Рождество - не Рождество...

В ретроспективе сейчас казалось невероятной глупостью его тогдашняя идея обсудить планы на праздники с Алеком Тревельяном. Или решение пойти выпить с этим человеком. Или вообще любая идея хоть как-то связанная с Алеком в принципе, особенно если сдобрить ее алкоголем раза в полтора превышающим норму самого крепкого и пышущего здоровьем среднестатистического англичанина. Но опять же, Бонд недавно поучаствовал в крушении вертолета и пожаре одного из зданий в Молдавии (нарочном, заметьте) так что никто не смог бы его по-настоящему обвинить в тогдашнем жизненном выборе. Абсолютно точно. — Ты, дружище, — говорит Алек, хлопнув очередной стакан «Макаллана» и закусив соленым крендельком, — оказался перед насущной необходимостью праздновать грядущее Рождество со всем… стилем. Бонд устало и заторможено смотрит в глубины своей собственной рюмки, наполненной водкой, пытаясь отыскать на ее дне разгадку странным словам друга. Он должно быть сильно пьян, если не может уловить его мысль? Или же, наоборот, не достаточно принял и нужно допиться до чертиков, чтобы постичь логику Тревельяна (или же ее отсутствие)? — Не то, чтобы ты не был стилягой в остальное время года, — продолжает Алек, неловко взмахнув рукой. Этот жест, вероятно должен показать Бонду, что друг принимает его вкус и совокупность образа согласно полному дзену, — но ты понимаешь, это… типа фигурально выражаясь. Короче, что я пытаюсь до тебя донести: теперь, когда ты остепенился, обзаведясь семейным очагом и всеми этими милыми вещами, включающими в себя заборчик из белого штакетника, это Рождество совершенно точно должно быть чертовски особенным, не так ли? — Не думаю, что Кью большой любитель рождественских традиций, — глухо говорит Бонд, ощущая, как его рука непроизвольно медленно тянется к рюмке. Он верил, что Алеку в жизни не придет в голову, что прелести семейной жизни друга — это лезвия в стакане с зубной щеткой, или «случайно» забытый АК-47 в ящике с носками. — И даже если вдруг я ошибаюсь, все же, действительно не вижу ни одной причины, чтобы провести этот день не так, как остальные в году. Чем он такой особенный? Ну ладно, возможно, это первое Рождество Бонда, чей быт пополнился не только его вещами, и наоборот — когда его вещи частично перекочевали в другую квартиру, в которой – ах, ничего особенного! — большая часть повседневных вещей — это коллекция разнокалиберного и весьма опасного оружия. И может быть, это Рождество отмечено тем, что впервые за много лет Бонд обзавелся относительно стабильными и вероятно длительными отношениями с кем-то, кто не пытается убить его, несмотря на многочисленные угрозы со стороны неких умников из отдела технических разработок. Кстати говоря, Бонд абсолютно не представляет праздник с участием Кью, глядящим на него блестящими от умилительных слез глазами, и расплескивающим эмоции, как девчушка из надувного бассейна. Кью не любитель холлмарских открыточек и Бонд невероятно благодарен ему за это. Алек, очевидно, думает иначе. — Ты бессердечная скотина, — резко шипит Алек, дергая рукой, сжимающей стакан с виски. Это стало сигналом для Бонда о необходимости подкрепиться еще одним глотком. — Проклятая, бездушная машина. Рождество должно быть… семейным праздником! Праздником любви, благодарности и всего такого. — Рождество — праздник торжества потребительского капитализма, способствующего коммерциализации и превращения религии в товар для жалкой серой массы обывателей, — послушно рапортует Бонд (Кью довольно часто высказывался о Рождестве). Но с таким же успехом, Джеймс может заговорить на древнегреческом языке, и Алек этого все равно не воспримет, ибо, загоревшийся благими намерениями, он теряет связь с реальностью. — Я имею в виду, может ли хоть что-нибудь быть лучше, чем разделить Рождество с любимым человеком? Медленные танцы в канун Рождества у камина, поцелуи под омелой… Бонд намеревается возразить, аппелируя тем, что, выстрел в лицо торговцу людьми, прежде, чем свалиться со скалы в глубины Средиземного моря, пока позади взрывается и горит сразу несколько зданий, занимает верхнюю строчку в списке Самых Лучших Вещей, но Алека не остановить, теперь, когда он дошел до кондиции, впав в наиболее эмоциональную ее часть. Так что Бонду не остается ничего, кроме как просто кивнуть в знак солидарности. — Первое Рождество должно пройти правильно, — продолжает Алек мечтательно. — Оно бывает лишь раз в жизни, поэтому его нужно сделать незабываемым. Таким, чтобы спустя годы можно было бы вернуться к этим удивительным воспоминаниям, когда впереди мелькало прекрасное будущее. Бонд не совсем понял абсурдную логичность последней фразы. — Уж лучше пустить себе пулю в лоб, — бормочет он. — Не будь таким Гринчем, — говорит Алек хватая Бонда за плечо и слегка наклоняясь к нему. — Ты спросил Кью, чего бы ему хотелось на Рождество? У тебя уже припасена елка? Рецепты эггнога? Слегка безумный огонек в глазах Алека настолько пугает, что, не будь Бонд закаленным в боях агентом с двумя нолями, он бы уже в ужасе попятился. Вместо этого, он просто заказывает еще водки со льдом, и глубокомысленно дожевывает последний кренделек Алека. — Нет, нет и нет, — изрекает Бонд. — Вот тебе для справки — мне не нужно спрашивать, я и так в курсе, что «счищать чертовы иголки с ковра — легче помереть», и  «с какой стати пить эггног, когда есть коньяк»? Алек не то, чтобы в ужасе отшатывается от него, но весьма близок к этому состоянию, немедленно снимая стресс очередным стаканом с виски, выпиваемым залпом. — Богохульщик, — шипит он. — Пожалуйста, скажи мне, что циничный выродок под личиной агента — это всего лишь твоя защитная маска, и внутри ты не такой эмоциональный мертвяк. — Я убил свою первую цель в двадцать один год, чего ты от меня хочешь? Щенячьего восторга и цветных, сопливых плакатов? — Я, например, — провозгласил Алек шумно вздохнув, — наряду с остальными работниками МИ-6, ожидаю, по крайней мере, хоть каких-нибудь усилий от человека, практически женатого на самом молодом квартирмейстере из всех, когда-либо работавших здесь. — Ох, ради бога, — стонет Бонд, который точно знает, к чему может привести этот разговор, и это его не устраивает ни в малейшей степени. — Мы и правда собираемся снова обсуждать это? Ты шутишь, Алек? — Как, по-твоему, почувствует себя Кью, когда наступит Сочельник, а у тебя не будет ничего, чем можно было бы его порадовать? — немного гнусаво гудит Алек, угрожающе грохая об стол стаканом, дабы еще больше подчеркнуть ужас подобной перспективы для Бонда. — Как ты думаешь, почувствуем себя мы, когда всплывет, что Рождественским ужином в твоем понимании стала китайская еда из дешевой закусочной на вынос, которую ты впихнул в бедняжку Кью? — Кью любит китайскую еду… — Нет, — сурово заявляет Алек, и Бонду ничего не оставается, как беспомощно поднять руки, признавая свою капитуляцию, ведь он прекрасно знает, что Алек уже перешагнул черту состояния «минус бесконечность». — Нет, ты подаришь Кью прав-вильное, любящее Рожство, именно такое, как он заслуживает, а я собираюсь прокотрл- прокронтро-лировать, чтобы ты ничего не испортил, потому что ты — воплощение современного Скруджа с задержкой эмоциального раз-звития. — О, продолжай, не стесняйся, думаю, что описание меня и моих отношений в твоем исполнении очень и очень лестное, — бубнит Бонд в два глотка опустошая свою рюмку с водкой. — Я сказал, ты отметишь Рожство со всеми этими… нужными… штуками! — Но… — И с омелой… да, конечно, — Алек наклоняется к самому носу Бонда и одаривает его серьезнейшим из всех возможных при его состоянии взглядом. — Мы… — Что, бл*ть, еще за «мы»?! —…собираемся убедиться, что у тебя с Кью будет самое лучшее Рождейство в ваших чертовых жизнях.

