Жертвенность/Рыцарство

Тишина, лишь лёгкий гул идёт от вентиляции. В тишине раздаются шорохи и мокрый чмокающий звук. Это именно то, на что это похоже. Вы оба сидите на диване: ты слева, Каркат справа, и он напористо целует тебя, дебильно оттопырив руку вокруг твоей шеи и уперев её в спинку дивана слева от твоей головы, как мужик с обложки дамского романа. Он думает, он хорошо выглядит? Придурок. Хотя ты тоже хорош – сидишь, сжав руками сиденье, вообще не при делах, потому что ты не знаешь, куда положить руки, чтобы не было тупо. Ему на шею, чтобы для полной картины не хватало только рамочки и розового фона? А ещё полураспахнутой рубашки у него на груди. И у тебя тоже, раз уж так вышло, что это слэш. Или его обнять за пояс? Но это будет стилевое расхождение. Может, погладить ему коленку? Зачем? В итоге ты просто сидишь лениво и немного натянуто, и единственное, что принимает участие, это твой язык и немного губы. Ещё, где-то там, под штанами, твой член. Больше у тебя ничего не шевелится. Вдоволь обтерев всё у тебя во рту, Каркат забирает свой язык обратно, а затем слегка прикусывает твою нижнюю губу и оттягивает её. Он немного грубоват, но это всё равно классно. Спустя несколько хищно-ласковых кошачьих покусываний ты таки обнимаешь его одной рукой, а он воспринимает это как сигнал к действию. Привстав, он залезает к тебе на колени, поставив ноги по обе стороны от тебя. Блин, не пацан, а чёрт какой-то, и ты сейчас даже не про внешность, которая – мрачный тёмный силуэт и демонически горящие глаза, а про этот уверенный самодовольный напор в каждом движении и даже какую-то пошлость. Да, именно так, пошлость. Какой же он, чёрт возьми, пошлый, ты не знаешь, что с этим делать. По тебе и видно, в принципе. Ты сидишь всё так же, не делая ничего, хотя теперь у тебя на коленях горячая тяжесть и прямо перед тобой его мокрые чёрные губы, а эти ноги, раскинутые, как тебе сейчас кажется, бесстыдно и по-хулигански, не дают тебе покоя. Твои руки примёрзли к его спине, а он, ебать, что он творит, он лезет руками к тебе под майку, а сам выгибается волной и ёрзает бёдрами и издаёт звук на грани естественности, а его лицо, господи, да он тащится от себя и от этой сцены. Ему весело. А ты всё ещё не знаешь, что делать. Он двигает твои руки вниз себе на задницу и тебе становится как-то совсем неуютно. – Тише, парень, тише, – ты убираешь руки обратно ему на бока и гладишь его через свитер. Господи, пожалуйста, не дай ему заметить, что они дрожат. Ты продолжаешь говорить с нажимом и насмешкой, потому что чувствуешь себя слабым: – За тобой никто не гонится, придержи лошадей. Одна простая фраза, и это уже не ты нервное бревно, а он неумелый и слишком торопится. Он замирает и немного хмурится, ощутимо поникнув, зато ты хоть что-то начинаешь чувствовать сквозь своё оцепенение. Ты понимаешь, что тебе, вообще-то, нравится, как он сидит, когда он не совершает этих агрессивных движений и когда он убрал руки у тебя из-под кофты. Он тёплый, он рядом, а ещё у него скучающее лицо, потому что он ждёт, когда вы уже наконец начнёте что-то делать. Блин. Неловким и неуверенным движением ты гладишь его по горячему бедру – просто проводишь рукой один раз, и у тебя уже такое ощущение, будто ты чуть не обжёгся. Каркат вздыхает устало и кладёт голову тебе на плечо. Продолжает ждать. Ты снова обнимаешь его и, кажется, это всё, на что ты способен. Он пахнет яблочным запахом слизи, в которой недавно спал, а ещё этим своим свитером, тканью, стиральным порошком, и волосы – какой-то синтетикой, как у мягкой игрушки. Они ещё и блестят так не