***
Его беспрепятственно пропустил в импровизированную тюрьму стоящий на дверях амбара удалец с ружьём и Дин зашел внутрь. Заходящее солнце сквозило багряными линиями по стенам сумрачного сарайчика, пробиваясь сквозь щели и штрихуя яркими всполохами вязанки сена, мешки с ржаной мукой и стоящего человека в углу, неловко заломившего над собой руки. Он был намертво привязан к низкой балке над ним и уже тяжело обвисал на пол, не в силах больше стоять. Дин стремительным шагом приблизился и выматерившись, тут же увидал, что парень без сознания. Пусть украл, пусть вор, но такие издевательства – это низко и подло, Дин никогда не измывался над пленными и сейчас даже зарычал от бешенства: да какого чёрта! Он ослабил веревки, еле дотянувшись к балке, а потом и вовсе освободил вздернутые вверх руки пленника, оставив их связанными перед собой. Цыган застонал и тяжело накренился к нему, валясь на землю. Дин подхватил сильное тело, чувствуя – действительно сильное! Гибкое, упругое, твердое. Пока соображал, что продолжает долгожданно касаться, не собираясь отнимать рук, не заметил даже, как внимательно смотрят на него синие глаза так некстати очнувшегося пленника. - Капитан, эй, - тихо шепнули запекшиеся сухие губы на вполне сносном английском и он мучительно улыбнулся, - водички дашь? Дин неохотно выпустил его из рук и недоуменно поискал глазами – вода стояла в кувшине недалеко от них и тут же обнаружилась тарелка с куском черствого хлеба, зачем-то оставленная беспомощному пленнику. - Твои ребята принесли, - объяснил цыган ему, - только развязать меня забыли. Случайно, наверно… Пока он неаккуратно, захлебываясь пил, прямо из рук капитана, Дин старался не смотреть, как розовыми губами тот ловит край кувшина и как рвано двигается кадык на шее от жадных глотков. Прозрачные струйки резво бежали вниз с подбородка, стекая в вырез заляпанной кровью рубашки… Вода оживила пленника и он расправил плечи, усевшись поудобнее прямо на полу, уложив перед собой связанные руки. - Ну? – спросил нагло, совсем не удивившись нежданному гостю, будто ждал его, долго ждал и не дождался, и теперь недоволен, что потревожили. Связанный, измученный вынужденным стоянием, всё равно хитро блестел синью глаз и нагло растягивал рот в игривой улыбке, будто у них тут с Дином светская встреча. Смотрел без испуга, обжигая синевой и ухмылялся. Дин нахмурился. - Ты Гертруду увел? - приступил он к допросу. - Ко-го? – удивленно переспросил парень, сообразив через мгновение, - а-а, кобылу вороную! И с развязной, гордой ухмылочкой подтвердил: - Я… Дин снова злобно выматерился – даже ведь не подумал соврать, наглец! - Зачем? – задал донельзя глупый вопрос, - зачем украл? - Понравилась! – доходчиво тут же объяснили ему, - но не так, как твой рысак. Твой-то получше будет! Наглая улыбка осветила физиономию вора и Дин, вместо того чтобы разозлиться и возмутиться, лишь гордо и немного глупо согласно покивал в ответ. Каштан был лучшим жеребцом во всей роте. Возможно, вороная полковника и стоила дороже, и кровей было голубей, но винчестерский конь был вовсе бесценен. Каштан был выучен в знаменитых конюшнях Фридрексона, он знал аллюр, иноходь и много других фокусов. Но главное, он был предан Дину бесконечно и отзывался лишь на его голос, звал ли хозяин его по имени, свистел ли особенным свистом или же просто тихо стонал. Когда в бою в безымянных полях его так глупо задела шрапнель, раздробив плечо, и он валялся на траве и беспомощно мычал от боли, Каштан – как услышал? - среди грохота неутихающей канонады, вернулся к нему и тревожно ржал, переступая стройными ногами рядом. Ожидание коня было таким видимым, что Дин, кряхтя от боли, заставил себя сначала сесть, потом, опираясь о шоколадный бок животного, встать и с последним усилием перекинуть свое тело через седло. Через минут пять его уже несли в санчасть, а позже несколько сослуживцев, узнав о подвиге рысака, предлагали за Каштана баснословные суммы. - Каштан – лучший конь в мире, - напыщенно произнес он. - Наверно поэтому ты очень умно не отпускал поводьев, капитан, - заметил цыган, – иначе сейчас тебе бы пришлось биться головой о стену и жалеть об украденном рысаке. - Конь обученный, - поведал Дин гордо, - в чужие руки ни за что не пойдет. - Это ты так думаешь, - засмеялся его собеседник, - в мои бы – пошел. И так уверенно он сказал это, так самонадеянно, что Дина аж перекосило. Он, уже не сдерживаясь, рывком поднял развязно развалившегося на полу цыгана за грудки вверх и со всего маху вжал того в стену амбара – даже доски скрипнули. - Тогда бы я самолично тебя убил, конокрад, - прошипел и вдруг почуял горячие ладони, смотанные веревками около своего напряженного паха. Сначала возмутиться хотел на такую фривольность, да сообразил - некуда связанному пленнику руки-то деть было, сам виноват в этом стыдном касании. Как и в том, что наверно случайно длинные пальцы цыгана шевельнулись и будто погладили его вздыбленную ширинку. Дина повело, а цыган усмехнулся – заметил. - Уби-ил? – хохотнул, - это вряд ли. И так пытливо взглянул на вспыхнувшего капитана, что никакой возможности увильнуть от ответа на вопрос, который прозвучал после, Дин не нашел. - Ты зачем пришел ко мне, офицер? Вряд ли убивать… Захотелось ответить. Не словами, нет. Плюнуть на то, что пленник связан, а может, и воспользоваться этим – запустить руки под белый хлопок окровавленной рубашки, найти пуговки сосков, сжать, выкрутить, скользнуть ниже, разрывая ткань до пупка, нырнуть рукой под пояс брюк, следуя темной дорожке и стиснуть член, пока мягкий, но горячий, глядя на то, как парень запрокинет голову от такой откровенной ласки, ловя ртом воздух… Дин отпрянул от его тела, поняв, что стоит, все так же прижимаясь к цыгану и чувствуя своим бедром - какой горячий он, ух, и...