Не оборачивайся

- Ты хоть понимаешь, что с тобой происходит? - Я влюблен. Так убейте меня. ©

Это был аномальный сезон дождей. Сезон серого и прогорклого неба, из которого сочилась адская безнадёга. Ледяная влага лилась и лилась на камень, на асфальт, на деревья и головы, вымораживая, заставляя пульс сбиваться с ритма и медлить. Стрелки на всех часах в городе будто и вовсе застыли. Поэтому вначале никто не обратил внимания на знаковые, ставшие потом роковыми, странности. Чему удивляться? Самое время для затяжных простуд, самое время забить на школу, забыть монотонный голос сэнсея и лежать в болезненной неге под стёганым одеялом, пить себе всякие лекарства и смотреть в окно. И ещё — наслаждаться прикосновением холодной руки ко лбу, когда кто-то родной меряет тебе температуру. Но Манабу не болел. Никакого прекрасного гриппа, никакого заслуженного, оправданного отпуска от стрессов в колючем шарфе с ложкой мёда во рту. У него — зачёты, у него — рефераты, у него — тесты. Возможно, из-за этого всего супер-важного он и держался, он был парнем обязательным — «надо, так надо». И потому упрямо продолжал посещать занятия, хотя выглядел самым хилым среди сверстников. Кстати говоря, его внешность не раз становилась темой для глупых, нисколечко не смешных подколок. Особенно на физкультуре, особенно для этого идиота, звезды школы. - Сэнсей! У нас что, урок на улице? Может, в зале побегаем, а то Манабу ветром унесёт. - Эй, щепка-кун, тебе где форму покупают? Или не покупают? Ты, наверно, ещё с началки одну и ту же носишь! - Блин, Манабу, ты будешь отбивать или костями махать? У нас тут волейбол или возвращение ходячих мертвецов? - Ай-ай-ай! Спасите, в моём животе, кажется, сквозное отверстие! Ошио проткнул меня локтём! Умираю, девчонки, мне нужно искусственное дыхание! И прочее, прочее. Фантазия у Сатоо была не особо богатая, придумываемые образы однообразны, да и чувство юмора оставляло желать лучшего. Манабу на провокации не вёлся, шутки игнорировал и вообще в душе соглашался с учительницей, которая говорила, что Казуки в литературе бревно бревном и никогда по сочинению не получит ничего больше тройки. Но ребята этого дебила любили, а Манабу — нет, поэтому насмешки не прекращались. Правда, свиста, хохота и улюлюканья с каждым днём становилось всё меньше. Но ботаник пока не замечал ничего необычного. Подумаешь, пара-тройка безмозглых кукол слегла с простудой. Ну, не пара. Вроде чуть больше. Неважно. У Манабу научный проект, у него контрольные и доклады, совершенно некогда думать об идиотах. И болеть тоже нельзя, нужно крепиться, нужно держаться, хотя так хочется просто лечь на парту, да нет, упасть в неё головой со стуком и уснуть. Сон — единственное, что ему по-настоящему нравилось в жизни. Спокойное и приятное беспамятство. Иногда даже картинки показывают. Но чаще — просто тёплое ничто. Остальное, положа руку на сердце, было тем ещё дерьмом. И тесты эти, и учёба, и всё, что вне её. Растворимая лапша перед телевизором в одиночку, потому что мама ещё не вернулась. Рис из рисоварки по утрам, потому что уже ушла. Сколько он себя помнил, ему было невыносимо скучно тут. Мир его не устраивал, слишком однообразный, все внезапности, чудеса и приключения остались далеко в детстве, застряли между страницами книжек с картинками. Чем старше становишься, тем тоскливее. Зато он хотя бы не притворяется, как делают одноклассники, даже пытаться перестал. Манабу быстро понял, что у них есть всего три способа развлечься: купить веселье, поиздеваться над кем-нибудь или потрахаться. Ну, хотя бы поговорить о сиськах. Все эти варианты ему не подходили. Денег у них с матерью едва хватало на жизнь, какие уж тут развлечения, унижать кого-то ему не нравилось, потому что самому вечно доставалось. А насчёт третьего — в первый же раз, подрочив у себя в комнате на одну из хорошеньких одноклассниц, которая в воображении была добра к нему и не ржала вместе с Казуки, он испытал только горечь после быстрого бурного облегчения. Смотрел на свой липкий перепачканный спермой живот с ужасом: «И всё? Что в этом такого хорошего? Кажется, я стал ещё более одиноким». А густые, тяжёлые ливни не прекращались. Какую неделю шёл дождь никто уже точно не мог сказать. Казалось, он был всегда. Жители Осаки приросли к своим зонтикам, в лёгких поселилась сырость. Город вообще утратил другие краски, кроме серого и красного. Каналы и берега рек стали склизкими, словно плесенью покрылись, и старики стали поговаривать об опасности наводнения. Однажды на перемене, не отрываясь от учебника, Манабу услышал очередную, совсем уж детсадовскую шутку Казуки о том, что он похож на Каспера-маленькое приведение. По привычке проигнорировал. Но что-то было не так. Его насторожило какое-то несоответствие, как внезапный запах гари, как лишнее слово в поговорке или фальшивая нота в общем хоре. Точно, общего хора-то как раз и не было. Он поднял глаза, испуганно оглядываясь по сторонам, и увидел, что в классе, кроме него и этого вечно доставучего скотины, всего семь человек. - Куда все подевались? Ушли куда-то? — обеспокоенно спросил он скорее сам себя, чем Казуки, который сидел почему-то рядом, прямо перед его партой, опираясь на спинку стула, качался и внимательно его разглядывал. Вопрос Манабу застал его врасплох, он округлил глаза и рот от изумления. - Чего? — Бу не выдержал, фыркнул на окаменевшего. Тот качнулся на стуле ещё раз, зачем-то сначала издал тренировочное мычание, затем прокашлялся и выдавил: - Обалдеть! Ты… разговариваешь! Со мной разговариваешь! Манабу скривился, снял очки, надел очки, снова снял, рассматривая неприятно расплывающееся в улыбке в разные стороны лицо одноклассника. От необъяснимого счастья оно уже было совсем превратилось в овал, пришлось вернуть ему правильные геометрические очертания: - Представь себе, разговариваю. Хотя, нет, не представляй, не выйдет. И вообще, зря я это. Зачем мне общение с умственно-отсталыми? — и попытался снова сконцентрироваться на параграфе, который только что зубрил, но тут произошло нечто совсем уж из ряда вон выходящее. Казуки грубовато схватил его запястье и дёрнул на себя так, что Манабу пришлось подскочить, склонившись над внезапно напавшим парнем. У него от страха даже коленки задрожали. Его ни разу в жизни не били, никто и никогда. Если подумать, то все издевательства в классе ограничивались подколками и мелкими пакостями. Но он читал, что часто с аутсайдерами происходят жуткие вещи. Подростки в Японии бывают такими жестокими! Так что он внутренне собрался и смирился. Вот сейчас — возьмёт и повалит на пол, начнёт избивать ногами, а, может, и другие присоединятся. Учителя нет, эти своего главаря не сдадут. Главное, надо голову прикрыть и сгруппироваться, чтоб не попал по животу и другим жизненно важным точкам. И хорошо, что очки успел снять, они дорогие, этот слон бы точно разбил. Но Казуки бить не стал, посмотрел в его глаза серьёзно-серьёзно, совершенно нетипичным для себя умным взглядом, и зашептал так тихо, что Манабу разбирал его слова только по форме губ и по выдыхаемому воздуху. Хотя изо рта Сатоо пахло сладкой детской жвачкой, которой он зажёвывал выкуренные на крыше сигареты, и это почему-то сильно отвлекало. - Ты тоже заметил, да? Взрослые говорят, эпидемия, новый вид гриппа. Но я не верю. Такого просто быть не может. Потому что я звонил Бё после того, как тот в школу не пришёл, и Джину всю неделю звонил. Но его мобильный отключён! - Болеют, потому и не отвечают, ну что за глупость, — Манабу был обескуражен внезапными откровениями Казуки, ещё больше смущала рука, сжимающая его руку, и подозрительные взгляды одноклассниц, устремлённые в их сторону. - Во-первых, заболели слишком многие. Ты посмотри на класс, нас осталось 9 из 25-ти человек. Во-вторых, эти псевдо-заболевшие как в воду канули, ни слуху, ни духу. Вот Джин, например. Он даже с того света бы в интернет вылез, я его знаю, он без скайпа, как наркоман без дозы. Но его нет уже шесть дней! Полная, абсолютная тишина! - А, ясно, ты заскучал без подданных, вот и лезешь к оставшимся. Отвали от меня, — Манабу дёрнул кисть на себя, освободился, плюхнулся обратно на стул и загородился от Казуки учебником. Правда, читать не получилось, иероглифы склеились в один мутный дрожащий ком, а щёки загорелись. Он просто спрятался за импровизированным забором из «Географии» и пытался отдышаться. Получалось не очень. Он всё ещё сопел ежом в страницы, когда Сатоо взял книгу двумя пальцами, поднял вверх и так и держал её высоко над их головами в вытянутой руке, продолжая шёпотом: - Тут что-то нечисто, нам врут про грипп. Да и девчонки болтают всякое… Понимаешь, Мана… Манабу, — он осёкся, нервно сглотнул. — Вот ты — болезненный. Тощий, бледный. Кашляешь даже. А в школу ходишь. И все они были здоровы, как кони, но пропали один за другим. Манабу хотел было послать его к чертям, даже губы поджал и приготовился, но вдруг удивился: - Я кашляю? - Да, последние недели две, наверно. - Странно, я не замечал… - Понятное дело, вечно в зубрёжке. Ты вообще хоть что-то вокруг видишь, кроме оценок? — на мгновение Манабу показалось, что он услышал в голосе настырного парня какой-то упрёк, но тут же отмахнулся от этого, как от несусветной дикости. — Странно другое, что твоя мама не заметила… - Не трогай мою маму, — огрызнулся заучка. — Она пашет круглыми сутками, на еду нам зарабатывает. Не все