Часть 1
24 декабря 2015 г. в 00:00
Тот неловкий момент, когда ты предполагал, что тебя не касается какая-то особо наболевшая в обществе тема, но ты, увы, жестоко ошибался. Думаешь, что вон тот – неудачник, ему не посчастливилось быть таким, а вот ты правильный. НИ-ХРЕ-НА!
Шатен не относился к гомофобам, но и никогда не говорил, что он хотя бы бисексуал. И никогда не подозревал и не замечал за собой какое-либо влечение к особям мужской половины населения земного шара. Среди его знакомых, не говоря уже о шоу-бизнесе, где он и другие айдолы «варились», частенько проскакивали шуточки, мол, какой ты хорошенький и сладенький, так бы зацеловал, или из разряда «ябвдул», особенно после очередной удачной фотографии со сцены после концерта… но от него никто такого бы не услышал. Парень не отрицал, что танцует с красивыми ребятами, не отрицал, что будь он девушкой, он бы не смог не влюбиться, к примеру, в какого-нибудь…Тао. Но сок в том, что он отнюдь не дама, а вот влюбиться в Тао – влюбился, причем сравнение с девушкой очень уместно, так как Хун начинал временами стесняться и (о боже, и до этого дошло) кокетничать в присутствии китайца. Благодаря их давней и весьма упоротой дружбе китаец не замечал ничего необычного, но факт оставался фактом, и Сэ все труднее было скрывать от окружающих, да и от самого себя, свои истинные чувства за масками -«хи-хи» и «ха-ха», и «это же просто дурачество», и «это ради фанатов». Если выдавалась возможность подержаться с Тао за руки или же обнять, а иногда так везло, что и его самого обнимали, то Хун даже и не вспоминал о фанаточках, визжащих о шипперстве и тому подобному. Стоило ему ощутить на себе тепло ЦзыТао – как внутри перегревался аккумулятор, и «проводка» начинала искрить так ярко, что глаза блестели изнутри.
Наверное, вся эта чушь, как хотел думать О Сехун, зародилась еще в предебют, и набирала обороты в течении 2х лет, прежде чем вырасти из наивной дружеской симпатии, основанной на совместном времяпрепровождении, в глубокое, очень навязчивое, занимающее все мысли и сердце чувство нуждаемости в одном-единственном человеке, который только годика 3 назад начинал учить корейский; в человеке, который из талантливого ушуиста стал еще и прекрасным танцором; в человеке, который по ночам тренируется в пении, и довольно преуспел в этом… В человеке с таким прекрасным именем – Хуан ЦзыТао, с волосами цвета… Сейчас китаец был брюнетом, стилисты пожалели его выбеленные до бесцветности волосы (которые очень радовали Хуна во время промоушена), и решили дать его голове перерыв, таким образом вернув ощущение эры МАМА, разве что с разницей в том, что некогда немного неуклюжая физиономия подростка преобразилась в неотразимое, скуластое, привлекательное лицо мужчины.
Каким-то неведомым образом макне ощущал каждый взгляд ушуиста на себе, когда бы это ни было – на концерте, на улице, на съемках передач, и не он один, как показывал опыт.
Вот и во время турне Сехун частенько с замиранием сердца ощущал, как золотистые глаза с «кошачьей» подводкой внимательно следят за ним. Концертов было много, и таких смущающих моментов было тоже немало. Еще хуже – когда их взгляды встречались, а неуютно и неудобно было только, как он сам полагал, Сехуну, ибо ушуист лишь обаятельно сверкал улыбкой и дальше занимался своими делами, впрочем, как и сам макнэ, только тот еще мысленно успевал обозвать брюнета хитрым пидаром.