***

Ив было не свойственно обременять себя хоть чем-то в этот удивительный, праздничный и потенциально бессмысленный день. Не поймите неправильно, она любила Рождество, как и любой человек на ее месте, но иногда Алек своим поведением напоминал ей, отчего он настолько хороший полевой агент, и при этом, главным образом, насколько печально могут закончиться для вовлеченных в его идеи людей все будущие затеи и помощь при их воплощении. Как, например, тот случай с гигантской надувной уткой во время испытаний десантников военно-морского отряда. С тех пор, Алека больше не приглашали для проведения учений. — Простите, вы сказали пятьдесят? — Да, — подтверждает Ив максимально нейтральным тоном. — Пятьдесят — это пять и нолик. На другом конце линии воцаряется гробовая тишина, которую Ив плодотворно использует, чтобы изучить свой ноготь с идеальным маникюром, рассеянно размышляя, подразумевает ли новая идея Алека необходимость чуть позже заметать следы при попытке избавиться от тела. — Итак… пятьдесят килограммов омелы? — слабым, неуверенным голосом повторяет абонент. — В Воксхолл? — В Воксхолл, время доставки — воскресенье, одиннадцать часов вечера. Именно так. — Заказ принят. Спасибо за то, что пользуетесь нашими услугами, миссис Тревельян, мы свяжемся с вами в течение нескольких часов по поводу уточнения итоговой суммы заказа и предпочтительных способов оплаты. Пожалуйста, обратите внимание, что в счет также будет включена наценка за срочность доставки. — Нет проблем, Марк. С Рождеством вас. — И вас, миссис Тревельян. Так уж вышло, что Ив не хотелось, чтобы Алеку стала известна информация о том, кто нечаянно опрокинул любимую вазочку Мэллори, и старательно оборвал ветки на той уродине, которую шеф считал Рождественской елью, стоящей у него в кабинете. Но, к сожалению, в жизни не все всегда бывает так, как мы хотим, не так ли? Ив печально вздыхает после того, как звонок завершается. Очевидно Рождество в МИ-6 невозможно представить без использования шантажа даже в самой малой его форме.