семьи такие мажористые, как у тебя. - Тебе бы лекарство какое-нибудь купить, — словно не расслышав пробормотал Казуки с безмятежной улыбкой. Опёрся локтем на его парту, опустил щёку на ладонь, и так, боком, продолжил его рассматривать. Манабу снова стало неуютно, он отобрал у Сатоо свою «Географию» и пробормотал: - Ничего, сам куплю и без мамы. - Отлично, — жизнерадостно воскликнул Казуки, поднимаясь вместе со звонком, будто только и ждал от него этой реплики. — После школы мы идём в аптеку. - Что? Как это мы? Погоди! - И к Джину домой заскочим, проверим мою теорию. - Эй! Я никуда с тобой не пойду! — тихоня впервые повысил голос в классе. Но Казуки был уже за своей партой и, как самый прилежный ученик в мире, тщательно изучал все оттенки чёрного на чёрной доске, только уголки рта подрагивали в затаённой ухмылке. Вошедший преподаватель с удивлением посмотрел на вопившего отличника и холодно бросил: - Ошио-кун, сколько энергии! Марш к доске! После уроков неугомонный Сатоо первым сорвался и выбежал вон из класса, конечно же, не дожидаясь Манабу. Тот вздохнул с облегчением. Всё-таки это был очередной бездарный розыгрыш. Тем лучше. Это же Казуки. Этим всё объяснялось. Легкомысленный, недалёкий и всеми любимый. После того бредового разговора на переменке Бу решил присмотреться к нему повнимательнее. Первый раз за долгое время занялся изучением чего-то живого, не буковок и циферок. А ведь раньше даже щенка не хотел заводить, как мама ни настаивала. Это было ему неинтересно: слюна, лужи, погрызенная обувь, взросление, дрессура, а потом неизбежные болезни и смерть. Нет уж. Сплошное разочарование. И вдруг — какой-то человек, и ему любопытно! Нет, не какой-то, а самый мерзкий на свете. Напрягало всё: и слишком тонкие, слишком непослушные, вытравленные краской волосы, и расстёгнутые верхние пуговицы на рубашке, вообще вид у Казуки был неряшливый, но это была особенная неряшливость, не имеющая ничего общего с неухоженностью. Каждая торчащая прядка, каждая складка на пиджаке, и это крохотное пятнышко на рукаве, прожжённое сигаретой, многочисленные дырочки от пирсинга в ушах, брови, губе, по выходным в них, наверняка, появляются серёжки. Всё это вопило не «неряха», а «крутой парень». Придя к такому выводу, Манабу чуть в пол не плюнул от негодования. Что за глянцевый бунтарь, смотреть тошно. Не хватает только припаркованного у школы мотоцикла и гитары за спиной. Но, как это часто бывает в жизни, главные минусы Казуки были его плюсами, смотря с какой стороны поглядеть. Например, легкомыслие и ненадёжность сейчас сыграли на руку Манабу. Он не потащится в сомнительной компании по чужим домам проверять безумные идеи его величества. Поскольку величество у нас пустоголовое, можно спокойно идти одному домой, только в аптеку за сиропом от кашля заскочить. С такими приятными мыслями Манабу оделся у шкафчика, переобулся, вышел на крыльцо школы и… вздрогнул. Потому что над его головой раскрылся со щелчком большой чёрный купол, и возникший из ниоткуда Сатоо настойчиво приподнял руку в приглашающем жесте, чтоб тот взял его под локоть. Бу нехотя послушался и отвернулся в сторону, не глядя на самоуверенного до приторности, шагающего бок о бок с ним мальчишку. - У меня зонт мелкий. Бегал менялся с Юуто из параллельного. А этот классный, прям на двоих. Я себе теперь тоже такой хочу… - Зачем? — зыркнул на него исподлобья Манабу, но тут же прикусил язык, ведь вообще-то мог бы и раньше взбрыкнуть, пойти под своим. А ещё он отметил про себя с недоумением, что вместе, в принципе, неплохо, и проявление заботы со стороны Казуки даже как-то льстит, хотя всё равно подозрительно. Единственное утешавшее — уверенность, что у Сатоо просто извилин не хватит на долгий, коварный и запутанный розыгрыш. Значит, он и правда переживал из-за пропавших одноклассников и позвал его из-за этого. Одному, небось, даже слону страшно. К тому же это было слабое место Манабу — любовь к странным жутковатым историям. Любопытство проснулось, и беспокойно заворочалось внутри, предвкушая что-то вкусненькое. Вопрос, зачем Казуки понадобилось покупать зонт побольше, потонул в шорохе дождя и в сиропе натекающих молчаливых минут, пока они медленно брели по тротуару, обходя лужи. Манабу забыл и об этом, и о средствах от кашля, и — страшно сказать — об уроках, которые были заданы на завтра. Он послушно топал за одноклассником, хмурясь и перебирая возможные разгадки этой необычной интригующей эпидемии. - Сначала только пойдём к Джину, они тут недалеко живут, а потом в аптеку, — нарушил блаженную тишину Казуки. Вообще-то он мог бы и не заикаться об этом, просто тащил бы себе и тащил нелюдимого буку за собой, сейчас он пошёл бы за ним на край света просто потому что задумался чересчур глубоко. - Хм, ладно. А почему ты, кстати, так уверен, что у Кунихико не может быть депрессии какой-нибудь, не знаю, может, он не хочет к телефону подходить? - Да ты что, Джина не знаешь? А… да… не знаешь, — нервно задёргался Сатоо под испепеляющим взглядом. — Ну вот представь себе себя наоборот. Он гипер-общительный! А ещё любопытный до ужаса, и вообще... - Как ты, короче, в каждой бочке затычка. - Ага, как я… То есть, что ты сказал? Но Манабу, вошедший в роль Шерлока, не обратил внимания на возмущённый тон, и продолжил размышлять вслух: - Так, говоришь, он и при смерти трубку из рук не выпустил бы и в онлайне бы светился… А вдруг, правда, заболел тяжело. Поэтому родители не разрешают за компом торчать, ну и мобилку отобрали. - Я об этом не подумал… — виновато шмыгнул носом Сатоо. Манабу только головой покачал. - Вот тебе и тайна. Ты, наверно, думал, наш класс какое-нибудь маньяк-каннибал по одному выкосил? - Я вообще-то склонялся к версии проклятья или привидения какого мстительного. - Серьёзно? Тебе что, пять лет? - Нет, шестнадцать. И вообще, хватит издеваться, мы пришли. Чудаковатая парочка добралась до скромного частного дома. Беленький и аккуратный, за невысоким заборчиком, он смущённо притулился в окружении уродливых многоквартирных зданий. - О, да они тоже богатеи, как я погляжу, — хмуро высказался Манабу. Он-то всю жизнь ютился с матерью в двух комнатах, каждая из которых была размером чуть больше стандартной двуспальной кровати. — Слушай, если что, я тебя не знаю. Мимо проходил. Извиняться сам будешь. - Ну замечательно. Спасибо за поддержку. Казуки собрался, выдохнул и решительно нажал на звонок. Электронная коробочка, прикреплённая у калитки, зашуршала, затрещала и из неё раздался девчачий голос: - Кто там? - Здравствуй, Мики-тян, это я, Казуки, мы тут с классом переживаем за Джина. Принесли со старостой распечатки нашему болезному. - Я не староста, — шёпотом возмутился Манабу. - А похож, — улыбнулся Казуки почему-то до неприличия ласково. — Ну, она же не знает. Коробочка молчала. - Здесь такие не живут, — через минуту ответила Мики. Они переглянулись. - Ты что, меня разыгрываешь, Мики-тян? Я же друг твоего брата, помнишь, тебе ещё так понравился мой пирсинг в губе? — испуганно залепетал Сатоо, на что Бу презрительно фыркнул. Пирсинг, видите ли, ей понравился. Железяки какие-то. Вот он даже не видел, и ничего. - Вы ошибаетесь, — сухой треск возвестил о том, что девчонка повесила трубку. - Как же это? Что за бред? - Не знаю, — пожал плечами Манабу, но увидев, как истерично расширяются глаза Казуки, поспешил добавить успокаивающе: — Но Джин точно был. Я помню. Смешливый, маленького роста, похож на хомяка-сангвиника… Не успел он договорить, как из дома вышла невысокая круглощёкая женщина, просто Джин в юбке, только на смешливую она явно не тянула. Сурово выговорила им: - Вы что хулиганите, дети? Как не стыдно! Напугали мою дочь! - Простите, пожалуйста, Кунихико-сан. Но мы никого не хотели пугать, хотели проведать Джина… - Мальчики, я не знаю, зачем вы это устроили. Но шутка совершенно не смешная. Уходите, пожалуйста, а то я мужа позову. - Но как же так… Джин… - У меня только Мики и нет других детей. Не понимаю, о каком Джине ты твердишь! Я сейчас вообще, наверно, полицию вызову! - Не надо полицию, мы уже уходим, простите, пожалуйста, этого дурака, — Манабу с трудом оторвал сопротивляющегося Казуки от калитки, которую сердитая женщина захлопнула с неприятным тянущим железным звуком. Этот звон ещё долго гудел в ушах даже после того, как они свернули за угол. - Она врёт! — ошарашенно твердил Сатоо. — Зачем мама Джина врёт? - Слушай, я не знаю, но выглядела она убедительно, — возразил Бу и вдруг зашёлся долгим приступом кашля, давясь и закрывая рот ладонью. - Прости-прости, ты замёрз, наверно, — от этого главный искатель приключений затрепыхался, затараторил и сорвался с места. — Пошли скорее в аптеку! И снова — обходить лужи. Манабу опять шёл за ним, как на привязи. Вперёд, через дорогу, потом обратно, Казуки пропустил поворот, но пёр до того уверенно, что даже спорить сил не было. Он вообще-то и сам мог бы. Как и куда идти знает, и что покупать в курсе, но прицепилось же недоразумение, клещами не оторвёшь. Медленнее, медленнее, в такт дождю, по железным скользким помостам вдоль канала, листы металла прогибались под их шагами, стонали и плакали. Привычная ржавчина и бело-красные спасательные круги на ограждениях выглядели как-то иначе, они блестели от влаги, словно покрытые лаком, новенькие деревянные игрушки на ёлке. Манабу брёл слева, по краю, подавляя кашель, почему-то не хотелось, чтоб