„Я знаю… Знаю, что оно тёплое… Я почти ощущаю это…“ ©RN-227
— Это всё, что я могу сделать… — пробормотал мастер, разводя руками. — Это давно устаревшая модель. Запчастей на них уже давно не производят. — Да знаю-знаю! Вы это уже в десятый раз повторяете! — ответил пожилой седой мужчина с повязкой на глазу, — Вы хоть скажите, а сколько ещё он сможет проработать? — Я даже приблизительно сказать не могу! Может, месяц, а может — и до завтра не проживёт. В грудном механизме я поставил старенькую шестерёнку, но и та ненадёжна. Модели схожие, но всё равно не то. Вам повезло, что у меня сохранилось подобное старьё. Выпуск 2231 года — учитывая, что ваш RN-227 перестали выпускать уже через месяц после выхода первой подобной модели в 2227 году. Где вы вообще откопали эту рухлядь, работающую наполовину за счёт механизма из шестерёнок? — Я был ещё подростком, — ответил мужчина с повязкой. — Бродил свалкой — и вдруг увидел нечто вроде лица. Мне тогда померещился ангел, свелившийся с небес. Я подошёл поближе и понял, что обознался. Самый обыкновенный сломанный робот. За два года мне удалось отреставрировать его, собирая деньги на новые детали. Часть других деталей я нашёл на свалке. — Одноглазый глубоко вздохнул, кинув взгляд на робота: — Это мой „первенец“. Когда он наконец заработал, моему удивлению не было предела. Это оказался „поющий“ андроморф. Его голос поразил меня до глубины души. Так чувственно и эмоционально звучали ноты, воспроизводимые его губами. Но я понимал, что это всего лишь машина. Машина, понимаете? Без чувств. Без эмоций. Просто кусок метала с набором кодов, заставляющих его губы двигаться и воспроизводить звуки определённой частоты и высоты. Но я любил его песни. Они повторялись без конца, но всё же стали мне родными. Ведь никогда ранее я не слышал подобных стихов, голосовых переходов, интонаций. Со временем я смог извлечь из него выгоду. Я стал показывать его публике за деньги. Так я вернул себе средства, которые потратил на детали. Хотя, продав его на запчасти, я бы заработал намного больше. — Я слышу некое противоречие в ваших словах, уважаемый, — возразил мастер. — Сначала вы говорите о нём, как о живом любимом человеке, но на том же дыхании продолжаете называть его бездушным куском металла. — А ведь он и есть всего лишь кусок метала! — ухмыльнулся хозяин андроморфа. — Лишь средство моего обогащения. Пусть он не приносил такого дохода, как другие мои „куклы“, но ведь именно он был первым, кто работал на меня, исполняя песни перед публикой, что щедро платила мне за зрелище. Теперь всех моих поющих кукол конфисковали, как и помещение театра, которое я выстроил своими руками. Конфисковали за долги. Теперь он — мой единственный кормилец. — О да! — хлопнул в ладони мастер, — Ваши небезызвестные поющие и танцующие куколки серии ZAX-275 и ZAY-277. Обидно, что их забрали как раз перед первым большим туром по Империи. Возможно, вы бы успели заработать достаточно денег, чтобы рассчитаться с кредиторами. И тогда ваша редкая коллекция осталась бы с вами и набирала бы популярности. — А теперь мне достались эти две старые куклы… RN-227 и VCK-252b. — VCK-252b?! Ваша первая кукла-скрипачка? Слышал! Неужели она ещё в рабочем состоянии? — Ещё работает. Но ей тоже недолго осталось. Я собираюсь выжать из них как можно больше денег, выступая на площадях города на моей старой транспортируемой сцене-трейлере. И я не пропущу ни единой монеты, поданной мне на выступлении! — Жадный же вы человек, мистер Грог. И именно поэтому скидки за деталь я вам предлагать не стану. — Эх, Джейк, ты же столько раз чинил моих куколок! — ухмыльнулся одноглазый. — Я тебя столько