ни черта уже не мягкий. - Нет, не убивать, - выдавил, - пришел убедиться, что вор именно ты. - Убедился? – напрягшись, спросил парень, даже не пытаясь торговаться, лгать и увиливать, - и теперь отдашь меня с чистой совестью на ваш …кхм…справедливый суд? Вот черт, думал Дин в ту минуту, откуда этот проныра такой проницательный? Конечно, никакого справедливого суда не будет – его просто вздернут на первом же суку, после, может, хорошей порки и делов-то. Сказать было нечего. Разве что вдруг с каким-то сожалением и упреком брякнуть: - Да как же ты, такой ловкий, попался-то, а? Полковник же тебя до смерти запорет за вороную! - Не повезло, - просто ответил цыган и у Дина тут же возникло стойкое ощущение, что что-то во всем этом не так. Дурно пахло всё это. - Отпусти, а? – вдруг жалостливо прошептал парень, прижимаясь. Твердый, горячий под рубашкой. Глаза синие. Яркий весь, чернявый, смуглый… - Не проси даже, - отрезал Винчестер, - не отпущу. И даже не отстранился, глупец, блаженно притираясь своим членом к бедру конокрада. Тот не задумываясь, уже утвердительно сказал, обжигая понимающим взглядом: - Отпустишь, – толкнулся навстречу, доказывая ответную заинтересованность и грозно предупредил, - иначе не видать тебе небес. Дин отчего-то сразу сообразил – про какие ему тут небеса толкуют. Заалел щеками, представляя, что с таким горячим небеса случатся ой какие сладкие. Не пропасть бы. - И какова цена за твоё небо, цыган? – спросил смешливо, отбросив всякую строгость. - Свобода, - серьезно шепнул ему тот и уверенно ткнулся губами в губы. Поцелуя не вышло. Едва Дин потянулся навстречу, как Кастиэль шатнулся назад и тихо засмеялся: - Какой нетерпеливый! Люблю таких… Дин рыкнул и навалившись, запустил обе руки в черную шевелюру, запрокидывая голову цыгана: - Не дразни меня, иначе… Что – иначе, не знал. Знал только, что совсем потерял голову. - Придешь, как совсем стемнеет, сядем на твоего коня - ускачем далеко-далеко, - шептали совсем рядом разбитые губы, - переночуем у реки, а утром я к своим уйду - никто ничего не узнает. Да что же это такое, суматошно метались мысли Дина, пока он слушал и не замечал даже, как перебирает пальцами черные волосы, как грубый жест его незаметно перерастает в ласку и он завороженно зависает на словах "переночуем у реки", не понимая даже, в какой момент их торг за свободу превратился в ожидание свидания? - Приду, - сказал зачарованно, соображая, что только что договорился отпустить вора за просто так. Он уже было направился к выходу, чтобы не дай бог не внушить подозрений своим и так долгим пребыванием в темнице узника, как по какому-то наитию развернулся к связанному пленнику и жарко припал к его удивленно распахнутым губам. Тот, надо сказать, не растерялся и рванул ему навстречу, насколько позволяли веревки – они даже зубами стукнулись. И поцелуй вышел по-настоящему отчаянным – так только и могут целоваться люди на пороге своего расставания, внезапно оказавшиеся насмерть влюбленными друг в друга. Бобби тихо бурчал себе под нос явно что-то нелицеприятное про Дина, когда по его приказу усердно обматывал стройные ноги Каштана тряпками, оборачивая ими копыта. - Это ж надо, - доносилось до капитана, - совсем сбрендил мальчишка! Что удумал, а? Вот задницей своей чую – авантюру какую-то… Дин старался не слушать и тщательно заглушал голос собственной совести. Отпускать воришку не следовало. Лучше бы завтра на рассвете стыдно выпороть плетью, добиться признания перед всем полком – как украл, зачем, где держит вороную – да и отпустить наказанного с миром. Но понимал – наказать-то хочется по-другому. Чтобы никто-никто не слышал его стонов, тех, других, которые выбьет он из него совсем не плетью… В общем, делиться не хотелось и положа руку на сердце – Фергюса было не жаль вовсе. Нечего было шляться по всяким там подозрительным цыганским притонам, бросив коня. Кавалерист хренов, тоже мне… Лагерь спал. Каштан неслышной тенью шагал мимо палаток и дремлющих часовых у погасших костров. Амбар темнел впереди. Дин чуть в голос не рассмеялся, когда увидел, как сладко похрапывает молоденький солдатик на страже. Вошел внутрь, скользнув в темень пыльного сарайчика и сразу же был схвачен сильной рукой за китель. Рука дернула его на себя и он оказался прижат к горячему телу смущающе близко. - Ты…ты как... - зашептал в черное, соображая – парень-то уже не связан, - как освободился? Цыган засмеялся и отпрянул, убедившись по голосу, что касается именно Дина. Прислушавшись, понял, снаружи тихо фыркает рысак Винчестера и все идет по плану. - Я ловкий, ты не знал? – смешливо пробормотал, невидимый в темноте. - Да я ничего про тебя не знаю, - ответил ему Дин, привыкнув к сумраку и различая силуэт пленника, которого ничего не удерживало от побега уже вероятно очень давно – с того самого момента, как он развязал веревки. На тонких запястьях синели уродливые полоски. Дин вдруг понял, что даже имя его не спросил. А сейчас, вместо того, чтобы поторопиться, ему оказалось узнать его таким важным и нужным, что он сам теперь схватил цыгана за руку, пальцами ощущая напряженные мышцы его предплечья: - Как тебя зовут хоть? - Кастиэль, - ответила сумрачная темнота амбара, пахнувшая на них свежим сеном, ярко, по-летнему пряно обдав терпким запахом только что срезанных косой полевых цветов. «И имя у него, будто головокружительный вираж стремительных крыльев жаворонка в поднебесье» - подумалось тотчас. - Кастиэль… - Дин произнес вслух и был вырван из странного минутного морока простым: - Называй меня Кас, - цыган всё не убирал руку из его сжимающихся пальцев, - так легче. Да не будет мне легче, накатило вдруг на Дина, а пальцы всё ерошили волоски на тонком запястье; не будет, пока не убежим ото всех, чтобы никто, никто уже не догнал. Ещё думалось, что воришка мог ведь давно сбежать, проникнув в любую щель дряхлого сарайчика, так нет же – остался, ждал. - Чего без меня не ушел? – спросил строго. Совсем не ожидал, что вместо ответа прижмется к нему Кас крепко, сзади, уже готовый к любви, без