Замене не подлежит

Ссорились они на пустом месте. Рис бессознательно, а иногда и совершенно сознательно выступал в роли провокатора, безнадежно пытаясь добиться… чего? Воскрешения из мертвых. Переселения душ. Ему и малого хватило бы, он хотел посмотреть в глаза Тимоти и увидеть то, что видел в глазах Джека. Непробиваемую уверенность в себе, энергию, какой-то подростковый, неуемный оптимизм. Джек твердо знал, что будет жить вечно и успеет сделать все, что задумал. Герои непобедимы, понимаете ли. Они в конце концов обзаводятся собственным замком («у нас будет лучший пентхаус в Перспективе, тыковка, с видом на горящие бандитские поселения»), женятся на самой красивой девушке («я не говорю, что влюблен в тебя, пффф, не обольщайся. Но я не против, если ты останешься здесь примерно… насовсем») и закатывают пир в честь победы над врагами. Когда они с Джеком обсуждали этот план, лежа в постели после плотного «жидкого» ужина, состоящего из вина, он казался правдоподобным. Осуществимым. Рис, старательно вылизывающий шею Джека, кивал и подтверждал, что останется, что хочет счастливой совместной жизни не меньше, чем сам Красавчик Джек. На Пандоре правила не работали. Любые, в том числе и рассчитанные на героев. Рис отрицал его смерть до последнего. Заперся в его кабинете, с ногами забрался в президентское кресло (Джек, увидев такое, непременно накричал бы на него, так вот пусть придет и орет), впрыснул себе тройную дозу дофамина и принялся ждать. Ясное же дело, что все эти слухи про гибель Красавчика Джека были происками Искателей или какого другого пандорского сброда. Вовсе война не окончена! Нечему им радоваться, их псевдо-счастливые крики, забившие все радиоволны, очевидно являлись отвлекающим маневром. Хитро. Но не поможет, Джек все равно расправится с каждым из вас, утопит в шлаке, сожжет заживо, подорвет так, что ошметки разнесет по всей округе. Придумает что-то оригинальное и убийственно-ненормальное, а Рис снова будет хвататься за голову, не зная, ужасаться или восхищаться мощью его фантазии. Рис раскачивался в кресле, обняв себя за плечи (от кибер-руки на коже оставались следы), баюкая страхи и боль. Тихо скулил, прося Вселенную не делать с ним этого, не отнимать героя, кумира, самого близкого и дорогого человека. Порой невыносимого,но не подлежащего замене. В одном из ящиков стола лежала фотография погибшей дочери Джека, а рядом с ней валялся пистолет. Рис вытащил его и повертел в руках, не зная, чего ему хочется больше: пристрелить следующего, кто забарабанит в дверь кабинета, или приставить оружие к виску, прямиком к отверстию порта, и самоустраниться, взять бессрочный отпуск от проблем. Смерть — единственный способ уйти из Гипериона, как любит повторять Джек. Любит? Любил? Рис больно прикусил губу, чтобы не завыть. Предчувствие подсказывало, что любил. Как любил повторять Красавчик Джек, который не вернулся. Много часов спустя зареванного Риса вывел из его кабинета Вон, единственный на всю компанию смельчак, решившийся зайти в офис президента несмотря на истеричные выкрики Риса, оравшего, что он продырявит башку любому, кто посмеет к нему приблизиться. От мыслей о самоубийстве Рис отказался, сочтя их проявлением слабости (Джек подобное презирал) и капитуляцией перед пандорскими убийцами, но пистолет оставил при себе. Он и правда мог бы кого-нибудь пристрелить. Может, после убийства ему бы полегчало, как это случалось с Джеком. Когда Джеку было плохо, он «увольнял» тех, кто ему не нравился, либо посредством шлюза, либо путем наложения рук. На шею неугодного субъекта. Другим надежным способом расслабиться считался секс с Рисом. Но что было делать Рису? Рису пришлось проигнорировать и запереть на ряд замков все свои чувства, включая посттравматический синдром. У него просто не было времени оплакивать Джека. Джек, собиравшийся жить вечно, конечно же, не оставил после себя