Абсолютно иное

      Дженсен на носочках пробирается в гостиную и зажигает керамические светильники на стенах. Прошлым летом Дэннил увидела их на ежегодной ярмарке авторских изделий в Остине и купила четыре штуки. Обрадованный сверх меры мастер попытался впарить еще и пятый, но тут за плечом любимой женушки плавно возник Эклз, и все попытки сразу свелись на нет.       Светильники круглые, сплошь из впаянных друг в друга остроконечных звезд – миниатюрная скомканная галактика. Лампочка озаряет их изнутри, на стены тут же наползает узорчатое покрывало, цепляясь складками за потолок и провисая в углах ажурными небрежными тенями. Дженсен садится в кресло, расслабляется, откидывая голову на спинку. Слушает. В доме – тихо, так, что можно уловить ритм собственного сердцебиения. Эта тишина мягкая, податливая, теплая. Она удивительно пружинистая, словно невидимый батут. Дженсен любит ее, ценит и бережет в старательно запароленных уголках души. На самом деле, внимательным хакерам ничего не стоит взломать их, потому что шифр безумно простой. Позорно простой.       За стенкой, в соседней комнате размеренно посапывает Дэннил. Чуть дальше по коридору – спальня Джей-Джей. Вчера дочка призналась, что ей часто снится ледяной замок, в котором они с королевой Эльзой величественно попивают чай и обсуждают «Русалочку». Папы с мамой там нет, поэтому Птичка чувствует себя вполне взрослой и самостоятельной принцессой.       Дженсен уже присмотрел в торговом центре большой двухэтажный кукольный домик, с мансардой, задним двором и конюшней. Многочисленные барби Джей-Джей наконец-то обретут приличное место жительства, а то предыдущее случайно потерпело крушение – малышка споткнулась и уселась прямо на крышу игрушечного особняка.       Дэннил на Рождество Эклз преподнесет дизайнерское платье с идеально подобранным к нему колье – хрупкие на вид изумрудные сердцевины раскрывшихся серебряных бутонов, нанизанных гармоничным беспорядком, должны вознести жену на седьмое небо. Или выше.       Подарки остальной родне уже упакованы и покорно дожидаются своего звездного часа в шкафу. В рождественскую ночь им предстоит выстроиться небрежными пирамидками под елочным веером ветвей, чтоб на утро быть с нетерпением расхватанными и жадно распечатанными.       Дженсен, кажется, все продумал. Кроме того, что Санта в этот раз притащит Джареду.       Эклз водит по пушистому ковру босыми ступнями и задумчиво высовывает кончик языка. Хочется чего-то нового. Абсолютно удивительного, даже шокирующего, чтоб светло-ореховые глаза распахнулись широко-широко, а губы вытянулись в восхищенное неверящее «О». Чтоб после Дженсену грозило быть затисканным до смерти.       Это трудно. Хотя кого он обманывает – это безумно легко. Падалеки превращается в щенка с переизбытком жизнерадостности и счастья, когда получает нечто, обвернутое сказочно красивой подарочной бумагой. Долго держит в руках, не решаясь распаковать, и только вдоволь налюбовавшись, разрешает себе добраться до желанного содержимого. Дженсен уверен, что если бы у Джареда был хвост, от восторженного динамичного виляния он отвалился бы к чертям. Еще двум щеночкам – Шепу и Томми – Эклз уже приобрел навороченные радиоуправляемые машинки с таким количеством функций, что, наверняка, им с Джа сначала придется разобраться самим, ну и под этим несомненно важным предлогом втихаря поиграть, конечно.       Дженсен чувствует, как понемногу сползает в кресле, проваливаясь в тягучую полудрему. Из гостиной не хочется уходить, сейчас она похожа на театр теней, где спектакли разыгрывают прямо на колючей россыпи звезд, поменяв небо с землей местами. Эклз проводит ладонями по стене, словно ожидает почувствовать острые края узоров, запутаться в них пальцами и стянуть себе на колени, укутаться в их асимметричность, просидев так до самого утра. Только Дэннил не поймет, наверное.       Без пяти три ночи. Дженсену настолько спокойно, будто он затарился внутрь пачкой седативных. Это приятное спокойствие, шелковое, теплое, вроде тишины. Под него хочется заснуть, как под колыбельную. Но Эклз с усилием поднимается, выключает светильники и возвращается в остывшую постель к жене. Завтра. Он успеет обо всем подумать завтра.

