Paint it black

Ей снятся крылья. Огромные сильные крылья. Она летит, взмывая к облакам, она кружится, раскидывает руки и срывается вниз, лавируя между парящими в воздухе скалами... А потом кто-то огромный ловит ее, как ребенок — яркую бабочку. Великан спокойно, методично выворачивает ей крылья, пока она кричит, срывая горло, отрывает их — и бросает ее, и она летит вниз, бестолково размахивая руками и ногами, и каменистая земля все ближе, ближе, ближе... Мэган со всей силы ударяется о камни — и просыпается. Вокруг глубокая ночь. Сердце бешено колотится в груди, и она протягивает руку в темноту, нащупывая упаковку таблеток. Трясущимися пальцами она отковыривает фольгу, сует приторный шарик под язык и откидывается обратно на подушки. Сон, вызванный успокоительным, приходит быстро, накрывает ее душным одеялом, и до утра ей больше ничего не снится. Утром Мэган просыпается под мерный звон будильника. Она наощупь находит на тумбочке очки, нацепляет их на нос, подсоединяет провода к металлическим квадратам на висках — и наконец открывает глаза. ’’Доброе утро, мадмуазель, — звучит в ее голове хрипловатый голос. — Как Вам спалось?" ’’Просто прекрасно, Диаваль, — так же мысленно отвечает она. — Просто прекрасно’’. Мир дробится перед ее глазами, медленно собираясь, как рассыпанный паззл. ’’Небольшие неполадки, мадмуазель, — извиняется ее верный спутник. — Работаю над настройкой. Осталось двадцать минут...тридцать минут...’’ Мэган досадливо отключает звук. ’’Чертова машина, — думает она, закутываясь в пушистый халат и выползая из теплой спальни в сторону кухни и кофе. — Хотя могло быть и хуже...’’ Могло. Диаваль — точнее, экспериментальная разработка DIA-val, оснащенная искусственным интеллектом и дающая слепым и слабовидящим людям уникальную возможность бла-бла-бла — позволяет ей быть почти как зрячая. Он дает ей возможность не только ходить по собственной мастерской, не рискуя снести все на своем пути, но и...Мэган чувствует, как сжимается сердце. Она тыкает пальцем в кнопки кофемашины, садится рядом и тянется к пачке сигарет. Она успевает отхлебнуть немного кофе и с удовольствием затянуться пару раз, когда замечает, что мир вокруг становится резче и четче. Она улыбается и с облегчением включает звук обратно. — ...ноль секунд, — заканчивает Диаваль. — Неполадки ликвидированы, мадмуазель. — Угу, — рассеянно отвечает она, поднося к губам чашку с кофе. В этот момент раздается верещание скайпа. Она морщится и не спешит нажимать на кнопку приема. — Сбросить вызов? — интересуется болтливый искусственный интеллект. Мэган морщится снова. Иногда ей хочется позвонить разработчику этого чуда техники и дать ему пару полезных рекомендаций — например, обдумать опцию ’’исключить раздачу бесплатных советов’’, регулятор квохтания над подопечным и все прочее. На экране ноутбука появляется сосредоточенное девичье лицо. Она шевелит губами, будто говорит сама с собой, и не сразу замечает, что ее вызов принят. Мэган смотрит на сведенные черные брови, на копну светлых волос и щеки, румяные, как у провинциальной простушки — и изо всех сил удерживается от того, чтоб трусливо нажать кнопку отбоя. — Вы! — девушка наконец-то выныривает из своих грез и заливается краской еще больше. — Я Вас знаю! — А я Вас нет, — Мэган поджимает губы и щурится. — Будьте любезны представиться, мисс. — Все Вы знаете, — уже увереннее говорит Аврора, юзер morning-star85, юный талант, подающий надежды, и дочь ее бывшего любовника. — Вы знаете. Я долго думала, я искала, я сравнивала. Ваш стиль ни с кем не перепутать, сколько бы Вы ни прятались под мультяшными никами. Я...я...хочу учиться у Вас по-настоящему. Вы лучшая. — Я слепая, — спокойно говорит Мэган, глядя в упор неподвижными глазами. Она видела это в зеркале, когда Диаваль еще только-только настраивался, показывая ей снова плывущий, дробящийся мир — и знает, как жутко сейчас должна выглядеть для этой девочки-дурочки. Потом она выбросила все зеркала из дома. Аврора потрясенно замолкает. Мэган молчит, почему-то впервые задумавшись, почему Стефан выбрал для дочери такое...