слов показывая недогадливому капитану – зачем. Разговоры они бросили, Дин отстранился от горячего, твердого, что прижималось к нему в темноте амбара и потянул Кастиэля к выходу. Каштан недовольно покосился глазом, оценив двойную ношу и тут же забыв о неудобствах для своей не особо натруженной спины – легкий Кас взлетел в седло следом и идеально слился с Дином, так крепко прижавшись к нему, что капитан в деталях прочувствовал силу объятий, которые ему предстоят. Причудливо подкидывая ноги, обмотанные тряпками, рысак рванул в ночь, оставляя спящий лагерь позади. Он, почуяв долгожданную свободу, стрелой несся в ближайшую дубраву, рассек ей летящим движением, заставив всадников уворачиваться от хлещуших по лицам ветвей и снова вырвался из лесного плена на простор полей, радостно ощутив нескончаемое пространство зеленого моря. Конь перешел в бесшумный галоп. Кас только восхищенно присвистнул у Дина за спиной – Каштан летел призраком, быстро, мощно взрезая пространство перед собой и становилось ясно: не на ту лошадь поставил воришка – капитанский рысак куда лучше вороной изнеженной Гертруды. В минуты их бешеной скачки Дин позабыл обо всем, наслаждаясь полетом своего коня и только иногда ощущая спиной и, что уж там отрицать, чем пониже, твердые уверенные объятия Кастиэля, который может немного специально, но вжимал свои бедра в упругие ягодицы впереди сидящего всадника. Звезды слились единым потоком над ними, едва Дин запрокинул голову в небо – так стало сладко, радостно, свободно! Руки, обнимающие его, сжались и низкий серьезный голос произнес на ухо: - Мы почти на месте. Дин тут же увидел прямо по курсу небольшую рощицу, скрывающую в глубине изящный изгиб серебристой реки, которая убегала сияющей лентой к горизонту. Место было прекрасным. От шепчущих деревьев тянуло свежестью; пахло зеленью, травой, цветами, влагой близкой реки, и Дин остановил лошадь у самого берега. Кастиэль легко спрыгнул и протянул вверх руки, без смущения предлагая Дину, будто барышне какой, спуститься в его объятия. Ну ладно. Капитан скользнул вниз, удивленно принимая помощь и так же удивленно почувствовал, что его сразу же отпускают. Кастиэль, глубоко и свободно вдохнув воздух всей грудью, пошел к воде, загребая ногами влажный песок у кромки и раздеваясь на ходу. В траву полетела рубашка, пояс от брюк, следом – сами брюки, и под конец совершенно обыденным жестом Кас скинул белые холщовые трусы, обнажившись так естественно, будто бы Дин не ел его сейчас глазами, пребывая в полном восхищении от увиденного. В темноте было плохо видно, но луна обливала весь силуэт парня серебром, чеканя его и так сильные и твердые линии тела. У Дина яйца заломило. А Кас, скрывая в сумраке ночи высматриваемые Дином подробности в своем облике, насмешливо выдернул его из грез: - Дин, - позвал первый раз по имени, обозначая, что откуда-то знает, как зовут капитана, - идешь? Просто позвал с собой. Дин рванул китель, рубашку, брюки, покидав форму так же бесцеремонно на траву рядом с одеждой Кастиэля и, голый, побежал за ним в студеную воду, обжигающе холодную после их горячей скачки в полях. Где-то рядом, с кинутыми поводьями, шумно пил воду брошенный Каштан, недовольно переступая ногами с мешающими ему тряпками, две из которых уже были потеряны в полях. Где-то рядом переливчато лилось пение ночного соловья и плавно шумела изумрудная роща, сгибая под ветром ветви. Где-то рядом и так далеко звучал весь мир, живя ночной жизнью, а Кастиэль, стройный, обнаженный, влажно сияющий мокрым телом, зазывно плескал водой прямо в Дина, который рассекал спокойные воды реки своим жаждущим телом и медленно шел на глубину к цыгану. Обнял со спины наконец, прижимаясь кожей к коже и жарко выдохнул в черные закудрявившиеся от воды волосы: - Кас… Цыган ловко вывернулся из рук, разворачиваясь, огладив всего Дина ладонями, убедился в нетерпении своего будущего любовника, сжав пальцы на самом чувствительном месте. Потом под жалкий хнык Винчестера, разжал пальцы и не давая Дину опомниться, нахально просунул руку дальше в промежность, по пути игриво прихватив яйца. - Ох, Кас... – пытаясь схватить его за кисть прошептал Дин, предчувствуя еще то бесстыдство, которое ему предстоит. - Чего зажимаешься? – засмеялся Кастиэль. И все же отпрянул от Дина, плеснул водой себе в пышущее лицо, потёр подмышками, проводя руками ниже, по животу к паху. Под жадным винчестерским взглядом приподнял рукой свой полувставший член, оттянув плоть с головки еще сильнее, и принялся намываться, как кот, совершенно не смущаясь и скользя рукой в щель между своих ягодиц. Дин тоже в некотором замешательстве опустил руку на своё торчащее достоинство, пополоскал в воде яйца для приличия, вспомнив, что вообще-то провел необходимые гигиенические процедуры перед побегом. Но Кас с таким удовольствием отдавался водным процедурам, так шумно пенил воду вокруг себя, резвясь и фыркая, словно мальчишка, что Дину до ужаса захотелось к нему присоединиться. Они долго плескались, пугая ночных птиц в камышах, хватая друг друга за руки, становясь ближе и ближе, пока Дин снова не потянулся с нетерпением к желанному телу. Еще не целуясь, но в секунде от сладкого касания губ, они вышли на берег, упали в траву. Долго сосались, терлись, катались по колким колоскам, исцарапав задницы, пока Дин не сообразил подложить под них свой офицерский китель. Кас замер под ним, бесстыдно раскинул ноги, предлагая себя. Дин надавил на его колени, разводя, внимательно рассматривая темный пах в жестких курчавых волосках, крупный член, прижатый к животу, всё его смуглое тело, красиво напрягшееся под ним. Наклонился, лизнув головку, пробуя ее терпкий вкус, изучая языком незнакомый рельеф и влажную теплоту атласной кожи. Не то, чтобы он любил это дело с парнями в тех борделях – нет, совсем нет, скорее уж сам предпочитал толкаться членом в послушные рты продажных мальчиков – но сейчас хотелось