***

— Что… — говорит Кью заходя в свой отдел, — во имя Господа здесь произошло?! Утро понедельника, канун Рождества и, кажется, каждый сантиметр над его головой, кишит зеленью. — Похоже на омелу, сэр, — кротко отвечает один из подчиненных Кью и квартирмейстер не жалеет своего наиболее уничтожающего и пронзительного взгляда, для одного из четырех самых талантливых и перспективных сотрудников его отдела. Затем взгляд перемещается на то место, которое прежде являлось потолком отдела технических разработок. Действительно, растение, которое в настоящий момент оплетает каждый сантиметр свободного пространства потолка, очень напоминает омелу. Некоторые веточки даже связаны вместе маленькими красными ленточками, к которым прикреплены миниатюрные колокольчики, издающие мелодичный звон, когда их сотрясает порыв горячего воздуха из вытяжки. — Мы пришли утром, а она… просто оказалась… везде. — И никто из вас не додумался позвонить и вызвать уборщиков, чтобы все это снять? Одинокий листочек омелы медленно спикировал вниз, приземляясь на полу у ног разгневанного начальника, словно, тем самым, решил выразить личную обиду на одну только мысль принудительного перемещения. — Мы, э-э… — А видеокамеры? — подсказывает Кью, когда становится очевидным, что в данный момент, один из четырех его лучших работников не в состоянии выдавить из себя вразумительный ответ. Подумать только, стоит появиться какой-то зеленой дряни на потолке, и вдруг самые блестящие умы Королевства теряют свой Богом данный разум. Неудивительно, что Кью ненавидит Рождество, точно так же, как любой программист на дух не переносит любые резкие перемены в своей повседневной жизни.— Кто-нибудь уже додумался посмотреть вчерашние ночные записи? — Что касается этого… — один из лучших «четверки» пытается незаметно прошмыгнуть мимо разъяренного Кью, чей взгляд продолжает метаться, пытаясь осмыслить тот гребаный хаос, сокрушивший его идеальный и знакомый до последней бумажки мирок горячо любимого отдела. Этот потолок всегда был таким низким и давящим на голову? — Мы не смогли ничего отследить на записях последних двенадцати часов, потому что там возникли… э-эм, …осложнения. — Осложнения, — повторяет Кью тоном, отлично знакомым и пугающим большинство сотрудников отдела технического обеспечения и некоего Джеймса Бонда. Обычно в зависимости от адресата, после этого тона следовал отборный мат, нанесение телесных повреждений и локальные взрывы поблизости. — Молю, поделитесь со мной, какие такие осложнения помешали вам выяснить, кто превратил мой отдел в еб*ную оранжерею?! — Ну, видите ли, сэр… — беспомощный взмах рукой переключает внимание Кью на ближайший угол, где одна из камер видеонаблюдения… — П*дец, — с чувством выплевывает Кью. Один из могучей «четверки» энергично кивает, соглашаясь с шефом. К настоящему времени, он, вероятно, раздумал сбежать, и переместился чуть ближе к своему столу и, соответственно, самому Кью.— Это же были абсолютно новые камеры. — Мы даже не успели убрать остатки стекол и пули. Кроме того, уборщики не могут удалить омелу, потому что новая защита против предотвращения взлома отдела, предусматривает при несанкционированном вмешательстве во что бы то ни было, находящееся в отделе, немедленное применение встроенного в отдел оружия, по крайней мере, до тех пор, пока не будет внесено соответствующее разрешение на допуск, которое получить не так уж и просто. Теперь, один из лучших сотрудников отдела, решает все же укрыться в относительной безопасности своего стола, и, кажется находит в себе силы более связно изъясняться, как и учили его в свое время в школе, даже если информация, которую он наконец-то смог выдавить и имеющая не менее, чем пятый уровень допуска, вряд ли именно то, что так жаждет услышать Кью. Поскольку согласование документов и разрешений на любые изменения в крайне важном отделе технического обеспечения, должны были пройти полный адский круг подписей и резолюций, это грозило растянуться на весь период праздников, и доблестные работники отдела, скорее всего, должны будут наслаждаться оздоравливающим ароматом затопившей их омелы до конца февраля. — Соедините меня с отделом «два ноля», — резко бросает Кью двигаясь по усыпанным листьями полу к главному экрану. — И получите баллистический отчет об оружии, которое разнесло к чертовой матери наши камеры, если вы все еще этого не сделали. Только два человека в этом управлении достаточно невыносимы, чтобы сотворить подобное, и мне известно, что один из них однозначно не растрачивал вчера ночью бесценные пули на порчу государственного имущества. — Дас-сэр, понял сэр. — И Бога ради, — Кью раздраженно выдыхает, пнув ногой очередной листочек — заставьте кого-нибудь хотя бы очистить пол от… этого, иначе будете ползать по нему сами.