антикварное имя, почему он не назвал эту лупоглазую куколку хотя бы Мэри. Аврора, надо же. Богиня утренней зари — интересно, сам нашел в интернете или жена подсказала? — И все равно...Не отказывайте мне, — девушка с силой сжимает руки, и Мэган не видит — знает, что на этой бело-розовой зефирной коже останутся следы. — Пожалуйста. Мы же...дружили, разве нет? Столько времени...Я...не должна была вламываться вот так к тебе...к Вам, да? Но поймите, я... — Я подумаю, — роняет Мэган безо всякого выражения на лице и прерывает разговор. Лицо Авроры меркнет, уходит в темноту, сменяясь надписью ’’сеанс связи окончен, длительность разговора 20 минут’’. ’’Неужели Вам не жаль ее, мадмуазель?" — голос Диаваля снова и снова звучит в голове. Мэган тянется было выключить ему звук, но почему-то останавливается. ’’Если ты еще раз спросишь об этом, я...’’ - начинает было она, но ее неожиданно перебивают. ’’Вы отключите мне звук навсегда, я верно предполагаю?’’ - в его голосе слышится ирония? У металлической штуки с компьютерными мозгами? Откуда бы? ’’Не навсегда, но на долгое время, — отзывается Мэган, — что вообще тебе до этой девочки?’’ ’’Она талантлива, — если б Диаваль был человеком, он бы сейчас пожал плечами, — и Вы это знаете. Вам хочется ее учить. Вам хочется общаться с ней и дальше. В конце концов, девочка не выбирала, у кого родиться.’’ ’’Можно как-то отключить у тебя функцию психоанализа? — безнадежно спрашивает она. — ’’Вы хотите поговорить об этом, мадмуазель? Позвольте дать вам совет, мадмуазель. Вам следует поступить так, мадмуазель.’’ Не могу больше это слушать’’. Диаваль какое-то время молчит, будто думает. Мэган невольно представляет, как скрипят шестеренки в его железных мозгах, поворачиваясь медленно и ржаво, как в старинных часах — и в голове возникает картина. Механический человек стоит, наклонив разбитую голову. Сквозь дыру с рваными краями видна металлическая начинка, в которой задумчиво копается бронзовая ворона. Мэган тянется к блокноту, черкает в нем, не глядя — у вороны в клюве появляется крупный рубин, у человека исчезают глаза. На заднем плане кружится едва различимая крылатая стая — то ли огромные бабочки, то ли мелкие феи. У фей непременно должны быть острые зубы... ’’Знаете, мадмуазель, — вдруг говорит Диаваль, и от неожиданности Мэган вздрагивает, — я проанализировал весь наш разговор и могу утверждать, что фразы, приписанные мне Вами, я не произносил. Вы уверены, что не хотите обратиться к докто...’’ Мэган отключает звук прежде, чем он успевает договорить. На следующее утро она отправляет юзеру morning-star85 личное сообщение с одним-единственным словом ’’Согласна’’. Аврора прибегает к ней в мастерскую за десять минут до назначенного времени. На экране видеонаблюдения видно, как девушка в нерешительности топчется под дверью, вытаскивает из кармана джинсовой куртки телефон, смотрит на экран, видимо, сверяя время, и снова переминается с ноги на ногу, роняет папку с рисунками, торопливо наклоняется за ней...Мэган морщится и нажимает кнопку громкой связи. — Входите, мисс, — церемонно сообщает она. Аврора от неожиданности вздрагивает всем телом и задирает голову — точь-в-точь как несмышленый котенок, которого позвали по имени. Она решительно дергает ручку двери. Мэган отключает видео и откидывается назад в кресле. Диаваль предусмотрительно молчит, и она, пожалуй, благодарна ему за это. За то время, пока Аврора поднимается по старым скрипучим лестницам, Мэган успевает вспомнить все, взбеситься, до смерти захотеть коньяка или, на крайний случай, пачку успокоительных, выругать себя за глупость... Больше всего на свете ей хочется открутить стрелки часов на полгода назад — а лучше лет на двадцать, когда и она, и Стефан, чтоб его черти побрали, были молодыми, наивными и влюбленными. Или...он никогда таким не был, а только казался? Может, он и родился сразу таким — деловым, ответственным, не упускающим выгоду, застегнутым на все пуговицы строгого костюма? Мэган машинально тянется к сигаретам, но перед этим предусмотрительно отключает у Диаваля звук — теперь от нравоучений она на какое-то время избавлена. Она забывает про ученицу, забывает про время и вспоминает совсем-совсем другое. ...