Тих, как падающий снег (Silent like Snow)

Некоторые из кошмаров Джона очень громкие: они наполнены звуками взрывающихся бомб, свистом выстрелов и криками, как других, так и его собственными. Но есть и такие, что тихи, словно медленно падающий снег в тишине ночи. Рождественская ель украшена мишурой и мигающими гирляндами, в тонкостенных боках красных и золотых шаров, развешанных на её пушистый лапах, танцуют неверные огни свечей и пламени камина, а на самой верхушке дерева, глядя куда-то вверх, восседает прекрасный ангел. Негромко играют рождественские гимны — он это знает, хотя и не может этого слышать. Слова песен неслышно бегут непрерывной лентой перед его мысленным взором. «О, малый город Вифлеем!»* Однажды он гулял по Вифлеему. Не в Рождество, нет, но это — точно другое место и другое время. Ель в гостиной, мягкое мерцание гирлянд и огня в камине… …и вдруг она начинает расти. Дерево с нарастающей скоростью дает все новые ростки, толкается, будто боится не успеть, набухает, меняет очертания, и хотя ствол становится все толще, а ветви должны бы оглушительно трещать, расползаясь по всей комнате, в воздухе не раздается ни звука. Без единого звука оно отталкивает прочь в темноту у стены. Без единого звука оно обрушивает потолок, оставляя после себя лишь дым и холодный камень. Все так же без единого звука вдруг оживают спирали мишуры, мигающие разноцветными огнями гирлянды сыпят искрами, хрупкие стеклянные игрушки набухают и лопаются, извергая потоки яркого пламени и дыма, куски металла и части тел, в разлетающихся осколках словно в зеркалах множатся языки разгорающегося пожара. В одном из крупных кусочков красного шара виден пылающий дом, в золотом обломке когда-то целой звезды видны разлетающиеся во все стороны люди, кувыркающиеся в воздухе тела, отлетающие конечности, всё такие же беззвучные, безмолвные, тихие. И пепел оседает вокруг словно мокрый снег. И ангел, стоящий на вершине ели широко раскинув руки, весь черный, словно ангел смерти, падает, падает, падает… Похожий на перо ворона, угольно-черное перо. Летит вниз, мягко, неспешно, словно под воздействием легкого ветерка, будто черная снежинка. Снежинка, раскрашенная пеплом, падает неслышно вниз на кроваво-красную землю, знаменуя собой конец всего. Глаза Джона распахиваются в темноте. Звук собственного хриплого дыхания оглушает. Он лежит, тяжело дыша, дрожа от озноба и слепо смотрит в темноту, пока свет, просачивающийся из-за занавесок, не дает глазам возможность различить смутные силуэты. Плакат на стене. Шкаф с коробками сверху. Стул в углу с брошенной на спинку одеждой. Фигуру рядом на кровати. Целую гору в его маленьком мирке. Состоящую из вершин, долин и ущелий. Очень медленно, боясь нарушить, потревожить темноту, гору и мягкий звук тихого дыхания рядом, Джон передвигает руку. Перемещает ладонь. Растопыривает пальцы, распластывает их на простыне, чувствуя подушечками ее шероховатость, фактуру, каждую нить. Не дотрагиваясь, он чувствует присутствие тела рядом. Его тепло. Его глубокое спокойное дыхание. Джон лежит не двигаясь. Просто вдыхая и выдыхая. Вдыхая лондонский ночной воздух, выдыхая свой кошмар, вдыхая запах шампуня, шерсти, выпитого бокала бренди на ночь… и всего того неопределимого сочетания запахов, ощущений и тепла, идущих от Шерлока… и выдыхая память о потере. Он закрывает глаза и судорожно вздыхает, едва заметно, на грани слышимости. Гора приходит в движение. Тонкие музыкальные пальцы накрывают руку Джона. Переплетаются с его. Сжимают его ладонь. Гора движется и переворачивается. Одна длинная рука обхватывает Джона за талию, темные вьющиеся волосы щекотят щеку, когда сладкое дыхание касается его рта и носа. — Джон. Едва слышное, но оно оседает на коже Джона. Он вдыхает его, свое имя. Совершенно обычное, но ставшее самым прекрасным, произнесенное этим сонным голосом. Похожие на выгнутый лук губы прижимаются к уголку рта Джона. В ответ он поворачивает голову, чтобы встретить их в полноценном поцелуе. Сначала легком, но постепенно набирающем силу, Шерлок все ближе прижимается к нему. Пальцы Шерлока все еще сжимают его, неудобно зажатые между их тел, но вторая его рука все так же крепко обнимает, он мягко целует Джона, после чего утыкается носом ему в шею. — Джон, — шепчет он вновь. Так тихо, как медленно падающий снег, даря безопасность, окутывая легким пушистым одеялом зимней ночью. Джон улыбается. И прижимается к изогнутой брови Шерлока губами, целует его бледную безупречную кожу. — Спи дальше, — шепчет Джон в ответ, стараясь не спугнуть сонное состояние Шерлока. — Ты не спишь, — отпустив руку Джона, Шерлок придвигается еще ближе. После, будто что-то поняв: — Тихо, тихо, — шепчет он, поглаживая Джона по спине, слепо целуя его в уголок губ. — Все хорошо. Это всего лишь кошмар. — Я знаю, — отвечает Джон. В его голосе чувствуются нотки радости, симпатии, облегчения и неиссякаемого оптимизма. — Все в порядке. Шерлок бормочет что-то похожее на «Хорошо», крепче обнимает Джона, закидывая ногу ему на бедро, и с довольным неразборчивым ворчанием затихает. Джон утыкается носом в вихры Шерлока. Положив руку ему на спину, Джон ощущает под пальцами гладкость кожи, твердость мышц под нею. В противовес эфемерности пепла, снега и тьмы из кошмара. — Я люблю тебя, — шепчет он. — М-м-м, — мурчит Шерлок, — …лю тебя, — выдыхает он сонно и, невидяще клюнув Джона куда-то в челюсть, вновь засыпает. Джон так и лежит, держа Шерлока в объятиях, всем собой ощущая его присутствие, слыша жизнь Бейкер-стрит за окном, слушая мир вокруг. Не безмолвный, но полный тихой осуществленной надежды.