ничего похожего на завещание и не никого не назначил своим преемником, поэтому не успело пройти и пяти дней с момента его смерти (официально подтвержденной, гиперионцы устроили боссу целый день молчания взамен нормальных похорон), как на Гелиосе открылась специальная олимпиада, отдаленно напоминавшая всем известную игру с бегом вокруг стульев. Стул, точнее кресло, было всего одно, зато какое. Из него, если развернуться на сто восемьдесят градусов, открывался великолепный вид на Элпис. Одно кресло, сотня претендентов. Так уж повелось, что побеждал в корпоративной схватке тот, кто первым добирался до заветной двери, шагая по красивой красной дорожке, вымощенной трупами. Рису, разбитому, ошалевшему от скорости, с которой его жизнь катилась в пропасть, вовсе не хотелось лезть в это дерьмо, но он осознавал, что ему нужно было это сделать. Не подвести, не дать уничтожить наследие Джека, все, что от него осталось. Не отказать ему в праве на месть. Место Джека не мог занять кто-то из недавних лизоблюдов, которые были бы счастливы получить от него пинок или плевок в лицо, Рис расценивал эту перспективу как оскорбление его памяти. Никто из упомянутых лизоблюдов даже не задумался о том, чтобы извлечь тело бывшего кумира из жерла вулкана. Не так уж много народу погибло в результате той гонки. Некоторые из гиперионцев, те, что поумнее, самостоятельно дошли до мысли, что Джек держал Риса при себе не только из-за его красивых глаз и длинных ног, и затаились, по-шакальи надеясь избавиться от Риса, когда он оступится. Не дождетесь. Остальным пришлось доказывать серьезность его намерений, пуская в ход то слова, то пистолеты. К счастью, трепаться о работе Джек любил, и Рис знал достаточно тайного-неприятного, чтобы хватило на запугивание толстосумов из Совета Директоров. Остальное было делом техники. В смысле, того самого пистолета из ящика стола. Гиперионцы испытывали непреодолимую потребность следовать за кем-то, слепо обожать лидера, который говорил им, что думать и ради чего жить. Главное было четко и ясно формулировать цели, при этом не забывая о том, что придумываются они для людей с интеллектом умственно-отсталых. Лицо «Гипериона» могло быть любым. Настала очередь «смазливого». Джек, ты мной гордишься? Глупый вопрос. Будь Джек жив, то счел бы предательством любые посягательства на пост президента компании. Рис продолжал говорить с Джеком перед сном, когда оставался один, и не считал это чем-то запредельно плохим. Намного хуже дело обстояло с убийствами. Неприятно было смотреть на то, как разлеталась на части чья-то голова. Неприятно было оттирать кровь с одежды, а потом приходить к выводу, что уж лучше ее выбросить. Выблевывать еду, как ни странно, тоже было неприятно, к тому же, после экстремальной очистки желудка Рис понимал, что не в состоянии проглотить что-либо съедобное, потому что перед глазами бесконечно проигрывался чудесный фильм «мое первое настоящее убийство». Разговоры с покойником на фоне всего этого смотрелись невинно. В основном Рис жаловался Джеку на жизнь и рассказывал о текущих делах. О том, как у Грузчиков чуть не пробудилось самоосознание и пришлось производить масштабный откат системы, или о том, какие усилия он прилагал для того, что поймать проклятых Искателей. Джек со старых плакатов (Рис вернулся в прежнюю квартиру, ночевать в доме Джека он не мог) взирал на него уверенно и невозмутимо, ничего не отвечая. Рис не гордый, придумывал ответы за него. Зато ответить ему по-настоящему мог Тимоти. Тимоти, о существовании которого Рис забыл из-за тысячи неотложных дел, упавших ему на голову. Тимоти, в недобрый час решивший напомнить о себе самостоятельно. Ведь если рассуждать логически, то не было никакого смысла держать на Гелиосе двойника умершего человека. Тимоти пришел просить о расторжении контракта, что позволило бы ему жить под настоящим именем. Когда он только