***       Джаред приходит к обеду, и они вдвоем наряжают высокую ель. Падалеки злорадно хихикает, когда Эклз выполняет далеко не грациозные прыжки, пытаясь нацепить стеклянный шар на ветку-бунтаря – она торчит изогнутой кривой почти перпендикулярно полу и выбивается из общего идеального порядка.       – Вот же сучка, – приглушенно ругается Дженсен.       Эклз смеется до слез, когда в ответ прилетает автоматическое, абсолютно рефлекторное «Придурок».       Дома у Джареда елка уже в полной боевой готовности к приходу Санты, поэтому Падалеки никуда не спешит, тщательно украшает пушистые еловые иголки золотистыми и пурпурными гирляндами, умудряясь наглухо замотаться в одну из них. Дженсен не распутывает его, сверху накидывает серпантиновую ленту огоньков и включает в розетку. Теперь Падалеки светится в прямом смысле слова, ворчит и ржет одновременно, а Эклз издевательски водит вокруг него хоровод с невидимыми детишками. Они дурачатся так минут десять, затем все-таки заканчивают с елью, и дерево благодарит их сказочными бликами на усыпанных разноцветной крошкой боках рождественских игрушек, плавным каскадом миниатюрных огней, словно играющих в прятки в густых ветвях и пряным, одуряющим ароматом иголок и смолы. Дженсен дышит глубоко, от удовольствия прикрывая глаза. Похоже, ему удается отодвинуть все проблемы за территорию дома, безразлично оставив их валяться там вплоть до нового года.       Дэннил приносит на разрисованной снеговиками тарелке рождественское печенье: песочные ангелы, слоны, обезьянки, звезды и сердца. Парней долго уговаривать не приходится, они буквально набрасываются на угощенье и уплетают за обе щеки, запивая горячим шоколадом.       Джареду безумно нравится, как теперь пахнет дом Дженсена: молоком, корицей, яблоками, тестом и апельсинами, ежевикой… Ароматов много, все они переплетаются между собой, и Падалеки мельком думает, что не отказался бы от духов с такой непривычной композицией.       Они включают телевизор, останавливаясь на каком-то запредельно старом новогоднем фильме и открывают очередную коробку со стеклянными шарами: в этот раз игрушки выдержаны строго в оттенках сиреневого. Джаред развешивает их везде, куда дотягивается, и Дженсену приходится смириться с тем фактом, что теперь гостиная похожа на магазин рождественских подарков.       К вечеру на тарелке остается только одно печенье. Парни замечают его одновременно, наперегонки несутся к столу и шутливо пихаются, стараясь отодвинуть противника в сторону и заполучить «трофей» первым. Печенюшка не выдерживает напора и разламывается точно посередине. Дженсен с Джаредом удивленно смотрят на песочные кусочки в своих пальцах – половинки сердца.       – Победила дружба, – удовлетворенно сообщает Эклз, слизывая с губ крошки и хлопая Джа по спине. – Но я все равно быстрее.       Падалеки отрицательно вертит головой и смеется.

