***
Сначала у него был игрушечный солдатик со сломанной ногой и плечом, с которого слезла краска в том месте, где кошка вздумала поточить когти. Солдатик держал в деревянной руке маленькую облупившуюся и погнутую винтовку. У него были светлые волосы, которые стали со временем грязно-серыми (будто седыми, что соответствовало его возрасту), и нарисованная улыбка, едва заметная, но, тем не менее, очень приятная. Единственной никогда не меняющейся особенностью солдатика были его глаза: небольшие чёрные точки из какого-то полупрозрачного камня, блестящие на свету и с поселившейся в них необычной глубиной − гораздо большей, чем в любых человеческих глазах (мёртвых или живых), которые Шерлок когда-либо исследовал. Первое, о чём думает Шерлок, когда видит друга Майка − то, что этот мужчина, которого он точно никогда раньше не встречал, ему не чужой. Странное ощущение. И ещё удивительнее то, как быстро Шерлок понимает сходство незнакомца с детской игрушкой, о которой он уже давно не вспоминал − с тем самым солдатиком. Конечно, сходство неочевидно: всё же живой человек, скромно, но аккуратно одетый, явно потрёпанный жизнью, при этом собранный, с военной выправкой − совсем не статичная, сделанная из полированного и окрашенного дерева, игрушка. Шерлок помнит парадную красную униформу − и видит старую, простого кроя, куртку, поношенные джинсы, непримечательную обувь. Всё это нелепо на вкус Шерлока и в то же время очень подходит этому мужчине, а также − ещё одна странность − почему-то радует глаз. На первый взгляд мужчина кажется хрупким (к тому же, он прихрамывает), но стоит присмотреться чуть внимательнее, и за этой надломленностью прочитываются решительность и храбрость. Он солдат − без сомнения. А вот и произнесена его первая фраза. Значит, не просто солдат − военный врач. Где же он был? В Ираке? В Афганистане? Там его и подстрелили? А потом Майк говорит: − Это − мой старый приятель, Джон Уотсон, − и Шерлок не позволяет отразиться на лице изумлению, шоку или недоверию. Всё, что он хочет − немедленно уйти, чтобы без посторонних глаз пережить это невероятное явление. Но Шерлок берёт себя в руки, непринуждённо обменивается необходимыми репликами, отправляет смс-сообщение и лишь тогда устремляется к двери. В этот момент мужчина по имени Джон Уотсон окликает его, и ему приходится назваться, даже озорно подмигнуть (от растерянности, не иначе), прежде чем он, наконец, окажется в безлюдном коридоре. Он стремительно идёт к лестнице, спускается на этаж ниже, всё это время невольно пощипывая себя за тыльную сторону ладони и даже за подбородок. Нет, он не спит. Это не сон. Реальность. Повседневная жизнь. Несбыточная невозможность. Невероятное совпадение. Фантастика. Его игрушечного солдатика тоже звали Джон.***
На самом деле это был эксперимент. Шерлок остался на ночь в больнице после того, как сломал ногу (это случилось во имя науки, он пытался достать с крыши довольно интересную мёртвую птицу), и его раздражает вся та праздничная чушь, которую крутят по радио. Если он услышит хотя бы ещё один куплет о северном олене с красным носом или снеговике, которого снова воскресили, то вырвет из себя иголки капельниц* и уедет домой на одной из машин скорой помощи. И не важно, что ему ещё так мало лет. Он может намного больше, чем обычные люди, он уже понял это. Кроме безвкусной музыки его ужасно раздражает медицинский персонал, особенно медсёстры, которые склоняются к нему, спрашивая, будет ли он писать Санте в этом году. Конечно, нет, отвечает Шерлок, но они только смеются и, гладя его по волосам (Шерлок резко и недовольно отстраняется: что за наказание, все так и тянут руки к его кудрям), лгут, что этот святой, несомненно, существует. Шерлок опроверг существование