несущий над его головой зонт Казуки опять ускорился, хотя было действительно холодно и мокро, но правому боку тепло, прогулочный ритм даже нравился. Он не знал, что говорить о пропавшем друге Сатоо. По-человечески жалко, но не так, чтоб выражать соболезнования, потому просто молчал, заглядывал по пути в мутную воду и радовался про себя, что погода дерьмовая и прохожих почти нет. Перешли по мосту над зелёной лентой, под ними как раз прошёл небольшой буксир. Туристических лодок становилось всё меньше: в такую промозглую дыру никого и знаменитые такояки не заманят. Чем дальше, тем чуднее становился этот день. Манабу всё больше убеждался, что происходящее напоминает занудный сон, самый противный сорт кошмаров, в которых увязаешь по горло, и уже не понимаешь, чего собственно боишься. По отдельности события вроде так себе, тоска средней паршивости, но вместе, в кучу, в короткий промежуток времени рвут мозги в клочья. Взявшийся из ниоткуда кашель, пропавший в никуда Джин, а с ним ещё толпа мальчишек и девчонок, которые, конечно, придурки в общем-то, и потешались над слабыми, но по сути, наверно, были неплохими детьми. Только оценивая своих недругов через призму возможного, не воображаемого их убиения жутким маньяком-каннибалом, осознаёшь, насколько ты добр и человеколюбив. Манабу, наверное, всё-таки был добр, мог даже собой гордиться. Жалость мучила его вопреки голосу мстительного злорадства. И «Как же так? Неужто всех порешили?» мешалось в голове с «Так вам и надо». А ещё он был простужен и совершенно не помнил, когда простудился. Хотя с ним такое иногда случалось. Провалы во времени, скачки в пространстве, когда задумаешься и отвлечёшься. Вот, например, как они сейчас оказались на пороге аптеки? Нет ответа. Казуки уже собирался закрыть зонт, стряхивал капли. Манабу очнулся только после того, как его рука выскользнула из-под локтя этого странного парня в дырках без серёжек. «Вон даже Мики видела, а я…» Додумать он не успел. Очередной обрывок, деталь, оставшаяся за стеклянной дверью на обочине. Внутри было тепло и, главное, противная сырость оказалась там, за окном, здесь ей до них не добраться. За прилавком никого не было, наверно, аптекарь разбирал что-нибудь в подсобке за стеной. - И всё же… Не понимаю, — протянул Бу в тишине, рассеяно разглядывая полки, повернулся и увидел, что Сатоо стоит совершенно потерянный, теребит губу, наверное, тоже не понимает. — Слушай, не паникуй ты, смотреть противно, у тебя сейчас лицо похоже на кусок промокшего картона. - Ага, — уныло вздохнул в ответ. - Как думаешь, они все пропали? - Не знаю даже… Но надо проверить, — немного оживился, ударил себя кулаком в ладонь и решительно тряхнул осветлённой башкой. — Сегодня опять попробую Бё дозвониться, а завтра достанем в школе адреса остальных и пройдёмся по списку! - Пройдёмся? Э? - Ну да, у меня есть ещё одна идея… На сладкое, блин… Пока надо начать с менее жуткого. - Стой-стой, разогнался. С чего ты вообще решил, что я с тобой? Прозвучало двусмысленно, и оба как-то растерянно замялись, а ещё больше смутились, когда поняли, что смущаются. Казуки запустил пятерню в волосы и сосредоточенно их лохматил, глядя куда-то в сторону каналов через витрину. Манабу исследовал каменный пол под ногами, поделённый на чёрно-белые квадратики. - Эй, парни, вы уверены, что вам этот отдел нужен? — с задорным смешком появилась из подсобки молоденькая грудастая аптекарша с большой коробкой каких-то медикаментов в руках. Они переглянулись и увидели, что стоят и обсуждают жуткие исчезновения школьников у стенда с презервативами и смазкой. И пока Манабу отчаянно то краснел, то бледнел, то покрывался причудливыми пятнами обоих цветов, Казуки, схватив его за рукав, побежал через проход к кассе и сдавленно попросил у хохочущей дамочки сироп от кашля: - Только самый лучший, — насупленный он смотрелся ещё потешнее, чем испуганный. Аптекарша, оценившая степень паники по дёргающейся брови покупателя, не стала задавать лишних вопросов, просто выложила на прилавок упаковку и приняла наличные. И всё же вдогонку пришпилила, не удержалась: - Как твой брюнетик решится, заходи! Подскажу лучшие варианты. Манабу было прыгнул обратно ошпаренной кошкой, чтоб ответить и на «твой», и на «брюнетик», и на всё остальное, да Казуки удержал. Стеклянная дверь захлопнулась, зонт снова выстрелил в небо, раскрываясь. - Погоди, я тебе деньги отдам. - Не надо, я ведь мажор, так кажется, да? Мне эти 200 йен ничего не значат. - Ну, а что, не мажор, что ли? Вся школа знает, что ты из богатеньких, что хочешь, то и творишь. Только что ты в общественной забыл, не понимаю. Ходил бы в частную, — они стояли у злополучной аптеки, и пока Бу яростно рылся в портфеле в поисках кошелька и прятал лекарство, Сатоо уныло курил, изредка поглядывая на копошащегося мальчишку. - На. - Не возьму, — хитро сощурился. - Что? - Помоги мне с расследованием… - С каким расследованием? Да этим полиция должна заниматься, — Манабу пытался запихнуть деньги Казуки в карман, тот вертелся, уклонялся, ходил вокруг него кругами и отбивал руку, не выпуская сигареты изо рта. Поскольку всё это время они прятались под одним зонтом, зрелище было действительно занятным. Прекратился цирк только тогда, когда во время одного из сложных пируэтов они заметили, что через витрину с улыбкой за ними следит всё та же фигуристая аптекарша. - Чёртова яойщица. Хорошо, завтра после занятий. Но только если не слишком много зададут! Я и так сегодня столько времени потерял, до ночи буду домашку делать. И деньги возьми. Казуки радостно сверкнул зубами, взял двести йен и спрятал в карман. Манабу выдохнул с облегчением, достал свой маленький складной зонтик, раскрыл и заспешил прочь не оборачиваясь. Через минуту Сатоо его догнал, вышагивал рядом, пытаясь заглянуть в глаза: - Ну и куда ты? - Домой. - Я провожу. - Да отстань уже, что ты прилип? Внезапно Казуки согласился, отстал с коротким «Окаай!», Манабу даже опешил от неожиданности. «Что за необъяснимый придурок!» Но шаг не замедлил даже когда в спину ему весело крикнули возмутительное: - Эй, Манабу, осторожнее! Держи зонт против ветра, а то улетишь! *** В первую ночь ему снился пустой класс. Вроде бы знакомый. Но обветшалый, как будто под слоем пыли. Её было так много, что даже стёкла покрылись бурым песчаным налётом. Манабу сидел один с книгой без названия, пытался читать, понимая, что на самом деле не хочет этого. На самом деле он хочет посмотреть на парту Казуки, но боится. Боится, потому что знает, что увидит. И всё, что может его защитить от этого неизбежного — напечатанные в книге чужие правила и истории. Но его так и тянет поднять взгляд туда, вперёд и вправо. И весь сон был мучением и пыткой, адскими качелями выбора между «посмотреть» и «не посмотреть». А в финале, как водится, победило первое. Он оторвался от книги, поднял голову и… Закричал. *** Взять адреса отсутствующих оказалось проще простого. «Конечно, Ошио-кун, как здорово, что ты стал заботиться о коллективе. Успеваемость — это далеко не всё! Сатоо на тебя хорошо влияет, — кивнула учительница ему и высунувшейся из-за косяка взволнованной кошачьей морде Казуки, передала распечатанный список и негромко добавила: — Только и ты ему помоги, подтяни с японским хотя бы, завалит же экзамены». Манабу обещал позаниматься с приятелем, вежливо поклонился и вышел. А вот с дальнейшим выполнением плана возникли проблемы. Они успели обойти только шестерых исчезнувших. Из них дверь открыли лишь две девчонки, видимо, польстились на медовый голос Сатоо. Обе выглядели ужасно: посеревшая кожа, мешки под глазами, но в остальном — обычный грипп, ничего странного. Ещё двое ответили по домофону, что у них всё хорошо, просто приболели. Оставшиеся не среагировали на звонки. Никаких зловещих исчезновений, как с Джином, не было. Это пока оставалось единственной зацепкой, и, к своему стыду, Бу тоже стал его забывать, в голове смутно маячил расплывчатый образ чего-то маленького и шумного, но конкретные детали стёрлись. Казуки признался в том же, когда они, продрогшие и усталые, заскочили в раменную перекусить. - Я бы предложил тебе сделать перерыв и закончить завтра, но до жути боюсь, что завтра мы и того не вспомним, — пробормотал он с набитым ртом, орудуя палочками с дикой скоростью. Манабу задумчиво ковырял свою порцию и, хотя он просто с ног валился, засыпая на ходу, был вынужден согласиться: - Ага. Надо спешить. Ужасное чувство, будто в мозгах что-то тает, как мороженое, даже озноб чувствую. Казуки замер, отложил палочки и обеспокоенно посмотрел на него. Надо было уже привыкнуть к этим его особенным долгим леденящим кровь взглядам, но у Бу всё никак не получалось. Холод пронзительнее озноба волной мурашек прокатился по позвоночнику. А потом Сатоо сделал и вовсе неприличную вещь — порывисто подался вперёд и прижал свою ладонь к его лбу. - Нет, жара нет вроде бы. Но всё-таки ты простужен… Давай я сам тогда, а ты домой — отлежись. - Вот спасибо за разрешение, — слабо улыбнулся Манабу, отклоняясь назад от чужой руки, — но уж один адрес я точно выдержу. Кто у нас там дальше по списку… - Бё. Масахито то есть. Может, хоть он Джина не забыл? Они ведь с детского сада дружили. - Я бы сильно не надеялся, если уж родная мать утверждает, что его не было…. Они обречённо помолчали, уткнувшись каждый в свою лапшу. Хотелось найти какие-то слова поддержки, но не выходило. Манабу