***

Мобильный Алека разрывается, пока сам его владелец занят прощупыванием карманов агента 007 на предмет любых остро заточенных вещичек, которые могут скрываться в недрах его бесценного костюма. — Ты собираешься взять трубку? — сухо интересуется Бонд, когда Алек запускает два пальца в его носки. Конечно, Алек не был бы Алеком, если бы не предпринял все необходимые меры предосторожности, а Бонд не был бы Бондом, если бы не потребовал тех самых мер, даже несмотря на то, что в данный момент привязан (хотя и с максимальным комфортом, как ему сообщили) к стулу с заведенными назад руками. — Одну секунду. Кстати, отличный держатель скрытого оружия для лодыжки, Джеймс, — сообщает Алек, выпрямляясь и вставая с колен, после того, как полностью обследовал Бонда. Он дружески похлопывает его по коленке. — Русский? Вообще-то японский и выполненный на заказ, но Бонд не ощущает в себе желания прямо сейчас разводить светские беседы, поэтому просто смеряет друга уничтожающим взглядом. Алек деланно хлопает глазами. — Да ладно тебе, я ведь и правда не так уж сильно затянул. — Мы собираемся игнорировать тот факт, что ты, еб твою мать, опоил и связал меня? Уклончиво пожимая плечами, Алек достает из кармана все еще звонящий телефон, при этом, свободной рукой закрывая рот дорогого брата по оружию. — Тревельян, — весело рапортует Алек. — Чем могу быть полезен, Кью? — Бонд угрюмо выдыхает прямо ему в ладонь. — Ах, тебе доставили… Мда… Хм… Да. Алек слегка отодвигает трубку от своего уха, но даже со своего места Бонд может поклясться, что слышит оглушительные вопли Кью, вещающего своим четким и поставленным голосом мальчика, явно учившегося не в обычной государственной школе. Впрочем, тон, равно как и выражения кажутся весьма резкими. Слова «бл*ская омела», вероятно звучат тревожащее количество раз в этом одностороннем разговоре, и Алек морщится, когда Кью, ко всему прочему несколько раз упоминает «дважды проклятых агентов с двумя… нолями вместо мозгов». Именно так ощущает себя человек, ставший свидетелем публичной казни — хотя несколько расстроенным и потрясенным, но все же, в глубине души, счастливым, ведь это не коснулось его напрямую, и голова, скатившаяся в корзину — не его собственная. Вот и Бонд не может не радоваться, даже будучи привязанным к стулу, что не на его голову сыплются «нежные» слова Кью, исходящего праведным гневом. — Понятно, — вздыхает Алек после того, как Кью, похоже, исчерпывает свой впечатляющий репертуар различных угроз для жизни и нанесения ощутимого вреда здоровью некоторых, особо несносных агентов. — Я передам все это Бонду, ну… знаешь, когда увижу его. Еще одно возмущенное фырканье Бонда остается незамеченным обоими абонентами. — Нет, мне жаль, мой хороший, — беспечно продолжает Алек. — Я не видел его весь день. Глаза Джеймса почти вылазят с орбит, и у него мелькает мысль укусить ублюдка за пальцы, прижимающиеся к его рту, дабы отомстить, но почти сразу он передумывает. Бог его знает, где успели побывать эти руки. Прикинуть варианты Бонд не успевает, поскольку, практически сразу Алек убирает руку. По видимому, Кью, разъяренный ответом, попросту бросил трубку. Бонд делает свой первый нормальный вдох за последние десять минут разговора Алека по телефону, прежде чем выдыхает: — Ты чертов идиот, Алек. — Кью, кажется, солидарен с тобой, но это связано с его молодостью и впечатлительностью, а также слишком большим количеством времени, проведенном в твоем обществе. Бонд делает вид, будто не услышал последней фразы, а потому угрюмо молчит. — Ты ведь понимаешь — мне не пришлось бы прибегать к таким крайним мерам, если бы ты просто подписался на кулинарный канал. Или скачал хотя бы несколько рецептов, раз уж категорически отказался покупать кулинарные книги. — Алек отворачивается, принимаясь возиться с ноутбуком, стоящим на столе перед Бондом. — Как тебе обзор? Хорошо видно? Не слишком громко? Кью выразил настойчивое желание увидеть меня у себя в отделе как можно скорее, поэтому мне придется отлучиться. Так что, пока не поздно, выскажи свои пожелания. — Погоди, ты собираешься бросить меня здесь? — Расслабься, тебе не будет скучно. Твоей компанией станут Найджела Лоусон, Джейми Оливер и даже Паула Дин. Кстати, у Паулы на канале есть специальное Рождественское предложение «Нечто особенное для ваших чудесных праздников 2010». Довольно симпатичное, по моему скромному мнению. — Ох, да пошел ты!..

***

— Кью, — радушно говорит Алек, поскольку обращается ко второму самому опасному человеку в МИ-6, после первого — агента 007, в данный момент наслаждающегося просмотром кулинарных шоу. — Как замечательно ты оживил это место! — Не думай, будто факт отсутствия у меня материальных доказательств твоего участия в этом, повлияет на мое желание прикончить тебя, — рявкает Кью, яростно заполняющий заявку на восстановление внешнего вида его отдела. Он так давит на ручку, тщательно выводя буквы, что практически разрывает бумагу, ставя подпись на первой из двенадцати, совершенно ненужных листов. А всего была двадцать одна страница, следовательно от желание воткнуть свою ручку в яремную вену самодовольно улыбающегося напротив него ублюдка Кью отделяет всего-то каких-то десять листов, требующих его подписи. И, разумеется, именно этот момент показался самым удачным для появления Мэллори, тащившего за собой вездесущую Ив. — Оу, — говорит Мэллори, и Кью резко вскакивает на ноги, прорвав пером стразу три страницы. — Очень симпатично. Правда, весьма и весьма неплохо. — Сэр? — Манипенни просто хотела продемонстрировать, как некоторые отделы прониклись духом Рождества в этом году и мне пришло в голову самому увидеть это. — Мэллори поднимает голову и в шоке смотрит на исчезнувший под ветками омелы потолок. Кью глядит на Ив, перехватывая ее извиняющийся взгляд, который, немедленно заставляет его насторожиться, ибо, если Ив извиняется, это может означать только одно: Все станет еще хуже. Даже кошмарнее, чем есть сейчас. — Это… было спонтанным решением, сэр, — наконец выдавливает из себя Кью. — Да, Манипенни уже сообщила мне. Хорошая работа, особенно, если учесть, что это вероятно оказалось нелегко подвесить такое количество омелы всего за одну ночь. Однако… — Мэллори запинается, отступая от пикирующего ему на голову с потолка листочка — мне кажется… слишком много… зелени, не так ли? Вероятно, было бы неплохо добавить немного мишуры, чтобы раскрасить ее и сделать более праздничной? — Пожалуй, — слабо соглашается Кью, стоя позади него, и отчетливо слыша, как Алек едва сдерживает фырканье. Чертов ублюдок. — Я приму это к сведению, сэр. — Отлично. Приятно видеть, что руководители отделов проявляют инициативу в праздничном художественном оформлении своих рабочих мест, ведь по большому счету, при нашей работе, мы едва ли в состоянии осознать, какой день на дворе. Вряд ли той бедной душе, которой случится несчастье поглазеть на праздничное варварское великолепие, украсившее отдел технических разработок, придет в голову сомневаться в том, что Рождество действительно пришло в МИ-6, но Кью мудро решает придержать свое мнение при себе. Вместо этого, он кивает Мэллори, следуя за своим начальником, в то время как тот указывает на места, которые было бы идеально дополнить «дождиком», или другой идиотской мишурой. Позади, за ними плетутся хвостом Алек и Ив, и, глядя на эту невыносимую парочку полевых агентов, складывается впечатление, будто для кажущегося между ними милого воркования, слишком много резких жестов Ив, намекающих на насильственные методы выяснения отношений. Рождество в этом году, похоже, будет напоминать долгий служебный роман.