в крохотной мансарде пахло красками, табаком и совсем немного — ее духами. Что еще было нужно для счастья? Съемная мансарда, ’’как у настоящих художников’’, два мольберта, сколько-то старой мебели, по случаю купленной на распродажах, которую они в две руки расписывали цветами и драконами, винтажные (а по сути, с тех же распродаж хлама, не нужного приличным людям) занавески на единственном окне... Они валялись на продавленном диване, курили одну на двоих — непременно одну на двоих! — сигарету и смотрели, как закат растворяется в чернильном городском небе. Писали, как проклятые, забывая про сон, еду и трах, потом бросали и занимались только друг другом, потом возвращались к холстам, в редких промежутках еле успевая намалевать по пачке открыток с видами города, чтоб потом продать их туристам. Денег было мало, счастья, как ей казалось тогда, много. ’’Мы с тобой еще будем выставляться в лучших галереях мира, — говорил Стефан, обнимая ее, — вот увидишь!" Мэган сухо смеется, и этот смех больше похож на карканье старой вороны. Она увидела, да. Она много чего увидела за те годы, которые отделяли ее теперь от нищей мансарды, залитой теплым солнцем. За спиной раздается негромкий выразительный кашель. Мэган вздрагивает от неожиданности, роняя на цветастый восточный ковер сигарету, к счастью, давно погасшую. Она оборачивается и в упор смотрит на Аврору, с головы до ног залившуюся краской. — А, это Вы, — медленно произносит Мэган, разглядывая простенькие джинсы, украшенные яркими булавками, и розовые носки со смешными белыми котятами. — Мы были на ’’ты’’, - Аврора упрямо сжимает губы — точно так же, как делал ее отец, когда упирался в каком-то споре. — Здравствуй, Fairy-Godmother. — Здесь мы будем на «Вы’’, - она отвечает самым невыразительным тоном, на который только способна. — Что в папке? Ваши работы? Покажите, я хочу посмотреть. Листы ложатся перед Мэган один за одним, шурша, как засушенные листья. Легкие линии, прозрачные до бесцветности краски...феи, эльфы, единороги, русалки...принц на белом коне, спящая девушка с розой на груди... Мэган разглядывает их подолгу, поднося почти вплотную к глазам — так Диавалю легче настраиваться на тонкие переходы цвета, на полупрозрачные контуры, хотя она и подозревает, что может рассмотреть далеко не все. Костыли — не ноги, как ни крути. Она закусывает губу и медленно переводит взгляд на Аврору, беспокойно переступающую с ноги на ногу. — Неплохо, — произносит она, уже туманящимся зрением замечая, что щеки девушки вспыхивают алым румянцем, — для начинающего. Придется много работать, Вы согласны, мисс Аврора? Та быстро-быстро кивает, будто боится, что Мэган прямо сейчас передумает. Первый урок она назначает на следующий вторник. В глазах Авроры (как Стефан называет ее наедине? Эви? Рори?) читается разочарование, но вслух она говорит только дежурное «яваспоняла-спасибо-непременнобуду». И уходит, оставив после себя легкий запах цветочных духов. Мэган закрывает глаза, тяжело поднимается, чтоб достать из бара бутылку коньяка. Плеснуть в стакан, выпить, обжигая горло, потом налить еще и еще, чувствуя, как внутри начинает раскручиваться жесткий колючий клубок. — Я ведь ее прокляла, представляешь? — говорит она вслух. — Это понятие относится к разряду суеверий, мадмуазель, — вежливо отвечает Диаваль. — Мне сложно такое представить. — И тем не менее, — продолжает Мэган, выбросив из головы то, что такие разговоры не имеет смысла вести с разумным костылем. Она пьяна, и ей не с кем поговорить. Остальное не важно. — И тем не менее, — повторяет она, — я ее прокляла. Они были такие счастливые, улыбались...и этот розовый сверток еще... «Ах, какой прелестный ребенок, ах, ах!» Чертов курятник. Я там была как тощая облезлая ворона в черных очках — я тогда еще немного видела, хотя врачи прогнозировали ухудшение, вот прямо со дня на день. За каким хреном мне об этом говорили, а? Чтоб надышалась перед смертью? Мэган встает, опираясь на стол. Что-то падает, звенит, но она не обращает внимания. Она продолжает говорить. — Я хотела...