по-человечески, так искусственно, и такие густые, немного жёсткие, когда ты касаешься их щекой… ты целуешь его чуть ниже уха, легко и невесомо, а потом тянешь его за воротник, чтобы он поднял голову. У него на лице скептическое выражение. – Я же говорил тебе, – опять эта тема, боже мой. – У меня не такая, как у тебя, кожа. Я, блин, не чувствую ничего, когда ты так делаешь. – Да знаю я, – ты склоняешь голову набок и натыкаешься на его руки, которые он для большей доходчивости положил тебе на плечи. Он смотрит на тебя строго и смешно, недоверчиво, но в шутку, а в следующее мгновение уже обнимает за шею и целует чересчур резко. Не в плане твоих ощущений, просто он ударяется о твои очки. – Блять, – он снимает их с тебя и по тебе бежит холодок, но ты не успеваешь ничего сделать. Когда ты без очков, всё, что ты чувствуешь, написано у тебя на лице, и Каркат смягчается, заглянув тебе в глаза. Может, не так уж и плохо, что ты дал ему увидеть, потому что у него исчезает это обвинительное выражение лица, он опускает взгляд даже немного виновато, а когда поднимает, смотрит заботливо и нежно. Магия какая-то – за несколько секунд превратить хищные фонари в тёплый и добрый янтарь, он приникает к тебе осторожно и целует ласково, настолько, что ты таешь под ним. Он может быть таким хорошим, если захочет. Поцелуй трепещущий и мягкий, абсолютно не требовательный, насколько возможно комфортный и простой. Ты не знаешь, куда Каркат так быстро запихал собственную страсть и похоть, но он сделал это для тебя. Тебе стыдно, но в то же время хорошо. Теперь он делает всё так, как тебе хочется. Его губы потрясающе приятные и язык касается, как кошачья лапка, он тёплый и хороший, плюшевый, шёлковый, как он так делает, боже, что он сделал, как он вывернул себя, как это вообще было возможно. У тебя внутри гроза из разных чувств: этот кайф и нежность – пушистые облака, но из них – ледяной дождь мыслей о том, что ты ужасный человек. Потому что ты заставил его полностью под тебя подогнуться, а он сделал это, да так хорошо, как будто так и должно было быть с самого начала. Ты стараешься не винить себя – что ж он, зря старается, и это даётся тебе удивительно легко. Забывая обо всём, ты чувствуешь то, что он услужливо предлагает тебе почувствовать, – власть над ним. Тебе страшно, когда он резкий и быстрый? Хорошо, теперь он мягонький и мелкий, податливый, ещё пассивнее, чем ты, хотя, казалось бы, куда там, и ты уже сам не замечаешь, как ведёшь в поцелуе и прижимаешь его к себе, а он прогибается в спине под твоей рукой, безопасный, горячий и совершенно твой. Магия. – Эй, Дейв, – говорит он, когда ты от него отрываешься, и облизывается, проводя пальцем от твоей шеи до паха, – а ты не хочешь… Ты чувствуешь, что у него самого шевелится его выпуклость под штанами, но он предлагает ещё что-нибудь сделать для тебя. Блин, так неправильно, но дело в том, что ты хочешь. Ещё как. Ещё бы. Бля, а кто бы не хотел? Когда он такой лапочка сейчас и смотрит так игриво и любовно. Ты гладишь его по щеке, как будто нежностями можно исправить эту ситуацию, а он подхватывает губами твой мизинец и целует его, случайно касаясь прохладным мокрым языком, а может быть и не случайно, хитро косится на тебя – и всё, теперь ты не смог бы отказаться, даже если б захотел. Поймав твой голодный взгляд, он сжимает рукой твой член под штанами и, прежде чем ты успеешь испугаться, делает то, что ты сам хотел сделать, – целует тебя в уголок рта, а затем спускается на пол. Отогнув пижаму и достав член, он выхватывает пачку презервативов из своей инвентеки и надевает на тебя один, потому