Санта-Клауса с помощью сухих цифр, когда ему было четыре года. Поскольку его родители никогда не поддерживали этот фарс (даже если горничные и дворецкий любили рассказывать ему истории о старике с санями), Шерлок беспрепятственно изложил своё доказательство: для любого существа просто физически невозможно доставить подарки всем детям в мире всего лишь за одну ночь. И даже если бы Шерлока не было в «хорошем» списке, он имел право получить хотя бы кусочек угля** − которого он тоже никогда не видел. Когда он говорит об этом своей медсестре Мэри (одной из самых приятных из всего персонала, когда она не рассеянна и обращает внимание на действительность), она только качает головой и снисходительно улыбается: − А ты когда-нибудь писал ему, Шерлок? Возможно, он не приносит тебе подарки потому, что ты никогда ничего у него не просишь. − Это смешно! − Шерлок скрещивает руки на груди. − Какой смысл в том, чтобы писать ему письмо? Если предположить, что он существует, такой, как о нём рассказывают, разве он не должен знать всё? Медсестра Мэри смеётся: − Никто не может знать всё, дорогой. «Я cмогу, − думает Шерлок, − вот когда стану старше, буду знать». Но вслух он этого не произносит, потому что сейчас озабочен другим: он хочет доказать медсестре, что она ошибается, а он прав. − Кроме того, просто нереально, что Санта получит письмо, которое я ему напишу. Сегодня вечер двадцать третьего декабря. Письмо не смогут доставить ему вовремя, − настаивает он. − О, − отвечает Мэри с мягкой улыбкой. − Если ты напишешь письмо сегодня вечером, то я удостоверюсь, что его доставят ему сразу же. Шерлока не одурачить. Он знает, что медсестра, вероятно, оставит письмо у себя, прочитает его, а затем помчится в один из магазинов, чтобы купить то, о чём просит Шерлок. Потом она, вероятно, сделает вид, что подарок принёс Санта-Клаус. Нет, Шерлок знает, как подойти к этой теме. Чтобы доказать медсестре, что Санты не существует, он должен будет попросить у старика подарок, который никто не будет в состоянии подарить ему, за исключением этого всесильного человека. Тогда он либо ничего не получит и докажет свою правоту, либо... Либо получит кусок угля, и вопрос всё ещё не будет решён с помощью доказательств, поскольку это невозможно ни опровергнуть, ни подтвердить. Но всё же Шерлок соглашается − только чтобы успокоить медсестру Мэри и чем-то заняться. Он не ожидает, что к нему придут родители, а Майкрофт занят в школе. Ему всё равно, как письмо начинается и заканчивается, поэтому Шерлок небрежно пишет, что хотел бы иметь друга, кого-то, с кем можно поговорить обо всем на свете, кто будет понимать его, кто будет предан ему и будет всегда рядом, кого-то, кто с ним останется надолго ...на всю жизнь. У Шерлока никогда не было ничего подобного и, возможно, такого вообще не существует. Но... Шерлок игнорирует странное чувство в груди (вероятно, побочный эффект больничных лекарств), когда подписывает письмо, а затем запечатывает конверт. Медсестра Мэри вне себя от радости, когда Шерлок вручает ей письмо. Она дружески похлопывает его по руке: − Теперь не волнуйся, дорогой. Твоё Рождественское желание исполнится. Шерлок в этом очень и очень сомневается. Вероятно, медсестра будет потрясена, когда прочитает его письмо, и у неё не будет никакого выбора, кроме как ничего ему не подарить. И она действительно ничего ему не дарит, что Шерлок выясняет, позже наведя её на этот разговор. Но, к своему большому удивлению, Шерлок всё же получает подарок. Когда он просыпается на Рождество, то видит на одеяле маленький пакет, небрежно завёрнутый в газету и перевязанный обычной верёвкой. Сверху лежит небольшая записочка, в ней говорится: «Я знаю, что ты не поверишь, но я подумал, что ты в любом случае хотел бы подарок, который немного развеселит тебя во время Рождества. Счастливых праздников». Размашистая манера письма с крупными буквами − в отличие от изящного почерка медсестры. Шерлок немедленно разрывает обёртку подарка. В его ладонь ложится старый игрушечный солдатик с надломленной левой ногой.***