***

Поскольку Алек — изворотливая сволочь, он успевает скрыться к тому времени, как Кью перестает изображать из себя сознательного начальника отдела, пекущегося о праздничном духе для своих подчиненных перед Мэллори. Поэтому в поле зрения Кью не остается никого, на ком можно отвести душу и хорошенько наорать, при этом, не смущаясь чувством вины. И это, разумеется, автоматически привело к тому, что он позвонил Бонду. — Не сейчас, Кью, — говорит Бонд и Кью моментально задается вопросом, каким образом Джеймс умудрился вляпаться в какой-то глобальный пи*дец, когда они только этим утром виделись за завтраком. — И если это касается Алека, я действительно не хочу говорить об этом в данный момент. — Не повезло тебе, ведь именно поэтому я и звоню, — на заднем плане звучит совершенно отчетливо определяемый звук выламываемой двери, сопровождаемый натужным кряхтением Бонда. Кью сжимает пальцами переносицу, чтобы прогнать головную боль, которая угрожающе зарождается в черепе. Ну, разумеется, Бонд просто не может отказать себе в удовольствии оказаться в какой-то ситуации, при которой необходимо выломать дверь в одиннадцать часов в утро четверга. Конечно. — Знаешь что, — наконец говорит Кью. — Я просто перезвоню тебе в более подходящее время. — Пять минут. Чулан на пятом этаже. — Что? Однако он вешает трубку и Кью понимает — мигрень неизбежна.

***

Бонд втиснут между бутылкой отбеливателя и давно неиспользуемой шваброй — по мнению Кью как минимум с конца 1800-х годов — когда он обнаруживает его. В чулане на пятом этаже. — Потрудись объяснить, отчего мы встречаемся в таком… хм… таинственном месте? Бонд выуживает откуда-то ведро, переворачивает его и хлопает по дну, безмолвно предлагая Кью присесть. Тот с сомнением глядя на него, все же садится. — Алек, — серьезно говорит Бонд. — Он сошел с ума. — Почему бы тебе не рассказать мне то, чего я не знаю, Бонд? Ты ведь не видел сегодня утром мой отдел? — Нет, потому что был привязан к стулу в первой комнате для допросов, в течение последних двух часов. Выломанная дверь внезапно обретает больший смысл, хотя Кью не уверен, будто так уж сильно жаждет узнать, чем занимался Бонд первую половину дня. Задумчивая тишина оседает между ними и Кью, наконец, решает придвинуть свое ведро поближе к Бонду, чтобы отвлечься и перестать бросать опасливые взгляды на швабру, притаившуюся в углу, и словно бы следящую за ним. Именно так обосновывает это действие для себя Кью, который терпеть не может замкнутые пространства. — А что Алек сотворил с твоим отделом? — спрашивает Бонд. — Заполонил мой потолок омелой и перестрелял камеры, чтобы скрыть улики. А с тобой? — Заставил высидеть два часа в компании рождественских кулинарных шоу. Клянусь, если мне предложат еще один уникальный способ использовать остатки праздничной индейки, я не отвечаю за свои поступки. — Ты стоек и возьмешь себя в руки прямо сейчас, чтобы дать ему достойный отпор. Кью слегка наклоняется к Бонду, но в этот момент, ведро, на котором он сидит, отъезжает назад, и он вынужден ухватиться за рубашку Джеймса, потому что, если ему суждено встретиться лицом с полом, он, черт возьми, утащит Бонда за собой. — Дитя без мамы, — раздраженно бурчит Кью, выпрямляясь и отстраняясь от Бонда. — Мы прячемся в кладовке от 006. Так что не думаю, что мы прямо сейчас можем позволить себе роскошь разбрасываться оскорблениями. — Вообще-то это ты прячешься, — многозначительно говорит Кью. — В то время, как я вполне могу уйти отсюда прямо сейчас без особых последствий. — Но ты не сделаешь этого. — Да неужели? Даже в полутьме Кью может заметить ухмылку Бонда. Он хватает его за плечо, слегка задевая пальцами воротник идеальной рубашки агента 007. — Знаете, думаю, вы вполне можете оказаться правым, мистер Бонд. Без последствий отсюда я не уйду, — усмехается Кью, притягивая любовника к себе.

***

Но когда всего пятнадцатью минутами позже мобильный Кью оживает, разрываясь мелодией «Here Comes Santa Claus», Кью забывая обо всем, понимает, что точно не устанавливал этот мерзкий рингтон на свой телефон. Поэтому, он не просто покидает кладовку — он вылетает, словно разъяренная фурия, всю дорогу проговаривая самые изощренные способы убийства Алека Тревельяна. Да. Бонд точно убьет Алека.

