❄
— Здравствуй, проходи, садись, — приветствует его директор Коуэлл. — Итак, Лиам, ты, конечно, не представляешь, для чего я тебя позвал. — Нет, сэр, — признаётся Лиам. Он неплохо учится и более-менее примерно себя ведёт, и если его нельзя назвать ангелом просто так — то можно, сравнив, например, с… — Зейн Малик. Я хочу о нём поговорить. …Зейном Маликом, да. Лиам хмурится. — Я не знаю его, сэр. Вернее, конечно, знаю. Но косвенно. Он… — Лиам запинается. Нельзя говорить «тот человек, с которым я бы на одном гектаре срать не сел», и он выкручивается, — немного не из моего круга общения. — Да, верно, понимаю. Думаю, его круг общения отсиживается сейчас в обезьяннике. Только по задушенному «хи-хи» директора Лиам понимает, что это была шутка, и запоздало улыбается. — Так чем я могу помочь? — М-да-м-м, — выдавливает директор Коуэлл. — Между нами: я очень уважаю тебя, Лиам. И доверяю тебе. — Спасибо, — бормочет Лиам, всё ещё не до конца понимая, к чему этот разговор. — Возможно, ты знаешь, что в связи со своей последней выходкой Малик был отстранён от школы на четыре дня. Завтра он вернётся на занятия. Мы с учителями подумали, — Лиам едва не хмыкает. Сейчас директор скажет, что они решили перевоспитать Зейна Малика и Лиам нужен как пример для подражания. А не поздно ли спохватились? — что Зейна нужно перевоспитывать. Мы решили, что дело пойдёт быстрее, если у него перед глазами будет пример для подражания. Лиам всё же хмыкает и мысленно даёт себе пять. — Так что я прошу тебя взять его на роль Кая в вашем спектакле. — Что? Лиам таращится на директора, не веря своим ушам. Малика — в театр? Тот, конечно, замечает недоумение (мягко сказано) на его лице, и добавляет: — Это же важная роль, да? Ему нужно почувствовать ответственность, понимаешь? Он должен понять, что не всё в жизни даётся просто, что необходимо иногда прикладывать усилия, чтобы чего-то добиться. — Но… — собственный голос напоминает Лиаму блеяние, ему стыдно, но он представляет злость Луи и не может ничего с собой поделать. — Видите ли, роль Кая не просто важная — она главная. И она уже занята Луи. — Именно об этом я и говорю, — терпеливо, будто разговаривает с идиотом, растолковывает директор, — ответственность, Лиам! А что касается Луи… Ты же глава драмкружка, разве нет? — Да, — осторожно кивает Лиам. — И можешь назначать кого хочешь на любую роль? — Ну-у, — нерешительно тянет Лиам. Путей отступления не то что нет — их и не было. — Вот и славно, — расцветает директор Коуэлл. — Ну, всё, ты можешь идти. Я передам Зейну, что он участвует в спектакле. Когда у вас репетиции? — Полчетвёртого каждый день, — мямлит Лиам. — До свидания. Он выходит из кабинета директора с совершенно пустой головой, и только когда Найл спрашивает: «Так что с ёлками?» — приходит в себя.❄
Луи не просто зол — он в ярости. — Я всё понимаю, Лиам, Коуэллу нельзя отказать, но чёрт! Я бы простил тебя, если ты просто подменил меня кем-нибудь! Джимом Керри! Беном Стиллером! Стивом Кэреллом! Да кем угодно! Но Зейн Малик! Твою мать! Ты хоть представляешь, насколько провальным будет этот провал?! Да, Лиам понимает. И он тоже сердит на себя — надо было всё же сказать «нет» директору, придумать что-нибудь убедительное, например, что костюм сшит на Луи и с костлявого Зейна просто упадёт, или что в одной из сцен Кай должен верещать, как увидевшая паука девчонка — потому что с этим точно не справится никто, кроме Луи. Даже девчонки. У него слишком хорошо получается: — Он будет провальнейшим из самых провальных провалов, Лиам! Внимание, внимание: в главной роли придурок, смысл жизни которого — забиться татуировками с ног до головы, а максимум возможностей — разговаривать, не вынимая сигарету изо рта! Не пропустите представление! Кроме того, Лиам не кривил душой, говоря, что Зейн не из его круга общения. Его терпеть не могут все без исключения театралы. — Только представьте, как он меня спасать будет, — закатывает глаза Перри — она играет Герду, — если не может пройти мимо, не попытавшись ущипнуть меня за задницу. — Я сижу с ним на географии, — жалуется Найл. — Если бы мне выпало выбирать суперспособность, я бы выбрал умение задерживать дыхание на сорок минут! Сколько и что нужно курить, чтобы так пахнуть? И даже Шер — она когда-то была в компании Малика, и Лиам искренне надеется, что она скажет что-нибудь хорошее, что-то, что заставит их всех хоть немного изменить мнение о Зейне в лучшую сторону — надувает пузырь из жвачки, лопает его и вздыхает: «Жесть». — Ребят, — подаёт голос Гарри. — Да с чего вы вообще взяли, что он будет играть в спектакле? И это даже смешно — после его слов снова воцаряется гробовая тишина. — Я так сказал, — неуверенно отвечает Лиам. У Гарри прямо-таки дар какой-то — находить выходы из безвыходных ситуаций. Вспыхивает слабый огонёк надежды на то, что «провальнейшего из самых провальных провалов» удастся избежать. — Ага. Слова директора Коуэлла и толпы соцработников для него не указ, а тебя он, конечно, послушает. Не думаю, что он вообще появится на репетициях. А даже если появится, вряд ли захочет что-нибудь делать. Перед спектаклем мы скажем, что Малик приболел — сомневаюсь, что он будет против, — и играть придётся его дублёру. Луи. Который, конечно, будет усердно репетировать весь оставшийся месяц. То, что происходит, когда он замолкает, в театре называется термином «немая сцена». А потом Луи ошеломлённо выдыхает: — Да ты гений, Хазза. Гарри смущённо улыбается. — Ну что ты.❄
Но он зря скромничает: ни на следующий день, ни в четверг, ни в пятницу Зейн на репетициях действительно не появляется. Зато на уроках его непривычно много — он не пропускает ни одного занятия, и Лиам повсюду слышит его грубоватый голос, отпускающий ядовитые замечания, его хриплый смех, замечает татуированные руки и чувствует ядрёный запах сигарет. Зейн Малик просто не может быть Каем. Не может. Так думает Лиам, так думает Луи, так думают остальные театралы, так думает, в конце концов, сам Зейн Малик — словом, все, кроме директора Коуэлла. Потому что в понедельник, прервав Лиама на середине «если сложишь из этих льдинок слово «вечность», милая, будешь сама себе госпожа, и я подарю тебе весь свет и пару новых коньков», он входит в зал, буквально волоча за собой Зейна. — Мистер Пейн, — окликает директор, и от неожиданности Лиам роняет тетрадку с текстом. — Я привёл вам Кая. Этот паршивец собирался оставить Герду на растерзание Снежному королю. В голове Лиама проносятся две мысли: во-первых, допустимо ли, согласно школьным правилам, называть ученика (пусть даже такого, как Зейн Малик) паршивцем, а во-вторых, разве он давал директору читать сценарий? Но задерживается только третья: чёрт. — Э-эм, да, — мямлит он, — ну, спасибо. В актовом зале становится совсем тихо. Из театралов на месте только Лиам, Перри (она сидит перед ним, сложив ноги по-турецки, и что-то черкает