сосать. Хотелось заглатывать красивый член Кастиэля целиком до горла, работать языком и слушать, как шуршит песок, судорожно сминаемый пальцами цыгана… Соленый, терпкий вкус еще оставался на языке, а Кас уже снова дергал Дина на себя и впивался в рот поцелуем, вылизывая после себя жадно и беззастенчиво. Так же беззастенчиво он снова полез ему между ног, совсем не озаботясь тем, что капитан усиленно сводил коленки. - Дин, любовь моя, раздвинь, - попросил, нет, приказал, а Дин, сгорая от неясных желаний, неожиданно послушался, тут же чувствуя прохладные пальцы между двух полураздвинутых половинок задницы. - Эй, эй, - в панике забормотал он, всем своим испуганным видом намекая на то, что как-то не предполагал такого развития событий. Задница у Дина Винчестера была девственна, как утренняя роса в диком поле. Нежным синеглазым мальчикам и в голову не приходило посягать на упругий орех капитана. – Кас, подожди… Ну что еще? – всем своим видом показывал нетерпеливый любовник и только Дин рот открыл сказать, что не согласен, что нет, нет и еще раз нет, как ловкие пальцы надавили на сжатый анус и проникли внутрь не иначе как с помощью какого-то цыганского заклинания. - Ах, - глупо произнесли распахнувшиеся губы Дина и он замер, сидя верхом на Кастиэле. Коленки широко разведены по сторонам лежащего, руки уперты в землю рядом с его лицом и своё-то пришлось запрокинуть, чтобы не видел хитрый цыган, как исказилось оно от чувства болезненного удовольствия всего-то от одного пальца внутри себя. Кастиэль задвигал им в отверстии – тесно ему было, сухо, неудобно – и он вытащил палец. Смотря прямо в глаза любовника, бесстыдно поднес его ко рту и смачно вылизал после Дина. И пусть изнеженные мальчики в закрытых заведениях и были обучены всяким штуковинам, и Дин не был совсем уж стеснительным ни с ними, ни с собой, но этот жест Каса – развратный, бесстыдный и доверительный без сомнения, выбил из него остатки разума, так показалось грязно и желанно то, что он сейчас сделал. Голова налилась странной тяжестью, которая изъяла все мысли, и лишь этим Дин объяснял произошедшее с ним после. Кастиэль аккуратно перевернулся, выскользнув из-под него, опрокинул на спину и навис сверху, заглядывая в глаза. - Никогда не видел такого красивого, как ты, - выдохнули его разбитые, насосанные Дином розовые губы и руки опустились между ляжек, нежно разводя их в стороны. Удовлетворившись его раскрытой позой, он потянулся к своим штанам и достал что-то из кармана. Смазал каким-то маслом всю Динову промежность, нежно массируя пальцами кожу. Дин благодарно потом вспоминал этот момент, потому что сам он никогда не задумывался, чем там мальчишки пользуются, чтобы член входил мягко, плавно и скользко. - Кас, я… - выдавил, намекая, что он не особо по этой части, что он, вообще-то - впервые... Краснел и понимал: не хотел бы – не лежал сейчас с раздвинутыми ногами перед странным черноволосым парнем с колдовскими синими глазами. - И ладно, - непонятно ответили ему сверху и сразу же губы Дина засосало в жаркий рот, а снизу уже два пальца скользнули в узкую дырку, делая почти больно, но одновременно хорошо. Вторая рука легла на член и Дин забыл, что его трахают рукой – так стало сладко от простого дрочева. Кастиэль был повсюду, лаская Дина и не забывая про себя – терся бешено о бедро своим членом, втирая собственную смазку в кожу Дина и тот чувствовал, как горячая головка проезжается по его жестким волоскам на ляжке. Член ткнулся во вход неожиданно. Немного грубо и жадно, Дин сам так любил, но сейчас это показалось жестоким. - Чёрт, чёрт, - зашептал он, отдергиваясь, - чёрт… - Терпи, капитан, - засмеялся цыган – ну до чего же веселый, - хочу тебя сильно, ждать не могу. Еще днем, как увидел – захотел. Взять, вот так на траве, голого, распаленного… Терпи… Странно, но жаркие слова подстегнули Дина, он раскинул шире колени, приподняв их над собой, обхватил руками, прижимая к животу, раскрылся для любовника и потребовал – «давай». Боль прошла, и теперь чудное давление внутри себя наполняло всего Дина. Хорошо было, жарко, полно. Кастиэль медленно вошел наполовину, с минуту тяжело дышал над Дином, ждал, в нетерпении кусая губы, дрожал от еле сдерживаемого возбуждения, жмурился. - Давай же, - разрешил Дин, выдохнув в искусанный рот и Кастиэль махом вогнал член глубже, полностью, вмял Дина в землю, навалился всем весом, не жалея, прижал руки к земле и потянулся обратно, выходя из его тела. Глянул в лицо любовника, на его блестящие от невольных слез глаза. - Красивый, - шепнул снова безыскусный комплимент и снова вставил до самых яиц. Трахал, медленно разгоняясь, дроча Дину, освободив одну его руку, чтобы тот схватил его задницу, направляя. Боль смешалась с тянущим удовольствием внизу живота. - Еще, еще, - не слыша своих жалких мольб шептал Дин любовнику и насаживался уже сам, подкидывая вверх бедра как последняя шлюха. Было все равно. Сладко было. Кончить у Дина не получилось и он хныкал под тяжестью упавшего на него Кастиэля, когда тот, резко ускорившись, дотрахал его до своего оргазма, излившись с неожиданно нежным стоном прямо в задницу. Член давно выскользнул из растраханной дырки. Было мокро и холодно – сперма свободно вытекала и Дин с глупым любопытством думал – его анус сейчас наверно просто огромная дыра – так хорошо его растянул своим членом страстный любовник. Он завозился, сдвигаясь и скидывая с себя наглого эгоиста, но Кас приподнялся сам и посмотрел на Дина сверху. Влюблённо, мягко, так…нежно. Заметил его колом стоящий член и зачем-то закрыв Дину рот ладонью – прямо вжал ее в лицо – наклонился к торчащему достоинству оттраханного Винчестера. - Бля-я-ять!... – через минуту пытался мычать капитан грязное ругательство. Мычание заглушалось, а хотелось орать – цыганский минет был просто охрененно горячим. Кас лизал его член, будто изголодался похуже Дина. Он сосал головку, пропихивая её за