***       На следующий день Женевьев приводит к Эклзам Тома и Шепарда. Мальчишки тут же с визгом уносятся вместе с Джей-Джей в ее комнату, и, судя по воинственным крикам, планируют основательно разгромить армию динозавров в образе непревзойденных ковбоев.       Взрослые на кухне обсуждают рождественский стол: что лучше приготовить, чем заправить, какие рецепты стоит забыть сразу и нужно ли дополнительно запастись ящиком вина. Дэннил сочиняет гигантский список и распределяет роли: Дженсен за рулем, Женевьев за подмогу, Джаред – за няньку.       – Веди себя хорошо, малыш, – ехидно улыбается Эклз, гладя отпихивающегося Джея по голове. – Не шали без нас.       – Буду, назло, – Падалеки показывает язык и заговорщицки подмигивает выглядывающей из-за угла банде ковбоев.       Банда пищит от восторга и утягивает Джареда в «засаду», приказывая внимательно осматривать местность из-за диванных подушек и докладывать обстановку: не приближается ли враг и насколько он опасен.       В мегамаркете Женевьев с Дэннил расходятся не на шутку, Дженсен только успевает складывать коробочки, пачки и ящики в огромную тележку, подозревая, что они все-таки будут праздновать Рождество не семьями, а доброй половиной Китая. «Надо взять это, и это, а это вообще обязательно» затягивается часов на пять. Терпеливо выдержав по-праздничному медлительную очередь, Эклз наконец-то выбирается из осточертевшего помещения на свежий воздух. Дополнительных минут сорок на пробку – и они дома, уставшие, довольные с блеском выполненной задачей основательных закупок. Джареда и малышей нигде не слышно.       Спустя мгновение Дженсена тихо зовет со второго этажа Дэннил.       – Господи, ты только посмотри, – шепчет она, обнимая его одной рукой за пояс и прижимаясь всем телом. – Кажется, это что-то из разряда сверхумилительного.       Дэннил, конечно, права. На все сто два процента.       Джаред спит, развалившись на диване в странной и наверняка дико неудобной позе: одна нога подвернута под себя, голова съехала вниз со спинки, руки даже во сне крепко прижимают сладко посапывающих Томми и Шепа. Братишки синхронно дышат, уткнувшись носиками в рубашку папы. На животе у Джа пристроилась Джей-Джей, обхватив ручонками плюшевого зайца. Ей наверняка снится что-то хорошее: девочка улыбается и радостно причмокивает губами. Может быть, снова пьет чай в ледяном замке вместе с Эльзой.       Дженсен задыхается. Сердце сжимается так сильно, что Эклз рывками втягивает в себя воздух, впиваясь ногтями в ладони, чтоб хоть немного отвлечься. Тишина в комнате невесомая, чувственная, она пропитывает каждую клетку тела одуряющим покоем и нежностью, от которой стоит ком в горле, от которой Дженсену хочется выть, хочется выдрать ее с корнем, потому что Боже-мой-как-болезненно-хорошо-чересчур-хорошо-Боже-спаси-я-не-могу-мне-так-нужно-неистово-нужно, и в то же время хочется оставить, чтоб и дальше раздирала грудную клетку изнутри.       «Я долбанный мазохист» – думает Эклз, замечая, как трогательно приоткрыт рот у спящего Джареда.       «Я сейчас сойду с ума» – думает Дженсен и правда сходит. Почти.       Падалеки просыпается вовремя, и Эклзу уже не нужно вызывать для себя скорую. Джаред осторожно берет на руки Джей-Джей, Дэннил Томаса, а Дженсен – Шепа, и они несут сонных малышей досматривать сновидения в отдельную комнату.       Падалеки заливисто смеется, когда жена Эклза рассказывает ему об умилительной картине тихого часа, а Дженсен вдруг ни с того ни с сего интересуется:       – Джей, что ты хочешь на Рождество?       Дэннил спускается вниз, помочь на кухне Женевьев, а Джаред демонстративно дуется:       – Так не будет сюрприза!       – Ну я правда без понятия! Перебрал тучу вариантов! Мне необходимо знать, чего ты ждет от моего Санты, хотя бы приблизительно.       – Ладно, я… подари мне прыжок с парашютом, – неожиданно быстро сдается Джаред.       – Что-что? – удивленно переспрашивает Дженсен. – Ты серьезно?       – Я давно мечтал, – Падалеки зарывается пальцами в волосы и зачесывает их назад. – Только знаешь, что… – Джа наклоняется к лицу Эклза, ловит его взгляд и солнечно улыбается. – Я хочу, что бы ты прыгнул вместе со мной. Это основное условие.       – Большому мальчику страшно? – Дженсен срывается на сарказм.       Срывается, чтобы не сорваться в другом.       – Нет. Меня Сэмми попросил. Сказал, что без Дина ничего делать не будет.       – Засранец этот твой Сэмми, – Эклз с ухмылкой закатывает глаза.       – Значит, договорились, – довольно тыкает его в бок Джаред.