в сценарии, пока он учит роль), Найл и ещё один парень, Сэнди (они прислонили к сцене огромный лист фанеры, Найл рисует «стену» сверху, Сэнди — снизу, стоя в зрительном зале) — но дело не в этом. Зейн не двигается с места, Коуэлл не уходит тоже, и Лиам не уверен, что ему нужно сделать: поблагодарить директора ещё раз или позвать Зейна подняться на сцену? — Ну, я, наверное, вас отвлекаю, — предполагает наконец директор. Лиам почти вздыхает с облегчением. Почти — потому что Коуэлл идёт к креслам и садится посреди первого ряда. — Продолжайте. Зейн, поднимайся на сцену. Я хочу увидеть, как он играет, — говорит директор, обращаясь к оторопевшему Лиаму. — Не обращайте на меня внимания. — Но мы сейчас репетируем сцену, в которой нет Кая, — возражает Перри. По её насупленным бровям Лиам понимает, что ей происходящее нравится не больше, чем ему. Найл с Сэнди не отрываются от своей работы, но Лиаму ясно, что они тоже прислушиваются к разговору. — Так отрепетируйте ту, в которой он есть, — беззаботно отвечает директор. Лиам с Перри переглядываются. — Ладно, эм, хорошо, — говорит Лиам. — Начнём с первого действия. Ты можешь пока взять мой сценарий, — предлагает он Зейну. Тот поднимается на сцену медленно, как на эшафот. Руки скрещены на груди, взгляд исподлобья, нахмуренные брови — и Лиам понимает, что ему вся эта затея и сами театралы нравятся не больше, чем он им. Зейн — видно, что нехотя — берёт из его рук толстую потрёпанную тетрадку (там не только сценарий «Снежного короля», но и всё остальное, что Лиам написал за свою жизнь), и тут же раздаётся строгое: — Зейн! Не ты делаешь им одолжение, а они тебе. Поблагодари. Лиам слышит шёпот Перри: «Он серьёзно? Что за жесть!» — но Зейн закатывает глаза и выдыхает: — Спасибо. — Да, эм, — это действительно дико странно, — там, где закладка. Зейн послушно перелистывает тетрадь — у него длинные узловатые пальцы и ссаженные костяшки, а на запястье татуировка, похожая на те, которые девушки делают хной. — «К» — Кай, — на всякий случай объясняет Лиам — и тут же жалеет, потому что Зейн смотрит на него так зло, что мурашки по коже. — Уж догадался бы, я не настолько тупой. — Прости, — неуклюже извиняется Лиам и торопится отойти к другому краю сцены, где Найл и Сэнди колдуют над декорациями. — Пиздец какой-то, — шёпотом говорит ему Найл. — Это не то, чего я ожидал. — Хуже, — соглашается Лиам. Найл кивает. И они оба говорят не о Зейне, а о директоре Коуэлле. — Ах, бабушка, смотри, красота! — восклицает Перри. Бабушки (то есть Гарри) нет — предполагалось, что Лиам и Перри отрепетируют слова их совместной сцены и разойдутся по домам. Поэтому Найл помогает по памяти: — Да, да, девочка моя, какое чудо эти белые пчёлки, — в этот момент ветер должен завыть в трубе, так что он продолжает, — слышите, как громко они жужжат? — Слышим, слышим, — взразнобой (хотя должны хором) отвечают Зейн и Перри. — А эти пчёлки тоже делают мёд, — говорит Зейн, морщится и повторяет: — А эти пчёлки тоже делают мёд? И у них есть королева? — Мёд не делают и королевы нет, — говорит Найл. — Я забыл, как дальше. Ну, короче, у них есть король. Вот. И что-то там про то, что он ездит на чёрном облаке и рисует узоры на окнах. Перри хихикает, но замолкает, взглянув на директора — тот сидит, поджав губы, и явно не слишком наслаждается тем, что видит. — Видели, видели, — говорит она и закатывает глаза: — Там вообще-то написано, что мы говорим это хором. — Откуда ж я знаю, когда тебе приспичит сказать, — фыркает Зейн. — Предупреждай в следующий раз. Перри что-то возмущённо бормочет себе под нос, но продолжает: — А сюда Снежный король не может зайти? — Пусть только попробует, — говорит Зейн. — Я не дам тебя в обиду. Я посажу его на печку, и он растает. Он читает без единого намёка на выражение, и всем своим видом — позой, выражением лица — показывает, что не получает ни малейшего удовольствия от того, что делает, но директор довольно потирает руки. Лиам с Найлом снова — и не в последний раз — переглядываются: «Что за жесть». Через два часа всё заканчивается, и Лиам готов честно признаться: это была самая долгая репетиция в его жизни. Зейн и Перри попробовали сыграть не только первое действие, но и второе, повторили свои реплики, наверное, по тысяче раз — а всё потому, что когда Лиам попытался сказать: «На сегодня всё», директор метнул в него уничтожающий взгляд и хлопнул в ладоши: «Нет-нет, продолжайте». Когда Зейн под конвоем наконец выходит из актового зала, театралы некоторое время молчат. Потом Сэнди спрашивает: — Что это вообще было? — Цирк уродов какой-то, — отзывается Найл. — Нет, вы видели? Он потирал руки, когда Малик говорил. Может, он того… — Любит плохих мальчиков в том самом смысле? — подсказывает Перри. Найл делает вид, что его тошнит: — Я не это хотел сказать. И спасибо, я не собирался это представлять. Лиама передёргивает. Перри, конечно, не может быть права, но как бы Малик не раздражал Лиама, неприязнь к Коуэллу пересиливает, и ему становится жаль Зейна. Вытерпеть эту затею с перевоспитанием будет сложно.❄
Луи в восторге, когда Лиам рассказывает о произошедшем. — Чёрт, как жаль, что меня там не было! А помнишь лицо Найла, когда он проспорил и должен был съесть ту жуткую штуку из китайского ресторана? Он ненавидел нас, давился и ел. Представляю себе, как Малик давился нашим сценарием. Но ел. — Он был не так уж и плох, когда разобрался, что к чему, — возражает Лиам. Он нехотя ковыряется в своём пюре — у него нет ни аппетита, ни настроения (и это почти не связано с радостной реакцией Луи на известие о появлении Малика на репетиции). — Ты что, ещё и защищать его будешь? — прищуривается Луи. — Не понял. Может, и Кая не я играю, а он? — Ну, к твоему сведению, так и есть. В теории. — Повтори это, Пейн, и лишишься своего лучшего друга. На практике. — Ребята, не ссорьтесь, — просит Гарри. — Знаешь, что интересно, Лиам? Мы все знаем, что Малик за тип. Ему никто не указ, даже директор. Но он всё равно пришёл. — Коуэлл его притащил. Буквально. — Он не смог бы этого сделать, если бы Зейн сопротивлялся. Значит, не так уж сильно он был против. Вдруг он сам хочет перевоспитаться? Но не может избавиться от своего образа плохого парня, поэтому и выглядит так, словно делает нам одолжение. Лиаму нездорово часто хочется забраться в кудрявую голову Гарри и выяснить, как там всё устроено. Он даже не подумал об этом, хотя перебрал миллионы причин, по которым Зейн послушался Коуэлла в этот раз, хотя не слушался никогда раньше. — Не понял, — вмешивается Луи. — Так я играю Кая или нет?❄
