Четыре стены, ледяной плиточный пол и маленькое окошко, из которого когда-то было приятно смотреть на бескрайнее голубое небо, густую зеленую листву деревьев и линию горизонта, напоминающую об ограничениях, вгоняющую в тоску. С течением долгих, мучительно долгих лет, это окно стало ненавистным, как и однообразный, ничуть не изменившийся за эти годы, пейзаж.
Холод исходит из каждой щели ее камеры, проникая под тонкую, изношенную ткань накидки — единственной одежды, что ей дали. Девушка сильнее закутывается в свое потрепанное, грязное одеяние, и сжимается в комочек в углу, прижимая худые колени к груди.
Она давно потеряла счет времени. Да и о таком понятии, как «время», она лишь совсем недавно узнала от Аншеля. Он многому ее научил и часто рассказывает интересные истории о внешнем мире, о людях. Он говорит, что любит ее, говорит, что она нужна ему — но на каждую робкую просьбу выпустить из заточения, позволить увидеть прекрасный — по словам Аншеля, мир; мужчина лишь качает головой и обещает, что когда-нибудь исполнит ее желание, или переводит тему разговора, а иногда — молча уходит. Девушка поняла: спрашивать бесполезно, как и просить.
Она закрывает голубые, как то ненавистное небо, глаза, глубоко вдыхает, набирая в легкие воздуха, и начинает петь. Эта песня — все, что есть у нее. Единственное, что позволяет забыться. Печальные мысли, привычная безысходность с нотками ненависти, заглушается в звуках пронзительной, чарующей мелодии.
Песня и стала ключом ко всему: к тому будущему, в котором заветная мечта осуществилась ценой потери другой, новой мечты.
В тот день она получила имя. «Дива» — нимфа с прекрасным голосом — так сказала та, что вручила ей этот бесценный подарок — имя.
— Дива… — тихо произнесла девушка, словно пробуя это слово на вкус.
Губы растянулись в улыбке, а в глазах защипало.
Дива — прекрасное имя! И как она раньше жила столько лет без имени, когда даже у домашнего скота есть клички? У нее же не было и этого.
Дива не знала, как стоит вести себя в такой ситуации, не знала, что сказать, как выразить всю радость и благодарность, что она почувствовала. Она надеялась, что голубая роза брошенная из окна на самом верху башни, сможет выразить эти чувства.
— Я еще приду к тебе. Мне нравится твоя песня, — пообещала незнакомка, подняв упавший к ее ногам цветок.
И она сдержала обещание. Приходила почти каждый день, разговаривала с Дивой, рассказывала ей о своей жизни и удрученно вздыхала, понимая, что не сможет вместе со своей новой и единственной подругой прогуляться снаружи башни, смеяться, лежа на мягкой зеленой траве, вместе собирать цветы и устраивать пикники. Однажды Сая сказала, что когда-нибудь найдет способ освободить Диву, и тогда, они втроем, вместе с Хадзи, отправятся в путешествие по миру. Это было заветной мечтой Саи, и Дива разделяла с ней это желание — она тоже хотела увидеть мир, лежащий за пределами башни.
Дива улыбалась и пела — снова, и снова пела для Саи. Только так она могла выразить свои чувства — эту беспредельную тоску с хрупкими, едва начавшими зарождаться, нотками надежды. А Сая закрывала глаза, прислонялась спиной к деревянной двери, и с наслаждением ловила каждый звук слетающий с губ Дивы, не позволяя ни единой нотке ускользнуть от своих ушей.
В те светлые дни эта мелодия служила усладой для Саи. Девушка и представить не могла, что однажды эта песня будет пробуждать в ней лишь ярость и неудержимую ненависть. Песня Дивы стала ее проклятием, настигающим даже во снах.
Когда ключ повернулся в замочной скважине, а сам замок с легким звоном упал на пол, желание Дивы, ее сокровенная мечта наконец исполнилась. Когда Сая ушла, девушка нерешительно подошла к двери, все не в силах поверить, что происходящее сейчас — реальность, а не один из тех, будоражащих сознание, снов.