да ничего я не хотела. Меня никто не звал, как ту ведьму на крестины, никто не ставил мне серебряного прибора. Я думала — посмотрю, пока мне еще есть чем смотреть, и уйду. Мне никто ничего не должен, в конце-то концов. Никто и ничего. Люди расстаются, так бывает, я сама его выгнала, да и зачем бы ему связываться с инвалидом? Кому нужна слепая колода? Он и так...я думала, что он и так... Мэган замолкает, переводя дыхание. Диаваль молчит. — Думала, да, — ее губы складываются в недобрую улыбку. Она берет бутылку и наливает себе еще коньяка. — Я и сейчас не знаю, что думать. Я помню каждое его слово, но... Я как с ума сошла, когда увидела эту его девицу. Знаешь, такая...зефирная блондиночка в облаке кудряшек и приторных духов. Маршмеллоу в ядрено-розовом сиропе. Пару лет назад Стефан с такой и не заговорил бы. А дальше все как в тумане...лица, голоса...кажется, я желала их дочери того же, что случилось со мной. Даже не смерти, нет. Потерять все — и остаться при этом живой. Я ненавидела этот розовый сверток — потому что она могла бы быть моей дочерью, и это мог бы быть мой праздник. Мой, понимаешь? Нет, откуда бы тебе. Коньяк горчит на губах. Мэган залпом допивает стакан, не морщась, мир бешено крутится вокруг нее, и пол стремительно уходит из-под ног. Она тяжело сползает на ковер и пьяно смеется. Вокруг все такое размытое, размазанное, дрожащее, будто бы она смотрит на мир изнутри кубика прозрачного желе. «Смешная бы вышла картинка, — думает она, тряся головой, — женщина в застывшем желатине, вроде бы и свободна, а вроде бы и нет... Кон-цеп-ту-аль-но...» Она засыпает прямо на полу, свернувшись калачиком и забыв снять очки. Во сне она видит стаи взбесившихся зубастых фей, которые кружатся над мертвой девушкой, усыпанной розами. Давным-давно сомкнувшиеся веки медленно поднимаются, и на Мэган смотрят в упор потускневшие голубые глаза. «Здравствуй, фея-крестная, — произносит мертвая, едва шевеля запекшимися черными губами, — словам пришел срок исполниться». Когда она просыпается, на часах половина четвертого — то ли еще ночи, то ли уже утра. Голова болит так, будто ее стягивают чугунным обручем, тело кажется ватным, и невыносимо хочется блевать. Мэган со стоном поднимается на ноги и наощупь, не открывая глаз, ползет на кухню. Алгоритм прост: стеклянный кувшин с водой — чашка — третья полка снизу — таблетки в гладкой упаковке с выпуклыми буквами — все. Скоро должно стать лучше. Она ощупывает очки, проверяя, не вылетели ли из гнезд провода — иначе Диаваль уже не удержался бы и прочитал ей лекцию о вреде бытового алкоголизма. Но все в порядке, и она нерешительно открывает глаза. Мир вокруг на удивление четкий. На секунду ей хочется потереть глаза кулаками, но она вовремя вспоминает о том, что в ее случае это бессмысленно. — Диаваль? — хрипло шепчет она в полумрак кухни. — Да, мадмуазель, — отвечает привычный голос в ее голове. — Изображение настроено. Все в порядке? Ей почему-то невыносимо хочется перед ним извиниться. Но вместо этого она произносит, уткнувшись лбом в прохладное оконное стекло: — Мне кажется, я сошла с ума от одиночества. Все в порядке. Да, все в полном порядке. Когда Аврора рисует, она хмурит брови и прикусывает губу. В такие моменты очень хорошо заметно, чья она дочь, и Мэган, чуть замешкавшись, отводит глаза — невозможно смотреть на девочку-куколку и видеть совсем другое лицо. Та же легкая складка между бровями, те же прищуренные глаза, та же манера рассеянно вертеть в пальцах карандаш, задумавшись о чем-то... Интересно, сам Стефан это замечает? Гордится фамильным сходством? Черт бы побрал — и его, и саму память о нем. Впрочем, чертей все равно не бывает. — Можно спросить? — Аврора поднимает голову. Карандаш в ее руке замирает на середине линии — она только что старательно вычерчивала контур крыла какой-то очередной феечки. — Само собой, — Мэган делает настолько безразличное лицо, на которое только способна, — спрашивайте, мисс. Девушка какое-то время молчит, снова закусывая губу и глядя куда-то вбок, а потом выпаливает на одном дыхании: — Это...