть испуганный. — Сашка! Господи, Сашка! Где ты был? Я чуть с ума не сошёл, Саш… — Да так… уезжал. — Я знаю. Саш… — Дим, не надо, пожалуйста. — Почему? Саш, прости меня. Я такой дурак, вот честно. — Всесильный завпроизводством не может быть дураком, — с ехидцей проговорил Сашка. — Саш… — Извини, дождь кончился, мне пора. — Саш, прости, я… — Что? — Я…       Димка помолчал, а потом медленно и внятно проговорил то, что никак не мог сказать за весь год, когда они были вместе. — Саш, я люблю тебя. Давай начнём сначала?       Через чисто вымытое небо перекинулась радуга, солнечные лучи дробились в лужах, стекали сияющими каплями с крыш, разлетались под колесами машин и ногами. Бежала мимо смешная мокрая собачонка, волочился по воде поводок, за ней с криками гнался старик, потрясая свёрнутой газетой, а на крыльце целовались двое, и сок из раздавленного пакета пачкал белую рубашку, капая под ноги.