печально гонял половинку яйца от одного бортика тарелки к другому, потом всё же набрался смелости и только открыл рот: - Казу… - Мана… Вау… - Что? - Сначала ты! - Нет, ты… Ты первый начал… - Нет, ты начал, Бу… Блин. - Да что «блин»? Что «вау»? Боже, с тобой говорить, как с раменом… - И часто ты говоришь с раменом? — смеётся. - Нет, не часто. То есть, нет, вообще не говорю. Да что ж такое? — не выдержал, сам прыснул, и стало как-то легче обоим. - Вау — потому что на моей памяти ты меня первый раз по имени назвал. - Чего такого, мы же не общались. - Первый раз за четыре года, Манабу! - Что? Откуда четыре, как четыре? - Мы в средней школе тоже в одном классе были. Три года подряд. - Да ладно заливать, я тебя не помню… - Я же говорил, ничего-то ты, кроме своих книжек, не видишь… И опять какая-то плохо скрываемая обида проскользнула в этой фразе, но не успел Манабу что-то сообразить, как Казуки приободрился и скомандовал: - Вперёд, мой друг, нас ждут великие дела! — и героически втянул последнюю макаронину в рот. - Друг? — изумлённо повторил Бу, поднимаясь вслед за ним, словно пробуя слово на вкус. И, чёрт возьми, оно было довольно аппетитным. Они простояли у подъезда Бё довольно долго, думали уже уходить, когда сиплый голос наконец ответил им, одноклассник тут же впустил их внутрь. Он жил бедненько, почти так же, как Манабу с мамой, с одной только разницей, что у него ещё и отец имелся. Хотя толку-то с того, родителей всё равно дома не было, бедный мальчишка валялся в лихорадке один. Непонятно, как он самостоятельно дополз до двери, но встретил их, пошатываясь и с маской на лице, молча махнул рукой, мол, проходите, раз уж припёрлись. Предложил сделать чай, но с такой мукой в глазах, что сразу стало ясно: соглашаться будет жестоко по отношению к этому полутрупу. - Всё началось на той сраной вечеринке, — заговорил он ни с того ни с сего, привалившись спиной к стене, когда они уселись на пол напротив его футона. — Казуки, ты помнишь, месяц назад, ты ещё не смог пойти? - Нет, — удивился тот, — какая вечеринка? - У Юми-тян. У неё был день рождения, она позвала весь класс. - Меня не звали, — мрачно заметил Манабу. - А ты что, считаешь себя частью класса? — оборвал его Бё ехидно. — Если бы не Казу, вообще бы тебя на порог не пустил, отмороженный. - Кто ещё тут отмороженный? — начал заводиться Бу, но Казуки мягко остановил его, положив свою руку на его. Положил так, как будто имел право, как будто так и надо. Мало того — так и было, и теперь будет всегда. Из головы сразу вылетели абсолютно все без исключения смачные ругательства, заготовленные для Бётаро. Манабу вырвал пылающую кисть и, улучив момент, когда никто из парней не смотрел на него, подул на пальцы, словно это могло их остудить. - Так вот, пришли почти все. - Неудивительно, она такая миленькая, — поддакнул Казуки. - Да, а сестра её так вообще красавица. Она приехала из Нагои на праздник. Заканчивает там старшую школу. У них родители в разводе, живут в разных городах. Так вот, эта самая сестра всё и затеяла. Взрослых дома не было, она притащила выпивку, фигня, конечно, шампанское, — Манабу чуть не перекосило от нарочитой бравады, с которой Бё говорил об алкоголе, он даже бы съязвил что-нибудь при другом раскладе, но сейчас был слишком занят горящей рукой, бережно прижимал её к груди и лишь краем уха вслушивался в рассказ. - Вы напились? — уточнил Казуки у больного, который, то ли задрёмывал, то ли и вовсе сознание начал терять. Бё с видимым трудом разлепил веки и продолжил: - Немного. Она всё-таки не ящик притаранила. Потом болтали, и вот эта красоточка и предложила дурацкую забаву — рассказывать страшилки. - Детский сад, — проворчал Бу. - Вот тут я с тобой согласен. То есть был согласен. Раньше. Ну, погасили свет, свечи зажгли для должного эффекта, и стали травить байки. Под это дело я Юми-тян потискал, — как-то горько усмехнулся Масахито. — То есть это было до. До истории её сестры. И она, значит, такая вся из себя крутая, говорит: "Детки, я вам тут сочинять не буду, расскажу реальную штуку. Она по-настоящему работает! Проверено! Вы, может, слышали уже такую легенду, но я сама пробовала к этому демону обратиться, чуть не сдохла. У нас в Нагое, типа, целая школа заразилась". Мы такие: «Демон?» Она отвечает, мол, да, ну или божество, один хрен. Тварь, которая питается человеческой энергией. Но сожрать просто так не может, ей надо свою дозу отслужить. Как-то так. Короче, демона зовут Сатору-кун. - Какая тупость…. - Да, не самое крутое имя для демона. Я б получше придумал, — ухмыльнулся Казуки. - Нет, Казу, — тот вздрогнул, но не повернул головы, а Манабу, не обращая внимания, сквозь зубы прошипел. — Ясельная рассказка просто, её все знают. - Ржите-ржите. Я тоже смеялся. А щас не помереть бы только. Короче, для вызова нужна монетка в 10 йен, звонишь из телефонного автомата себе на мобильный и говоришь… - «Сатору-кун, если ты тут, то, пожалуйста, появись», — кривляясь, произнёс Бу. - Точно-точно. Якобы потом этот демон тебе звонит и говорит, где он находится, пока не встанет за твоей спиной. Когда Сатору скажет «Я у тебя за спиной», можно ему любой вопрос задать, он обязан дать ответ. Хоть кто выиграет в Чемпионате Мира по футболу, хоть сколько тебе жить осталось. Что хочешь. Эта дрянь должна ответить. Главное не оглядываться, иначе Сатору заберет. Только вот никто не говорит, чем это дело грозит на самом деле. После ответа ты заболеваешь. Потому что демон выпивает из тебя силы в обмен на услугу. - И что за вопрос ты задал, Бё? — глухо спросил Казуки. - В том-то и дело, что не помню! Только вчера, кажется, знал, а теперь — ничего, пусто… Что-то про наших… Про кого-то спрашивал, и вроде это важно было, но… Только… - Что? — выдохнул заинтересовавшийся против воли Манабу. - Мне кажется, я его знаю… Сатору этого. Голос был знакомым, и я знал, чей он. Раньше знал. И даже обернуться хотел, да он не велел, сказал, умру… Вот я послушался, а теперь как жить с дырой в башке? Ничего не помню… — Бё поднял глаза в потолок, словно там можно было найти клочки утраченных воспоминаний. - Не переживай, бро, — Казуки легонько по-дружески наметил удар ему кулаком в плечо. — Вспомнишь, ты сейчас болеешь просто, отоспишься как следует и всё пройдёт. - Точно, сон — лучшее лекарство, — выдавил из себя кривую улыбку Манабу. - А мы пойдём. - Угу… Я, правда, вырубаюсь что-то, — зевнул Масахито. - Ну и спи. Только… Прости, последний вопрос, — вдруг выпалил Казуки. — Джин был на той вечеринке? - Джин? Кто такой Джин? — сонно пробормотал Бё, поднимаясь, чтобы их проводить. Было решено на этом остановиться и продолжить на следующий день, в выходной. - А что продолжать? — возмутился поначалу Манабу. — Кто нам поверит-то? Остальные вроде живы. Не совсем здоровы, но живы. Мы, конечно, не можем брать в расчёт тех, кто вообще дверь не открыли, но допустим, они там тоже валяются, как Бё, в полуобморочном. Да и про Джина не ясно. У нас даже трупа нет, чтобы… - Вот это и есть следующая часть моего гениального плана, — загадочно подвигал бровями Казуки, протягивая ему стакан кофе, купленный из окошка в маленькой уличной кафешке, пока Бу стоял, вытянувшись на мысочках, и держал над ним новый большой зонт Сатоо. Трость с деревянной ручкой, чёрный, огромный. «Пижонский», — думал с неодобрением Манабу. - Следующая часть твоего плана — искать тело Джина? Ну офигеть, лопату приготовил уже? - Ага, две! - Нет уж, я копать не буду! Между прочим, это называется осквернение останков, за это сажают! — Манабу незаметно для себя улыбнулся и осторожно глотнул свой горячий чёрный горький напиток. Казуки выбрал, как он сам говорил, бабский вариант: сладенький и молочный — латте с карамельным сиропом. - А у тебя улыбка чудесная, — будто между прочим ляпнул Сатоо и опять понёс про трупы. — Нет, осквернять я ничего не собирался. У нас всё по закону будет. Ну, почти всё. *** Во вторую ночь к нему приходил Джин. Сначала он видел его со спины в лунном прямоугольнике окна. Маленькая фигурка, как вырезанная, плоская. А потом он повернулся: - Привет, вонючий задрот, — сказал он, оскалясь, — у тебя чудесная улыбка. У Джина не было лица. Только красное месиво вместо него, кровавая каша, рваные дёргающиеся отростки мышц, и полное отсутствие кожи. Они долго и оживлённо разговаривали. О чём именно, он не смог вспомнить. *** Кажется, Казуки, что-то шутил про трупы и кладбища. Теперь Манабу не был уверен, что это были шутки. Субботним утром, стоя перед большим особняком с отвисшей челюстью, он стал смутно догадываться, почему популярный одноклассник намеренно умалчивал о своей семье в школе. Он ещё раз перечитал листочек с адресом, нет, ошибки нет. Шагнул ближе, ошарашенно потряс головой, поискал глазами звонок и не нашёл. Наконец с опаской взялся за дверной молоток в виде бронзовой змеи, кусающей свой хвост, и постучал. Золочёная надпись на старой доске в декоративных трещинах над входом тоже не предвещала ничего хорошего. Она гостеприимно гласила: «Добро пожаловать в мир иной». Казуки очень спешил, но его опередили. Манабу увидел его расстроенную физиономию, вынырнувшую из-за плеча высокого очень хмурого мужчины в строгом чёрном костюме. «Дворецкий, что ли? Да быть не может!» Но это был не дворецкий. Всё оказалось хуже. - Па, это ко мне, это не к тебе. - Добро пожаловать, — отчеканил мужчина, внимательно сканируя взглядом