с глазами...у Вас всегда так было? «Какое твое дело? — больше всего на свете Мэган хочется ответить именно так. — Да, твою кудрявую мать, да, я училась рисовать на ощупь. По шрифту, так его, Брайля». — Не всегда, — вместо этого выдавливает она, стараясь не отводить взгляд в сторону. Больше всего на свете ей сейчас не хочется выглядеть манерной страдалицей. — Всего лишь семнадцать лет. Наверное, Вы хотите знать, что со мной произошло? Кажется, это называется «несчастным случаем». Я неудачно упала с лестницы. Глупо звучит, верно? Она пытается рассмеяться, но этот смех больше похож на воронье карканье. — Нет, не глупо, — Аврора говорит непривычно уверенно, покачивая головой. Золотая пушистая прядка падает на лицо, и она неловко заправляет ее за ухо. — Но Вы же видите...Это Ваши очки, да? Я читала о таком, но мне казалось, это всего лишь разработки... — Экспериментальные разработки, да, — кивает Мэган, радуясь хотя бы такому уходу от темы. — Все сложилось невероятно удачно. У меня не было надежды, а у одного молодого талантливого ученого — подопытной белой мышки. Вероятно, он узнал обо мне из новостей...и сделал предложение, от которого было невозможно отказаться. Она замолкает и смотрит, как солнечные лучи золотят волосы ее ученицы. «Этому ангелочку не хватает только крыльев за спиной, — вскользь думает она. — Ее б писать на церковных потолках. Любовь, понимаете ли, небесная с веткой мирта и нежным взором». — Я надеюсь, что хорошо послужила науке, — натянуто улыбается Мэган. — По крайней мере, наука мне — точно. Теперь у меня есть возможность видеть все вокруг, как нормальные люди, а вместе с тем персональный поводырь и нянька. Искусственный интеллект, как там?.. Будущее уверенно вступает в каждый дом? Да, как-то так. Жду-не дождусь, когда эти разработки перестанут быть экспериментальными. Аврора пылко кивает. — Но мы отвлеклись, — продолжает Мэган. — Покажите, что там у вас? Бумага шуршит, как опавшие мертвые листья. Один рисунок, второй, третий... Мэган складывает их в папку, не глядя — каждый из них она помнит слишком хорошо. — Как думаешь, Диаваль, проклятия существуют? — спрашивает она уже в который раз. За окном льет дождь, небо затянуто серой беспросветной пеленой, и она ежится, кутаясь в шаль. Осталось только сварить кофе и усесться на подоконник, как самая настоящая меланхолическая фиалочка. — Нет, мадмуазель, — в который раз отвечает ее верный искусственный интеллект. Хорошо, что у него железные мозги. И терпение, видимо, тоже железное. — Это суеверия. Выдумка, не имеющая под собой никаких оснований. — Ты уверен? — Мэган откладывает папку в сторону и смотрит, как тучи медленно бродят над крышами многоэтажек. Она не ждет ответа — и так знает, что он уверен. А вот она сама — не очень. Кофе пахнет корицей, бадьяном и медом. Мэган встает у окна и продолжает разглядывать низкие облака, нахохлившиеся дома и цветные зонты прохожих. Сквозь пластиковые окна не слышно шума дождя, но видно, как капли бегут по стеклу. На это можно смотреть бесконечно — и она смотрит. Струи воды рисуют очертания девичьего лица и тут же стирают его, стекая, сливаясь, растворяясь в дожде. Она бросает на стол карты, но они смеются над ней, путаются, противоречат друг другу. Она гадает, открывая книгу на случайной странице — но в ответ получает полную абракадабру. Она читает бульварные романы о ведьмах и псевдонаучные исследования паранормальных явлений, но и от них нет никакого толку. Аврора по-прежнему появляется у нее по вторникам — строго в назначенное время. Приносит пачки рисунков, терпеливо выслушивает замечания, пьет с ней кофе, почти ничего не рассказывает сама, предпочитая слушать, а когда думает, что никто не видит, смотрит на Мэган из-под светлых ресниц внимательно и испытующе. Несколько раз Аврора мельком упоминает об отце — «он так занят, я почти его не вижу», о матери — «вчера она улетела за океан, но через пару недель вернется, я привыкла» и о трех пожилых родственницах, которые должны присматривать за ней вместо вечно занятых родителей — «тетушки такие увлеченные...