Зейн снова не приходит на репетицию, Луи ноет, что он — Блиц из «того сериала, ну, вы поняли, про архитектора и его друзей», а Лиам говорит Гарри: «Думаю, ты ошибся», на что тот лишь качает головой. В среду театралы снова обходятся без неожиданностей, в четверг — тоже, зато в пятницу, когда Лиам заходит в актовый зал, Зейн уже там. И Гарри тоже — он подмигивает Лиаму. Лиам, конечно, помнит, что Гарри говорил о Зейне, но не сдерживает удивлённое: — Что ты здесь делаешь? Зейн хмыкает. Он сидит на краю сцены, свесив ноги, и перебирает отпечатанные страницы сценария. В зубах у него скрепка, за ухом — сигарета. — Зейн пришёл репетировать, — отвечает за него Гарри и многозначительно поднимает брови, глядя на Лиама. Он стоит на сцене за спиной Зейна, вокруг него разбросаны пустые обувные коробки и куски ваты. — Он не знал, что сегодня мы с тобой собирались только доделать сугробы. — Но теперь-то знает? На смену озорной улыбке Зейна приходит уже знакомая Лиаму враждебность — нахмуренные брови, поджатые губы. Гарри непонимающе качает головой, и у него на лице читается: «Что с тобой не так, Лиам? Дай ему шанс». — Знаю, — отвечает Зейн за Гарри. — Но твой друг сказал, что мы можем отрепетировать сцену с вороном. Это ведь определённо важнее, чем сугробы, на которые всем плевать. Лиам молчит, чувствуя, что начинает злиться. «Раз, два, три», — считает он про себя. Нет, на сугробы не всем плевать — уж точно не ему, Лиаму. А вот на Зейна — да, потому что играть Кая перед зрителями всё равно предстоит Луи. «Четыре, пять, шесть», — продолжает он, но раздражение не исчезает, а только становится сильнее. Дело в том, что об отношении Джеффа Пейна к театру («Пустая трата времени, глупости, ерунда, что за бесполезное занятие, любой может кривляться на сцене, для этого не нужна Академия драматического искусства, нужно получить нормальное образование, как тебе, например, медицина?») друзья Лиама знают, а вот о том, что он собирается прийти на спектакль, который ставит его сын — нет. Как-то не приходилось к слову, ясно? И ещё он очень боится сглазить, вот и не сказал. «Семь, восемь, девять», — но каждая цифра только раздувает злость, как кузнечные меха. Поэтому всё должно быть безукоризненно: идеальные сугробы, безупречно выученная и сыгранная роль Кая, раздражающий, но потрясающе артистичный Луи. Зейн с его татуировками, сигаретами и появлениями раз в неделю не вписывается в эту картину. «Десять», — так что пошёл он к чёрту. — Кому важнее? Тебе-то на всё наплевать. — Или нет, раз я здесь, мистер Умник. — Надо было быть здесь, когда мы репетировали сцену с вороном, ясно? — В отличие от тебя, у меня есть дела вне школы, ясно? — А, да, травка сама не покурится, граффити само не нарисуется. — Ну уж не с собакой погулять, мистер Пай-Мальчик. — Может, хватит, мистер Не-Умею-Придумывать-Прозвища-Но-Очень-Стараюсь? — А ты, значит, умеешь? — Зейн смеётся, и его смех отдаёт металлическим звоном. — Так мы будем репетировать или нет? Кому тут ещё на всё наплевать. Лиам беспомощно оглядывается на Гарри, но тот стоит, скрестив руки на груди, и выглядит очень недовольным. — Будем, — отвечает он Зейну. — А Лиам займётся сугробами, раз уж ему так хочется. Это удар под дых, и Лиам хватает ртом воздух, пока Зейн встаёт и поворачивается к Гарри. Они забывают про него мгновенно, и под «карр-карр» Гарри Лиам поднимается на сцену, берёт степлер, клей и подвигает к себе первую коробку. Они заканчивают всего через час, но Лиам уже кое-что пересмотрел: вот это самая долгая репетиция в его жизни. У него все пальцы в засохшем клее и кусочках ваты, а ещё он дважды прицепил свою футболку степлером к коробкам — но зато готово два больших сугроба и почти три маленьких. Зейн уходит сразу, как только Гарри говорит: «Ну, думаю, хватит», а сам Стайлс собирается просто невероятно медленно — и Лиам понимает: он ждёт. Ждёт, что Лиам его позовёт, как обычно, идти домой вместе. Не дождётся. Гарри, конечно, фиалочка и всё такое, но простить такое предательство нельзя даже ему.❄
В понедельник радио снова разражается монотонным: «Лиам Пейн, вас ждут в кабинете администрации, Лиам Пейн, повторяю, вас ждут в кабинете администрации», и Лиам тяжело вздыхает. Гарри (они на геометрии) сочувственно поглядывает на него, но молчит — они по-прежнему не разговаривают. Коуэлл расспрашивает об успехах Зейна, и Лиам что-то вдохновенно врёт (хотя его так и подмывает сказать, что Зейн бездельничает и ведёт себя просто ужасно — чтобы директор посидел ещё одну репетицию в зале). Он решает не возвращаться на геометрию — это всё равно последний урок — и идёт в зал. И — почему же ему так не везёт — находит там Малика. Зейн лежит на сцене и вертит в пальцах зажигалку. Изо рта у него торчит незажжённая сигарета. — Почему ты не на уроке? — строго спрашивает Лиам. Зейн вздрагивает и роняет зажигалку. Он приподнимается на локте, глядя на Лиама, и тот даже теряется: ещё никогда Зейн не смотрел на него так… спокойно. Равнодушно — в коридорах, надменно — там же, раздражённо — на уроках, когда Лиам отвечал у доски, зло — когда Лиам попытался объяснить, что «К — Кай», насмешливо — когда называл его «мистер Пай-Мальчик», но спокойно — никогда. — А ты? — и голос Зейна тоже звучит непривычно — без издёвки, без вызова, без намерения обидеть. Немножко устало. Наверное, это и сбивает Лиама с толку, потому что он отвечает, пожав плечами: — Меня вызывал директор. Я подумал, что возвращаться на урок уже ни к чему. Он быстро приходит в себя — это же Зейн Малик. Он готов к тому, что Зейн скажет что-нибудь вроде: «И куда только смотрит твоя мама, мистер Пай-Мальчик», и уже придумал достойный ответ, но Зейн говорит: — Он спрашивал про меня? — Да, — это, кажется, очевидно, так что нет смысла врать. — И что ты сказал? — Неправду, — опять признаётся Лиам. Зейн удивлённо поднимает брови, но раздаётся звонок, и коридор мгновенно наполняется звуками. Луи влетает в зал так быстро, словно караулил под дверью, и останавливается, заметив Малика на сцене. — Ага, — мгновенно мрачнеет он, — значит ли это, что я сегодня не нужен? — Надо доделать сугробы, — «успокаивает» его Лиам. — Сегодня нам нужен каждый. Минут через десять в зале уже полно народу: Перри, Найл, Гарри, Сэнди, Шэр, пара парней, которые занимаются светом и звуком, и девчонки, которые шьют костюмы и иногда играют в массовке. Они принесли вещи на примерку, и как минимум полчаса уходит на то, чтобы театралы насладились обновками. Гарри надевает одновременно крылья от костюма ворона и бабушкин парик, Шэр и Найл кривляются на камеру, надев короны (они играют принца и принцессу), Сэнди-разбойник размахивает мечом, а Луи хихикает, глядя на Лиама, который безуспешно пытается не краснеть, влезая в голубые с блёстками лосины. Луи — единственный, кто не принимает участия в примерке, но он всё равно захвачен всеобщим воодушевлением. Пытаясь сбежать от него, Лиам налетает на Зейна. И… вау. Ладно, дело в том, что каким бы подонком Зейн ни был, он просто незаконно красив. На нём широкие закатанные до колен синие джинсы с заплатками и простая белая футболка, открывающая, кажется, все татуировки. За ухом сигарета, а на губах — широкая насмешливая