приятеля сына. - Это Манабу-кун, я говорил… - Добро пожаловать, Манабу-кун… В нашу обитель… Парнишка терялся между двумя вариантами — вежливо поздороваться или невежливо убежать. Но на слове «обитель» его заклинило, он так и замер: руки по швам, с открытым ртом. Тут же в дверной проём высунулась полненькая симпатичная женщина, вот на неё Казуки точно был чем-то похож. «Щекастые оба», — решил про себя Бу с неизвестно откуда взявшимся умилением. - Милый. Ты опять пугаешь знакомых нашего мальчика? Вот поэтому он и не приводит друзей. - Нет, ма, не поэтому, может мы всё-таки… Из-за длинной юбки женщины — «Почему они все в чёрном?» — запаниковал Манабу, — показалась маленькая девочка лет пяти, одновременно мрачная, как отец, и миловидная, как мать. Казуки за их спинами отчаянно махал руками и складывал их в молитвенном жесте, умоляя приятеля не дать дёру сразу же. Хотя беззвучное «Чёрт-чёрт-чёрт» на его губах явно говорило о том, что он сам бы не отказался свалить из этого ада. Когда с другой стороны появилась ещё одна такая же девочка, Манабу даже не удивился, подумал только о том, как же они все вместе умудряются втиснуться в дверной проём. - Что, к Казу кто-то пришёл? — изумилась одна из близняшек. - Ни фига себе, — всплеснула ладошками вторая. - Мы тебе очень рады Манабу-кун, — закивала славная Сатоо-сан. - Может быть, вы уже пустите его в дом? — жалобно проныл Казуки. - Да-да, проходите, молодой человек, — пробасил мужчина. Все, как по команде, отступили от входа, и в нос сразу ударил резкий запах ладана и благовоний, будто где-то разбился волшебный шар с храмовыми ароматами внутри. Так быстро, как только мог, Казуки схватил Манабу за руку и повёл за собой на второй этаж. Тот ошарашенно вертел головой по сторонам. Прихожей не было, внизу вообще всё пространство занимал огромный зал, оформленный в красно-чёрных тонах, украшенный траурными цветами и большими курительницами для арома-палочек. В центре располагалась громоздкая стойка ресепшна из тёмного дерева, за ней тихо светились компьютеры. По правую руку от нее стояла позолоченная статуя Будды, по левую простой деревянный крест. - Мальчики, вам принести наверх пирожков? — добродушно крикнула им в спины мама Казуки. - Не стоит, ма, — ответил парень, и добавил тихо, извиняющимся тоном обращаясь уже к Манабу: — Всё равно печь она умеет только ритуальные. Тебе не понравится. - А вот это вот всё что было? — спросил Бу, обессиленно плюхнувшись на кровать в комнате одноклассника, и только спустя минуту сообразил, что, наверно, надо было выбрать стул, это ведь как-то невежливо, так развалиться по-хозяйски, но он был слишком шокирован, чтоб выбирать разумно. - Мой дом… Дурка, да? — нервно, невесело спросил Сатоо. - Пока не очень врубился. Но кресты… Свечи…. Знаешь ли, это… - Нет-нет, не думай ничего такого, никаких сект и прочего. Просто у моего отца свой крематорий… - Что? — сдавленно то ли всхлипнул, то ли скрипнул Манабу. - Похоронное бюро, блин, частное. Тут офис. Для экономии. Отец всё хотел снять отдельный, но сначала денег не хватало, а потом все привыкли. Ну почти все… Кроме меня. Мы на втором живем, а внизу – ЭТО. Страх сменился нарастающей истерикой, смех рвался изнутри, и Бу еле сдерживался, закрываясь, старался изобразить кашель, но уловка была мгновенно разгадана. Казуки подошёл к кровати и обрушил ему на голову подушку: - А ну не смейся! — солнечно улыбался сам наследник крематория. — Между прочим, прибыльное дело. Организация одних похорон — больше двух миллионов йен. Ну, правда, минус расходы храму там, транспортировка, налоги, — с каждым словом он наносил всё новый удар своим смертельно мягким оружием. Манабу закрывался, как мог, и заливался всё громче: - Ты и похоронное бюро… Умора… Король вечеринок, суперпопулярный Казуки-кун… — уже еле дышал Манабу. В какой-то момент шутливая борьба перетекла в неловкую и непонятно сладкую, тягучую паузу, когда они замерли, вглядываясь друг в друга. Так, как раньше горела рука от настойчивого прикосновения, вспыхнуло всё тело, превратилось в одно большое, колотящееся сердце, в сплошной ожог. Но в воображении ничто не могло остановиться так быстро, как в жизни, и всё продолжалось и продолжалось. Там Казуки не стоял над ним, опешивший, стискивая уголок наволочки, там он наклонился ближе, толкнул и упал сверху, тогда от щекотки и смеха, от детской возни и шуток не осталось и тени. Там Манабу было тяжело и душно и… Хорошо? В другой, длящейся вселенной они сплетались взахлёб, живот прижимался к животу, там двое мальчиков дышали большой общей тёплой волной и… Целовались? Всё это дрожало в карих блестящих глазах напротив, и отражалось в его, более тёмных, но таких же испуганных, когда Казуки тревожно облизал губы и тихо сел рядом, отвернувшись, крепко обнимая подушку. - Уммм… так вот… Сегодня клиент придёт, у отца назначено, он будет немного занят, — равнодушно произнёс Сатоо. — И я хотел прошмыгнуть в кабинет. Манабу с непониманием разглядывал его профиль на фоне светлых штор. У него нос смешной, короткий такой, и форма, как у кота. Губы красивые, но опять эти точечки пустые… - Так вот, я знаю, где у него разные пропуски лежат. Сгоняем в городской морг… - Что? Ты сказал морг или мне послышалось? - Нет, не послышалось. Помнишь, я говорил, у меня последний вариант есть, чтоб проверить, ну, насчёт Джина. Проверим в неопознанных… - Ты сбрендил. Да и кто нас пустит, школьников-то… - Пустят. Меня многие знают, семейное дело, блин. Чего я только не навидался. У тебя вот мама, говоришь, на работе всегда. Так тебе, считай, повезло, уж лучше так, чем с детства на синие страшные рожи глядеть. Я столько всего знаю мерзкого, не представляешь. И то, как перед церемонией прощания покойникам косметолога вызывают, и то, как нужно расправлять одеревеневшие мышцы, чтоб выглядело это мясо благообразненько… И, в общем, с удовольствием бы не знал… - Ладно, я понял, значит, разбираться в трупаках будешь ты, а я типа на стрёме стоять? - Ну да, что-то вроде… - Ты почему без серёжек? - Что? — Казуки озадаченно повернулся к нему, а ведь до этого словно со стеной разговаривал, ну или с подушкой этой дурацкой, зажатой между ног. Бу осторожно протянул руку, кончиком пальца коснулся прокола и тут же убрал. Теперь наступила его очередь общаться со стеной напротив, он сосредоточенно в неё уставился: - Выходной же, мы не в школе. Или в морг с пирсингом не пускают? Сатоо растерянно засмеялся. - Пускают. Я просто… Ты пришёл раньше, я в душе был, вот и не… Я сейчас надену… Казуки суетливо заметался по комнате в поисках, и пока он лихорадочно бегал, как курица с отрубленной головой, Манабу подумал с удовольствием, что нервировать этого парня до жути приятно. Серёжки ему шли гораздо больше бессмысленных точек, они уже привычно скользили под руку под зонтом, отражаясь в мокром асфальте, и Бу даже немного гордился тем, что рядом с этим пирсингованным он и сам выглядит старше и круче. Самовоспроглашённый напарник завёл его в ближайшее к моргу комбини, сказал, что нужно купить гостинцев девчонкам, своего рода деловой этикет и способ подмазаться, чтоб отцу сразу не доложили, мало ли. «Белый шоколад, обязательно белый, там все его просто обожают». Манабу поморщился и решил для себя, что больше никогда не возьмёт в рот ни кусочка. Трупные сладости, бе. В морге действительно не удивились визиту Сатоо младшего, некоторый ажиотаж вызвал только его спутник. - Привёл друга на экскурсию, Сатоо-кун? — хихикали молоденькие санитарки. — Какой хорошенький! Хорошенький грозно надувал губы за спиной Казуки, а тот раздавал чарующие улыбки и шоколадки: - Ну, что-то вроде того. На самом деле мы проездом. У па клиента по ошибке не туда отвезли, он просил заглянуть к вам, в неопознанных порыться. У Манабу тошнота к горлу подступила от слова «порыться», он немного позеленел, но сдержался. А Сатоо ничего, хихикал и щебетал с девушками, будь он не ладен. - Я снаружи постою, за дверью, — сказал мальчик, когда они по долгому серому коридору добрались до холодильника со «свежачком за неделю», как выразились санитарки. Даже свет здесь был мертвенным, от него кожа покрывалась мурашками, но, видимо, это было дело привычки. Казуки не возражал, спокойно пошёл внутрь, а Бу вжался в стену у входа, стараясь думать о чём угодно, кроме изуродованных холодных тел, которыми было набито это помещение, как склад коровьими тушами. Тишину нарушал лишь звук выдвигаемых полок с трупами. «Какой же он упрямый. И зачем ему это? Ну исчез и исчез. Забыли бы, как остальные, жили бы дальше». Голова кружилась от воображаемого сладковатого запаха, которым, казалось, пропитаны эти стены. Манабу не знал, как пахнет формальдегид, но был уверен, что чувствует на нёбе его вкус. Даже редкие звуки прекратились, и он запаниковал, подождал немного и только взялся за ручку двери, как та распахнулась и он столкнулся с побледневшим, даже как будто постаревшим Казуки. - Есть, — тихо сказал он, и Манабу испугался, что тот сейчас заплачет, причём гораздо больше, чем до этого боялся окружавших их мертвецов. Секунда, и он тепло обнял застывшего Сатоо, и не пожалел об этом: такой крутой и наглый одноклассник дрожал мелкой дрожью, сердце билось ужасающе громко и быстро, захотелось как-то приласкать его, потетешкать, как маленького, но удалось только выдавить из себя: - Ну-ну, успокойся. - Он ведь был такой классный. Весёлый, любопытный