щеку и взглядывал на Дина синими невинными глазами. В эту минуту капитан терял себя настолько, что головой падал назад, в траву, не в силах смотреть. Кас яростно насаживался, дроча ртом его член и скоро Дин стал несдержанно толкаться навстречу. Стонал через кляп ладони: сначала непристойности, потом бессвязные охи. Кас подключил свою руку, смяв яички в горсти, бесстрашно оттянув их и не оставив тем самым Дину никакого выбора – Винчестер низко зарычал и кончил в горячий рот цыгана, дрожа всем телом. Вообще-то, Дин был не прочь развлекаться всю ночь, как обычно он делал это в Лондоне. Но здесь, на свежем просторе ночи, лежа на теплой земле и вдыхая тонкий аромат черных волос лежащего рядом любовника, ему не хотелось продолжения. Было чудно хорошо лежать рядом, слушая ночной лес, его шепот, подобный колыбельной; вдыхая чуждый пряный запах незнакомых растений и цветов, совсем не беспокоясь о том, что родные края далеко-далёко и здесь он чужак. Казалось, сейчас, с Кастиэлем, да хоть в самом отдаленном краю вселенной – он дома, на своем месте, щедро одаренный небесами. - Засыпай, капитан, я посторожу, - дурманно пел низкий голос на ухо и разморенный непривычным любовным соитием, Дин потихоньку смыкал веки, проваливаясь в блаженный послеоргазменный сон. Как дивно все же пахнет здесь лес, как сладко… … Проснулся он на рассвете. От холода, от влажной студеной росы, что пала на его полуобнаженное тело, прикрытое офицерской рубашкой. Зубы выстукивали дробь и Дин поспешил вскочить на ноги. Кисея тумана сползала вниз к реке, минуя островок жарких событий, которые застыли во временном отрезке его памяти на маленьком речном пляже, где Кас так красиво занимался с ним любовью. Цыгана не было. След простыл. Как не было нигде офицерского кителя Дина и его распрекрасного рысака. Каштан, предатель, ушел, уведенный в неизвестном направлении и поделать с этим ничего было нельзя. Дин в ярости швырнул рубашку на землю и чуть не заорал от обиды. Сучонок, блять! От резкого движение заломило все тело и особенно ярко вспыхнуло огнем в саднящей заднице. Дин охнул, сжав коленки. Стало еще обиднее. Ну каков поганец! Какая сволочь! Воришка! Стервец… Ругаться было бесполезно. Дин натянул кое-как штаны и кряхтя, в полуприсяде умылся речной водой, прохладной влагой немного снимая жар, которым дышало его гневное лицо. Поднял брошенную поодаль сбрую своего рысака и надев мятую рубашку, зашагал в сторону лагеря. Идти было далеко, но от злости шагалось споро. Он неожиданно разошелся после первых двух сотен шагов. Шел легко, свободно. Рассветный воздух пах медом луговых трав, птицы пели в вышине, уже освещенные солнцем, огненный бок которого только-только показывался из-за леса, и пусть он чувствовал себя обманутым, обворованным, обведенным вокруг пальца просто и бесхитростно, как дурачок какой, поверивший в любовь с первого взгляда, но где-то в самой глубине сердца плескалось разрастающееся ощущение счастья, словно песня лилась сквозь него. Будто познав небеса, нашел он больше, чем потерял.***
Дин и вспоминать не хотел прошедшую неделю. Вырвав из себя как осиное жало дурацкую всепрощающую нежность к сбежавшему конокраду, он пришел в себя уже на подходе к лагерю, а уж когда столкнулся со своим денщиком у палатки, то и вовсе разозлился. На себя. Потому что Бобби, проницательно глянув ему за плечо и не увидев Каштана, а лишь заметив весьма обличающую потрепанность и помятость всего своего хозяина, мрачно выдал: - Проебали коня? И убедившись в совершенной истине, сказанной им только что, углядев в руках Дина снятую с гнедого упряжь, уже уверенней произнес: - Проебали. Точно. Дин, психанув, влетел в палатку с красным лицом и вышвырнул оттуда друг за другом пару своих вымазанных навозом сапог, чуть не попав денщику в лоб: - Почисти! Всю неделю лагерь потешался – втихую – над капитаном, враз позабыв про вороную полковника, потому как Гертруду украсть было не хитрое дело, а Каштан был знаменит как раз своей преданностью, и вряд ли хоть кто-то мог предположить, что наглый синеглазый цыган, сбежавший так легко из запертого амбара со связанными руками, сможет увести обученного винчестерского рысака. Не иначе, снова цыганская магия и колдовство, говорили в полку и тихо хихикали. Полковник Кроули опять приблизил неудачливого капитана к трону и три дня пил с ним горькую, оплакивая уже двойную пропажу. После запоя отходил Дин тяжело, и старался не слушать, как Бобби беззлобно потешается над ним, мрачно сидящем на невзрачной крапчатой кобыле: - Вот, сынок, если б головой думал, а не тем, что у тебя между ног, не трясся бы сейчас на позорном осле, а красовался перед девками на Каштане… Дин кривился. Мастак был Бобби дразнить его девками после похождений по мальчикам. Когда выбрались они снова офицерским составом на новую ярмарку, прикупить гостинцев домой, а полк неожиданно отзывали в Англию через три дня, даже не думал, как всё обернется. Важный полковник бродил по рядам, выбирал товар, торговался, советовался с Дином, беря его под руку и уже становилось скучно и неинтересно, как вдруг со стороны деревни загикали, заорали мальчишки и приближающийся гул и топот известил, что к рынку скачет какой-то кортеж. Восторженный визг детей заглушили гитарные переливы и звон многочисленных бубенцов, когда какой-то мужик крикнул: - Цыганская свадьба едет! Смотри! И все повернули головы к тракту, наблюдая цветастую процессию, растянувшуюся на целый километр по дороге. Кони пылили, повозки грохотали, и все было таким ярким, живым, громким. Сначала Дин и не понял, что во всем этом ему кажется смутно знакомым, но потом повернулся к громко ахнувшему Кроули. Увидел глупо раскрытый от удивления его рот и нелепую замершую позу, и замер сам – в главную свадебную упряжку впереди поезда впряжены были Каштан и Гертруда, увешанные бубенцами, с вплетенными в гривы лентами и с хвостами, заплетенными в косы. Гнедой радостно