улыбка. И вот ещё в чём дело: насколько бы красив Зейн ни был, он — не Кай. — Отличные штанишки, — хмыкает Малик. — Спасибо, — бормочет Лиам. Репетируют третье действие — Кай отправляется на поиски Герды, встречается с принцем и принцессой и разбойником — так что Лиам может просто понаблюдать со стороны. Он вообще почти весь спектакль может смотреть, как зритель (от него требуется только похитить Герду в конце второго действия и проиграть Каю в начале четвёртого), и это удобно — видно все недочёты. Например, Зейна — потому что он один сплошной недочёт. Зейн, конечно, перестал выглядеть так, словно одним своим присутствием делает окружающим большое одолжение, и даже вроде как не совсем безнадёжен — но когда он в который раз без каких-либо эмоций повторяет: «Я ищу свою Герду, пожалуйста, помоги мне отыскать её», Лиам не выдерживает: — Тебе никогда в жизни никто не поможет, если ты будешь так просить! Все куда-то разошлись, занялись своими делами, на сцене только Зейн и Сэнди (которому, кажется, давно хотелось сказать то же самое), и они оба резко поворачиваются к Лиаму. На лице Сэнди — облегчение, на лице Зейна — раздражение. — Я должен на колени встать? — Ты должен сделать вид, что просишь помочь найти самого дорогого тебе человека, а не передать соль! — Лиам закатывает глаза. — Понятно, — Зейн фыркает. — Кто не умеет, тот учит других, да? Он это сейчас серьёзно?.. — И с чего же ты взял, что я не умею? — Лиам сжимает кулаки. Это должно быть смешно — откуда Зейну вообще знать, что означает «хорошая игра», — но почему-то задевает. — Дай-ка подумать… Может, потому что я всего один раз видел тебя на сцене, а всё остальное время ты сидел в зале или клеил декорации? — А, ну да, ты же так часто появляешься на репетициях! Лиам начинает заводиться. Его злит то, что Зейн ведёт себя так же, как в школьных коридорах — как будто он главный, как будто ему всё можно. Его злит то, что Сэнди позволяет ему так себя вести, молча наблюдая за перепалкой и ничего не предпринимая, когда Зейн спрыгивает со сцены и направляется к Лиаму. — Ну уж извини, что не хочу каждый день по три часа вслух читать дерьмовую сказочку про Снежную королеву, которую кое-чей воспалённый мозг превратил в ещё большее дерьмо про Снежного короля. Лиам — не Сэнди. Он не собирается это терпеть. — Тебя никто не держит, — почти рычит он. — А, забыл, — Зейн ухмыляется, — ты же считаешь это оригинальным. Лиам толкает его в грудь. Время кое-что прояснить: то, что Лиам получает удовольствие от игры на сцене и не сопротивляется, когда его просят надеть лосины, не значит, что он слабак. Он не супергерой, чтобы мстить за всех обиженных Зейном Маликом, но когда дело касается того, что он любит — он не собирается молча выслушивать оскорбления. Зейн явно не ожидал нападения — он отступает на несколько шагов, сигарета выпадает из-за уха. Но секунду спустя удивление на его лице сменяется злостью, и он пихает Лиама в ответ. Зейн не тянет на богатыря, он среднего роста и довольно костлявый, но от силы толчка Лиаму приходится попятиться, чтобы удержаться на ногах. Восстановив равновесие, он бьёт Зейна в челюсть. Пальцы обжигает болью, кто-то из девчонок вскрикивает, но у Лиама нет времени вспомнить, что они с Маликом не одни — кулак Зейна приходится ему точно в подбородок, и голова запрокидывается так сильно, что он, кажется, видит стену за своей спиной. Лиам не знает, куда он бьёт — знает только, что удары находят свою цель, и надеется, что Малику так же больно, как ему. К счастью, их разнимают раньше, чем они успевают серьёзно покалечить друг друга. — Вы ненормальные! — кричит Перри прямо над ухом Лиама. Лиам несколько раз дёргается, пытаясь вырваться из рук Луи, но он — вот придурок — кусает его за ухо. Гарри крепко держит Зейна — тот тяжело дышит, у него растрёпанные волосы и распухающая на глазах нижняя губа. Лиам шмыгает носом и вытирает плечом щёку — на футболке остаётся кровавый след. — Вот аптечка! — восклицает Найл. Лиам пытается отмахнуться, но его сажают в кресло, кладут на переносицу чей-то намоченный носовой платок и засовывают вату в ноздри. Он видит, что Шер идёт к Зейну, но тот только качает головой, трогает губу тыльной стороной ладони, забрасывает рюкзак на плечо и выходит из зала. Никто даже не оборачивается, когда за ним захлопывается дверь, и Лиаму снова становится его немного жаль, но он гонит это чувство прочь — подонки не заслуживают сочувствия. — Он же просто провоцировал тебя, — ругается Луи. — Зачем ты полез? Лиам хмуро смотрит в потолок. Можно было обойтись и без нотаций. — Это было совсем не в твоём духе, Лиам, — Перри качает головой. — Очень глупо. — Надо было просто заткнуть этому засранцу рот, — советует Найл. — Он забыл, кто здесь у руля, а кто… — Я пойду домой, — перебивает его Лиам. Кровотечение, кажется, остановилось, голова почти не кружится — и он решает, что готов сбегать от этих нравоучений. — Спасибо за вашу заботу, ребят. Мне надо подумать. Он идёт по тёмному коридору — драмкружок остаётся в школе последним, за окнами черно, горят только несколько ламп в холле. Он одевается и выходит на улицу. Сначала он слышит запах сигарет, затем — своё имя. Он оборачивается. Зейн сидит на спине одного из каменных львов, лежащих на крыльце. У него в зубах сигарета, в руках — шапка, парка расстёгнута. Лиама ветер пробирает до костей, хотя на нём дутая куртка и шерстяной шарф, но Зейн не выглядит так, будто ему холодно. — Я не должен был говорить, что ваша сценка — дерьмо. Вау. Извинения — это не то, чего Лиам ожидал. Он молчит, и Зейн расценивает это как приглашение продолжать. — Я не имею в виду, что она крутая, в смысле, все сказки — бред, так что вы неплохо постарались. — Я почти подумал, что ты просишь прощения, — хмыкает Лиам. Зейн поднимает на него взгляд — и если это будет продожаться, его спокойствие перестанет быть Лиаму непривычным. — Так и есть, — говорит он. — Принято. Зейн кивает и отворачивается, снова затягиваясь, но Лиам не уходит. Теперь он чувствует себя виноватым — ведь, если подумать, то это он всё начал. — Ты тоже извини, — получается как-то неуклюже, Зейн поворачивается, и на его лице — изумление. — За то, что сказал, что ты плохо играешь. — Это же правда, — Зейн безразлично пожимает плечами — но Лиаму мерещится улыбка, мелькнувшая на его губах. — Да, — легко соглашается Лиам. — Но виноват-то в этом я. Никого не выпускают на сцену просто так, ничего не объяснив и не показав. — Так, выходит, ты тоже что-то умеешь? Лиам смеётся, и на этот раз улыбка на губах Зейна ему точно не мерещится. — Это трудно понять по моим поступкам, но я вообще-то очень тебе благодарен, — вдруг говорит Зейн. — Не думаю, что директор рассказал тебе… Это мой последний шанс остаться в школе. — В смысле? — В смысле, если я облажаюсь на вашем концерте, меня исключат, — Зейн пожимает плечами. — Так что я