до жути… Как так… В общем, утонул неделю назад. Выловили в канале… Его никто не ищет, никто не опознал. Но это точно Джин… Я… не понимаю, — он говорил монотонным, скучным, бесцветным голосом, зарываясь в макушку Манабу и машинально гладил его по спине. - Прости, у него лицо нормальное? - Что? — Казуки отстранился, и это почему-то вызвало скребущую, противную боль в груди. - Просто мне такая жуть снилась… - Ну как… Обычное. Ничего такого, просто утопленник. Они всегда, знаешь, не особенные красавчики, опухшие, кожа такая, сине-багровая, кровоизлия… - Всё-всё, молчи, я понял, бррр… — Манабу обхватил себя за плечи, впору уже самого себя жалеть и утешать. — Пошли отсюда, пожалуйста. Не могу я тут больше. *** А вот третий сон был самым настоящим кошмаром. Стон, через стон, и снова, снова. Манабу не знал, что может издавать такие глупые звуки. Горячей улиткой язык Казуки скользил у него между ног, проворно, бесстыдно и жадно. Во сне в языке у него тоже был пирсинг, металлический круглый шарик обжигал холодом там, где только что было горячо от пошлых поцелуев с придыханием, едва касался головки, дразнил, и приходилось подскакивать по-дурацки, мычать и отчаянно цепляться за осветлённые волосы. А потом Казуки перестал издеваться и обхватил его член губами. Манабу проснулся в ужасе, мокрый и перепуганный до чёртиков. Доигрался… *** На воскресение они ни о чём не договаривались, и это было здорово, не видеть бы его вовсе. Как представишь, а вдруг и правда пирсинг, так от этого выть в окно хочется, и уши горят. Нет, нет и нет… Выходной с мамой, куча накопленной домашки, долгая муторная фигня. Что могло быть лучше? Он дополз до кухни, где нашёл записку, что, мол, пришлось взять сверхурочные, вздохнул и обречённо заглянул в рисоварку. «Да уж начнёшь тут с каким-нибудь раменом разговаривать», — улыбнулся воспоминанию и тут же снова загрустил. Вот он уже начинает прокручивать в голове какие-то фразочки, ну ни дать ни взять героиня женского бульварного романа, мерзятина какая. То, что он вляпался, Манабу понял сразу по пробуждении, а вот насколько глубоко, осознал только в течение этого бесконечного пыточного дня, когда бродил от стены к стене, вздыхая, или просто лежал, накрыв лицо распахнутой книгой, пытался хоть что-то выучить, но башка была словно ватой забита. Казу, Казу, Казу. «Всё, хана, я даже о демонах и трупах думать не могу». *** В четвёртую ночь сон номер три повторился. *** В классе, как логическое продолжение кошмара, его встретил Казуки, отвратительно сияющий, лохматый, потрёпанный и будто бы тоже не выспавшийся. Расселся за его партой и опять качался на стуле. Манабу встал над ним угрюмо, прицеливаясь: рассчитывал траекторию полёта идиота, если в нужный момент ударить по ножке стула. - Привет! Я тут подумал… Может, почтой обменяемся, и телефонами… — то ли сказал, то ли мяукнул приятель. Не лучшая это была идея спрашивать такое у озлобленного на себя и на Казуки Бу, не в этот день, не после двух беспокойных ночей, за которые он успел пройти пять стадий принятия неизбежного. - С чего бы это? — огрызнулся он. Отрицание, гнев, торг, депрессия и согласие. Он пережил всё за выходные, экстерном, но в данный момент, увидев перед собой основную причину своих мучений, резко вернулся ко второй стадии. «Убить мерзавца», — бегущей строкой читалось во взгляде. Правда, Казуки либо не умел читать, либо был подслеповат, намёка не понял, улыбнулся — первая ошибка. По-дружески замахнулся «дать пять» — вторая. Манабу жест проигнорировал, но тут же последовал третий промах: - Ну как, неужели ты не скучал по мне вчера? Меткая подсечка, стул падает плашмя назад вместе с оборзевшим Сатоо. Тетрадь и письменные принадлежности разложены в одну минуту, портфель на крючок, и он покинул класс с видом оскорблённого королевского достоинства, так и не удостоив пострадавшего взглядом. Начала урока можно и в коридоре дождаться. - А что я такого сказал? — оторопел Казуки. — Я-то скучал! — крикнул вдогонку, но его не услышали. Одноклассники посмотрели на него, как на сумасшедшего, только парочка подружек умилённо захихикала. На уроках и на переменах Манабу игнорировал любые попытки поговорить. Уклонялся от запущенных ему в голову записок, смотрел сквозь Сатоо. Они словно совершили путешествие во времени, в прошлое, один опять шумел и доставал, другой молчал и притворялся слепоглухонемым. После занятий Бу собирался отсидеться в библиотеке, чтобы потом пойти домой одному, но был пойман на лестнице и совершенно неприличным образом вжат в угол в одном из пролётов. - Пусти, — процедил он сквозь зубы. - Нет, — сердито ответил Казу. — Я не знаю, на что ты обижен. Но ты сейчас же прекращаешь изображать обесчещенную драконом принцессу, берёшь себя в руки и идёшь за мной. Манабу скосил глаза на проходящую мимо стайку девчонок и, побелев от злости, спросил шёпотом: - А не то что? - А не то дракон тебя и правда обесчестит… — усмехнулся и пальцем погладил его подбородок под изумлённый присвист зрителей. - Руку убери. Ладно. Пришлось покорно последовать за ним, хотя в душе Бу кипел от возмущения. Самоуверенность, с которой Сатоо расслабленно, не оборачиваясь, поднимался вверх, ничуть не сомневаясь в том, что Манабу послушается, просто с ума сводила. - Куда мы? - На крышу. Покурить хочу. И лучше не говори, что это против правил, бесишь. Непривычно серьёзно, непривычно ядовито. С чего это он так завёлся? Не похоже на него, чтоб так не на шутку раздражался. Бу напряжённо вглядывался в его спину, не зная, чего и ждать. - Ну? — уточнил предательски дрогнувшим голосом, когда они оказались на открытом всем ветрам четырёхугольнике, под маленьким козырьком над дверью. Дождь лил, не переставая, и это было так странно, стоять рядом с человеком, которого недавно хотел ударить, дышать его дымом и смотреть на стену воды перед глазами. Нервное напряжение стекало куда-то вниз, вместе с каплями, растворяясь в лужах. Манабу уже не злился, скорее был растерян, и потихоньку начинал замерзать. Казуки в очередной раз затянулся, выпустил струйку дыма в небо, и только тогда ответил: - Мне страшно, Бу. Я это тебе не для жалости говорю. И не потому что я видел нашего мёртвого одноклассника, а ты нет. Я забываю его, это пугает меня гораздо больше, чем трупы. Мертвецы безвредные, они не могут сами по себе залезть в мозг. А эта ситуация, она ненормальная. Скажи, о чём ты думал вчера? «О тебе», — чуть не сорвалось с губ, но Манабу вовремя сдержался и промолчал. - В любом случае, ты не думал о Джине, готов поспорить. - Не думал, — честно признался и машинально спрятал руки в карманы. - Вот и я, я чуть не забыл, как его звали, спасибо аниме по арабским сказкам, случайно услышал слово «джин» и меня как током ударило. Я записал в тетрадь всё, что с нами случилось. Угадай, что произошло? Через час, когда я её открыл, она была пуста… - Казу, я устал. Никогда не думал, что могу сказать что-то подобное о чём-то необычном вроде этой истории, но… Мне всё это надоело. Я понимаю, он был твоим другом, просто… Может, действительно пора забыть? И заняться, не знаю, блин, жизнью. Нашей… То есть своей. Я правда не думал о Джине и, кажется, не хочу о нём думать, уж прости. Сколько можно возиться с этой тупой страшилкой. Никто больше не пострадал. Завтра вернётся один из первых заболевших. - Что? Откуда ты знаешь? Кто? - Руи. Он мне звонил, спрашивал, что задали. - Что за парень? - Неважно, пожалуйста, остановись уже… Хватит! — Манабу резко отобрали у него сигарету, поднёс её к своим губам, задумался и всё-таки выбросил в дождь. А потом развернулся и, хлопнув дверью, побежал вниз по лестнице. Казуки тяжело вздохнул и с горечью пробормотал себе под нос: - Значит, у него есть твой телефон! *** Ночью Манабу ничего не снилось… *** Был вторник, и ливни вроде бы пошли на убыль. Бесконечные потоки превратились в противную сизую морось, она оседала на лице, и неважно, идёшь под зонтом или нет. Поэтому он шагал в школу просто накинув капюшон, вспоминал, какого цвета деревянная ручка трости Казуки, какая она гладкая и приятная на ощупь, и насколько надёжное это ощущение тяжести громоздкого зонта. Наверно, кое у кого рука затекает всё время таскать его над их головами. Манабу улыбался собственным мыслям и чувствовал себя отдохнувшим, даже кашель уже не мучил. Мир поправлялся, он поправлялся. Да, что-то определённо изменилось. Надо было рассказать это Казу. Можно же есть рамен или пить кофе и без расследований мистических исчезновений? Но Казуки не пришёл в школу. С опозданием стало жаль, что не взял у него номер. Пустая парта будто обвиняла Манабу в чём-то, он никак не мог ни на чём сосредоточиться, не слушал учителей, проваливался надолго в свои мысли с остекленевшим взглядом, покусывая фалангу пальца. «Дурак, дурак… Не мог же он?» Сатоо не было. Зато вернулся Руи, который тоже был отличником, и всё же умудрился попасть на ту злополучную вечеринку. Он весь день занудно бубнил, что, кажется, вернулся с того света, так тяжело болел. Он помнил историю с Сатору-куном и с пугающими звонками. Оказалось, что этот чокнутый очкарик спросил демона, поступит ли в университет, и чудовище ответило, что поступит. «Конечно, поступишь, за деньги», — думал Манабу. «Но никто не предупреждал меня, что за это гадание придётся расплачиваться здоровьем», — возмущался парень так, будто ему продали в магазине просроченные