***       Дженсен общается по Скайпу с Мишей. Тот сейчас в Ванкувере, и город жадно засыпает снег. Эклз просит поставить ноут на подоконник и наслаждается лениво вальсирующими снежинками, издали похожими на пушистых светлячков – так снег отсвечивает в мягкой сепии уличных фонарей, впитывая в себя растопленное искристое золото. Пришедший Джаред тоже не может оторвать взгляд от экрана, громко восхищается и жалеет, что не обучался магии вне Хогвартса, иначе точно бы телепортировался в Ванкувер.       Рождественский ужин через четыре часа, но Падалеки заскакивает всего на минуту, чтобы передать Женевьев консервированную кукурузу и маринованные грибы. Ему еще нужно забежать на сеанс психотерапии к другу, на другом конце Остина. Дженсена злит, что даже в праздничный вечер Джаред безотказно работает жилеткой «для слез и соплей», и Эклз мстительно обматывает Падалеки мохнатой гирляндой с особо цепкими «ворсинками». Джей тихо матерится, стараясь отодрать от себя елочное украшение, а Дженсен ржет, пока случайно не запутывается пуговицами кофты за тонкую леску, и теперь уже ржет Джаред.       Они оба пытаются справиться с гирляндой, сцепленные ею как два идиота, но от беспрерывного смеха пальцы совсем не слушаются, и образовавшиеся узелки становятся серьезной проблемой.       – Я тебя убью, – обещает Падалеки, когда ему наконец-то удается избавиться от злосчастного украшения, и он помогает Дженсену.       Только спустя несколько минут Эклз понимает, что они переплелись пальцами, пытаясь развязать узел на пуговице, и что жарко просто невыносимо.       Едва отдавая отчет собственным действиям, Дженсен внезапно поднимает с пола край гирлянды и набрасывает на шею Падалеки несколькими слоями, стягивая так, что они оказываются прижатыми друг к другу вплотную.       – Ты что делаешь? – тихо спрашивает Джаред, почти зарываясь носом в волосы Эклза.       – Я купил тебе сертификат на подготовительные курсы, – рассказывает Дженсен, утыкаясь губами в яремную впадину Падалеки и начиная мелко дрожать. – Как раз на летний хиатус. Мы прыгнем вместе, как и договаривались. А еще я испек тебе гигантское печенье в виде рождественского оленя. С рожками.       Джаред едва слышно смеется, говорит что-то вроде «тебе стоит уйти из актерства в кондитерскую сферу», тянется рукой к стене и находит выключатель. Верхний свет тут же гаснет, оставляя гостиную в узорчатом, бархатном полумраке. Ель светится миниатюрными огоньками-каплями, и отблески от них бронзовые, темно-золотистые, приглушенно-оранжевые, пряные, горьковато-дымные, вкуса терпкой апельсиновой корки и неразбавленного виноградного сока…       Сплошная синестезия. Что-то случилось с восприятием Дженсена.       Джаред целует его неспешно, вдумчиво, осыпает поцелуями все лицо, касается губами каждого миллиметра кожи, зацеловывает, ласкает безостановочно, нежно, на грани, сорвано и безрассудно.       «Остановись» – хочет сказать Эклз, но говорит:       – Еще. Пожалуйста. Джаред. Джаред. Джаред.       «Не нужно. Нельзя» – хочет сказать Дженсен, но говорит:       – Не останавливайся. Мне так хорошо.       Губы Падалеки влажные. Они целуют лоб, щеки, скулы, целуют нос и подрагивающие веки, невесомо касаются ресниц и спускаются к подбородку, Господи, они такие жадные и неистовые, но эта неистовость медленная, тягучая, расслабленная и чувственная. Эклз теряет рассудок в руках Джареда, ловит его ладони и выцеловывает тонкие линии, вылизывает их, беззвучно стонет, трется щекой о горячие пальцы и шепчет, как заведенный: «Господи, я так люблю тебя, я так люблю тебя, я так сильно, мой, мой…».       