***

Убийство другого человека — всегда нелегкая вещь, особенно, когда предполагаемая цель скрывается. Про себя Бонд думает, что это к лучшему, поскольку существует предел тому, сколько нормальный, живой человек в состоянии переварить информации о различных способах приготовления клюквенного соуса за один день. Думать-то он так думает, но все равно заканчивает стремительным рассеканием по коридорам их замечательного управления, намереваясь запугать всех, кто ему попадается на глаза, дабы выудить из них хоть какие-то сведения о местонахождении его дорогого друга. Однако словно нарочно, никто не желает рассказывать ему об этом. Слава богу. Наверно. Кроме того, на рубашке Бонда красуется довольно заметное пятно от какого-то средства для мытья полов, и Джеймс раздумывает, как бы ему избавится от него, раз уж коллеги не могут отвести глаз от странно неопрятного вида всегда идеально выглядящего агента 007. Вероятно, бледно-голубой оттенок пятна не так уж ему к лицу. Он спускается вниз и идет прямо по коридору, направляясь в специальную комнату отдыха всех агентов, имеющих в позывных два ноля. Специальная комната, разумеется, оборудована по высшему стандарту: несгораемая, особо укрепленная и обклеенная умиротворяющими и успокаивающими разболтанную психику будущих насельников, обоями. В ней же находятся и личные шкафчики агентов для запасной одежды, дополнительного оружия, огромных залежей Readers Digests и Guns Monthly, а также странных ненужных подарков и других вещей. Бонд берется за дверцу, открывая ее, когда… — Бл*ть, — бормочет он, резко захлопывает свой шкафчик, и нервно подвешивает замок, в тщетной попытке сделать вид, что на самом деле ничего не произошло, и он ничего не видел. — Бл*ть!

***

— Алек?.. — сочувственно предполагает Кью, когда полчаса спустя, видит перед собой в стенах собственного отдела Бонда одетого, по его мнению, в самый отвратительный из всех известных человечеству свитер с веселеньким рождественским принтом. Плохо вышитые кривенькие елочки борются за пространство на широкой груди агента 007 с двумя скачущими оленями, которые выглядят так, словно бьются в пароксизме удовлетворяемой страсти, или же попросту пытаются друг друга убить. Бонд не стал слишком пристально рассматривать рисунок, ибо оба варианта развития вышитых на груди событий кажутся ему одинаково отвратительными. Кроме того, фуксия — ужасный цвет, особенно, если смотреть на него слишком долго. — Алек, — подтверждает очевидное Бонд. По правде говоря, в мягкой шерсти гораздо комфортнее, чем в костюме, который Джеймс все же надеется где-нибудь раздобыть, несмотря на то, что все его костюмы были вероломно украдены. Но он скорее позволит зарыть себя живьем, чем хотя бы кому-нибудь признается в этом. — Этот показался мне наименее уродливым. — В таком случае, пожалуйста, не показывай мне остальные, — Кью ведет Бонда в закуток, где тот во время перерывов между миссиями скрывается от требующего отчета начальства. — Ладно, посиди здесь тихо и незаметно, и не вздумай попасться на глаза хоть одному из моих подчиненных, иначе, спровоцируешь у бедняги нервный срыв своим видом, а это приведет к сбою в важной работе технического отдела. Моего отдела. — Ты бы предпочел, чтобы я расхаживал по пояс голым? — Я бы предпочел, чтобы ты держал язык за зубами пока я работаю, но это равносильно желанию прекратить земли вращаться вокруг своей оси. Или заставить Алека перестать быть тем, кем он есть. — Скорее уж земля замрет. Кью хватает со стола какой-то лист с распечаткой и, скомкав, бросает в Бонда, собираясь вернуться к своим делам, однако Джеймс, поморщившись, ловко ловит «снаряд» на лету, механически его расправляя. Ноябрьский бюджет. Ого. Кто бы мог подумать, что программисты в состоянии сожрать такое количество дижестивного* печенья.

***

В девять часов утра, в канун Рождества Кью в более-менее адекватном состоянии ползет в сторону своего утреннего кофейника, доверху заполненного благоухающим напитком, то кряхтя, то рыча на всех, кто оказывается достаточно глупым, чтобы заговорить с ним до десяти часов утра. И это ничем не отличается от любого другого дня в году. — Ты на работе в Рождество, — говорит Алек, тем тоном, который свойственен всем агентам программы «два ноля». Тоном, особенно ненавистным для Кью. Хотя, в настоящий момент Кью ненавидит практически все, так что одним раздражителем больше, или меньше погоды ему не делают. — Сегодня Рождество. — Ты тоже на работе, на случай, если не заметил, — указывает Кью.- И Рождество не наступит по крайней мере еще пятнадцать часов, так что отвали Тревельян. Алек с блаженным выражением на лице удаляется, а Кью еще слишком сонный, чтобы сообразить насколько легко удалось ему спровадить агента 006. То есть, он не осознает этого, пока системы местного оповещения не начинают реветь Рождественские песни, едва не заставляя Кью вылить на себя пол-литра Ямайского кофе темной обжарки. Кофе расплывается по полу огромной лужей, отбрасывая задорные блики под бархатный голос Фрэнка Синатры, требующего «Звените, звените, колокольчики!»

***

На этот раз, Кью вызывает Бонда в кладовку после обеда. — Он ударился в беспредел, — говорит Кью паническим шепотом, захлопывая за Джеймсом дверь и погружая их обоих в полумрак. — Алек. Клянусь, он на самом деле пошел по беспределу или спятил, или и то, и другое одновременно на почве Рождества. — Не произноси при мне слово на букву «р», — неприязненно морщится Бонд, сидящий на ведре. Затем, он ближе пододвигается к квартирмейстеру, не отрывая зад от ведра, которое при этом визгливо скрипит по полу. От агента 007 ощутимо несет корицей и мускатным орехом, но Кью быстро решает, что для него будет лучше просто не спрашивать об этом. — Просто… не стоит. — В моем отделе столько мишуры и гирлянд, что можно было бы задушить лошадь. — Моя стерео система не перестает играть «Рождественский альбом» Майкла Бубла, даже когда чертова установка отключена. Разве подробное возможно?! — Он запугал всех моих сотрудников, заставив их напялить эльфийские шапки. — А я только что прошел через мастер-класс рождественской выпечки. Минута потрясенного молчания воцарилась между ними, затем Кью нежно погладил руку Бонда, выражая свое сочувствие. — Сожалею, — сдавленно говорит он. Бонд вздыхает и прячет руки в карманы, внезапно замирая. — Ты не виноват. Хочешь пряничного человечка? Только из печки. — С твоего позволения, не откажусь.