продукты. *** «Пожалуйста, приснись мне», — попросил Манабу жалобно, обнимая ногами подушку, представляя голос, представляя придуманный шарик в языке и не придуманное «Ты вообще хоть что-то вокруг видишь, кроме оценок?». Но Казуки не приснился. Шестая ночь прошла в чёрной безбрежной пустоте. *** Он с трудом досидел до конца занятий, решился плюнуть на гордость, на всё плюнуть. Исчезновение Сатоо заставило снова перепрыгнуть на пятую стадию и признаться хотя бы самому себе: его не хватало. Дико, болезненно, страшно. Всё валилось из рук, не хотелось ни есть, ни пить, ни учиться. До станции электричек Манабу не шёл — почти летел, зажав большие пальцы за лямками портфеля, как делал это, когда был младшеклассником. Он бежал и его отражение в мокром асфальте бежало вместе с ним. Этот плоский мальчик в уродливой куртке-штормовке путался у него под ногами, и от сознания собственного бессилия Манабу хотелось его раздавить, растоптать, уничтожить. Всю дорогу он мечтал, что врежет Сатоо по роже, как бы он ни был болен. Вот нафига было пробовать этот трюк с телефоном? А Казуки точно попробовал, он был уверен. Надо же быть настолько непробиваемым тупым ослом. Точно, сначала врежет, а потом телефон попросит. Не каждый же день бегать к нему, глупо. Знакомая бронзовая змея-дверной молоток послушно зазвучала позывными из какого-то фильма ужасов. И всё повторилось. Мрачный мужчина в мрачном костюме, выскочившая за ним женщина и малышки-близнецы. «Ну что за семейка Аддамс?» — усмехнулся про себя Манабу, но уже через секунду почувствовал, что всё идёт не так. И хотя реплики были почти идентичными копиями недавних фраз, у него в груди что-то оборвалось горькой посеребрённой струной. - Добрый вечер, молодой человек. Приветствуем Вас в нашей… обители. - Милый, ты опять пугаешь наших клиентов? - Ма, па, у него кто-то умер? - Нифига себе, такой маленький… - Дети, нельзя так говорить, это грубо! - Слишком юн, Вам понадобиться законный представитель, мы не заключаем контракт на наши услуги с несовершеннолетними. Манабу часто заморгал, плечи задрожали, он не заметил, как резко натянул лямки ранца так, что тонкие края впились в плечи под одеждой. - Прос-ти-те… Я, кажется, ошибся адресом, — едва слышно произнёс он, ссутулившись. — Не знаете, здесь поблизости кого-нибудь по имени Казуки? - Нет, увы, милый. Какое хорошее имя, я бы запомнила. Ты точно никого не потерял? - Да… Друга… Извините… Он резко развернулся и направился обратно, к поездам. Надо было приехать домой пораньше, холодильник пустой, зайти за бэнто или какой-нибудь ещё несъедобной дрянью. Делать уроки, смотреть телевизор, забыть… Но… Сколько Манабу помнил себя, ему всегда было грустно. Почему, он не знал. Наверно, просто бывают в мире такие грустные люди. И ничего с этим не поделаешь. Но с Казуки даже он смеялся. Поэтому он не хотел забывать. Нечестно… Он ехал, прислонившись лбом к стеклу, смотрел на город, в котором осталось только два цвета, серый и красный, на дома, каналы, строительные леса, пешеходов, машины, птиц… Смотрел и думал: «Нечестно, Казу. Ведь Бё говорил, что он знал демона, Бё знал его голос…». Решение загадки с исчезновением вдруг оказалось таким простым... Выйдя на своей станции, Манабу подошёл к торговому автомату, сунул купюру и выбрал бабский напиток — карамельный латте в банке, наклонился, забрал сдачу — несколько монеток по 10 йен. Скулы заострились от напряжения, бледный и решительный, он спешил к дому. Телефонная будка с красными городским аппаратом недалеко от их многоэтажки выглядела невыносимо притягательно, как смертельная ловушка. Манабу встал напротив, снял капюшон — пусть голова мокнет — открыл банку, глотнул, скривился. - Гадость же! Ну какая ты гадость… — и шагнул вперёд. Стальная щель сожрала монетку, потёртые клавиши нажимались легко, похотливо, будто ждали его прикосновений весь чёртов день. Он закрыл глаза, представляя губы, представляя насмешки на физкультуре, вспоминая сжатый в руке уголок подушки, и как только раздались гудки и его мобильный отозвался дрожью в кармане, взмолился: - Сатору-кун, если ты тут, то, появись, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… Постоял, подождал, затем повесил трубку. Зашёл в комбини, купил бэнто себе и маме и зачем-то третью коробочку, не задумываясь, просто взял. Дома было темно и тихо. Как всегда. Мама должна будет вернуться где-то к часу ночи, а сейчас и семи нет. Снял обувь, снял куртку, пошёл к себе, взял чистые домашние вещи, чтоб переодеться, и пошёл в душ. Всё это время телефон молчал. Лёжа на белой пластиковой крышке унитаза телефон молчал, пока Манабу смывал с себя надежду и страх, аппарат не издавал ни звука. А перед глазами стояли пустые коридоры, смешливые девушки в белых халатах, которые любят белый шоколад, и дверь с тем самым «свежачком за неделю». Возможно, что он уже там… Вдруг простая мелодия резанула по ушам бритвой, Манабу заскользил, чуть не упал, голый и мокрый схватился за трубку — «Неизвестный номер». Взял. - Алло… - Алло… - Сука! Дрянь ты такая, дрянь! Казу, это ведь ты… Дурак, дурак, дурак, — всхлипывал, задыхаясь от ужаса и счастья узнавания. - Манабу… Зачем… - Это ты зачем… - Манабу, я в районе Эбису-баси… Шипение, треск, дыхание, ветер, снова треск… Связь оборвалась… Дрожащими влажными пальцами он осторожно положил мобильный, чтоб не выронить, не разбить ненароком, вытерся полотенцем и стал в спешке натягивать одежду. Бельё, спортивные штаны, чёрная майка. Манабу трясло, но он всё-таки лихорадочно провёл ладонью по запотевшему зеркалу, посмотрел на себя придирчиво. Бледный, уставший, волосы после дождя и душа облепили лоб… Да уж, красота… И снова звонок: - Казу… - Я в северной части… Дотомбори… Шипение, свист… Отключился. Манабу отвёл волосы с глаз и снова взлохматил влажную чёлку. «Интересно, а привидения и демоны вообще видят?» И опять: - Алло, я.. - Я на твоей станции, скоро буду, — а голос печальный-печальный. Треск… Бу выскочил из ванной и побежал в свою комнату, выглянул в окно, телефон дёрнулся, даже зазвенеть не успел, он уже прижимал его к щеке: - Я у твоего подъезда. Но он смотрел во двор, тротуар был пустым, никого. Совсем никого… Манабу сел на свою низенькую кровать, которая сейчас казалась такой же детской и смущающей, как и его спортивная форма, над которой смеялся Сатоо. Коленки дрожали, он не выдержал, встал, дошёл до двери, снова повернулся к окну и… Звонок. Дыхание и голос одновременно в трубку и сзади, в затылок: - Я за твоей спиной… - Казуки!!! - Манабу… - Какого хрена! - Что? Стой… Только не оборачивайся, я тебя прошу… Не оборачивайся! - А ты почему обернулся тогда? Долбанный урод! Это ведь был Джин, да? Джин был предыдущим Сатору, до тебя. Когда ты его вызвал, и когда Бё вызывал? Это ведь был Джин? Другие не оборачивались, только он, самый любопытный, не выдержал, таким даже страх не помеха... Ты должен был понять. Бё ведь сказал, что узнал голос, он задал вопрос про самого Джина, потому и забыл? - Манабу, погоди, погоди, я имею право ответить только на что-то одно… - Да засунь своё право в свою демоническую задницу! Я не спрашиваю, я утверждаю! Какого хрена, я говорю, ты обернулся к нему, придурок! Джин ведь, наверняка, тебя предупреждал, наверняка, просил, как и Бё, говорил, что ты умрёшь, если сделаешь это… - Прости-прости, Бу, но ты меня совсем запутал, а это был вопрос? И хотя ситуация была страшнее некуда, в его комнате разыгрывалась сцена из какого-то третьесортного хоррора, Манабу истерично захохотал. - Кое-что никогда не меняется, видимо, даже после того, как сдохнешь! Ты всё такой же туповатый… - Прости, прости… - Хватит извиняться, боже, это же не смешно, Казу, твоё тело, оно где-то в морге сейчас или плавает в вонючей жиже в канале, блять, — только что смеявшийся, теперь он тёр и тёр глаза кулаками, до красноты, лишь бы слёзы не покатились. - Да… Не надо было тебе звонить, теперь мне придётся забрать половину твоей жизненной силы, а ты и так такой болезненный… Это же ужасно... - Это тебе не надо было звонить, какого чёрта, я ведь сказал тебе на крыше, давай остановимся, давай жить нормальной жизнью, и после этого только такой гений, как Сатоо Казуки, может сделать вывод, что нужно пойти и самоубиться. - Прос… - Хватит, чёрт, как же ты раздражаешь… Вопрос… Ладно. Валяй. Мой вопрос: какого хрена ты обернулся? - Очень… объёмный вопрос, Бу. Ответ — потому что захотел. - Обалдеть, что у вас там за шарлатанская контора. Нормальный ответ давай! Ты понимаешь, о чём я! - Это не по правилам, но… В жопу правила, да? Хах… Манабу… Я спросил Джина про одного человека… Блять, ладно, я спросил его про тебя, нравлюсь ли я тебе, Манабу. Первым порывом было всё же обернуться несмотря на проклятия и все законы ада и как следует пнуть его, но он догадался, что это вряд ли получиться, и лишь поэтому сдержался, сжал кулаки до боли и простонал: - Тааааак… И Джин ответил… - Ответил, что нет. И знаешь, дальше мне уже как-то всё равно стало, что будет. Ты прости меня, но тебе придётся забыть, это не сложно. Тут всё продумано, такие механизмы специальные, самостирающиеся страницы в тетради это ещё фигня, ты сам не знаешь, но, наверняка, уже не помнишь моё лицо и… Парень, терпеливо выслушивавший этот сбивчивый поток эмо-сознания, психанул и перебил: - Да твою рожу разве забудешь. Блин, Казуки, ты дубина. Что за вопрос демону? - Да твой не лучше! - Помолчи! Нравится? Это вообще что такое? Знаешь, что мне нравится? Книжки в ванной читать! Нравится спать до обеда, нравится рамен, о, крабы еще нравятся. Казуки, скажи, ты что, похож на краба? - Ну… Э… Я не понял… - Молчи, ракообразное! Да, я тебя терпеть не могу, ты меня бесишь, если бы я мог, я б тебя придушил собственными руками, но ты лишил меня этого удовольствия, а себя, себя ты знаешь, чего лишил? - Ч...