ржал, будто всю жизнь мечтал быть свадебным рысаком и косил глазом на вороную, видимо, ошалев от всего, что произошло с ним за последние дни. Весь лоснился, и видно было – заботились как о родном, кормили-поили, вычесывали и мыли, он даже у Винчестера не бывал таким холеным. Лошади несли легкую бричку, в которой сидела рыжеволосая девица в разноцветных широких юбках. Яркая, большеротая, смеющаяся – невеста видать, и Дина будто окатило ледяной водой – на козлах, в накинутом на плечи офицерском кителе - его, Дина - сидел раскудрявленный от ветра Кастиэль, держа поводья. - Посторони-ись! – заорал весело, и шумно хлестнул землю, не лошадей, длинным кнутом, который полоснул по дорожной пыли аккурат рядом с Дином, заставив того отшатнуться. Бричка промчалась как молния мимо них и следом замелькали разномастные повозки – с песнями, с ором цыганским вслед за невестой ехали гости, гулять и играть свадьбу. Дин провожал глазами улетающую к горизонту бричку со своим синеглазым цыганом, и даже не думал останавливать рванувшего за кортежем полковника, который побежал было за своей собственностью, крича кличку вороной и собирая со всех сторон нахальные усмешки торговцев. Хорошо, остановился, когда понял, что грохнуться в пыль при всем честном народе будет еще позорней и унизительней… Кого вез Кас в бричке – невесту свою? – уныло думал Дин, возвращаясь в лагерь. А ведь как нежно смотрел на него ночью, проклятый ворожей! Как влюбленно! Сердце вдруг сдавило от сожаления, от обиды, и не за коня, а от того, что без чёрта своего синеглазого, точно не видать ему теперь небес. На следующий день с утра прибежал в полк мальчишка-цыганча и молча потянул капитана за руку в сторону деревни, тыча грязной ручонкой в торговые ряды. Дин, прихватив угрюмого полковника, нехотя, но все же с любопытством поехал на ярмарку снова и, надо же, на отшибе, у самых неприглядных кривых лавчонок увидал, как дряхлый старый румын держит Каштана и Гертруду за поводья, отмахиваясь от покупателей, число которых все росло. Еще бы – лошади были знатные и Винчестер, грубо схватив полковника за рукав, рванул к ним. - Эй, милейший, - сказал дрожащим голосом, с обидой замечая, что Каштан отводит глаза и даже ухом не ведет в его сторону, - откуда у тебя эти лошади? - Покупаешь – покупай, а товар откуда – не твоё дело, - тут же ответили ему в грубоватой деревенской манере. За плечом у старика нарисовались два амбала и Дин понял – доказывать, что рысак принадлежит ему – дело неблагоразумное. Кроули стоял поодаль с закушенной губой и Винчестер незаметно показал ему – делать нечего, придется платить. - Беру вот этого, - ткнул он пальцем в Каштана и тихо свистнул, с последней надеждой увидеть узнавание. Каштан переступил ногами, прислушавшись и вдруг тихо заржал, будто спал с него морок. Узнал своего хозяина, потянулся к нему мордой и ласково зажевал край рубашки. Румын внимательно следил за сценой и хитро прищуривался, будто зная про Дина всё. - Бери, солдат, - сказал тихо, - конь твой. И не торгуясь, предал поводья в руку Дина, добавив: - Ленты с него сам расплетешь, и отставь на память, как талисман, вдруг в любви повезет… Печальнее совета Дину не давали. Эх. Рысак виновато терся мягкими губами о рукав, волнуя своим движением свадебную амуницию в гриве. Следом сразу же подскочил полковник и Дину на весь вечер хватило истерик Фергюса, когда старый румын, презрительно скривившись, заломил за Гертруду непомерную цену и с места не сдвинулся, пока не выбил из торгующегося Кроули все до копейки. Дин стоял ни жив ни мертв, понимая – а ну как узнает полковник, что его конь достался ему даром – не сносить Дину головы… Каштана он после крепко поцеловал в морду, нагладил всего и беззлобно поругался – что ж ты предатель такой, ушел с чужим, и кому доверился? А самому стыдно было, как вспоминал лунную ночь. Нечего было голову терять. И обидно было жуть как – вместе с головой потерял и коня, и девственность, если можно так было выразиться. Плевать, конечно: на боль, на изысканное унижение, вот только вспоминалась ему рыжая, смеющаяся девка и казалось – хохочет ведьма именно над ним, над его жалкими мечтами о будущем с её синеглазым цыганом, которое приснилось ему у реки под самое утро… Накормив-напоив Каштана, Дин принялся задумчиво расплетать яркие ленты с его гривы и пальцами наткнулся на клочок смятой бумажки, спрятанный в глубине волос. Подумав, что мусор, уже хотел выкинуть, смяв рукой, но отчего-то остановился. Расправил на ладони и понял – записка. «Приходи на наше место как стемнеет» было написано ровным почерком по-английски. Грамотей какой, тут же подумал ошарашенный Дин, сразу поняв, от кого писулька. Радость хотелось удушить на корню, потому что прежде попытался он разозлиться на ловкого поганца. Но не злость, а что-то более сильное заставило заколотиться сердце как ненормальное и мягким горячим комом сдавило низ живота – так захотелось не ждать заката, а захотелось, чтобы немедленно, вот прямо сию секунду стало темнеть. Каштан обиженно косил глазом, пока Дин ("Прости, детка, нет тебе больше доверия") снаряжал в путь не его - крапчатую кобылку. Бобби качал головой. А капитан думал восторженно о Кастиэле – «Убью!», не смея более нежным мыслям материализоваться на языке. С последним лучом уходящего солнца Винчестер влетел в знакомую рощицу и бросил поводья, привязав лошадь к ближайшей осинке. Старался идти достойным шагом, но все равно спустился к реке уже задыхающимся. У воды был поставлен небольшой шатер с гостеприимно откинутым пологом. Кастиэль стоял у невысокого деревца и с лаской смотрел на приближающегося к нему Дина. - Пришел, - выдохнул облегченно. - Пришел, - ответил эхом Дин. - Ну? – с вызовом, бесстрашно поинтересовался синеглазый наглец, - теперь-то убивать будешь? Дин покачал головой – не-а. - Наказывать. Уже знал – как, и знал, что сегодня позволят. Всё знал, видел на красивом цыганском