что у него едкая слюна. Твой рот ещё выдерживает её, если там нет ранок, а член уже нет, но это нормально. После этого он прикрывает глаза – сосредоточенно, демонстративно, и берёт в рот. Он старается и он хорош. Конечно, тебе не с чем сравнивать, но, с другой стороны, ты и представить не можешь, как это можно сделать лучше. Его рот горячий и скользкий, бесконечно мягкий, и губы обхватывают тебя, и язык, язык, блин, что он вообще делает своим языком, а его лицо это самое милое и без него всё остальное всё равно бы тебе не зашло. Оно такое забавно-деловое, лёгкое, нежное, с тенью улыбки, блин, и это всё во время минета, парень страшен в своей мимике, он мог бы быть немым и всё равно оставаться таким же эмоциональным, как и всегда. У него дрожат ресницы, а потом он открывает глаза и смотрит на тебя снизу вверх, но это не как в порно (слава богу, что это не как в порно!), у него очень сложный и хозяйский взгляд - одновременно вопрос, ответ, насмешка, поцелуй и длинная история. Не взгляд, а стих. Песня. Если у тебя всегда в глазах горит то, что ты чувствуешь в данный момент, то у него там просто всё, ВСЁ, и эти взгляды можно читать, как книги, вдумчиво и долго, и всегда существует возможность чего-то не понять до конца, но сейчас у тебя нет времени даже на беглый просмотр. Ты просто бездумно любуешься, смотришь между строчек, как будто не знаешь языка, на котором написано, пока Каркат не узнаёт из твоего лица то, что хотел узнать, или не добивается эффекта, которого хотел добиться, в общем, он снова закрывает глаза и просто продолжает интенсивнее ласкать тебя. Ты прячешь глаза в локоть и выдаёшь короткий (но для тебя это уже много) стон. Ты не понимаешь, как узнаёшь об усмешке на его губах. Может, ты почувствовал членом? Может, интуитивно. В конце концов, это была реакция, которой от него стоило ожидать. Когда ты запускаешь руку в его волосы, он останавливается и подставляет тебе рот. Тебя всего сводит от волны похоти, которая накатывает на тебя от этого действия, с одной стороны, податливого и услужливого, приглашающего тебя делать с ним всё, что ты хочешь, а с другой – хулиганского, такого «давай, Дейв, хватит притворяться, что ты такой невинный». Он предлагает тебе трахнуть его в рот, а ощущение, будто сигарету за школой. Или покрепче чего-нибудь. Тебе кажется, это так нехорошо, так грубо и так пошло, но ты хочешь, и с ним это не выглядит, как что-то насильственное и унизительное. Тем более, какое у него горло… блин, да чувак может проглотить в один присест всё, на что его рот натянется, который тоже, кстати, ещё немного и резиновый будет… змеюка. Ладно. Ты давишь рукой на его затылок и продолжаешь делать это ритмично. Ты, наверное, зря переживал, потому что Каркату это даётся легко, так легко, как никогда не далось бы человеку, он принимает тебя, умудряясь ещё что-то делать языком, и он лапочка. Господи, почему он такой хорошенький? Он солнышко. Или, может быть, он луна? Луночка? Господи, тебе нельзя думать во время таких вещей, у тебя что-то страшное в голове происходит. А когда ты щекочешь пальцем его рог, он ещё сильнее насаживается горлом на твой член и шире открывает рот, но сбивается и всхлипывает, едва тебя не укусив. Ты опасливо отдёргиваешь руку, и он отрывается от тебя. Сидит и сбивчиво дышит. Ты глядишь на него искоса – у него у самого мутный возбуждённый взгляд, а ещё припухший чернильно-чёрный рот, блестящий и мокрый, как и весь его подбородок, и тебе хочется одновременно его и трахнуть, и поцеловать. Отдышавшись, он снова тебе подставляется, лапочка, прелесть, посмотрите на него, весь