стараюсь, Лиам, честное слово. Но параллельно с этим мне назначены общественные работы и дополнительные занятия, поэтому я не могу появляться на репетициях каждый день. Ох. Так вот в чём дело. Гарри снова оказался прав. — А Гарри знает? Зейн выглядит удивлённым: — Почему ты спрашиваешь? — Лиам неопределённо поводит плечами. — Нет, я ему не говорил. Он нормальный, вызывает доверие и всё такое, но… Не знаю. Нет. Только ты в курсе. Теперь. — Э-э… Спасибо? — За такое не благодарят, идиот, — хмыкает Зейн. Уши Лиама краснеют, и он надеется, что фонарь не освещает таких подробностей. У него в кармане начинает жужжать мобильный. Это мама. — Лиам, милый, я ездила по делам и подумала, что смогу забрать тебя из школы. Ты скоро закончишь? — Да, я уже всё, — отвечает Лиам. — Тогда жду тебя на парковке. Поторопись, у меня пицца стынет. Лиам прячет мобильный в карман. Зейн тушит сигарету о львиную голову. — Мне тоже пора. Пока, Лиам. — Пока, — кивает Лиам. Спустившись с крыльца, они расходятся в разные стороны, но Лиам оглядывается, когда заворачивает за угол — и видит, как Зейн Малик, самый отъявленный хулиган, гроза школы, ловит ртом снежинки.❄
Лиам не учёл одного — пока они с Зейном мило болтали по душам, театралы разрабатывали план мести. К счастью, на следующий день за обедом друзья посвящают его в подробности: — Мы решили сами пойти к директору и сказать, что Малик безнадёжен. Мы не дадим тебя в обиду этой парочке, Лиам. Мы не позволим им всё испортить. — Нет, — охает Лиам. — Не надо! Луи и Найл — слава богу, они обедают только втроём — смотрят на него, как на привидение. — Ты серьёзно? — переспрашивает Луи. — После того, что он сделал, ты всё ещё его защищаешь? Лиам, перестань, это уже не доброта, это тупость. — Нет, я просто… Дело в том, что… Лиам колеблется. Имеет ли он право пересказывать то, что сказал ему вчера Зейн? Луи обычно невозможно заткнуть, но он умеет держать язык за зубами — а вот Найл просто ужасен в хранении секретов. Тем не менее, Лиам решает рискнуть. — Я встретил его вчера, когда уходил из школы. Он извинился за то, что наговорил, — Найл недоверчиво приподнимает брови, и Лиам кивает. — И ещё он сказал, что от нашего спектакля зависит, останется он в школе или нет. — В смысле, — тянет Луи, — он вылетит, если провалится? — Именно так. Некоторое время все молчат. — А ты сказал ему, что перед зрителями Кая будет играть Луи? — спрашивает Найл. Лиам закусывает губу: — Нет. Он чувствует себя таким ублюдком, что становится тошно.❄
Его не покидает плохое предчувствие, когда он идёт в зал, и что-то словно заставляет его переставлять ноги с минимальной скоростью. Так что нет ничего удивительного в том, что он приходит последним. И он совершенно точно пропустил что-то очень важное — наверняка головомойку, которую устроили Малику непосвящённые в детали театралы. Лиам подходит ближе. Зейн сидит в одном из кресел на первом ряду, руки скрещены, взгляд исподлобья — ему явно не говорят ничего приятного. Вокруг него толпятся все свидетели вчерашней потасовки, Луи с Найлом стоят чуть дальше, чем остальные. Первое, что слышит Лиам — Перри. — Тебе не кажется, что ты не в том положении, чтобы диктовать условия? — фыркает она и добавляет чуть тише — недостаточно тихо, чтобы кто-то не расслышал. — Придурок. Лиам кладёт руку на плечо Луи и шёпотом спрашивает: — Что случилось? Ребята гудят, обсуждая что-то между собой, но создаётся впечатление, словно Зейн расслышал его тихий голос в этом шуме — он бросает короткий взгляд в сторону Лиама и Луи и как будто бы расслабляется, перестаёт хмуриться. — Они объясняют ему, что он очень плохо себя ведёт. Некрасивыми словами. А он предлагает жить дружно. Ну, я так понял, — объясняет Луи. — Хотя, честно говоря, кажется, только я так понял. Видимо, так и есть — настрой у театралов вовсе не доброжелательный. — Интересно, почему это, — ухмыляется Зейн. Что-то в нём изменилось — или Лиам поменял свой взгляд на него. Потому что теперь он замечает, что ухмылка Зейна ему не идёт, кажется лишней, совершенно фальшивой; ему кажется, что Зейн атакует лишь потому, что не умеет по-другому защищаться. — Да потому что ты нам не нужен, — говорит Найл, и Лиам вздрагивает, улавливая в его голосе сердитые нотки — это плохой знак. Нет, Найл, пожалуйста, не говори того, что собираешься сказать! — Зато мы нужны тебе. Мы знаем, что это важно для тебя. Не веди себя, как полный урод. Мы знаем, что это твой последний шанс удержаться в школе, — Найл скрещивает руки на груди. Нет, нет, нет! Лиам до крови прикусывает щёку. Чёрт! Не надо было говорить Найлу. Теперь об этом знают все, и… Лиаму очень неловко перед Зейном. «С другой стороны, — он пытается успокоить себя, но даже его внутренний голос дрожит от стыда, — он действительно ведёт себя, как полный урод». А мгновение спустя он встречается глазами с Зейном… и сам чувствует себя полным уродом. Зейн смотрит на него со смесью разочарования, непонимания и обиды — но отводит взгляд через долю секунды, и, когда он обращается к Перри и Найлу, в его голосе только злорадство и очень, очень много яда. — Это, конечно, да. Но я переживу, на этой дыре школы не заканчиваются. А вашу компашку прикроют. О, — хмыкает он, когда Перри собирается что-то возразить, — так вы в курсе только одной стороны вопроса? Прелесть. Ну, в двух словах, если окажется, что вы можете только разыгрывать дебильные сказочки и шить платьица, директор откажется от содержания вашего ссаного драмкружка. Так что кто ещё чей спасательный круг. Упс. Несколько секунд молчания — и Луи восклицает: — Нет, ну это ни в какие ворота! Вслед за ним начинают что-то выкрикивать другие, и вскоре поднимается такой шум, что Лиам не слышит сам себя, когда просит Луи успокоиться. Тот орёт ему в ухо: — Ты спятил! Это война! Я не собираюсь отступать! Лиам раздражённо отворачивается. Чёрт подери, директор Коуэлл, хитрый ублюдок, всё продумал. И Зейн — та ещё сволочь. У него был шанс всё исправить, но он ничего не сказал — а Лиам ведь поверил ему… Чёрт! Он направляется к Зейну, который уже стоит, скрестив руки на груди и ухмыляется, глядя на кричащих и спорящих театралов. Словно его ничего не касается. Хотя, если подумать, его действительно ничего не касается. — Ну ты и мудак, — выплёвывает Лиам ему в лицо. Он сомневается, что Зейн расслышал, потому что слишком шумно и тот продолжает всё так же ухмыляться — но через несколько секунд Малик наклоняется к его уху и громко говорит: — Как мне и советовал старик Коуэлл, когда тащил сюда — беру пример с тебя. Всё, что может делать Лиам, когда Зейн вешает на плечо рюкзак и медленно идёт к выходу, — это растерянно смотреть ему вслед.❄