«Я хочу сделать сюрприз для Джоеля,» — говорила Сая.
А Диву одолевала жгучая злость при одном упоминании этого человека — того, кто пленил ее, кто сделал ее подопытной крысой, вещицей для своих экспериментов.
Брюнетка усмехнулась. Что ж, будет ему сюрприз. Она сделает ему самый лучший подарок на день рождения.
Стоя среди обескровленных трупов гостей, ощущая жар пламени, поглотившего поместье, и сжимая в кольце тонких рук ослабевшее от потери крови тело именинника, Дива поняла, что такое ликование. Она наслаждалась этим мигом долгожданной мести, расплаты за свои страдания. Она хотела бы разделить это сладостное мгновение с той, что позволила ее мечте осуществиться, хотела бы порадоваться вместе с ней; но в глазах Саи, устремленных к ней, отражался ужас, сменившейся впоследствии на сжигающую ненависть. Тогда Дива не понимала, откуда столько ярости в ее глазах, но этот взгляд ранил, словно раскаленным ножом резал по сердцу, выжигая обиду.
…
Для них обеих время течет иначе, чем для людей. Многолетный сон сменяется коротким бодрствованием. Дива любит эти долгие периоды сна, ведь лишь во сне Сая смотрит на нее с теплом и добротой, нежно держит за руку, ведя за собой по освещенной летним солнцем зеленой лужайке. Лишь во сне Сая кладет голову на ее колени и позволяет перебирать пальцами пряди ее шелковистых черных волос, и умиротворенно прикрыв глаза, с легкой улыбкой на губах, слушает песню Дивы. Лишь во сне Сая целует ее, крепко сжимая в объятиях. Лишь во сне Сая любит ее. Но Дива не так наивна, чтобы поверить, будто эти сновидения смогут когда-нибудь воплотиться в явь.
Во сне Сая любит ее, а в реальности крепко держит в руках меч, пуская по нему свою кровь — смертельный яд для Дивы; и с яростным криком нападает, с одной лишь целью: убить.
Дива выбивает меч из рук сестры и прижимает ее к стене. У них одно лицо на двоих, лишь цвет глаз отличается: глаза Дивы напоминают сапфиры, в то время как рубиновые глаза Саи отлично сочетаются с брызгами крови, окрасившими ее одежду. Дива любит кровь: ее цвет и вкус. Она бы с радостью попробовала кровь Саи, не будь та для нее ядом.
Дива сильнее прижимается к сестре, мягко проводит пальцами по ее щекам, и накрывает губы Саи поцелуем. В состоянии оцепенения, Сая смотрит на сестру не в силах пошевелиться, но когда Дива проводит язычком по ее зубам, а после проникает им в ее рот, девушка резко отталкивает ее и хватает с пола выбитый из рук меч, направляя лезвие на сестру. Дива звонко смеется в ответ.
…
За эти годы она привыкла к ненависти и вражде. Смирилась. А потом ей даже полюбился пылающий гневом взгляд алых глаз сестры, полюбилось это вечное противостояние.
Теперь Дива носит красивые дорогие платья взамен старой, потрепанной накидки, спит на мягкой кровати, а не на ледяном полу. Аншель беспрекословно ей подчиняется, исполняя любую прихоть. Его взгляд полон истинной, настоящей любви, пусть и навязанной инстинктом шевалье.
И ее песню теперь могут услышать многие. Только поет она лишь для одного человека, вернее, рукокрыла. Лишь для той, что подарила ей имя, а после — и свободу. Дива знает: Сая всегда слышит ее песню, и всякий раз сжимает в злости и бессилии кулаки, до боли впиваясь ногтями в ладони, стоит нежным звукам мелодии коснуться ее ушей. Дива поет, зная, что Сая обязательно разыщет ее по голосу, по дивной, ранее столь любимой ею песне. Сая обязательно придет, чтобы снова попытаться убить Диву.
Дива смеется, глядя со сцены горящими в предвкушении сапфировыми глазами на пустующий зал, в ожидании единственного зрителя.
— Ну же, сестренка, следуй моему зову! Следуй, ведомая ненавистью ко мне!