к твоим услугам, и ты притягиваешь его к себе, чтобы продолжить трахать, в этот раз не трогая рогов. Он прекрасен и приятен, всё настолько классно, что ты поверить не можешь, что он делает это для тебя. Когда ты убираешь руку, он делает вдох и продолжает ласкать тебя сам. Он на тебя просто накидывается и начинает так сосать и вылизывать, что ты просто скулишь, а потом тебя прорывает похотливым и по-идиотски влюблённым бормотанием: – Боже мой, Каркат, ты такой хороший, такая лапочка, такой милый, такой хороший, я не могу… В ответ он просто гладит твою ногу свободной рукой и продолжает ещё круче, с такой страстью, такими изворотливыми движениями, он с твоим членом просто целуется, об этом сложно иначе сказать. Ты смотришь на него и тебе совсем не кажется грязным то, что он делает, наоборот, тебя восхищает каждое касание, которое ты видишь и которое нет, и даже этот странный чавкающий звук не кажется тебе противным. Как-то по-своему это красиво и, совершенно определённо, это нежно. Нежность – это то, что ты с огромной силой чувствуешь в данный момент, и она не противоречит похоти, а наоборот сливается с ней, как, по твоему глубокому убеждению, и должно быть. Чем большей лапочкой он тебе кажется, тем больше ты его хочешь, и чем больше ты его хочешь, тем большая он лапочка. Так продолжается до тех пор, пока желание очень сильно его обнять не пересиливает желание кончить (у тебя и такое бывает). Ты оттаскиваешь его от себя, ещё больше заводясь от того, что тебе приходится это делать, и тянешь его обратно на свои колени. На его лице ты видишь забавное выражение: этот шикарный любовник впервые перестал понимать, что ты, блять, от него хочешь, и это такая милая мордаха с растерянными похотливыми глазами и только что оттраханным ртом, что, прежде чем прижать его к себе, ты просто зависаешь и смотришь на неё. Такая прелесть. Господи, ты обнимаешь его со всей дури и слышишь задушенный вздох, но вместо того, чтобы ослабить хватку, просто засасываешь его. Он почти не отвечает. У него язык устал. Ты смеёшься в поцелуй и тыкаешься в его рот с любовью и жаждой. Теперь ты понимаешь его настроение, тебе весело тоже, даже более того, ты счастлив и рад просто всему, что когда-либо происходило во вселенной, потому что оно в конце концов привело к этому моменту, а он замечательный и не может быть лучше. Теперь, когда ты так возбуждён, ты, конечно, полапаешь его, как он хотел, и даже больше. Ты шаришь по его спине снаружи свитера и под ним, по его бокам, ногам и заднице, сжимая и щипая всё, что можно ущипнуть и сжать, хотя у него, объективно говоря, не самое подходящее телосложение для подобных движений, он слишком худенький, на твой вкус (но хрена с два б ты променял его на кого-нибудь, стоит ли повторять, он - лапочка). Ты даже как-то прошёлся рукой между его ног и узнал, что у него не только выпуклость долбится в ширинку, но он ещё и страшно течёт, у него штаны влажные. После этого ты сразу потянулся расстёгивать их, потому что сколько уже можно мучить парня, его выпуклость и так выпрыгивает на тебя сразу, стоит тебе только приспустить резинку его трусов. Она сначала трётся о твою ладонь боком, как кошка щекой, а потом облизывает твои пальцы, как радостная собака, а когда ты сжимаешь её, она обвивает твоё запястье и, пульсируя, сокращается. Ты щекочешь её пальцами и поглядываешь на Карката – у него смешное и наигранное томное лицо. Ты целуешь его в щёку, потому что когда он делает тупые вещи, он становится только прикольнее. Ты убираешь руку и, опа, его выпуклость обнимает твой член и вьётся вокруг него. Вообще, сомнительный