Лиам уходит из зала следующим. Его попытки успокоить друзей с треском проваливаются, Луи набрасывается на него с упрёками — приходится капитулировать. Гарри догоняет его на полпути домой — запыхавшийся и раскрасневшийся. Гарри живёт слегка в другой стороне, и Лиам удивлённо поднимает брови. — Секунду, — охает Гарри. Он опирается ладонями о колени и пытается отдышаться. За эту секунду Лиам успевает вспомнить, что не разговаривает с ним, скрещивает руки на груди и делает недовольное лицо. — Не начинай, — предупреждает Гарри, выпрямляясь. — Я хотел извиниться. Я ошибся, ладно? Я ведь никогда не ошибаюсь, просто… Я думал, что Зейну просто никто никогда не давал шанса, думал, что мог бы быть тем, кто поможет ему. Я ошибся, ему не нужна была помощь. Я поддержал его, когда должен был поддержать тебя. Извини за это. Лиам теряется. Как Гарри и сказал, он никогда не ошибался: теория о том, что все люди хорошие, всегда уберегала его от неверных решений. Лиам не может винить Гарри в том, что Зейн оказался исключением — он не может винить Гарри в том, что эта теория не сработала в тот единственный раз, когда он сам решил ею воспользоваться. В конце концов, Зейн Малик не только Гарри обвёл вокруг пальца. — Конечно. Они обнимаются, и Гарри шепчет: — Теперь можешь быть уверен: я на твоей стороне. — Отлично, — отвечает Лиам. Хорошо, что Гарри не видит его лица — он бы точно спросил, в чём дело. А дело в том, что на стороне Лиама все — кроме самого Лиама. Ведь он знает, кто всё начал. Кто согласился дать Малику роль. Кто не предупредил его о том, что играть Кая точно будет Луи. Кто растрепал секрет, доверенный лишь ему. Кто с самого начала делал — и забывал думать, не заботясь о последствиях и окружающих людях. И он не может поддерживать этого кого-то — даже если это значит поддерживать Зейна.❄
В среду Лиам заглядывает в зал просто на всякий случай, не ожидая кого-то там найти — и, к своему огромному изумлению, находит всех. — А что с бунтом? — удивлённо спрашивает он у Луи. Лицо Луи из серьёзно-сосредоточенного превращается в хитро-подлое, и он посвящает Лиама в подробности своего коварного плана: после идеально сыгранного представления театралы собираются объявить, что это была их последняя постановка, потому что директор Саймон Коуэлл закрывает драмкружок, и вызвать бунт среди родителей — что, конечно, должно подействовать на администрацию лучше, чем недовольство кучки старшеклассников. Лиам только рукой машет на это — он сомневается в успехе, но терять уже нечего. Так что остающиеся до спектакля несколько дней театралы днюют и ночуют в актовом зале, репетируют, репетируют и снова репетируют. Лиам старается избегать Зейна, так что ему это только на руку. Честно говоря, стараться ему не особенно приходится — на репетициях Зейн, конечно, не появляется, а во время занятий складывается впечатление, что он тоже пытается не попадаться Лиаму на глаза. В общем, Лиам даже как-то привыкает жить с грузом вины, постоянно повторяя про себя реплики Снежного короля. Это его почти не беспокоит.❄
Пожалуй, это его даже совсем не беспокоит — особенно в день спектакля. Есть и другие вещи, о которых стоит поволноваться. Например, одно из вороньих крыльев Гарри, на которое кто-то поставил стремянку и погнул проволочный каркас, или Луи, который до сих пор не явился и не считает нужным отвечать на звонки, хотя до начала представления остаётся каких-то пятнадцать минут. — Как только он придёт, я убью его! — Лиам хватается за голову. — Там уже полно народа! Он всего лишь хватается за голову, потому что его отец ещё не пришёл — если бы он был в зале, Лиам рвал бы на себе волосы и проклинал не только Луи, но и весь мир. — В таком случае, ему осталось жить максимум четверть часа, — обещает Гарри. — Он обязательно придёт. Это же Луи. Он никогда тебя не подведёт. Лиам немного успокаивается. Верно, Луи может быть каким угодно: непредсказуемым, капризным, взбалмошным — но на него можно положиться. Он совсем скоро придёт.. — Луи ещё нет? — спрашивает Перри, заглядывая в подсобку. — Осталось десять минут. Гарри шикает на неё, но уже поздно — глаза Лиама снова становятся сумасшедшими. — Уйди, — просит Гарри. Следом за Перри появляется Найл. — Луи… — Пришёл? — с надеждой смотрит на него Лиам. Найл качает головой и открывает рот, но: — Уйди, — предупреждающе говорит Гарри. Найл его не слушается. — Луи сломал ногу. Поскользнулся у себя на крыльце, упал и не смог встать. Его мама звонила, они едут в больницу. — Что? — мигом охрипшим голосом переспрашивает Лиам. До него не сразу доходит. — Он не придёт? Найл качает головой. — Что будем делать? Лиам беспомощно смотрит на Гарри. Как так вышло, что у них было два Кая, а теперь не стало ни одного? Или… — Пять минут! — кричит Перри. Лиам почти начинает паниковать — но берёт себя в руки. В конце концов, он здесь главный. Он за всё отвечает. — У кого-нибудь есть номер Зейна? — спрашивает он. — Надо позвонить ему, надо попросить… — Не надо, — говорит Зейн. Найл удивлённо оборачивается — он стоит в коридоре, подпирая спиной стену, руки скрещены на груди — в белой футболке, старой спортивной куртке и джинсах с заплатками. Кай-не-Кай. — Я здесь. Я ведь не знал, что у вас была замена, — ядовито замечает он. — Я не хотел вас подвести. Хотя вроде как я тут плохой парень. — Ты сыграешь Кая? — изумлённо спрашивает Гарри. — Ты же не знаешь текста. — Кое-что знаю, — Зейн пожимает плечами. Лиам налетает на него как коршун — Найл едва успевает отскочить, чтобы не попасть ему под руку. Схватив Зейна за грудки, он прижимает его к стене — Малик на секунду даже кажется испуганным. — Кое-что, — шипит Лиам. — Я поступил с тобой не лучшим образом, я знаю это и мне жаль, понял? Но тебе уже должно быть всё равно, ты проебал все свои шансы, раскуривая косяки за стадионом и делая вид, будто тебе на всё насрать, — он сжимает зубы. — Не я испортил тебе жизнь, а ты сам. Но почему-то ты считаешь нужным мстить мне. Какого чёрта! Эта пьеса должна была быть идеальной, потому что в зале сидит мой отец, который ненавидит театр даже сильнее, чем ты — но если на твоё мнение мне плевать, то от его одобрения зависит всё, понял? А ты знаешь «кое-что». Да пошёл ты! Гарри кладёт руку ему на плечо, но Лиам раздражённо сбрасывает её и отступает. У Зейна нечитаемое выражение лица. Гарри поворачивается к нему — он уже в старушечьем парике и растянутом кардигане — и указывает на Перри, которая высунулась из-за кулис и отчаянно жестикулирует. Раздаются аплодисменты, и Гарри тащит Зейна на сцену. — Ты не говорил, что твой отец будет здесь, чувак, — негромко говорит Найл. — Надо принести ёлки, — отмахивается Лиам.❄