Сехун чувствовал, как Тао становился ему все роднее и роднее, но не как брат, ведь от объятий родственника сердце не скачет в груди, и глаза не блестят от нескончаемого счастья. В своем роде макнэ мог назвать Тао своим наркотиком, от которого становилось только лучше. И потому, когда их разлучали те или иные обстоятельства, Хун испытывал нечто похожее на ломку у торчка, но его «доза» не лежала у дилера в кармане и ее было не достать за деньги. Сравнивать присутствие китайца с определенной дрянью типа героина или ЛСД парень не имел возможности так как не употреблял, но ему настойчиво казалось, что ощущения именно такие, как у нарка в зависимости от наличия или отсутствия запаса наркоты в его квартире. «Кто-нибудь, вызовите врача!»
Но врача вызывать никто не захотел, да и не смог бы. Какой смысл от лечения, если твоя болезнь и твоя передозировка – любовь и ее объект?
«Вот так и живем», - думал про себя Сэ, отдыхая в перерыве между песнями за кулисами. Хвала богам, партий у него было мало, соло он уже оттанцевал под аккомпанемент визгов, и криков, и теперь вот развалился на диване за сценой. Поскольку его майка промокла насквозь от пота, он скинул ее в углу, не заботясь о ее будущем, и просто накинул сверху пиджак с номером 94 на спине, чтобы вообще в неглиже не остаться.
Пот стекал по шее, груди, капли катились с висков к подбородку, оставляя блестящие дорожки. Шатен запрокинул голову назад на спинку дивана, чтобы расслабить шею, руки распростер в стороны, отчего его поза напоминала распятие, только сидя на попе ровно. Через открытый рот легкие гоняли туда-сюда спертый воздух закулисья. Неподалеку бегали и возились визажисты, стилисты, менеджеры, организаторы, но никто из них его не теребил – и это несказанно радовало. На сцене в данный момент выступал Чондэ, по крайней мере его голос преобладал среди множества звуков, а это значит, что до выхода Хуна еще уйма времени. Парень со стоном вздохнул, глядя в потолок, где свисали подвешенные на балках фонари разных цветов с кучей проводов, присоединенных к ним и висящих, как лианы в тропическом лесу. Темно, не грех и вздремнуть, ведь времени всегда так мало в последнее время на отдых. Сэ медленно закрыл глаза, слабость уже захватывала его тело, ноги начинали тихонько гудеть, но это ничего, завтра будут как новые…
Неожиданно, непонятно откуда появившаяся, чья-то рука с силой выдернула Хуна (в прямом смысле выдернула) из сна и одновременно с дивана, и тот, еще даже не поняв, кто он и что он, чуть ли не шваркнулся на серый настил, но удержался и тут же неуклюже, с заплетающимися ногами, рванул (вернее, его рванули) вслед за разбудившим его человеком. Голова еще не могла соображать, однако Хун, как ни странно, в первую же секунду, как его разбудили, уже знал, кто бежит впереди. Впрочем, глаза все еще были в полузакрытом состоянии, ноги двигались на автомате, шатен бежал вслед за кем-то в неведомом направлении. «А может, это вовсе и не он. Может, это менеджер ведет его к выходу на сцену, ибо ему там и надлежало сейчас быть? Или же это ПакЧан с его вечными: «Смотри, Хун! Там твои фанатки в правом секторе!» или…» Его втащили, судя по приглушенности звуков сцены, в какую-то комнату, и дверь за ним уже захлопнулась. Возможно, деревянная, а может это воображение, кто знает.
Сехун не ошибся в двух вещах: дверь и правда была деревянной, даже с узором каким-то; и да, с ним в этой комнате бы Тао. Помещение, судя по всему, было предназначено для собраний, мини-конференций, интервью… мало ли для чего. Казалось, что было тесно из-за скудного света, и потому Сэ не особо захотел рассматривать интерьер. Макнэ ощутил, что ему становится неописуемо жарко, будто внутри вырыли горячий источник.