вошел в кабинет, сердце Риса как будто рванулось к нему, а затем с размаху ударилось об пол. Хватало одного взгляда на Тимоти, чтобы осознать, насколько он не-Джек. Несмотря на некоторый актерский талант и долгий опыт пребывания в одной и той же роли, разница была разительна. Кроме того, голос Тимоти звучал куда мягче, чем голос настоящего Джека. — На Пандору собрался? — неодобрительно спросил у него Рис, пытаясь найти в хаотично рассортированных файлах Джека договор, заключенный с Лоуренсом. — Или на Элпис. Я... я пока еще не решил, чем именно буду заниматься. — Уж надеюсь, что ты не собираешься стать таким же бандитом, как те, кто убил Красавчика Джека. — Нет, ну что ты! — поспешил откреститься от этого предположения Тимоти. Не т, чтобы Рис всерьез верил, будто из Тимоти выйдет толковый бандит. Этот парень любил деньги и котят, котят, пожалуй, чуть больше, и несмотря на то, что стрелять он умел отменно, для выживания в диких условиях Пандоры его способностей явно не хватало. Рису требовался хороший повод, чтобы заставить двойника остаться на Гелиосе. Почему — об этом он думать не желал, хоть причина и лежала на поверхности. Отговорить Тимоти от отъезда оказалось не так уж сложно. Рис, сменивший раздражительный тон на жалобный, сказал ему, что боится за него. На Пандоре каждому знакомо лицо Джека, точно так же, как и на Элписе. Двойника «тирана» наверняка будут пытаться убить, Тимоти придется жить в постоянном страхе. И… (тут Рис пошел на риск, пустив в ход настоящие эмоции) если уйдет еще и Тимоти, то оборвется одна из последних ниточек, связывающих Риса с прошлой, счастливой жизнью. Плакать Рис не собирался, он вовсе не хотел представать перед Тимоти жалким, с покрасневшими глазами и распухшим носом, но спустя несколько минут уже позорно рыдал, вцепившись в (такую знакомую!) куртку Тимоти и вдыхая привычный терпкий запах одеколона, которому отдавал предпочтение Красавчик Джек. Тимоти пользовался одеколоном неуемно, и его собственный запах не чувствовался совсем. Тимоти поглаживал новоиспеченного директора Гипериона по острым лопаткам и уверял, что, конечно же, никуда не уедет, раз настолько необходим Рису. Тимоти, в отличие от Джека, выполнял свои обещания. Успокоившись и вытерев слезы, Рис первым делом предложил ему большую прибавку к жалованию. Со стороны, для всех, кроме слишком проницательного Вона, их взаимоотношения выглядели нормально. Может быть. Неприкрытого осуждения Рис мог не опасаться, а сплетни, передаваемые исключительно шепотом, его не волновали. Он и сам хотел, чтобы все смотрелось пристойно. Адекватно. Он много разговаривал с Тимоти, как вели себя нормальные люди, когда хотели узнать кого-то получше. Но это не значило, что Рис собирался поправлять собеседника, когда Тимоти сбивался, по старой привычке начиная говорить от лица Джека. Это, в конце концов, и было его работой, очень хорошо оплачиваемой. Далеко не безупречно исполняемой. Приходилось на многое закрывать глаза, чтобы, подглядывая из-под ресниц, воспринимать Лоуренса как Джека. Поначалу Рису хватало внешнего сходства и запаха одеколона. Рассказы «как прошел мой день» вновь стали предназначаться для живого, дышащего собеседника, самостоятельно придумывавшего ответы. Тимоти мог прийти в ужас там, где Джек начал бы смеяться, или попытаться подбодрить Риса вместо того, чтобы высмеять его, и все-таки их беседы были чем-то похожим на обычные человеческие отношения, а не на охоту за призраками. Когда Тимоти отвечал совсем уж невпопад, Рис пересаживался к нему на колени и затыкал ему рот наиболее приятным для себя способом. Этому его тоже когда-то научил Джек. Целовался Тимоти плохо, нежно. Потребовалось несколько тренировок, чтобы приучить его кусаться и сразу же пускать в ход язык, не задерживаясь на бессмысленном в своей целомудренности процессе соприкосновения губ. — Бро, ты уверен, что не делаешь