чего? — неподдельный испуг в интонации только раззадорил Манабу, ему захотелось наказать Казуки, причинить ему боль и как можно скорее и больше. Он трясся не от страха, а от ярости и в голову пришла совершенно безумная идея… - Всего, всего лишил… Я не могу тебя видеть? - Нет… Если повернёшься, я исчезну, отправлюсь в хранилище душ, а ты займёшь моё место, — опешивший Казуки не заметил, что уже на все вопросы отвечает, он не врубался, к чему клонит Манабу, но чувствовал, что облажался… - А в зеркале? - Нет… Меня пугает твое желание обмануть потусторонние силы… Ты не увидишь меня в зеркале. Но я за твоей спиной. - Отлично. Тогда в зеркале тебе удобнее будет видеть. - Что? - То, что ты мог получить. Манабу щёлкнул выключателем, слепящий электрический свет вспыхнул, заливая крохотное помещение. В комнате было слишком мало места и практически не было мебели, но кроме кровати в ней чудом поместился высокий узкий старый платяной шкаф. Его поверхность была тёмной, покрытой блестящим лаком, и сейчас Манабу отражался в ней полностью. Он склонил голову, пристально окинул каким-то опьянённым взглядом свою тонкую фигурку и прошептал: - Смотри внимательнее… Затаив дыхание, сначала он немного приподнял край футболки, и погладил себя по животу. Невидимый Казуки наконец догадался, что он задумал, и судорожно охнул за спиной. Подросток продолжил, задирая ткань выше и выше, небрежно ласкал свою бледную кожу, пробежался пальцами по рёбрам, обвёл коричневые ореолы сосков, наконец нетерпеливо стащил футболку и запустил руку в штаны. - Бу, что же ты творишь, — жалобно простонал Казуки. - То, что должен был делать ты, сволочь, — он ответил зло, на выдохе, зажмурился и сначала приспустил штаны и бельё, постепенно обнажая возбуждённый член, поглаживая его, пока ещё нежно и тихо. Потом, набравшись смелости сдёрнул одежду вниз, выпутался из неё и отпихнул ногой в угол. Встал опираясь одной рукой о лаковую стенку шкафа, и мягко прогнулся в спине. - Боже… Какой же ты… - Красивый? — неуверенно подсказал горячим шёпотом Манабу, плавно двигая рукой вверх и вниз, и не открывая глаз, но не от страха, а от смущения. Он не боялся Казуки, даже мёртвого, призрачного Казуки. Он его хотел… и стыдился. - Ага… И развратный, — мурлыкнул Сатоо ему в шею. Он не чувствовал леденящего холода, каких-то ирреальных прикосновений. Но вот восхищение Казуки было почти осязаемым, а ещё жаркое влюблённое бормотание, и часто-часто - его собственное имя, выдыхаемое в спину... Он заводился всё сильнее, и от этого крепче сжимал себя и толкался резче. На пике полубредового наслаждения, одновременно и отравленного, и приправленного тем, что Казуки сходит с ума от невозможности дотронуться, Манабу услышал характерные скользкие звуки и сбившееся дыхание за спиной, и от удивления широко распахнул глаза и кончил. Белые брызги медленно потекли по тёмному лакированному дереву. Вслед за этим негромко заскулил Казуки, и затих. - Блять, Казу… Ты сейчас что творил? — спросил, поспешно натягивая штаны и футболку. - Ну… то же, что и ты… - Стой-стой… Так у тебя есть тело… - Ну да, я выгляжу почти так же, даже круче, наверно… только.. Вроде нечистой силы. И я не Сатору… Он главный, а я что-то типа посыльного. Временный сотрудник, доставляю энергию, как пиццу. - А ты меня призрачной спермой не запачкал? - Чтоооо? Блин, Бу, ты чудо, — он рассмеялся от неожиданности, и Манабу вслед за ним. - Что же мне делать с тобой, Казу, скотина ты, конечно… — он аккуратно присел на край кровати, оставляя место, чтоб можно было забраться сзади, за спину. - Не знаю… Если бы я мог… - Всё ты можешь… Значит так… Попробуем. Постарайся узнать у своего начальства вот что… Неужели их устраивает такая текучка кадров? И не лучше ли расширить штат и оставить, к примеру, двух постоянных сотрудников вместо одного вечно меняющегося. Понял? Ничего не перепутай только… - Я тебе уже говорил, что меня пугает твоё желание схимичить и как-то обыграть дьявола? — печально вздохнул Казуки. - А ты попробуй. Пока будет план номер один. - То есть... Бу, ты правда хочешь? Хочешь быть со мной? - Нет, блять, обычно я раздеваюсь и дрочу перед тем, кому хочу показать, что он мне абсолютно безразличен! Пожалуйста, перестань меня доводить! - Но как же твоя мама и… - Что? Школа? Учеба? Я всегда это ненавидел. А мама… меня будто и не будет в жизни. Да мне кажется, меня в ее жизни и не было уже давно. - Хорошо... Попробую… - Через неделю я позвоню. - Нет, нельзя, так нельзя, это я вторую половину тебя должен буду забрать… - Да забирал бы уже целиком, эээх… - Я что-нибудь придумаю. - Хорошо. Казу… - Да? - Я скучал… Очень. - И я. *** Седьмая ночь принесла самый лучши сон о том, как они спят вдвоём, под одним одеялом, и Манабу обнимал ногами Казуки, а не какую-то подушку. *** Всё было очень и очень плохо. Манабу действительно был слабее других, и ему досталось больше других. Очнулся он в больнице под капельницей. Но не это было самым ужасным. Оказалось, что у него нет телефона. Он просил, он умолял врачей сообщить матери, что ему нужно средство связи, наплёл с три короба. Но каждый день ему неизменно отвечали, пожимая плечами: «Увы, мальчик, твоя мама очень занята, ей звонили, она обещала скоро приехать и привезти тебе всё необходимое. Может, в выходные?» От отчаяния он чуть не свихнулся и уже думал было украсть смартфон у кого-нибудь из других пациентов. Но вовремя сообразил, что можно попробовать другое средство — как-то хотя бы на время достать телефон в приёмном покое и позвонить с поста медсестёр. Манабу доковылял туда вместе с капельницей на колёсиках. В окошке сидела пожилая женщина в очках и внимательно смотрела в телевизор в холле. Там шло какое-то жуткое шоу с записанным мёртвым смехом зрителей, за программой увлечённо следило ещё несколько больных и родственников больных, сидящих на рядах соединенных между собой железных стульев. Манабу пригляделся, самой доброй и милой ему показалась девочка лет четырнадцати с розовым телефончиком в руках. - Простите, не могли бы Вы мне одолжить ваш телефон ненадолго? - Нет! — пискляво ответила девица. - Прошу Вас, мне на минуту, это очень важно! - Нет! Иди сам и заработай! - Что, простите, я же на минуту, у меня так вышло, что с собой нет, а… - Попрошайка! — заверещала истеричка и на него сразу же уставились остальные пациенты и посетители. Врач за окошком продолжала невозмутимо пялиться в телик. - Извините, — хотел он обратиться к соседней старушке, но та осуждающе махнула на него тросточкой. Безумие какое-то... Манабу стоял посреди простерилизованного, вылизанного до совершенства, идеального холла, один среди десятка безмозглых, жестоких, незнакомых. Стоял и чуть не плакал. «Нечестно… Как же так?» Глупость людей ужасна, перед ней бессильны даже могущественные демоны. Или нет? Электрический свет моргнул. Здание тряхнуло, как бывает во время землятресения. Просто лёгкий толчок. И снова всё заработало. Первым заиграл розовый смартфон у девчонки, какая-то попсовая певичка истошно надрывалась, и тут же её поддержал рингтон с телефона мужчины, пришедшего к сыну, и полифония бабульки с тростью, и другие, другие. Все мобильные у всех присутствующих одновременно завибрировали заверещали на разные голоса. На них и на погасшем вдруг экране телевизора высветилось алым имя «Сатору-кун». Девчонка, позеленевшая от страха, передала трубку Манабу: - Простите, это.. это вас, — заикаясь сказала она. - Алло, Бу, это ты? Я не знаю, как ты это сделал, но сделал… — знакомый голос отозвался теплом в груди, Манабу вздохнул успокоенно и опустил веки, слушая его слова, мешающиеся в динамике с шипением и свистом ветра. — Ты слышишь? - Да, Казуки, да! - Они сказали, им не нравится твоё отношение к традициям, но надо идти в ногу со временем, так что… - Казу… — сдавленный смешок. — Признайся, ты просто достал там всех своим нытьём! - Неважно, всё-таки мы тебя забираем! *** Небо над Осакой было чистым и бездонным, истыканное звёздами, оно смотрело на них с опаской. Две тёмные твари стояли на крыше одной из школ и курили, передавая друг другу одну сигарету. Перчатки до локтей, таинственно мерцающие камни и цепи, причудливые длинные одеяния в землю, пирсинг у каждого, накрашенные ногти и глаза, и цвет радужки изменился у обоих. Порочнее, страшнее, ярче, а в остальном — всё те же влюблённые мальчики. - Казу, какого мы сюда припёрлись? — Манабу выпустил своё чуть приукрашенное возмущение в воздух вместе с колечками дыма и устало оперся спиной о широкую грудь Сатоо. Тот обнял сзади, ласково запустил ладонь в одну из прорезей хитона любовника, погладил его живот и ответил, жмурясь от удовольствия: - Ностальгия, или что-то вроде того. У нас новая командировка, хотел заглянуть напоследок. Скоро дождь будет в Токио… - Знаешь, а я совершенно не скучаю по этому месту. И не буду. Давай домой. - Дракон повинуется, принцесса! И чёрные перепончатые крылья Казуки взметнулись вверх, раскрываясь в небо. Крылья вместо зонта.