то выставки, то литературный клуб, то общество любителей вязания на спицах...» Мэган не решается спросить, знает ли кто-то из родни девушки об ее новой учительнице. Конечно, нет — и не надо. — Скажи...те, мисс Аврора, Вы еще долго планируете у меня учиться? — спрашивает Мэган между делом. — Всегда, — отвечает та, поднимая ясные голубые глаза. И это утверждение не требует ни согласия, ни ответа, будто бы речь идет о том, что небо синее, а Земля вращается вокруг Солнца. — Вот как, — еле выдавливает из себя Мэган. Аврора кивает, снова возвращаясь к листу бумаги, на котором машут крыльями призрачные розовые феечки. Кисть мерно взлетает, выписывая тоненькие завитки. Мэган завороженно следит за ней и не сразу слышит назойливое пиликанье мобильника. — Будто феи пищат, — усмехается она, пока Аврора торопливо роется в рюкзачке. Феи надрываются снова и снова, пока девушка, залившаяся краской, не вытаскивает за хвост пушистый брелок, а с ним и телефон. Глянув на экран, она вспыхивает снова и, пробормотав под нос какие-то извинения, выбегает из комнаты. Сквозь неплотно прикрытую дверь слышны только невнятные обрывки фраз: ’’...занятиях, да...не против...позвоню...’’ ’’Если Стефан ее вычислил, она больше не придет, — думает Мэган, и ей почему-то становится тоскливо. — Впрочем, это и к лучшему. Эта затея с самого начала была глупее некуда. Лучше будет, если все свернет ее папаша... Лучше, да. Спокойнее. Проще." Но Аврора возвращается, закидывает телефон обратно в рюкзак, садится на место, и по ней не скажешь, что произошло что-то неприятное. Она ловит вопросительный взгляд Мэган и смущенно улыбается. — Это Филипп, мой... — запинается она, — мой друг. С детства еще. У наших родителей общие дела. и, мне кажется, что отец хотел бы, чтоб мы...не просто дружили. Но... — Вы полагаете, что мне настолько интересны подробности Вашей личной жизни? — Мэган утыкается в лист бумаги, хаотично исчерченный ломкими линиями, и не поднимает глаз на ученицу. В комнате повисает тишина, такая звонкая и прозрачная, что слышно и дыхание, и легкий скрип карандаша по бумаге. Линии складываются в очертания резкого, острого лица, обрамленного взлохмаченными волосами, похожими на паклю. Потом на голове существа появятся острые витые рога, за спиной развернутся кожистые крылья. Очередное чудовище из ее кошмаров обретает плоть, пусть и всего лишь двухмерную. Мэган не знает, кто это. Просто чудовище. — Совсем не интересны?.. — наконец спрашивает Аврора, разбивая своим голосом хрупкую воображаемую сферу, в которой крылатый демон мерно взмахивает крыльями. Мэган морщится и ничего не отвечает. Ночью ей снится крылатое создание, запутавшееся в зарослях шиповника — исцарапанное, окровавленное, жалкое. Она пытается ему помочь, но только зря колет руки острыми иглами. Кусты растут на глазах, тянутся, закрывают небо плотной сетью, Мэган смотрит в огромные голубые глаза неведомого существа и не может оторвать взгляда. Она просыпается и долго лежит, закутавшись в одеяло с головой и прислушиваясь к ночным шорохам. Когда-то давно она боялась темноты, но сейчас, кажется, привыкла. «Надо бы завести кошку», — почему-то думает Мэган, перед тем как провалиться обратно в сон — на этот раз без сновидений. Аврора звонит ей посередине недели, такая радостная и счастливая, что Мэган даже не хватает сил отчитать ее за внезапность. Из ее звонкого и торопливого щебета удается понять только то, что ее хвалили на просмотре в академии («очень-очень! это просто невероятно, я не ожидала!» ) и пообещали участие в выставке («только представьте! я ужасно волнуюсь!» ) Все остальное сливается в шум, похожий на болтовню весеннего ручья, Мэган кивает и соглашается, почти не вслушиваясь, и только когда кладет трубку, понимает, что этот щебечущий ангел к вечеру свалится ей на голову («отпраздновать, обязательно отпраздновать! без Вас ничего этого не было бы!» ) — Она молодец, правда? — вслух говорит она, глядя, как по небу плывут низкие грозовые облака. — Вы обе, — дипломатично отвечает Диаваль. В последнее время он почти ничего не говорит, кроме привычного «да, мадмуазель», «нет, мадмуазель», «изображение настроено, мадмуазель». Мэган удивляется, но не задает ему вопросов — в конце концов, он всего лишь машина. И кто знает, не были ли его осмысленные разговоры всего лишь плодом ее разыгравшегося воображения? — Да уж, — легко улыбается она в ответ, забывая о мыслях про галлюцинации. В голове пусто, звонко, безмятежно, и розовые феи машут белыми крылышками — впервые за долгое время. Веселая бессмысленность никуда не уходит и вечером, когда Аврора появляется на пороге, вся белая и золотая, в воздушном кружевном платьице, и Мэган невольно присматривается — не отросли ли за спиной ее ученицы крылья, как у Дюймовочки в эльфийском королевстве. Девушка порывисто обнимает ее, прижимается всем телом и радостно смеется, и у нее нет никаких крыльев — только острые лопатки под белым жестким кружевом. Сейчас Мэган хочется думать, что все будет хорошо. Они, к счастью, живут не в сказке, где неосторожно сказанное слово оборачивается бедой. Аврора — живая, теплая, смеющаяся...ну что страшного с ней может случиться? Ничего. Конечно же, ничего. За окном уже глубокая ночь, но в кабинете горят, плавятся желтые восковые свечи. Сонная дрема плывет, как сигаретный дым, Аврора щурит затуманившиеся голубые глаза и морщит нос, глядя на огоньки сквозь рубиновое вино в высоком хрустальном бокале. Мэган фыркает, жмурится по старой памяти — изображение перед глазами снова начинает плыть и дробиться. Но это уже неважно, они обе уже настолько пьяны, что скоро их неудержимо потянет в сон. Тогда можно будет снять очки, отсоединить провода и окунуться в уже привычную темноту, полную шорохов и отзвуков, и заснуть до самого утра. — В глазах уже двоится, — смеется Аврора, отставляя бокал в сторону. — Кажется, будто огоньки пляшут и водят хороводы. Я никогда столько не пила, представляешь...представ-ля-е-те? Как-то не случалось, тетушки такое не одобряют...Впрочем...они не одобряют не только это... Она опускает ресницы так, что кажется, будто она уже заснула. Тени ложатся на разрумянившиеся щеки, непослушные кудряшки надо лбом чуть вздрагивают. — Пора спать, мисс, — Мэган поднимается и берет ее за руку. Пальцы у девушки горячие и влажные, и она вцепляется в протянутую ладонь, как в спасательный круг. Свечи догорают, и темнота медленно обступает их, смыкаясь, как черная речная вода. Аврора поднимается, пошатываясь, и вдруг обхватывает Мэган руками за плечи, прижимается, жарко и сбивчиво дыша в шею. Высвободиться не получается — ее держат с удивительной силой. Аврора запрокидывает голову и смотрит ей в глаза — прямо и отчаянно, не мигая, а потом упрямо тянется губами к губам. Последняя свеча с шипением гаснет, и темнота накрывает их с головой. — Я не могу больше так, — шепчет Аврора, целуя Мэган в уголок губ, тычась, как слепой котенок, — не могу. Я люблю Вас...нет, тебя, слышишь? Тебя. Завтра я, наверное, умру, как только вспомню, что говорила, но сейчас мне все равно. «Какого черта, — собирается было сказать Мэган, — какого черта, мисс, идите спать, и выбросьте дурь из головы». Но не говорит. Вместо этого она целует подставленные губы, и щеки, и курносый нос, и гладит девушку по пушистым волосам. Потом она вспоминает — и отстраняется, снимает очки, выдергивает из гнезд провода, наощупь кладет их на стол. Вот сейчас темнота становится полной и абсолютной. — Я ничего не вижу, — буднично сообщает она. — Совсем. Но неплохо действую на ощупь, если меня направить. — Я направлю, — убежденно отзывается Аврора, расстегивая пуговицы на ее рубашке. — Я обо всем читала, прежде чем... Я все знаю. Правда, в теории, но... Я же быстро учусь, да? Мэган молча кивает. Темнота касается ее нежными руками, темнота гладит и трогает, темнота целует, обнимает и выпивает ее досуха, оставляя пустой, легкой и бессмысленной. И это хорошо. ...она сидит в кресле, обхватив руками колени, и покачивается из стороны в сторону. В пепельнице дотлевает брошенная сигарета, дым вьется тоненькой струйкой и тает в вечернем полумраке. Она по сотому разу прокручивает перед глазами яркие до боли картинки, не зная, зачем, разве только чтобы убедить саму себя — это было на самом деле. Аврора не позвонит, не придет больше. Она лежит в палате за стеклянными дверями, опутанная проводами и датчиками, она дышит — и только. Мэган сжимает ладонями виски — и вспоминает все снова и снова. ...