Будучи, как и Хун, только в джинсах и пиджаке на голое тело, Тао чуть ли не прижимал малыша к двери, прямо как сексуальный маньяк, выследив свою жертву, зажимает ее в темном переулке, чтобы сделать там с ней что-то явно непотребное. Кореец пристально смотрел брюнету в глаза, в поблескивающие каким-то безумием глаза. Какой же взгляд был у него самого – он не знал, да и не стоило напрягаться, чтобы догадаться: они выражали изумление, чуть страха, смешанного с заинтересованностью, как будто спрашивая «И что ты будешь делать дальше?» Ни один из них не решался заговорить. Наверное, хотя бы из-за того, что одно неверное слово могло все испортить. Сказать что-либо значило бы разрушение той атмосферы, которая окутала парней в этой комнате с того момента, как они сюда вошли.
Сэ ощущал, как в нем поднимается из каких-то глубин его естества настойчивое желание схватить Тао за лацканы пиджака и, дернув на себя, познать, каков же на вкус будет поцелуй с ушуистом. Что-то подсказывало, нашептывало на ухо Хуну, что ЦзыТао привел его, а, точнее, притащил сюда не ради беседы за чашечкой ароматного пуэра с пирожными. Каждая черта, каждая тень на лице, все в брюнете откровенно намекала на его готовность сделать что-то безумное. Он приоткрыл рот (ох, эти удивительные, с такой изящной линией губы) то ли для того, чтобы что-то произнести, то ли еще для чего, да только Сехун не дал ему сделать следующий шаг: нагнетенное всей ситуацией напряжение устремилось в руки, и шатен с яростью схватил Тао за ворот пиджака, нетерпеливо дернул на себя, отчего, китаец, немного удивившись глазами, резко подался навстречу макнэ, и, не заботясь о последствиях, буквально впечатал свои губами в его. Тут же, будто так всегда и было, их губы разомкнулись, и… и Хуна захлестнула волна блаженства и дрожи. В первое мгновение он ощутил что-то скользкое, теплое, но странное чувство сразу сменилось взрывом адреналина, отчего все тело дернуло. Губы ушуиста, как и предполагалось, оказались невообразимо мягкими, нежными, с привкусом чего-то очень сладкого. Его язык, так сразу без промедления проникший в рот корейца, так же был мягким, ласковым, но настойчивым. Все вокруг отключилось, как если бы кто-то вырубил свет, все как бы отрезало их от этого мира: свет померк, басы, крики, шум вентилятора – все, что могло действовать на органы чувств, просто исчезло. Остались только поцелуи. Хун ослабил хватку, но лишь только потому, что теперь уже Тао прижимал его к себе.
Наконец, брюнет отстранился от Сэ, и открыв глаза, Хун вновь встретился взглядом с золотистыми глазами. Шатен отметил, что теперь пиджак уже не скрывает кубики на животе его друга, и предположил, что КТО-ТО слишком сильно дернул за пиджак, от чего вещь лишилась пары пуговиц. Неважно. А важно то, как неожиданно корейца прошиб пот от одной мысли, что еще он может увидеть и к чему прикоснуться, если снимет с Тао одежду. Капли пота стекали с висков на шею, немного щекоча кожу, но вытирать не было времени. Парень чувствовал, как его тело томится в ожидании продолжения «банкета». В голове бил колокол, отдаваясь во всех уголках и тела, и сознания. В груди будто распустился некий цветок, распространяя дрожь и жар начиная с груди далее. Он был готов буквально сорваться с места и вцепиться в Тао, чтобы почувствовать, так же ли у него все горячо внутри, так же ли ему жарко, как и ему самому?
Тао облизнулся, как кот, которому положили в миску вкусняшку, что окончательно добило рассудок Хуна, он снова потянул ушуиста к себе, уже забив на то, что опыта у него в таких делах от нуля и ниже, уже готов был к новому приливу истомной судороги, как вдруг замигала лампа над ними – а через секунду оба парня оказались в темноте, пусть и не кромешной.
«Похоже, все вокруг только ЗА, чтобы мы продолжали…» - в унисон сказали про себя парни.