Зейн грубый, упрямый, наглый, злой, нечестный, неорганизованный... — Он ничего, — шепчет Найл. — Мы отыграли уже три четверти спектакля, и до сих пор всё идёт нормально, тьфу-тьфу. Как такое возможно, Лиам? Лиам не знает, но он уверен — они провалятся. Оставшаяся четверть «Снежного короля» будет абсолютным, совершенным, кошмарным провалом. Ведь Зейн грубый, упрямый, наглый, злой, нечестный, неорганизованный... — Ты храбрый мальчишка! — восклицает разбойник, обращаясь к Каю. — Я не думал, что ты сможешь на такое решиться! — Герда — мой лучший друг, я отдам жизнь за неё, — отвечает Кай. (Не слишком искренне, но это замечает, кажется, только Лиам.) — Тогда я помогу тебе добраться до замка Снежного короля, — разбойник взмахивает деревянным мечом. — Идём! Когда они направляются за кулисы, свет меркнет. У театралов есть тридцать секунд, чтобы убрать со сцены ёлки и внести туда здоровенный кусок фанеры, на котором изображён Тронный зал Букингемского дворца, только в синих тонах. Перри в белом платьице торопливо садится посреди сцены и раскладывает перед собой голубые камушки, Лиам встаёт возле нарисованного трона. Загораются голубые прожектора, и он знает — это выглядит чертовски красиво. От осознания того, как некрасиво всё кончится, у него дрожат коленки. Сэнди-разбойник говорит за кулисами, но так, что его хорошо слышно в зале: — Дальше я не пойду. За теми деревьями уже видны ворота его замка. — Спасибо тебе за помощь, разбойник! — так же громко отвечает Зейн. — Если ты передумал, мы ещё можем вернуться вдвоём, — говорит Сэнди. — Все знают, что со Снежным королём лучше не связываться. Краем глаза Лиам видит, что кто-то суёт Зейну в руки раскрытый сценарий, и у него на секунду останавливается сердце — вот он, момент, дальше которого Зейн не знает текста. — Нет, — отвечает Зейн, — я пойду. Прощай, разбойник! — кричит он, уже появляясь на сцене. — Жарко что-то стало, милая, правда? — спрашивает Лиам. Перри согласно качает головой. — Чьё-то горячее живое сердечко бьётся так близко, совсем близко... Покажись, незваный гость! В следующее мгновение он встречается взглядом с Зейном — у того странное выражение лица, решительное и... Лиам не знает, что это за «и». — Герда, погляди-ка, кто к нам пожаловал, — усмехается он. — Твой милый друг Кай. Повернувшись к Зейну, Перри улыбается. Сейчас реплика Зейна, но он молчит. Лиам и Перри одновременно открывают рты, чтобы как-то выйти из ситуации, но Перри успевает первая: — Здравствуй, Кай. Зачем ты пришёл? — Я пришёл... — Зейну нужна секунда, чтобы собраться с мыслями. — Я пришёл, чтобы отвести тебя домой, Герда. Ты должна вернуться со мной. — Я не могу, — печально отвечает Перри. — Снежный король пообещал мне новые коньки, если я сложу из льдинок слово «вечность», но у меня что-то не выходит. Ты не поможешь мне? Зейн бросает взгляд на Лиама, и тот быстро отрицательно качает головой. — Нет. Пойдём домой, Герда. Бабушка очень скучает по тебе. — Я не могу, — беспомощно повторяет Перри. — Новые коньки... У Снежного короля такой прекрасный сад... Зейн беспомощно смотрит на Лиама. Лиам кивает на Перри и одними губами произносит: «Возьми за руку». Зейн опускается перед Перри на колени и берёт её ладонь в свои. Есть в этом жесте что-то такое... На секундочку (честное слово, лишь на секундочку) Лиаму хочется оказаться на месте Перри. — У тебя такие тёплые руки, — говорит Герда. — Я уже и не помню, когда у меня были такие. — Так пойдём со мной, и ты... — Прочь от неё! — грозно восклицает Лиам, сделав шаг вперёд. Ему ещё не до конца верится, что их почти пронесло — Каю осталось победить Снежного короля деревянным мечом, подаренным разбойником, и отправиться с Гердой домой. — Убери руки, гадкий мальчишка! Не вставая с колен, Кай кладёт руку на рукоятку меча — но на этом всё. — Пойдём с нами, — предлагает он Снежному королю. — Чё? — оторопело спрашивает Лиам. Краем глаза он замечает испуганные глаза Гарри, стоящего за кулисами, и удивление на лице Перри. Зейн выглядит так, словно знает, что делает — но Лиам-то не имеет ни малейшего понятия. — Мы угостим тебя бабушкиными пирожками и напоим сладким чаем. Я не хочу с тобой драться. Пойдём с нами, — повторяет Зейн. Чего он, чёрт подери, добивается? — Да как тебе взбрело в голову говорить мне такое, — хохочет Лиам — получается очень нервно. — Я могу уничтожить тебя одним взмахом руки! Я Снежный король! — Нет, — говорит Зейн. — Ты просто хочешь им казаться. Это ещё что? Лиам видит театралов, столпившихся прямо у выхода на сцену, на лицах — недоумение. Перри крутит головой, глядя то на Лиама, то на Зейна. Лиам не представляет, что ему делать. — Что ты несёшь, глупый мальчишка! Я построил этот замок в одно мгновение, просто щёлкнув пальцами! И я — не Снежный король? Зейн качает головой. — Ты построил этот замок. Ты погрузил в вечную мерзлоту земли на много миль вокруг. Ты обрёк на смерть жителей соседних деревень, погубив холодом их урожай. И ты сделал это лишь для того, чтобы прослыть злодеем. Ты заморозил даже своё сердце, чтобы никто не смог к нему пробиться, потому что однажды ты узнал — злого человека ранить сложнее, чем доброго. Это не реплика Кая — это признание Зейна. Лиама бросает в жар. Кто ещё это понимает? Зрители сидят, затаив дыхание — в зале больше двухсот человек, включая выступающих, и при этом слышно, как на стене тикают часы. У Лиама нет слов. Ему приходится собрать в кулак всё своё мастерство, чтобы голос не дрожал: — Откуда тебе знать? — Я могу только угадывать. Я думаю, что я прав. Я думаю, что однажды тебе даже захотелось быть добрым для кого-то, кто этого действительно заслуживал. Но тебя предали — по случайности, по незнанию или по неосторожности — и твоё сердце, почти оттаявшее, покрылось новыми слоями льда. Грудь Лиама сжимают железные тиски, не давая вздохнуть. — И для кого же я, по-твоему, захотел стать добрым? — Для того, кто показал тебе, что быть добрым — не значит быть глупым или слабым. Для кого-то смелого, честного, справедливого, влюблённого в своё дело и преданного ему, — Зейн улыбается — нежно и искренне, и горло Лиама сдавливают слёзы. — Для кого-то вроде меня. — Вроде тебя? — Да, — соглашается Кай. — Ты всё ещё не убил меня, великий и ужасный повелитель снега и льда. Я надеюсь, что угадаю снова: твоё сердце оттаивает? Эти слова слегка отрезвляют, и Лиам вспоминает, что они на сцене, и для всех остальных это не откровение Зейна Малика, а диалог Кая и Снежного короля. Лиам знает, что он плачет, но не пытается этого спрятать. Он списывает эти слёзы на волнение перед спектаклем: из-за роли Кая, из-за Зейна, из-за Луи, из-за дурацких костюмов и декораций, из-за отца, из-за ответственности — и вытирает щёки обеими руками. — Да, — говорит он. — Я тоже надеюсь, что ты угадал. Улыбкой Зейна можно, наверное, осветить всю Великобританию. Он поднимается на ноги, помогает Перри встать и подаёт Лиаму руку. — Пойдём с нами, — снова предлагает он. Лиам кладёт свою ладонь на протянутую, смуглую, узкую и чуть дрожащую, и крепко сжимает. Аплодисменты долго не стихают, театралы трижды выходят на поклон. Каждый раз Лиам ищет глазами отца — но не находит. Обида и досада душат, и Лиам едва сдерживает слёзы — наверное, эта излишняя эмоциональность действительно от избытка волнения. В холл они выходят прямо в костюмах. Лиам