маленькая кофейня на углу двух неприметных улочек, давно остывший кофе, давящая на уши тишина. И шепот, потерянный жутковатый шепот: — Это же ты, да? Та самая...та самая женщина, которая ненавидит моего отца? Тетушки мне рассказали... Я все теперь знаю. — Да, — отвечает Мэган, глядя через плечо Авроры на машины, неспешно катящиеся по улице. — Это я. Та самая злобная фурия, которая ненавидит всех. — Но почему...почему ты мне ничего не сказала? — у девушки срывается голос, и в глазах стоят слезы. — Почему?! Я бы поверила чему угодно. Зачем ты врала мне все это время? — Ты не спрашивала, — она устало пожимает плечами. — Значит, так, да? — Аврора рывком поднимается с места и выбегает на улицу. Хлопок двери звучит как удар гонга, и Мэган вздрагивает всем телом. А потом с неба рушится тишина, в которой нет ни визга тормозов, ни крика, ничего. Мир становится медленным немым кино, в котором черно-белые люди раскрывают рты, как рыбы, будто силятся что-то сказать. Краски исчезают, смываются, и золотые волосы на асфальте кажутся белыми. В этой киноленте нет даже красного — только черное, белое и серое. Белое подплывает черным, у людей серые лица, на белом носке нарисован серый котенок. Очень дурацкий котенок. Мэган кому-то что-то говорит, отвечает на вопросы, садится в машину скорой помощи, не отрывая взгляда от побелевшего тонкого лица Авроры и не понимая, дышит ли она. На телефоне девушки очень неудобные кнопки, и у Мэган долго не получается набрать номер, который она давным-давно постаралась забыть. Она не помнит, что отвечает ей Стефан. В больнице он — высокий, худой, с седыми висками — появляется вместе с женой. У женщины, имя которой Мэган не помнит, мелко-мелко дрожат губы. Она цепляется за руку мужа, обводит потерянным взглядом все вокруг — и замирает, будто увидела змею. — Она! — вскрикивает женщина, указывая на Мэган пальцем. — Что здесь делает она? Довольна, да? Все получилось, да? Я хочу, чтоб ее здесь не было, никогда не было! Стефан отпускает руку жены и делает шаг. Он подходит близко, смотрит на Мэган больными глазами и говорит тихо, но четко: — Жаль, что ты тогда не свернула шею, ведьма. Ей нечего ему ответить. И незачем. К Авроре ее больше не пускают. Доктор спрашивает: «Кем Вы ей приходитесь? Подругой? Увы, ничем не могу помочь. Ее родители не хотят, чтоб к их дочери приходили посторонние. Прошу Вас уйти». Она сидит, уставившись в одну точку, и не находит в себе сил сдвинуться с места. Зачем? Какой в этом смысл? Она будет вечно бултыхаться в темноте, а Аврора будет спать — вечно. Прямо как в сказке. Злая ведьма прокляла принцессу, и все завертелось. — На дверях кодовые замки, а сейчас ночь, — внезапно говорит Диаваль, и она вздрагивает от неожиданности. — Я полагаю, что шифр поддается расшифровке. — Но это... — «незаконно», собирается было сказать Мэган, но вместо этого выдавливает, — а ты можешь? — Не буду обещать, — уточняет искусственный интеллект. — Но попытаюсь. Аврора спит за стеклянной дверью. Мэган стоит и смотрит, не отводя взгляда. Долго, долго смотрит. Она не может плакать, но кажется, будто слезы жгут ее изнутри, как расплавленный металл. — Твою мать, — шепчет она, выбросив из головы то, что ей грозит за незаконное проникновение на территорию лечебного учреждения или как оно там, — твою мать, я не этого хотела. Черт с ними всеми, пусть живут как угодно, все они, пусть, но... Какая я нахрен ведьма, если не могу ничего, совсем ничего. Ты выкарабкивайся, ладно? Как угодно. Я подожду, я умею ждать. У тебя еще столько всякого впереди... Только просыпайся, девочка моя, я б за это...мне и отдать нечего, ни голоса, ни сердца, ни глаз...Ты просыпайся, а? И я скажу тебе правду. Я тоже. Слышишь меня? Я тоже. Кажется, что ресницы Авроры чуть вздрагивают. Но сквозь толстое стекло может показаться все, что угодно.