Взывая к нравственности выходцев из Маунт-Мэссив...

«Я убежал» Вейлон Парк знал, что расслабляться нельзя. Хотя кого он обманывал — как можно было не расслабиться, если перед ним только что убили человека, который мог бы заколоть его куском стекла? Да еще и как убили — разворотив внутренности и распустив кровищу таким фонтаном, что некоторая часть бывшей важной шишки в «Меркоф», теперь уже в виде ошметков, осталась на одежде Вейлона. Хотя Джереми Блэр был едва ли не последним, кого Вейлон мог бы назвать после пережитого человеком, но его было даже слегка жаль. «Я уже почти». Он, прихрамывая, на всех парах плелся к заграждению, оставляя за своей спиной «нежно любимую» психиатрическую лечебницу вместе с ее галантным, всегда готовым поболтать и прислужить населением и прелестным марафетом из свежих кишочков. Лиза, был уверен Вейлон, обладала телепатическими способностями и сейчас наверняка готовила борщ и гамбургеры, чтобы закинуть их в оголодавшую пасть мужа, когда тот вернется после «трудного рабочего дня». Ограда была уже близко. «Почти. Еще два шага — и я за оградой». Камера натерла ремешком костяшки пальцев, но Вейлон был счастлив, что, по крайней мере, сохранил свои конечности в неотрезанном виде и поэтому не особо жаловался. Все его существо постепенно охватывало ликование, перемежающееся с нарастающим страхом — он за пару последних суток успел убедиться в том, что облом тут не редкость, и фортуна в любой момент может повернуться пятой точкой к Парку и выслать ему вдогонку из больницы какого-нибудь психа с мачете наперевес. Светало. «Еще маленько». Лучи восходящего солнца освещали красную детку (хотя «детка» — слишком нежное название для джипа), припаркованную тут каким-то растяпой в аккурат для того, чтобы Вейлону удобнее было валить из этого проклятого места. Превратился ли уже в элемент местного интерьера обладатель машины или же в живом виде бродит по Маунт-Мэссив, Вейлону было наплевать. Наплевать как никогда страстно. Прям взял бы и плюнул. Вейлон вырубил камеру и двумя руками ухватился за ручку машины, дергая ее на себя, и — о чудо! — дверь гостеприимно распахнулась. У него не было времени взглянуть, не поджидает ли его тут какой-то неприятный сюрприз — про облом он помнил. «Все-все, мистер Парк, сейчас заведем эту сраную машину и свалим отсюда в город, будем ведать миру про наши похождения и вершить правосудие над гребаными „Меркоф“ и их экспериментами!» Страстно додумав эту мысль, Вейлон ввалился в машину и заморгал глазами, уставившись на непонятную темную массу возле входа в больницу. Темная масса слегка дымилась и была похожа по очертаниям на очень высокого человека. Был ли он одет, или ходил по местной моде, словно эксгибиционист, Вейлон не разглядел даже через камеру, настроив зум на максимально близкое расстояние. Но у него не было времени думать об этом. Масса всем своим видом говорила, мол, если мистер Парк отсюда не свалит, устрою я ему сладкую жизнь. И мистер Парк, заглушив свои мысли ревом мотора чужого джипа, поскорее развернулся и со всей дури вломился в ворота бампером. — Эй, приятель… В окно машины неожиданно просунулась чья-то голова. — До города не прокатишь? Мозг Вейлона вместе со всеми мыслями, испугами и прочим хозяйством собрал пожитки и сказал: «Милый, с тобой, конечно, было весело...» Сам Парк, даже не посмотрев, кто изволил взять на себя роль облома в этот раз, послушно кивнул под звук открывающейся, а затем захлопывающейся двери и снова атаковал ворота, кажется, сильно помяв чужую машину, но вылетев при этом на дорогу и едва не угодив на обочину. Руки плохо слушались его, босой — плюс раненой — ногой было тяжело давить на педаль, но Вейлон изо всех сил старался, словно верил, что успеет приехать в город, прежде чем его внутренностями украсят салон джипа. Но то, что сидело