***

Войлочные оленьи рога, намертво приклеенные супер клеем к его сумке, становятся последней каплей для них обоих, и Кью под давлением ощутимой волны страха подает заявление на двухдневный внеочередной отпуск. Бонд же, со своей стороны, просто уходит из МИ-6 не удосужившись сообщить руководству, ведь именно так поступают все агенты программы «два ноля». — Я чувствую себя странно, — признается Кью, развалившись на диване, и наблюдая за тем, как Бонд делает тоже самое. — Сейчас шесть вечера, рабочий день в самом разгаре, а я дома и не пытаюсь предотвратить какой-нибудь теракт. — Сочельник, технически, не является рабочим днем, — отмечает Бонд. — Но поскольку работа у нас не совсем обычная, все же приятно не уворачиваться от пуль и не пытаться скрыться от погони в Рождество. — Это если не считать наше возвращение домой на метро, — говорит Кью, укладывая свои костлявые конечности Бонду на колени. — Даже при учете того, что метро — наиболее конфронтационное место, где разворачиваются настоящие баталии за каждый сантиметр пространства. А ведь еще есть двери, в которые тебя с большой любовью впечатывают празднично настроенные лондонцы. Напомни мне, никогда больше не тащить нервного агента 007 в клоаку общественного транспорта. — Посмотри на себя, мистер «стальные нервы». И вообще, неужели, похоже, что я с большим удовольствием когда-нибудь снова проедусь в общественном транспорте? Бонд щелкает пальцами по одетой в носок пятке Кью. Они оба смеются и удовлетворенно вздыхают. — Эта безобразное одомашнивание… отвратительно, не правда ли? — подает голос Кью, когда Бонд немного сдвигает его ноги, чтобы принять более удобное положение на диване, на миг забывая о существовании Алека в этом мире. — Торчать дома на Рождество. Вместо того, чтобы заниматься предотвращением каких-нибудь гражданских войн, или отслеживанием торговцев оружием. — Не могу сказать, будто недоволен этим, — говорит Бонд и кладет ноги на журнальный столик. Вероятно магия Рождества все же существует, ибо Джеймс за это не схлопотал по морде от Кью, хотя обычно тот вопит на него за подобное «свинство». Более того, Кью даже не делает ему замечания. — Хотя Рождественский ужин — это перебор. Не думал, что тебе придет подобное в голову после всех фокусов Алека. Между ними повисает молчание, а потом Кю резко выпрямляется. — О каком Рождественском ужине ты говоришь? — О том, что накрыт на нашем обеденном столе, — отвечает Бонд, поворачивая голову и слегка кивнув в сторону кухни. — Он там. Я заметил его еще когда мы пришли, и смотрю на него прямо сейчас. Еще одна пауза. — Ты… ты не готовил Рождественский ужин, не так ли? — медленно говорит Бонд. Ему нужно всего три секунды, чтобы соскочить с дивана, выхватывая пистолет, которым он целится в кухню. У Кью мелькает мысль сообщить Джеймсу, что, вообще-то огнестрельное оружие бесполезно, если использовать его против еды. Но опять же, все, что исходит от Алека почти наверняка стоит встречать с пистолетом в руке. — Думаешь, она отравлена? — настороженно спрашивает Кью. Бонду остается лишь развести руками. — Возможно, он начинил пюре лезвиями. Или спрятал взрывчатку в фарше для пирога. — Это же Алек, конечно, без бомб явно не обошлось. — Наверняка пирог взорвется. Стоит ли звонить саперам? — И отдать им всю эту еду? — спрашивает Кью, потягиваясь, словно кот. — Не слишком ли жирно им будет такая халява в Рождество? Кажется, я вижу пирожки с начинкой рядом с тем морковным салатом.

***

«Не отравлено. Можно есть» — гласит записка, прикрепленная к тарелке с салатом, но Бонд все равно с затаенным напряжением тыкает вилкой в каждую тарелку, наполненную различными яствами, прежде, чем подпускает к ней Кью. Тот факт, что записка написана почерком Алека, уже должен содержать в себе угрозу, но, цитируя самого Кью: «погибнуть от рождественской индейки гораздо приятнее, чем от давки в лондонском метро возбужденной Рождеством толпы». — Не думаю, что он на самом деле хочет нас убить, правда ведь? — с надеждой спрашивает Кью, пока Джеймс сосредоточенно инспектирует миску с подливкой. Сам же Кью опасливо зондирует мясной пирог и выковыривает кусочки изюма из кекса, внимательно рассматривая его. Вроде бы никаких острых предметов и очевидных следов седативных препаратов он не обнаруживает. Что ж, пожалуй, это и вправду съедобно. — Нет, не думаю, что у него именно такая конечная цель, — откликается Бонд, наклоняет чашу с соусом в разные стороны, чтобы проверить его густоту и чистоту, а затем окунает палец, медленно его облизывая. Хм. Грибной. — Он в курсе, сколько в таком случае, ему придется заполнить бумажек. Это не просто клочок похоронки. — И каково оно на вкус? Кью отщипывает кусок пирога и осторожно жует. Но проходят 30 секунд, и он не падает замертво. Либо это биологическое оружие замедленного действия, либо… обычная еда. Возможно. Скорее всего. Бонду не слишком нравится вид политого сливочным маслом пастернака, но ведь он — ребенок, которого насильно кормили овощами большую часть его детства, так что его мнение не считается.