вид секса, но ты балансируешь на грани оргазма, так что эта невесомая ласка именно то, что тебе сейчас нужно. Ты снимаешь с Карката свитер и смачно облизываешь его похотливым взглядом, он не против. Ты не знаешь, с чем таким можно сравнить металлически-серое тело, но, честное слово, сейчас оно выглядит нежным и приятным, ни разу не холодным и не болезненным, и, если подумать, это даже немного странно. Обычно ты реагируешь на него не так спокойно. Ты припадаешь губами к его шее и вот тебе, вот тебе, как ты хотел, как ты учил, как тебе надо – ты кусаешь его толстую плотную кожу и быстро, и долго, иногда слишком сильно, но, судя по реакции, его всё устраивает. Он откидывает голову и не скрывает ни единого момента удовольствия, ни единой вспышки возбуждения – всё идёт в стоны, по большей части дебильные, но такие же приятные тебе сейчас, как и всё. Одной рукой ты мнёшь его зад уже под штанами и бельём, а другой чешешь ему рог, и, кажется, он сейчас перейдёт на ультразвук. Блин, что будет, когда он кончит? Впрочем, тебе это уже давно известно, это будет смешной момент: ему станет не до творчества и вместо хитровыебанных эротических стонов будет очень громкий бас и хриплый крик, повизгивание и трогательное рыдание в стиле народной музыки – большая палитра звуков, которую подушка не столько глушит, сколько обогащает. Там, где ты мучил его шею, его кожа налилась красным по контуру твоих укусов – тёмно-бордовым сверху, но сияюще-алым изнутри. Говоря об алом, твои руки алые и липкие, словно в крови, и тебе было бы не по себе, если бы не этот стерильный, химический кисло-сладкий запах вишнёвого сиропа, совсем не похожий на кровяной. Его выпуклость поблёскивает, как кусок мармелада. Ты снимаешь с него штаны, потому что, блин, неудобно же, а затем начинаешь сжимать и крутить его выпуклость, как полагается – хитро, ловко и с усилием. Он крупно вздрагивает и выдаёт несколько неподдельных стонов, вибрирующих и низких, близких к рычанию, потом снова манерно ахает. Такой секс – танец руки, он требует от тебя немало фантазии и ловкости пальцев. Ты думаешь, может, как-нибудь сделать это под музыку? Но не сейчас, сейчас и так всё получилось слишком сложно. Пока одна твоя рука борется с выпуклостью, то хватая её, то расслабляясь и позволяя обвивать себя, другой ты залезаешь к нему между ног и гладишь пальцем горячее, упругое, страшно мокрое и скользкое отверстие, и он ёрзает так, словно из твоего пальца исходит электрический ток. По тебе проходится новая похотливая волна, ты требовательно сжимаешь несколько раз его выпуклость и говоришь: – Каркат… Этого ему хватает, чтобы понять тебя, и он кладёт руку тебе на член. У него прелесть, какой рот, но вот что делать руками он понимает не очень и совершает странные, сомнительные, ни на что не похожие движения, а впрочем, в твоём нынешнем состоянии тебе годится любое касание, которое не приносит боль. Ты роняешь голову ему на плечо и тихо мычишь, продолжая трогать его во всяких влажных и чувствительных местах, а он жмётся к тебе, напряжённый, натянутый и жаркий, руки-ноги – батареи, люди не бывают настолько горячими, а он горячий, наверное, градусов под сорок пять или больше. Он течёт и остро пахнет вишней, но не как свежие ягоды, а как духи, и твои руки мокрые, они обвиты им, он хочет тебя, он так заведён – от тебя, на тебя, для тебя и всё тебе, тебе одному только. Он кусает твоё ухо нежно и с задержкой, от этого по всей голове пробегается сладкая искра, и, утихая, она возвращается в твоём члене. Каркат бормочет певучим, раскачанным на заливистых стонах голосом: – Дейв, ты готов? Ты готов дать мне? Дай мне, дай мне, я возьму у тебя, всё равно я возьму всё, потому что ты мой, мой, иди ко мне… – и он проводит по твоей спине цепляющейся растопыренной рукой. Тролльские грязные разговорчики, все о власти и о жадности, но ты уже так привык, что на тебя они тоже действуют, и ты выгибаешься под этим горячим телом, готовый «дать». Ты крепко прижимаешь его к себе одной рукой, чтобы он был близко-близко, пока ты будешь задыхаться и кончать, и, на самом деле, это тоже так по-тролльски. У Карката рыцарский взгляд, это инстинктивное. Он весь вытянулся, распрямил плечи и напряг внимание, но его инстинкты работают вхолостую – тебя не надо двадцать минут охранять от незнамо чего, ты уже всё, готовый. Казалось бы, уже можно было привыкнуть, но у него всё равно каждый раз такое тупое лицо, такое детское, наивное непонимание. Ты помнишь первый раз, когда он открыл для себя это: он посмотрел на свою руку в сперме, потом на тебя, задумчиво и глупо, и сказал: «а ты инопланетянин, да». Да. Теперь он устраивается на твоих коленях боком, так тебе удобней его трогать и обнимать, а ещё он вытягивает ноги. Кажется, они у него затекли. Из-за того, что они худые, они кажутся длинными, колени – как есть кости, облепленные тонким слоем неподатливой плоти и твердые, как камень, на касание, а икры жилистые, сухие и узкие, и только на внутренней части его бёдер тебе есть, что потрогать. Там мягко и нежно, но тоже как-то по-чужому, не так, как у человека. Если ты ущипнёшь себя, ты почувствуешь, как немного отходит кожа, а у Карката этого нет, всё его тело будто состоит из одного и того же однородного материала, неподвижно налепленного на кости, словно он силиконовая кукла. Ох, блин. Зачем ты приплёл сюда эту ассоциацию? Благо Карката очень сложно спутать с чем-то искусственным. У него полным-полно живых реакций, он весь – движение, дыхание и звук, соединённые в серый полиуретан, из которого выточена марионетка, которой он сам же и играет, его собственное тело, чуждое для тебя само по себе, но родное энергией и отдачей разума, который определённо жив, хотя и часто кажется, что он где-то отдельно, и… Зачем ты делаешь это? Посмотрите, на нём из одежды только белые носочки. Давайте не будем снимать их. Голое тело мистическое и дикое, даже если это человек, а когда ты видишь Карката голым, в смысле совсем, без единого предмета одежды на нём, даже если это просто носки, у тебя в голове вообще водоворот - ты не знаешь, где ты, и когда ты пытаешься сознательно сложить вместе все разрозненные кусочки его образа, твоё подсознание ещё мельче перемалывает их и… Ох. Да, на самом деле с Каркатом тебе очень легко провалиться в зловещую долину, но не он в этом виноват. Вот, например, сейчас ты сам себя накрутил, и так это и происходит обычно. Видите ли, трахался с ним, сосался битый час, кончил – было нормально, а теперь вдруг стало страшно? Он недостаточно на человека похож тебе? Что-то раньше тебя это не смущало, поздновато ты сделал открытие, вечно, блять, напридумываешь себе… – Дейв, вернись, – голос Карката окатывает, как кипяток. Он хлопает тебя по щеке. – Ты чего завис, блин? – Ничего, – говоришь ты и отводишь взгляд, но он смотрит на тебя, он всё видит. – Да скажи, я уже не обижусь, – он одновременно усмехается и хмурится, смотрит на тебя устало и любопытно, достаточно тепло, чтобы ты, в конце концов, вздохнул и выпалил: – Испугался. – Опять? – его улыбка широкая и блестящая, насмешливая, колкая и едкая, как его слюна, и это вроде бы так привычно, но не сейчас, когда Каркат сломался, Каркат разбился у