успевает только жать протянутые ему руки и рассеянно принимать поздравления от тех, кто знает, что он — режиссёр-постановщик спектакля, но он всё равно замечает Зейна, на котором висят три черноволосые девчонки, похожие друг на друга как капли воды. Рядом стоит, судя по всему, отец Зейна — невысокий полноватый мужчина с седыми висками и усталым лицом. А потом Лиама осторожно трогают за плечо, и он поворачивается, умирая от волнения, заранее зная, кого увидит — только его отец умеет вложить в обычное прикосновение столько холодной вежливости. Так и есть — Джефф Пейн стоит у него за спиной, гладко выбритый, в строгом костюме, с кожаным портфелем и нечитаемым лицом. — Здравствуй, Лиам, — говорит он. — Привет, пап, — кивает Лиам. Отец жестом предлагает ему отойти в сторону. — Ты выглядишь глупо в этом костюме, — безапеляционно заявляет он, когда они заходят в пустующий кабинет географии. — Декорации были не до конца проработаны — почему у главных героев были балконы? Они были из бедной семьи и жили в холодном климате. Без пары героев можно было обойтись, они только сбивали с толку. Местами ты совершенно забывал следить за своей мимикой и делал такое лицо, что хотелось тотчас же выйти из зала. Лиам не спорит — отец прав, он и сам всё это знает. — А в общем тебе как? — спрашивает он с замиранием сердца. — В общем, — и тут Джефф Пейн сдержанно улыбается, — мне понравилось. Ты неплохо поработал, сын. Он неуклюже обнимает Лиама, и у того снова глаза на мокром месте. На этот раз от радости, но нервы точно стоит подлечить — нужно отключить мобильный на пару часов и забраться в ванную с маминой ароматной солью. Обнимая отца в ответ, он слышит над ухом: — Только, может, не режиссёр, а сценарист? Настолько я знаю, в Академии драмы есть и такая специальность. Меня впечатлила последняя сцена между Каем и твоим героем. Очень трогательно написано.❄
Любезности отца надолго не хватает — почти сразу он смотрит на часы, заявляет, что ему пора, и уходит, почти убегает, словно смутившись своей минутной слабости. Лиам, улыбаясь, остаётся сидеть на парте. Насладиться одиночеством ему не даёт Зейн — он заглядывает в кабинет и спрашивает, можно ли войти. Лиам двигает соседнюю парту ближе к себе и приглашающе хлопает по столешнице. — Я хотел извиниться, — негромко говорит Зейн. Они сидят, соприкасаясь плечами, и смотрят в окно, где звёздами расцветает тёмное декабрьское небо. Из коридора доносятся приглушённые голоса и смех. Лиаму кажется, что нервы можно лечить и таким способом тоже. — Не надо. Если кто и виноват, то это я, — Лиам закусывает губу. — Я вёл себя, как мудак, сначала растрепал твой секрет, потом вёл себя так, словно это ты злодей, а сегодня ещё и наорал на тебя. Извини. Ты отлично справился с ролью. Твоя импровизация очень впечатлила моего отца. — Так ему понравилось? — Да, и в этом, как я понял, только твоя заслуга. — Я уверен, твоё нытьё под конец тоже сделало своё дело. Лиам бы непременно возмутился, если бы не эта как-то по-доброму насмешливая улыбка на лице Зейна. Так что он только издаёт саркастичное «ха-ха» и снова отворачивается. — Я шучу, — говорит Зейн и пихает Лиама локтем в бок. — Ты много работал над этой сказочкой. Ты сделал её сносной, это уже многого стоит. Лиам никогда прежде не видел Зейна таким — беззаботно-весёлым, бесконечно довольным, спокойным, счастливым. Он очень хочет, чтобы Зейн бывал таким почаще. Если для этого нужно пригласить Зейна в драмкружок, давать ему главные роли и до конца жизни выслушивать глупые шуточки и терпеть обидные подколы Луи — он готов. — Зейн... Может, ты хочешь вступить в драмкружок? — предлагает он. Зейн смотрит удивлённо, Лиам сразу же чувствует себя неловко и начинает торопливо оправдываться. — Ну, мне кажется, мы вполне удачно выступили, ты был очень хорош, так что, наверное, нас не закроют?.. Я просто подумал... — Стой, — перебивает Зейн. — Я как раз насчёт этого хотел извиниться. Лиам непонимающе хмурится: — Насчёт чего? — Когда все узнали, что это мой последний шанс остаться в школе, — Зейн кусает нижнюю губу, — ну, оттаявшее и снова замёрзшее сердце, все эти метафоры... Я был чертовски зол — и на тебя, и на других ребят... — Мне очень жаль, — вставляет Лиам. — Короче, я очень хотел, чтобы вы тоже злились, — выдыхает Зейн и закрывает глаза. — Я выдумал эту штуку с закрытием кружка. Лиам не сразу понимает, о чём он говорит. Он несколько секунд не может припомнить смысла слов, которые Зейн только что сложил в одно предложение. Затем до него доходит: то, из-за чего Луи и другие ребята готовились едва ли не митинги устраивать, — всего лишь выдумка. Когда он вспоминает, что они были в шаге от того, чтобы оклеветать директора прямо со сцены, ему становится чертовски смешно. Потом он вдруг думает, что Зейн Малик чертовски хорош в убедительной импровизации. Зейн по-прежнему сидит зажмурившись, ожидая его реакции. Лиам не узнаёт этого парня — Зейну Малику, которого он знал, было наплевать на чужое мнение, а этот выглядит взволнованным и очень ранимым. То, как Лиам прижимается губами к его губам — чистой воды импровизация. Секундный порыв, веление сердца — он пишет сценарии, подбирать синонимы легко. Трудно — не смутиться, когда глаза Зейна изумлённо распахиваются. Он упирается ладонями в грудь Лиама и чуть отстраняет его от себя. — Извини, — быстро говорит Лиам. — Я просто подумал... Ты был такой... Мне показалось... — С импровизацией у тебя не очень, — весело улыбается Зейн. Он не сердится, удивлённо отмечает про себя Лиам. — Скажи мне, мистер Молодая-Копия-Дэвида-Бэкхема, как так вышло, что ты никогда не целовался? — Целовался, — бормочет Лиам. — В первом классе за углом школы, пока учительница не видит — не в счёт. Лиам отчаянно краснеет, и его румянец красноречивее любых слов — Зейн угадал. Зейн охает, бормочет: «Смелый и честный, как я и сказал» — и целует его снова, нежно, но настойчиво приоткрывая его губы своими. На одну руку он опирается, вторую устраивает на затылке Лиама, запустив пальцы в короткие волосы. Лиам ойкает, когда Зейн подключает зубы, и чувствует, как чужие губы изгибаются в улыбке. Уже почти стихли голоса за дверью, когда Зейн снова отстраняется. Его щёки и губы примерно одного оттенка красного, глаза блестят, волосы в беспорядке. Лиам выглядит не лучше. — Зато ты быстро учишься, — шепчет Зейн. — Кстати, так уж и быть, я вступлю в твой кружок — но только если мне не придётся носить такие лосины. — Что плохого в лосинах? — возмущается Лиам. Параллельно он пытается перевести дыхание, так что выходит не очень убедительно. Зейн ехидно улыбается и кивком указывает вниз: — Ну, они вообще ничего не скрывают. Взглянув туда, где встали домиком его лосины, Лиам расплавился бы, будь он на самом деле Снежным королём. Но он просто горит со стыда — потому что он, к счастью, не Снежный король. И Зейн, к счастью, тоже.