Падалеки не справляется с эмоциями, подхватывает Дженсена под бедра, заставляя обвить себя ногами, заставляя вжаться в себя до предела, крепко обнимает, впиваясь губами в кадык и посасывая его, от чего Эклз запрокидывает голову и бессильно содрогается от удовольствия. Шея превратилась в сплошную эрогенную зону, а Джаред бессовестно пользуется этим: прикусывает кожу, лижет, втягивает в рот оставленные зубами отметины и целует, целует. Дженсен сдавлено скулит, неосознанно двигая бедрами, отираясь о твердое тело Падалеки и едва балансируя на грани сознания. Хочется сорваться в бездну. Хочется до чертиков.       Джаред больше не выдерживает, находит губы Эклза, врывается в его сладкий рот языком, вылизывает горячую влажность, понимая, что сейчас кончит. Вот так просто. Между ними двоими замкнуло реальность – эту старую проводку с классической идиотской инструкцией, которую они пару мгновений назад изорвали в клочья. Внизу, на кухне, их жены готовят рождественский стол, мило шушукаясь насчет подарков или обсуждая новую соседку, а они здесь, наверху, сходят с ума от ласк друг друга, словно дорвавшиеся до секса перевозбужденные подростки. И можно было бы списать все на желание адреналина в крови, на желание попробовать то, что никогда бы в трезвом сознании не сделал, но они не пьяные, а Джаред хочет Дженсена до одури, до сладкой скручивающей боли внизу живота, до крика, который едва не срывается с его губ, когда он все-таки ловит оргазм.       – О мой Бог! Твою мать, твою мать, Гос-с-споди…       Падалеки зажмуривается и приоткрывает рот, наталкиваясь спиной на стену и крепче сжимая тело Дженсена. Такого с ним еще не было. Его словно наизнанку вывернули, как нитками – прошили бесконечно острым, болезненным наслаждением…. Ноги подкашиваются, и Джаред оседает на пол, утыкаясь мокрым от пота лбом в лоб Дженсена. Эклз дрожит, ерзает на его коленях, и джинсы у него тоже мокрые. Они ничего не говорят, просто тяжело дышат, прикрыв глаза, вцепившись руками в плечи друг друга, будто кто-то из них может внезапно исчезнуть.       Дженсен неожиданно ярко чувствует, как в гостиной, переполненной акварельным полупрозрачным светом, пахнет глинтвейном, выпечкой и древесным ароматом еловых иголок. Он до сих пор толком не осознает случившееся, но понимает – это абсолютно иное Рождество. С иной верой и иными чудесами. И, кажется, все, что было до него, потеряло свое значение.

***       Вечер получается чудесным. По-настоящему семейным, именно таким, каким хотели видеть его Джаред и Дженсен с их круглосуточными выматывающими съемками. Самые родные, необходимые люди рядом. С динамиков льется привычная и неизменно любимая джазовая композиция про отданное на последнее Рождество сердце. Скайп все еще показывает снегопад Ванкувера. А на тарелке Джареда – так и не тронутый песочный олень с рожками. Было жаль.       Шеп быстро засыпает на руках у Дженсена. Эклз полушепотом напевает ему колыбельную про Санту, которую придумал минуту назад, в такт легонько покачивая малыша. Когда заканчивается фантазия, Дженсен относит Шепарда в спальню и пытается уложить в кровать, но тот просыпается и требует папу. Джаред долго сидит с ним рядом, гладит по голове и обещает, что завтра под елкой будет ждать огро-о-омная гора подарков. Вдвоем с Дженсеном они поют «Возвращайся блудный сын», и малыш на удивление быстро засыпает. А Джаред уводит Эклза в соседнюю комнату и снимает с его губ признание за признанием. Никто из них не слышит, как радостно кричит Дэннил: за окном медленно застилает даль первый рождественский снег.