Одна секунда

"Школа — твой второй дом". Боже, как же часто я слышал эту фразу. Одноклассники, родители, учителя, незнакомцы — все вокруг пытались внушить мне эту мысль. Каждый день мне навязывали, что в школе я должен чувствовать себя так же, как дома; относится к школьным знакомым так же, как к родным. Я хотел их не слушать. Пытался. Честно старался изо всех сил. Они оказались сильнее. Взяли количеством. Окружили и втоптали в грязь, чтобы я навсегда запомнил неизменную истину: мне не спастись в школе. Со временем здесь стало даже хуже, чем дома. После того, как одноклассники в очередной раз избили меня под окнами учительской, я привычно направился в травмпункт. Местный врач хорошо меня знал и уже давно понял, что оповещать родителей — бесполезная трата времени, они и так в курсе. Причитая о том, что лучше бы мне свалить от них, — я не говорил ему об одноклассниках, — он не в первый раз вправлял неестественно вывернутую руку, пока я сидел с пакетом льда у лица. Напоследок он протянул мне листок с адресом. «Если негде будет переночевать», — как глупо это звучало из уст того, кто прекрасно понимал: просто так я не уйду. Дом, милый дом. В тот день он встретил меня воняющей рвотой, потом и дешевым пивом прихожей, в ней же храпел голый отец. Разуваться, как и поднимать его, абсолютно не хотелось, поэтому я просто открыл все окна, чтобы немного выветрить вонь, и заперся в спальне. Тело, которое еще пару минут назад едва походило на живое, на удивление быстро пришло в себя — видимо, о себе дала знать типичная декабрьская погода — и принялось ломиться в дверь. Трещало дерево, срывались болты, несвязно орал алкаш, но все это почти полностью перекрывал сильный голос Кипелова, доносящийся из наушников. Наконец, слетели петли. Он словно мешок картошки рухнул на порог, но сразу попытался подняться, выкрикивая явно маты, которым я с его помощью научился раньше, чем узнал о существовании алфавита. Песни кумира дали мне сил. Мне надоело слушать его, надоело слушать одноклассников. Я хотел стать свободным. Одним резким движением заставил его заткнуться. Вскоре пришла мать. Я забыл, что оставил дверь открытой, поэтому не слышал, как она зашла, только как пластиковые бутылки вывалились из ее рук, а уже через секунду она замахнулась тяжелым отцовским ботинком — первым, что попалось под руку. Пришлось выпустить из рук перетаскиваемое тело и защищаться. Как всегда. Что бы со мной ни делали, кто бы это ни делал, всегда только защищаться. «Тебе идет роль жертвы, сучонок» — однажды сказал отец. Он ошибся. Не идет. Я так решил. Хотел разделаться с ней одним ударом, но стерва была гораздо яростней папаши: поцарапала лицо, вырвала клок волос, пиналась. Больше движений, больше боли. Сама виновата. На следующий день дома было спокойней. Спокойней, чем когда-либо прежде за всю мою жизнь. Жалея, что не дал отпор раньше, я отправился в школу с мыслью о том, что должен перестать защищаться и там. Атака, нападение, ударить раньше, чем враг сообразит, что к чему. Верная стратегия, только так и можно было покончить со «вторым домом». Копы этого не оценили. Они ничего не поняли. Не знали, какими тварями были те люди, и кого прямо сейчас они защищают. Кричали что-то о том, что я больной на голову ублюдок, что таким как я здесь не место. Меня не волновали их слова. Большую часть я даже не услышал, и они об этом знали, видели наушники. Гораздо больше ценил припев своей любимой песни. Я свободен, я забыл, что значит страх. Точно. Забыл. Еще одно движение, ставшее таким привычным за последние два дня. Из шеи парня, которого я удерживал, фонтаном брызнула кровь, добавив к моей одежде свежих капель. Мне жаль. Правда жаль, что я не успел ответить всем, кто издевался надо мной и другими изгоями, которым «идет роль жертвы». Особенно жаль, что уже и не успею. До встречи с пулей осталась одна секунда.