на соседнем кресле, не спешило украшать салон джипа внутренностями Вейлона, как и нападать. Да и голос его, если подумать, не был особо веселым или беззаботным. — Вообще-то… Наконец, Вейлон осмелился скосить глаза вправо, судорожно сжимая пальцами руль, и увиденное его немного изумило, если не сказать — шокировало. Мужчина или даже парень, сидящий рядом с ним, не был ни сотрудником «Меркоф», ни пациентом, судя по одежде. На нем была кожаная коричневая куртка, синие джинсы и пыльные темные ботинки, цвет которых было тяжело сейчас разобрать, причем все это чьими-то — Парк даже догадывался, чьими — стараниями устряпалось в кровище. На осознание этого всего у Вейлона ушло примерно две-три секунды, поэтому парень продолжил фразу: — Я хотел сказать, что после того, как ты довезешь меня до города, я выкину тебя с водительского кресла, потому что это моя машина. Внезапно Вейлон понял, что было не так последние пять минут. Похожие ощущения зуда во всем теле и сильной неуверенности он испытывал, работая с проектом «Вальридер». По темной дымке, которую источал его собеседник, он с ужасом понял, что это уже не совсем человек, а нечто едва разумное, в любой момент действительно способное его размазать по боковому стеклу. Вместе с этим он осознал еще кое-что. Под зеркалом спереди покачивался пропуск, где крупными буквами было написано „ПРЕССА“. — Никакой совести, — продолжал сетовать нынешний хозяин Вальридера. — Это неудивительно, учитывая, что мы побывали в месте, где совести нога не ступала, но мне казалось, что… — Извиняюсь, — начал Парк неуверенно. — Если уж говорить о месте, в котором мы побывали, то ты можешь меня понять как никто другой. — Да? И ты, видя, как кто-то валит на твоей машине, разрушая твои мечты о побеге из этого радужного рая, развел бы руками и сказал: «Я понимаю, чувак, тебе действительно было нелегко, конечно, бери мою машину, за которую я еще кредит не выплатил, тебе она нужнее!» Парень сорвался на гневный крик, и Вейлон, почувствовавший готовность разораться в ответ, с трудом подавил в себе этот порыв, осознавая, что его собеседник по горло сыт зрелищами и точно так же хочет выговориться. Он, более не стесняясь, повернул голову на журналиста — а сомнений в том, что это журналист, уже не оставалось — и принялся разглядывать его. Выглядел репортер не лучшим образом — у него была бледная, как у мертвеца, кожа, особенно заметно обтягивающая заострившиеся от стресса скулы, почерневшие глаза с полоумным и в то же время осмысленным выражением, многочисленные ссадины, синяки, но на фоне всего этого выделялся такой боевой настрой, словно парень выполнил цель всей своей жизни. «Наверное, репортаж у него неплохой», — неожиданно ревностно подумал Вейлон, взглянув на исцарапанную камеру с разбитым и вывернутым вверх ногами дисплеем. — Мать твою, — между тем продолжал разоряться парень, будучи уже не в состоянии сдерживать нервного срыва, — мало того, что в меня стреляли — слышишь, стреляли! — спецназовцы, что я летаю вверх ногами, начинаю верить в то, что Бог существует и что он — Вальридер, так еще и адекватные с виду люди, которые могли бы, между прочим, вызвать сюда более разумную команду зачистки, воруют мои авто из-под носа! Это как минимум статья, как максимум — смерть в муках морального самобичевания, блин... Я все же выкину тебя из машины, как только мы приедем, слышь? «Псих», — обреченно решил Парк. Этот репортер как-то неадекватно относился к тому, что в него вселилось нечто, или даже не понимал, что оно вселилось. Во всяком случае, другой человек начал бы расспросы, узнал бы, что этот паршивый угонщик его машины имеет отношение к черной фигне, которую видно только через прибор ночного видения, задал бы миллион вопросов... Слегка ополоумевшее выражение глаз у парня не пропадало, как и светящиеся (Вейлон только что понял, что они светятся) зрачки. — Кто ты? — наконец, прервал его стенания Вейлон, тут же осознавая, что его сейчас, наверное, убьют и, не заметив этого, продолжат страдать вслух. Но репортер опомнился и, отряхнув руки, понизил тон: — Нет-нет, у меня все еще есть остатки здравого смысла. И они, черт побери, не позволят мне так просто взять и раскрыться перед незнакомым человеком. После того, как мне пришло анонимное письмо о том, что я должен открыть миру правду… — Просто я послал это письмо, — горячо выдохнул Вейлон. — И именно из-за этого все еще живу. Это письмо должен был прочитать… — Я. Понятно. Меня зовут Майлз Апшер, — уверенно прервал его тот. — Приятно познакомиться, мистер набор-цифр-в-электронном-адресе. Я все же могу узнать, как зовут человека, который подал мне почву для размышлений о смысле жизни в таком подходящем для этого месте? — Вейлон Парк, бывший сотрудник корпорации «Меркоф». Рад знакомству. Вейлон нагло соврал. Он был бы рад знакомству с таким самоотверженным человеком до того, как похождения по Маунт-Мэссив превратили его в это. Майлз Апшер. Он был явно моложе Вейлона, учитывая даже то, что наверняка повзрослел за одну ночь лет на пять. И он спас Вейлона от гнева Джереми. Вернее, спас Вальридер. Хотя у него было что-то с руками. На каждой не хватало по пальцу, и было похоже, что с ними незадачливый Апшер распрощался не по собственной воле. По ним можно было дать Майлзу лет сорок или даже пятьдесят, что сильно контрастировало с его моложавым лицом. Даже у Эдди Глускина таких рук не было. При воспоминании о галантном влюбленном Эдди Парка передернуло, и он чуть было не совершил полицейский разворот в обратную сторону, вцепившись пальцами в руль. «Интересно, а этот замечательный любопытный репортер встречал Эдди? Да ну, если бы встретил — концы бы прямо там и откинул». И, тем не менее, Вейлон ликовал, чувствуя, что все же не один блуждал по темным коридорам с камерой в трясущихся руках, и что съемочного материала наверняка предостаточно у них обоих. Правда, он и думать забыл, что молодой человек изнутри напичкан наноботами и все-таки может слететь с катушек. — Вейлон Парк, значит… — протянул Майлз, словно вытаскивая чуть знакомое имя из недр памяти. — Сильно тебе, должно быть, прилетело с рабочего места, приятель, раз ты так вот решился его сдать. Мне нужно благодарить за это? «Пожалуй, нет, — Парк побледнел, наконец-то вспомнив, что рядом с ним все-таки не кто иной, как сам Вальридер. — Ты нихрена не понимаешь, что после того, как в тебя стрелял спецназ, ты должен валяться на том месте, где в тебя пулю засадили, а не летать по всей психушке и пугать невинный народ». Открыв окно, Майлз откинул некогда аккуратно уложенную, теперь же растрепанную челку со лба. — Правда, я теперь гребаный монстр, — сказал он севшим голосом и высунул голову навстречу сильным воздушным потокам, хлещущим его по лицу благодаря немаленькой скорости, которую Вейлон умудрился развить. — Но чувствую себя свободным. Как только я отключил жизнеобеспечение Билли Хоупа, мне стало наплевать, живым я выберусь или мертвым. «О, так Билли мертв, — подумал Вейлон, — вот почему Вальридер вселился в этого…» — Свобода! — раздался вопль откуда-то снаружи, уносимый ветром назад. — Теперь я настолько свободен, что могу даже подать в суд на мистера Парка за угон машины! «…кретина!!! — остервенело додумал Вейлон, обнаружив, что верхняя часть тела Майлза высунулась в окно, оставляя в воздухе черный шлейф, и просто покачал головой. Ничего более он вслух не сказал, про себя взвыв: — Лиза… Если провидение еще и спасет меня от монстра, который только что прочитал мне мораль о нравственности и уличил меня в краже своего авто, я тоже буду свободен…» Вейлон Парк знал, что расслабляться нельзя. Хотя кого он обманывал? ..