себе хуже, все время находясь рядом с ним? — осторожно пытался урезонить друга Вон. — Бередишь раны… Не можешь отпустить прошлое. Нет, не уверен. Да, бережу, потому что если перестану видеться с ним, то, наверное, закричу и буду орать беспрерывно несколько часов, пока не подавлюсь своим языком. Такой судьбы ты для меня хочешь, бро? — Вооон, чувак, не ревнуй, — говорил Рис, закатывая глаза. — Тимоти тоже мой друг и, уверяю тебя, он совсем не похож по характеру на Джека. Небо и земля. Зато он многое может рассказать о прошлом Джека, и я хочу услышать каждую из его историй. Ложь звучала убедительнее, будучи разбавленной правдой, что не мешало Вону продолжать бросать на него обеспокоенные взгляды, но избавляла от дальнейших расспросов. На время. У Тимоти была гладкая кожа, за исключением небольших шрамов на лбу. Рис поглаживал его и по вискам и по щекам, пытаясь при этом вспомнить полузабытые ощущения, которые он испытывал, дотрагиваясь до рваных краев жуткого шрама, пересекавшего лицо Джека. Когда Рис увидел его без маски в первый раз, то он… он понял, что это совершенно ничего не меняет. Ему не стало жутко, это никак не повлияло на желание быть рядом и отдавать все, что возможно, владевшее им тогда. Тогда, теперь, всегда. Джек был удивлен его лояльностью. — Ты все равно очень красивый, — повторял Рис, несмотря на то, что Джек отмахивался от него, говоря, что и так знает, какой он потрясающий красавчик. Позже Джек признал, что спать без маски было намного комфортнее, чем в ней. Они шутили, что маска на прикроватном столике - это все равно, что зубы в стакане. То есть, так шутил Рис, в очень хорошие дни отделываясь щипками и тычками. Кажется, Джеку нравилось, что рядом с ним есть тот, кому позволяется говорить ему правду. Кожа Тимоти была гладкой, и когда Рис водил пальцами по его лицу, Тим прикрывал глаза и довольно улыбался. Это раздражало. Однажды во время секса Рис с силой вдавил ногти в идеальную, черт бы ее побрал, щеку партнера, процарапав на ней полосу до самого подбородка, и завороженно смотрел потом на выступившую кровь. Тимоти пронзительно вскрикнул от боли, но почему-то все равно вытерпел экзекуцию, не шарахнувшись в сторону. После этого он без каких-то дополнительных пояснений догадался, что на свидания к Рису лучше приходить в маске. Тимоти в постели — тоже мало общего с Джеком. Обращался он с Рисом как с каким-нибудь суперхрупким цветочком, вырастающим раз в сто лет. Вечно заботился о том, чтобы Рису было комфортно, чтобы он первым доходил до оргазма, из-за чего Рису как раз было намного сложнее получить удовольствие. Джек приучил его к грубости, к быстрому агрессивному темпу и к тому, что если совсем припрет, то обходиться можно и без смазки, ограничиваясь минимальной подготовкой. Рис хотел «черт, детка, потерпи еще немного, не дергайся», хотел шлепков, вульгарных комплиментов и чтобы на его шее вновь затягивался удавкой его собственный галстук, напрочь перекрывая доступ к кислороду. Вместо этого он получал: «Рис, но это же опасно! Рис, тебе больно! Рис, у тебя слезы на глазах!». Да, больно, слезы, прочая ванильная чепуха, это не должно тебя останавливать. Рису приходилось усаживаться сверху и самому задавать нужный ритм. Отдельного разочаровывающего упоминания заслуживал тот факт, что Тимоти ни разу не порвал чулки, которые Рис время от времени любил надевать. Было бы намного проще найти себе любовника с садистскими наклонностями, где-где, а в Гиперионе таких людей хватало, но у Тимоти все еще было одно неоспоримое достоинство, возносящее его над всеми остальными: его внешность. В очень своеобразном стиле, но Рис хранил верность человеку, которого любил. Иногда он задавался вопросом, почему Тимоти продолжает терпеть то, что он с ним делает. Его постоянные капризы, странные приказы, истерики на пустом месте. Может быть, жалел? Или закрывал глаза и думал о