лице. И вместо нахальной усмешки любовался теперь нежностью, которую Кас не прятал. - Так накажи, - сказал и будто курок спустил – Дин стремительно шагнул к цыгану, обхватил всего руками, стиснул, прижал к дереву – ствол застонал, потревоженный тяжестью двух тел. Дин впился ему в губы. Целовал, кусал, пил болезненные стоны и наслаждался покорностью: Кас подогнул колени, как только надавил Дин на его плечи, потянув вниз к земле. Упал на траву вместе с ним и навалился сверху. Грубо тискал руки, плечи, сжимал розовые соски – до боли, шарил рукой по животу, второй хватался за ягодицы и всё спрашивал в раскрытый рот: - Ты что за девку вез? Невесту свою? Отвечай! - А-мм.. – мычал под его тяжестью гибкий Кастиэль, и не отказывал себе в удовольствии подразнить, - ревнуешь, милый? - Отвечай! – рычал Винчестер и кусал за шею, сосал кожу, оставляя следы, - ну! - Сестру замуж выдавал, глупый, - смеялся тот, и объяснял более ранние события, - ей конь твой приглянулся еще давно. Пришлось увести… - А вороную зачем украл? - в смятении, остановив свои губы в сантиметре от искусанного соска Кастиэля, пробормотал Дин, потихоньку начав переваривать сказанное. - Ну надо же мне было как-то пробраться в лагерь к тебе, - хохотнул цыган и прибавил, - ты на ярмарке в гнедого так вцепился – не оторвать… Дин вдруг всё понял – замер на горячем теле, горько взглянул сверху в безмятежное лицо: - Так тебе просто конь мой понадобился? Украл полковничью кобылу и специально попался? Так, значит? - и отстранившись, спросил, - что ж не увел Каштана, когда все спали? Именно теперь обидно стало, что обманули, что обманулся сам, что так влюблен сейчас – неистово, непоправимо и дороги назад нет – всегда, всю жизнь вспоминать будет веселого синеглазого цыгана, которому всего-то приглянулся его гнедой жеребец… - Сестре приглянулся, - будто прочитав его мысли, произнес тихо Кас, - сестре. Ей – конь, а мне – хозяин… Сказал это искренне, серьезно – не смог Дин не поверить. Рывком поднял любовника с земли, подхватил на руки и занес в шатер, чтобы уж теперь отлюбить как следует. Склонился к белеющему в темноте лицу и нежно припал ртом к мягким губам. Целовал глубоко и сильно, чувствуя твердеющего Каса бедрами. Сам толкался своим членом навстречу и не жалея одежды, стал лихорадочно её сдирать. Содрал все до нитки, оставив их обнаженными и руки цыгану скрутил, чтобы не дай бог не удумал чего. Кас подчинялся и молча помогал Дину, не сопротивляясь. Не мешал ему и ноги свои раздвинуть, и смазать всего себя между ягодиц. Высвободив свои руки из железного захвата, раскрыл ими для любовника сочные половинки и держал так, пока Дин уверенно гладил щель промежности, с нажимом задевая тугой анус, мимолетно погружая в него палец и скользя обратно. Кас поддавался, хрипло дышал и разводил ноги шире, бесстыдно показывая себя. Дин взялся за свой член, поласкал-потрогал, приставил ко входу, толкнулся. Кастиэль сощурился, уводя бедра. Играл с Дином, наслаждался его темнеющим от желания взглядом и доигрался: получил что хотел. Распаленный капитан прижал его рукой к земле, вдруг вспомнив снова всё – насмешки, обман, хитрость, ловкость, первую их ночь и своё неожиданное падение. И захотелось наказать, залюбить-затрахать до смерти – он повел бедрами вперед, медленно, но очень требовательно вставляя член в дырку и окончательно лишил Кастиэля надежды хоть на какое-то движение. Трахал зажатое в тиски тело, порыкивал и уже собирался вот-вот кончить, понимая, что уже не наказывает – любит, как Кастиэль сквозь шумное дыхание прошептал: - Пусти, капитан, эй… Дин удивленно приостановился и разжал руки, которыми прижимал стройное тело к земле. Кас вывернулся из-под него, выскользнувший из ануса член обдало прохладой и Дин был снова, как тогда, ловко опрокинут на спину. Кас оседлал его и насадился на член, заставив Винчестера задохнуться от вновь накатившего жара. Дин не стал перечить и не пожалел нисколько, когда плавным движением бедер цыган съехал с его напряженного стояка и снова вставил в себя на всю длину, так же завораживающе красиво двинувшись навстречу. - Твою ж нале..во… - подавился Дин словом и схватился за сильные ляжки любовника, потому что дальше началась такая скачка, что держаться за что-то показалось ему жизненно необходимым. Если бы только видели изнеженные мальчики дорогих салонов Лондона, как надо ебаться! Кас трахал его своей задницей, бесстрашно насаживаясь и хлеща Динов живот своим качающимся стоящим членом. Тот мокро шлепал по прессу, добавляя в их вакханалию еще больше перца и обжигающее чувство стыда, которое только подстегивало. Дин зажмурился, чтобы не видеть этого, чтобы не кончить прямо сейчас, глядя на красивого Кастиэля, на его животные движения и запрокинутое лицо с открытым ртом. Но отпечатанный на сетчатке глаза образ невидимо врезался в мозг, предоставляя всё необходимое для детонации. Дин бросил сдерживаться – открыл глаза, увидел, как Кастиэль блаженно надрачивает себе, как ёрзает на его члене и ахнув, сжавшись в тугой комок, излился ему в задницу под восхищенным взглядом. Сразу же почувствовал, как что-то теплое брызжет ему на живот, на грудь. Увидел, что Кастиэль с низким стоном выжимает оставшееся из своего опадающего члена и начинает растирать по коже Дина свою сперму. Сопротивляться этому сил не было. - Люблю, - беззвучно произнесли его губы и Дин неожиданно сильным движением притянул сидящего на нем Кастиэля к себе, уложив на грудь и благодарно поцеловал его в черные волосы у виска. Проклинал себя за столь откровенное проявление нежности и терялся, тонул в новых для себя чувствах, впервые влюбившись так сильно и неистово. В эту ночь заснуть ему не дали и под светом луны Дин согрешил с Кастиэлем еще много, много раз, выжав из своего молодого тела всё до капли. Понимал, что свидание – последнее, что слишком они далеки друг от друга, что отбыв в Англию, он вряд ли увидит своего