***

— И что, с тебя содрали доплату за доставку на дом? — Неа, я показал им свой пистолет. Кроме того, квартира Кью — гребаный форт Нокс, даже мне пришлось попотеть, чтобы проникнуть в нее. — Так и должно быть. Ив тянется к пакету около нее, другой рукой передавая Алеку прибор ночного видения, пока сама исследует содержимое специального рождественского предложения от «Прет**». По пожарной лестнице они забрались на девятый этаж здания напротив квартиры Кью. Еще один обычный семейный вечер Тревельянов, ничего особенного. — Думаешь, они заметили омелу? — Лучше бы им сделать это, — бормочет Алек, всматриваясь в объектив. — Подвесить эту ветку туда оказалось сложнее, чем оплести весь отдел Кью. Проклятый выкидыш фантазии современных дизайнеров придумывающих гребанные вычурные светильники. Ох, боги. — Вообще-то, если мне не изменяет память, это не ты украшал отдел Кью, — флегматично напоминает Ив. — Ладно, для меня гораздо легче запугать ночной персонал, чтобы мотивировать их на творчество. Хочешь, подай на меня в суд. Я шпион, а не декоратор. Ив вздыхает и откусывает от теплого сандвича с индейкой. — Знаешь, — говорит она, почти прикончив сандвич. — Ты мог бы просто… ну не знаю, заблокировать им доступ в МИ-6 или придумать нечто менее радикальное, если хотел, чтобы они остались дома на Рождество. — И пропустить все веселье? — фыркает Алек, хватая сандвич и передавая бинокль Ив. — Бога ради, да будет тебе известно, что у меня сейчас целая коллекция фотографий Бонда в том забавном свитере. — Да ты что? — Высокого качества и с разных ракурсов, — радостно говорит Алек с полным ртом. — Настолько хорошего качества, что при желании ты можешь разобрать каждый стежок на морде его оленей. О, кстати, чертовски вкусная штука. — Это не я, это «Прет». И прекрати ерзать, иначе все вокруг заляпаешь клюквенным соусом. Внезапно ерзание Алека принимает весьма неожиданный, но без сомнения приятный оборот. И вечер уже не кажется таким холодным и плохим.

***

Кью насильно впихивает в Бонда морковь, которую тот совершенно незаметно вытащил из салата и затолкал под бортики своей тарелки. — Думаешь, они наблюдают за нами? — спрашивает Кью, безуспешно пытаясь спасти от уничтожения размазанную по скатерти морковь. — Я уверен, что за нами наблюдают, — беззаботно отвечает Джеймс. Он тихо радуется тому, что половина порции моркови случайно оказалась под столом, и осталась всего малая часть, у которой тоже нет шансов осесть в его желудке. Бл*кая, морковь. Бонд — взрослый человек, и может есть все, что пожелает. Или не есть то, что не любит. — Они на пожарной лестнице дома напротив. И здесь уже… не знаю, часа два? Или три? — И ты даже не подумал сказать мне об этом? Бонд пожимает плечами и накалывает кусочек ветчины, лежащей у него в тарелке. — Что бы это изменило? Не похоже, чтобы ты собирался раздеться догола и устроить гаремные танцы. — Да, — соглашается Кью. — Хотя… это идея. Возможно это серьезно говорит о профессионализме Кью, ведь зная, что они находятся под наблюдением уже несколько часов он не чувствует ничего, кроме некоторого смутного удивления. Все же в Лондоне холодно в декабре. — Кроме того, Алек только что написал, чтобы мы отдали должное омеле. И сообщил о какой-то Рождественской вечеринке для сотрудников МИ-6 завтра, если мы захотим встряхнуться и пойти в штаб. — Не захотим, — быстро говорит Кью и ловит взгляд любовника. Одобрительный взгляд. Однако, Кью все же поднимает голову и видит над собой зеленую ветку, подвешенную над столом. Слишком знакомый гербарий, чтобы можно было закрыть на него глаза. Омела. Конечно. И лишь из-за тончайшей грани, отделяющей его от нервного срыва при виде этой сраной зелени, да еще того факта, что Кью не любит высоту, он не залазит на стул, чтобы уничтожить этот образчик флоры, словно давящий ему прямо на мозг. — Знаешь, — небрежно говорит Бонд, воспользовавшись моментом отвлечения Кью, чтобы достать очередной кусок моркови и отбросить его за спину. — Даже в твоем отделе доверху забитым ею, мы точно не… — …Целовались под омелой, чтобы ввести в ступор всех, находящихся в непосредственной близости от нас? — Я в курсе, что твои технари — нежные цветки, Кью, но все же не настолько, думается мне. В конце концов, интернет кишит различным порно. — Но, уверяю тебя, не с участием их непосредственного начальника, — Кью переводит взгляд с ветки на притихшего Бонда, который выглядит невероятно самодовольным. — Ты так уверен в этом? Кью закатывает глаза, но наклоняется через стол, хватая Бонда за шиворот и притягивая к себе. — Ты невыносим, — тепло говорит он. — И мы собираемся устроить команде, мерзнущей в засаде, специальное шоу, так что не расслабляйся и подыграй мне, понял? — Я никогда не соглашусь на что-то меньшее, чем… — Меньше слов — больше порно. Бонд притягивает его к себе и Кью предпочитает сделать вид, будто не замечает, какую инквизиторскую извращенную смекалку проявил Бонд в отношении моркови.

***

- О, боже, — бормочет Ева, пялясь в бинокль. — Боже, кто-то должен отправить в отдел Кью корзинку с фруктами на Новый Год. Или любой другой подарок. У этого бинокля шикарное качество и идеальный обзор. Я вижу все так, словно стою в паре сантиметров от них. — Ох, бля, наконец-то! Ну, с долбанным Рождеством, что ли, нас, — соглашается Алек и украдкой быстро вытаскивает из окоченевших пальцев Ив последний кусочек остывшего сандвича.