большой куче денег. А может, он оставался рядом лишь из-за того, что идти ему больше было некуда. Рис не хотел признаваться себе в том, насколько ему было плевать на эмоции, испытываемые Тимоти. Так все оно и продолжалось. Истерики, странные приказы, нарастающее постепенно чувство неудовлетворенности. В требованиях Риса все отчетливее сквозило безумие. — Ударь меня! — потребовал Рис. Даже ногой топнул, не замечая, что ведет себя как капризный ребенок. Тимоти посмотрел на него чуть ли не с ужасом и медленно покачал головой. — Что ты за паршивый двойник! Я тебя оскорбил, Джек никому не позволял так себя с ним вести! — Ты расстроен и сам не понимаешь, чего просишь. — Отлично понимаю! Ударь меня. Дай мне по губам, чтобы закрыл свой поганый рот. Скажи, что заткнешь мне его своим членом, если я не прекращу нелепую истерику! — Но он же тебя не бил никогда, — продолжал отнекиваться Тимоти. Правда, Джек, несмотря на все его недостатки, не находил удовольствия в том, чтобы избивать людей, которые ему нравились. Вот только Рису в тот момент было плевать на правду. — Ударил бы, если бы я себя с ним так вел. Не будь безмозглым болваном, Тимоти, разозлись, ну же! Он бы вырвал мне руку и ею же меня избил! Растрепанный и злой, Рис бушевал перед Тимоти, выплескивая на ни в чем не повинного двойника агрессию, скопившуюся за неделю. Тимоти отступил на шаг и вновь замотал головой. — Рис, я не собираюсь делать ничего подобного. Успокойся, пожалуйста. Присядь, давай поговорим. — Не о чем нам говорить, гребаный неудачник! — Шагнув к нему, Рис ударил Тимоти по груди кибер-рукой, да так, что двойник судорожно вздохнул, поперхнувшись воздухом. — Мне! Нужен! Он! Джек! Поступи так, как он! Рис замолотил кулаками по груди Тимоти, не соизмеряя силу. Настоящей рукой он бил слабо, чего нельзя было сказать о возможностях современного протеза, так что то, что произошло дальше, в любом справедливом суде расценили бы, как самозащиту. Тимоти сжал пальцы в кулак и ударил в ответ. Рис глупо ойкнул и шлепнулся на задницу. Из его разбитых губ потекла кровь. — И-и-извини, я совсем не хотел этого делать, — испуганно залепетал Тимоти, спрятав руки за спину, как будто покрывая преступников. Рис ответил ему не сразу. Провел языком по зубам (все целы), а затем и по губам тоже, слизывая выступившую кровь. Медный привкус во рту усилился. — Ступай, — тихо сказал Рис, потеряв к Тимоти всякий интерес, и уставился куда-то в пустоту. Тимоти не нужно было предлагать дважды. Продолжая испуганно лепетать извинения, он попятился в сторону двери. На полпути развернулся и бросился бежать, подальше от этого сумасшествия, от человека, который, подумать только, раньше казался ему застенчивым и милым, почти таким же, как он сам. Оставшись один, Рис все равно не встал на ноги. — Ну и херней же ты страдаешь без меня, тыковка, — говорил голос в его голове. Голос, давно его не посещавший, с тех самых пор, как он перестал напрямую обращаться к покойному и сосредоточил внимание на Тимоти. — Не одобряешь? — Нет. Думаю, до чего это нелепо, какая большая любовь пропадает зазря. Где же ты раньше был, Рис? — Делал все возможное, чтобы походить на тебя. — Ооо, детка, и посмотри, куда это нас завело. Я умер в жерле вулкана, а ты отрицаешь мою гибель еще упорнее, чем тот наркоман Курояма. — Накаяма. — Без разницы. Ты не то, что достиг моего уровня в неудачах, близок к тому, чтобы побить рекорд. Рису сделалось очень смешно. Мертвый воображаемый любовник все еще мог рассмешить его сильнее, чем любой из живущих. До чего уморительная история. Рис лег на спину, раскинув руки и ноги, как морская звезда, взглянул на высокий темный потолок президентского кабинета и громко расхохотался. Раньше Джек говорил, что Рис совершенно не умеет изображать маньячный смех, что он способен лишь на нежное девичье хихиканье. Ерунда. На этот раз вышло в точности, как нужно.