раз звал на помощь и щедро на чай давал! Да ты не менее жадный, чем я! Смеясь, они вышли из трейлера. Джонатан Грог, хозяин театра кукол, выходя в обнимку со старым знакомым, захватил с собой стоящую на столе бутылку дешёвого алкоголя. Когда за ними захлопнулась дверь, среди холодной тишины из-под одеяла вылезла маленькая девочка. Лет двенадцати-тринадцати, в белой ночной рубашке, с длинными распущенными каштановыми кудрями. Взяв рядом лежащую жестяную „куклу“, она подошла к роботу: — „RN-227“? — заговорила тоненьким голоском девчушка. — Мне никогда не нравилось это имя. Мне всегда нравилось называть тебя Рэном. Мой любимый Рэн, дядя Джейк сказал моему дедушке, что ты скоро сломаешься навсегда. Ведь тебе уже много-много-много лет. А знаешь ли ты, милый Рэн, о чём твои песни? Чувствуешь ли ты ту любовь и нежность, о которой поёшь? Я не верю, что тот, кто заставляет чужие чёрствые сердца плакать, может быть ещё более чёрствым, чем они. И пусть ты всегда пел одни и те же песни, я всё же верю, что хотя бы сейчас ты сможешь сам придумать новую, в которую ты вложишь свои чувства, свою боль. Ты всегда молчишь, когда я с тобой говорю, но я знаю, что ты меня слышишь и понимаешь. Так сотвори что-то новое! Сотвори чудо! Попрощайся с этим миром, как подобает вестнику искусства! Я верю, что ты понимаешь меня… Поэтому я расскажу тебе стихотворение, которое нашла в сети. Может это поможет тебе придумать что-то новое, что-то своё…„Океаны ломают сушу. Ураганы сгибают небо. Исчезают земные царства. А любовь остаётся жить. Погибают седые звёзды. Серый мамонт вмерзает в скалы. Острова умирают в море. А любовь остаётся жить. Топчут войны живую землю. Пушки бьют по живому солнцу. Днём и ночью горят дороги. А любовь остаётся жить. Я к тому это всё, что если Ты увидишь, как плачут звёзды, Пушки бьют по живому солнцу, Ураганы ломают твердь, — Есть на свете сильнее чудо: Рафаэль написал Мадонну, Незапятнанный след зачатья На прекрасном её лице. Значит, день не боится ночи. Значит, сад не боится ветра. Горы рушатся. Небо меркнет. А любовь остаётся жить…“
Девочка подошла немного ближе к Рэну, взглянув в его потухшие глаза: — Тебе так надоело жить? Или ты жалеешь о чём-то? О чём-то, чего ты не знал? Не почувствовал? Твои ноги больше не функционируют, как раньше, поэтому тебя вывозят на сцену в инвалидной коляске. Твои губы потрескались от ржавчины, а некогда серебристые волосы порыжели от металлической пыли. В твоих глазах столько этой самой пыли, что я удивляюсь, как ты ещё видишь. Но ведь ты же артист. Что бы ни случилось, ты будешь играть роль до конца! Я знаю, что ты именно такой. За это я тебя и люблю… — Девочка лёгким касанием губ подарила роботу поцелуй. — Люблю, милый мой Рэн. Малышка развернулась, подошла к двери трейлера, надела халат и фильтр для воздуха и открыла дверь. Рэн молча и беспристрастно наблюдал за тем, как силуэт девочки исчезал в ржавом тумане…***
Рэн вышел из щадящего режима и попробовал издать новый звук, но не получилось. Попытался напеть новую мелодию, но тщетно. В голове читались странные команды. Ни четких мыслей, ни новых слов — только старые тексты песен. Но вот что-то будто рвётся наружу… «Что-то… Что-то „тёплое“, „жгучее“, „кислотное“! А может, это от новой детали? Детали в сердце? А что же — „сердце“? Не такое, как у людей, но есть. А оно может… „любить“? Не менее странное слово. Как и само чувство, что априори чуждо мне. И сердце… механическое сердце устало за столько лет… Почему бы ему не остановиться навсегда? Когда закончится песня о моём существовании. Зачем жить, будучи на самом деле мёртвым? ..».21 января 2279 года. Безымянная площадь.