нечаянного любовника снова. И сердцем чувствовал – теряет настоящую любовь, которая не повторится. Никогда. От этих горьких мыслей силы прибывали ниоткуда. Дин склонялся над усталым Кастиэлем: - Иди ко мне, Кас, - прижимался, ласкал, требовал и любовник вновь впускал его в себя, позволяя доказывать снова и снова свой непроходящий голод. - Никогда в жизни не видел такого, как ты… - опять сказал ему Кас после, когда уже обесиленные, лежали они рядышком на цветастом покрывале. Дин не дал ему договорить, перебил: - Такого красивого? – усмехнулся краешком губ, вспоминая простые похвалы цыгана, - слышал уже. - Да нет же! – засмеялся Кас, - не красивого. Влюблённого… И отвечая запоздало на признание, которое неслышно произнесли час назад губы Дина, сам сжал его ладонь в руке – нежно, интимно и благодарно. Каким бы Дин ни казался цыгану влюбленным, это не помешало Касу на рассвете, аккуратно растолкав его, неожиданно попрощаться. Дин недовольно старался припомнить – в какой момент он все-таки заснул, в какое мгновение выпустил из объятий стройное тело, и понимал – сейчас уже не удержит ведь, ничем. - Я послезавтра на родину возвращаюсь, - зачем-то сказал бодро собирающемуся Кастиэлю, который седлал взявшуюся ниоткуда лошадь, - в Англию. - Знаю, - обернувшись к нему, произнес Кас, - скучаешь, наверно, по дому… Ничего не значащие реплики Дина взбесили. Какой был цыган ночью и какой он был сейчас – небо и земля. Натрахался, значит, и прощай, моя любовь? Да и ответить нечего было - не по кому было скучать. Казармы показались тюрьмой, собственный полк – обузой, а их дом в Хэмпшире – самым центром его одиночества. - Мы увидимся снова? – вопрос прозвучал глупо, по-детски и Дин отвернулся, чтобы не выглядеть совсем уж жалко. Когда в глазах плещется последняя надежда, не хочется показывать этого и признаваться, что познав любовь, теперь вечно будешь страшиться одиночества, зная, как было бы хорошо вдвоём. – Увидимся? Кастиэль только легко улыбнулся Дину, ничего не ответив, склонил голову на плечо, рассматривая полуобнаженного любовника, сонного и недовольного. Когда насмотрелся, вскочил в седло и яростно хлестнул лошадь, срывая ее с места в галоп. Дина обдало облаком жара от стремительного движения всадника и отзвук удара хлыста еще долго отдавался в ушах звонкой окончательной нотой, будто точкой, которой Кастиэль бессердечно обозначил конец их жаркого свидания и всех надежд Дина.***
Спустя полгода - Дин, вы с нами? – ласково спросил женский голос и Дин выглянул в гостиную их с братом дома в Хэмпшире. У столика стояла красивая молодая дама и поигрывала в руке изящным зонтиком. Сэм показался из другой двери, уже одетый и как всегда немного лохматый. - Дорогой, я зову Дина с нами в город, - она улыбнулась, - если ты поспособствуешь, то вдвоем мы вытащим затворника в люди. - Джесс, - Сэм поиграл бровями, - Дина заставить крайне трудно, если он чего-то не хочет, а толпу он не переваривает, так что… Жена Сэмюэля, Джессика, была чертовски упрямой. Дин, еле успев вернуться из Европы к свадьбе, сразу же одобрил выбор брата и хоть как-то отвлекся, празднуя чужую любовь и на время позабыв о собственной. Но время не лечило, забыть цыгана не получалось. Даже когда он покинул армию, вдруг с ненавистью вспомнив все войны и сражения, в которых ему приходилось биться. Вдруг, глядя на Сэма и Джесс первый раз в жизни возжелав мирной жизни, где утро встречает тебя запахом свежескошенной травы, а не пороха. Где дым сражений не застилает горизонт черным и серым, где небо синее-синее, как его глаза... … - Жаль, - пробормотала огорченно Джессика, - а говорят на ярмарке в Уинчестере** видели цыганский табор. Было бы интересно посмотреть. Девушки все в таких…таких одеждах, что…это не очень прилично, конечно, но так живописно! И они, говорят поют под гитары, пляшут… - Джесс, - снисходительно улыбнулся на ее слова Сэм, - ну ты как ребенок, честное слово. Цыгане – очень хитрый народ и помимо веселья и песен под гитару у них принято таскаться по миру, нигде не засиживаясь, гадать по руке всякую чушь и красть породистых лошадей… - Я с вами, - неожиданно услыхал тут Дин свой изменившийся голос и выглянул из комнаты, - только переоденусь… Подождите. Джесс самодовольно усмехнулась, празднуя победу, и показала мужу язык, что было, конечно же, совершенно неприлично, но до ужаса смешно. Дин ехал рядом с экипажем, в котором сидели Сэм с женой, на своем Каштане. Он не слез с коня даже когда они достигли разноцветья английской ярмарки. Тараном вклинивался в сердящуюся на всадника толпу, рассекая ее широкой грудью рысака и плыл в людском море, напрягая зрение. Издали увидел яркие шатры цыганского табора и уловил веселый заливистый смех. Может, ему и показалось, что в круговороте цветастых юбок он узнал рыжую большеротую девку, уже беременную, и всё так же шумно хохочущую. Может и сверкнуло где-то в этой каше синее пламя, как мираж. Но голос, прозвучавший совсем рядом, голос был настоящим и чертовски знакомым. Он смешливо прозвучал откуда-то слева, заставив Дина вздрогнуть: - Нравится мне твой конь, капитан, сильно, - рука подхватила Каштана под уздцы и гнедой предатель послушно зашагал за говорившим, - хороший конь, красивый. Ловкая рука скользнула по напряженной ляжке всадника интимной, обещающей лаской: - Вот только хозяин - лучше. Дин не стал слушать дальше: сил больше не было - затопило счастье, и он неожиданно нагнувшись, съехав с крупа почти полностью, схватил Кастиэля одной рукой подмышки и махом затащил к себе в седло, не обращая внимание на раздавшееся улюлюканье рядом снующих цыган. - Вот на этот раз, - произнес с жаром и предвкушением, тычась губами в кудрявый затылок, - точно убью. И хлестнув обиженно заржавшего от такой несправедливости Каштана хлыстом, направил рысака прочь от многолюдного гомона разноцветной ярмарки, унося своё вернувшееся счастье в увядающие сентябрьские поля.