тебя в голове на составные части. Кожа эта полированная, черты лица эти глухие и ювелирные, эти руки кривые, тонкие и длинные, гибкие суставы, упругие кости, синтетические волосы, тело – органика, но не плоть, а резина, пластик, каучук, что угодно, и это всё – не Каркат, а только его вещи. Неживые, отдельные вещи, которые он просто двигает своим разумом, и он сам – это только разум, импульс, складывающий в улыбку губы, тянущий марионеточную руку, как невидимая нить, и больше ничего. Сознание, витающее во тьме. Ты просто прячешь в руку лицо и хрипишь, чтобы не хныкать: – Я не специально. В твоей голове пыльно, как будто кто-то вытряхнул старый ковёр, а ещё – гул стыда и осмысления, и под ним, как подо льдом на реке, течёт холодный иррациональный страх. Тебе страшно и неловко, ты очень хочешь убрать тело Карката (эй, Дейв, он, вообще-то, ещё живой) подальше от себя и чувствуешь себя виноватым из-за этого. Блин, какого хера тебя потянуло его там трогать, всё было так хорошо, почему тебя накрыло из-за такой ерунды, почему ты не можешь просто взять себя в руки, ведь всё же нормально было, блин! Ты сам не замечаешь, как сгибаешься в бок, закрывая лицо уже обеими руками, как напуганный ребёнок, которого сейчас будут бить, зато Каркат замечает это. – Эй, Дейв, тише… – он гладит тебя по плечу, но ты дёргаешься с таким нескрываемым отвращением, что Каркат спрыгивает с твоих коленей, как кошка, на которую пшикнули водой. Так… кошка это уже лучше… можно попробовать сконцентрироваться на этой мысли… хотя какая разница, если ты и так уже всё запорол. Ты отодвигаешься в уголок дивана и выпрямляешься, стараешься смотреть прямо, но чувствуешь, что твой взгляд полон ужаса и ненависти к себе. Каркат ходит из стороны в сторону возле дивана, всё ещё милый, всё ещё смешной, намучившийся с тобой, ты так виноват перед ним, но в то же время он такой чужой и жуткий, ты даже не можешь сказать, что именно не так, триллион мелочей, неуловимых различий, сами эти движения, неестественные и непредсказуемые внезапно и вдруг. Больше всего тебя поражает то, как всё было нормально и тут бац, опять ты цепляешься за это. У тебя как будто драйвер в голове полетел. Смотреть на Карката мучительно, а ещё мучительней думать о собственном взгляде, жалком, сумасшедшем и тупом, и ты невольно закрываешь глаза руками опять, тыльными сторонами ладоней, и упираешь их так сильно, что видишь красные точки. – Не утруждай себя, – ядовито цедит Каркат и подаёт тебе твои очки, но ты не видишь этого. Тогда он отдёргивает твои руки от лица и сам надевает на тебя их. Его движения очень резкие, в них, как и в его голосе, сквозит обида и злость. – «Оденься»! Понимаешь, да? – он сдёргивает с тебя презерватив и подтягивает резинку пижамных штанов так же грубо и нервно. И это всё. А он голый. Он начинает одеваться, очень-очень хмурый, задирает ногу на диван, чтобы натянуть штанину. – Знаешь, тебе реально нужен ёбаный мойрейл. Чего губы поджимаешь? Предлагаешь мне этим заняться? – он причитает и застёгивает ширинку на ходу. Стилизованные тонкие бёдра, нарисованные металлические пальцы. Ты никогда не видел, чтобы кто-то из них, троллей, играл на музыкальных инструментах, но учитывая, как Каркат печатает, они были бы, как машины. Ты видел, как Терези танцевала. Чего в Каркате есть жуткого, в ней помножено на четыреста тринадцать, её движения страшны, как у андроида, только ещё страшнее, и, объективно говоря, чтобы её испугаться даже не нужно никаких зловещих долин. Но вернёмся к Каркату, Каркат надел свитер и нарисовал на своём лице выражение святого страдания. Ресницы – длинные чёрные кисти – трепещут, закрытые глаза, случайные складки век, асимметрия в разрезе, наморщенный нос, раздражённо приподнятая губа, такое живое, такое чувственное лицо – и мимические морщинки, как складки на резине, как мягкий затасканный пластик. Бывает, у людей шелушится кожа, а от его виниловых щёк отделяются катышки… или его толстая кожа становится пористой, или трескается, а вернее сказать даже рвётся, и под ней нет крови, он не чувствует боли, даже если там просматривается полсантиметра пустоты, черноты и блеска. Но сейчас у него хорошее лицо, целое, как новенький, только из спортивного магазина мяч… И оно совсем рядом. Так, что ты видишь пенопластовую текстуру его кожи. У него такой подавляющий и пронизывающий взгляд, что можно подумать, у него действительно есть какая-то власть или сила. – Я могу этим заняться, – медленно и грузно говорит он, нависая над тобой, бестелесный грозовой грохот в костюме человекоподобной игрушки. – Только потом пеняй на себя, если я снова буду твоим мойрейлом. Ты знаешь, какой я. Строгий отец. Или, в зависимости от ситуации, любящий папочка. Заботливая мать. Или властная истеричка, «СОВСЕМ ДОВЕСТИ МЕНЯ ХОЧЕШЬ!» – цитата дословная. Такой он, когда начинает играть в свои бледные игры. Спасибо, не надо. – Каркат, прости. Прости, правда, я не хотел тебя обидеть, хватит, – ты кладёшь руку ему на плечо, оно кажется шарнирным, и ты хочешь выпихнуть Карката из своего личного пространства, чтобы он перестал на тебя давить, но ты боишься на самом деле оттолкнуть его. Может, ты не имеешь права вообще сопротивляться сейчас? Ты и так его обидел. Может, будет правильным дать ему укусить себя. Пусть польёт тебя говном и успокоится. Невольно он показывает тебе клыки – реакция такая же, как просто нахмуриться, только злее. И он не отводит взгляд, упёрся в тебя и хоть бы что. Хищник. Вообще, это действительно страшно. – Каркат, перестань. Пожалуйста, – ты проводишь рукой по его щеке. Только посмотрите на тебя, ты честно стараешься быть милым, чтобы он только перестал так сильно злиться, но ты и в подмётки ему не годишься в умении притворяться лапочкой, когда на самом деле ты мудак. Он кривится, словно откусил от лимона (хотя хер знает, что будет с ним, если он и правда откусит от лимона), и вздыхает, делая тебе одолжение: – Ладно. – Он опускает глаза, но не так, будто спасовал, а так, будто заебался, и просто садится рядом с тобой, скрестив руки на груди. – Хотя ты сволочь, я надеюсь, ты понял это. Ты обнимаешь себя за плечи и смотришь на него искоса: он закидывает ногу на ногу лодыжкой на бедро и кладёт одну руку на спинку дивана. Нервничает. Всегда старается занять побольше места, когда нервничает. Всегда старается выглядеть расслабленно, когда нервничает. Всегда старается быть круче, чем есть, когда нервничает. Кого он пытается этим обмануть? – Каркат, я люблю тебя, правда, – монотонно бормочешь ты, и он поворачивается. Взгляд свысока. Каркат молчит, но его мультяшная мимика, полуприкрытые глаза, вскинутые брови, кривая тень ухмылки – огромный транспарант, на котором написано: «ДЕЙВ, Я ТЕБЯ УМОЛЯЮ» буквами размером с десятиэтажный дом. Ты упираешься ладонью в лоб. Когда ты уже думаешь, что всё, блин, ты сдаёшься, у него на лбу появляется маленькая складочка, через которую в выражение его лица протекает жалость. Он, не говоря ничего, складывает ладонь в половинку сердечка и протягивает тебе. Боже мой, какая щедрость. Какое милосердие. Ты утираешь с очков несуществующую слезу и протягиваешь к его подачке сложенную во вторую половинку дрожащую ладонь. Он смеётся.