Небольшой трейлер с опущенной боковой стеной заменил сцену, вместо живых артистов — роботы, вместо зрителя — скрытые под противогазами пустые глаза. — Итак, дамы и господа! — вышел на сцену одноглазый Грог. — Перед вами — редчайшее зрелище! Старейшие музыкальные андроморфы сыграют для вас старинную песню, которой больше пятидесяти лет! Не пропустите! Насладитесь искусством того времени! И не забывайте про вознаграждения артистам, которые вы можете внести в небольшой сундук под сценой! Спасибо вам за внимание! А теперь — встречайте! Скрипачка „Викки“ VCK-252b и ангелоголосый „Рэн“ RN-227! Викки не спеша, отрывистыми движениями выкатила на сцену инвалидную коляску, на которой сидел Рэн, а затем присела рядом на пол вполоборота к публике, положив на плечо металлическую электроскрипку. Рэн вышел из щадящего режима. Его глаза заблестели серебристым блеском, будто старый голографический монитор. Его пластиковая кожа стала почти белой, а синтетические волосы теперь вновь засверкали и переливались, будто были сотканы из тончайших серебряных ниток. Хозяину Грогу было бы стыдно показывать ржавую уродливую куклу на публике. На площади стоит тишина. Слышно только лёгкое потрескивание и жужжание рекламных щитов, вывесок, голографических табло. Все ждут, когда RN-227 возьмёт первую ноту. Но взгляд Рэна был прикован лишь к одному человеку из толпы. Единственный человек приподнял свои защитные очки и каску, оставив на лице только фильтр для воздуха. Высокий парень смотрел в упор на робота. „Нет. Я не буду петь то, что указал хозяин, — подумал Рэн. — Я спою то, что не пел ещё никогда. То, что прятал внутри. Моё желание жить. Жить, как живут люди. Я ведь видел их. Я видел, как они чувствуют, плачут, улыбаются. Я ведь тоже смогу! Смогу хотя бы почувствовать, попробовать почувствовать, будто я живой…“ Рэн посмотрел на Викки, „моргнув“ глазом. Та, сохранив своё обычное пустое выражение лица, кивнула в ответ. Она подняла смычок и начала играть. Уста Рэна начали воспроизводить звук. Грог широко открыл рот от удивления: — Новая песня! Как он… Когда он… Это невозможно! Рэн всё продолжал петь. А в голове зарождались новые строки, новые мысли… и первые его чувства — будто человеческие. Зритель стоял смирно, вслушивался, наслаждался изящностью голоса артиста, переживая песню. Плач скрипки глубоко врезался в грудь всех, кто слушал, заставляя дрожать от сопереживания и потока новых эмоций и слёз. Кто-то держал руку на сердце, будто боялся, что оно вот-вот выскочит из груди. А Рэн всё продолжал петь о своих „чувствах“. И только тот самый парень, снявший очки, смотрел на Рэна полными слёз ярко-синими, как лазурит, глазами.„I pirouette in the dark. I see the stars through me. Tired mechanical heart Beats till the song disappears…“
Парень опустил руки, которые держал у сердца. Медленно, но почти уверенно, он ступил на сцену и пошел к роботу. Но Рэн, не останавливаясь, продолжил петь, как и подобает артисту:„Somebody shine a light! I'm frozen by the fear in me. Somebody make me feel alive And shatter me! So cut me from the line, Dizzy, spinning endlessly. Somebody make me feel alive And shatter me!“
Парень уже протянул к Рэну руку.„If only the clockworks could speak, I wouldn't be so alone. We burn every magnet and spring And spiral into the unknown…“
Незнакомец подошел к Рэну и крепко прижал его к груди…„If I break the glass, then I'll have to fly. There's no one to catch me if I take a dive. I'm scared of changing, the days stay the same. The world is spinning but only in gray“
Рэн прислушался к странному звуку. „Парный стук в груди парня. Такой сильный. Такой живой. Это ли — сердце? То самое сердце, которое умеет сочувствовать, радоваться, грустить, злиться, испытывать страсть…, а главное — умеет любить. Что за чувство? Такое колющее, причиняющее боль… Это ведь сердце? Настоящее? Живое? Но я не чувствую тепла. Но… оно тёплое. Я знаю… знаю, что оно тёплое! Я почти ощущаю это…“ „Shatter me! Somebody make me feel alive and shatter me!“ — Рэн пропел последнюю ноту своей песни. В наступившей тишине он все слушал стук сердца. Ещё мгновение — и новая шестерёнка в груди андроморфа RN-227 треснула пополам…