Он пытается держаться на расстоянии от своего нового соседа по квартире, но в то же время не может не наблюдать за ним и не каталогизировать все реакции. Некоторые из них разочаровывают (Шерлок всегда представлял игрушечного солдатика, соглашающегося со всем, что он скажет, столь же интеллектуального, как он сам, и которому никогда ничего не нужно объяснять), поэтому Джон кажется таким же обычным, как и все люди. Но Джон уверен, что Шерлок потрясающий, Джону нравятся места преступлений и острые ощущения от разгадки тайн так же, как ему самому. Джон не всегда соглашается с ним или не улавливает смысл столь быстро, как хотелось бы Шерлоку, но у него есть определённое представление о мире, с которым Шерлок никогда не считался прежде. Джон − вдохновляет, рядом с ним − тепло и радостно, и Шерлок хочет найти и починить всё, что в нём было сломано. И есть одна вещь, которую Джон делит с игрушечным солдатиком Шерлока. (Выстрел, разбитое стекло, а затем таксист мёртв, мёртв, мёртв, пуля в его голове, прекрасный выстрел, солдат, вероятно, среднего роста...). Он чрезвычайно предан.***
Шерлоку наплевать на него, конечно. Ему не нравятся такие вещи. Он не играет с детскими игрушками, и он выбросил бы глупого игрушечного солдатика в мусорное ведро, если бы медсестра не положила его в сумку. Шерлок находит его снова, когда ищет свою лупу: тот падает из сумки на пол. Солдатик лежит на ковре, раскидав свои тощие конечности, а чёрные глаза внимательно и неотрывно смотрят на Шерлока. Шерлок хмурится, глядя на него, и собирается выбросить его в мусор, но не решается это сделать. Независимо от того, насколько бесполезна игрушка, она − первый подарок, который Шерлок когда-либо получал от кого-то, кто не был его семьёй или был вынужден это делать ради соблюдения формальностей. Конечно, Шерлок знает, что подарок не от Санта-Клауса, а, скорее всего, от случайного посетителя в больнице, который увидел хромого ребёнка в постели на Рождество и решил сжалиться над ним (в пользу этой версии свидетельствует послуживший обёрткой газетный лист, видимо, случайно подвернувшийся под руку неизвестному дарителю). Но тем не менее слова Майкрофта о губительности привязанностей посланы к чёрту, Шерлок считает солдатика своей любимой игрушкой, даже если в привязанностях нет никакого смысла. Однако проходят дни и недели, и Шерлок, оставив солдатика на книжной полке, забывает о нём. Три месяца спустя его мать кричит на него, что он позор семьи (он чуть не устроил взрыв в западном крыле школы во время химического эксперимента), и Шерлок убегает в свою комнату. Он расшвыривает книги, скидывает со стола телескоп (да и зачем он нужен, изучать звёзды бесполезно, если интересны совсем другие вещи), а затем разговаривает сам с собой о том, какие люди идиоты и как неправильно всё понимают, пока его голос не хрипнет. Спустя какое-то время он замечает игрушечного солдатика, который обнаруживается на его кровати, сидит на её краю, как будто слушал его всё это время. Его надломленная нога теперь разбита на большие осколки, потому что Шерлок, вероятно, бросил его в стену во время своей истерики. Тем не менее он всё ещё сидит около него, уставившись этими удивительными глазами и мягко улыбаясь, как будто хочет предложить ему всё утешение, какое может. Шерлок медленно берёт его в руки и терпеливо, тщательно склеивает все деревянные кусочки. Игрушечный солдатик перекочёвывает с полки на подушку Шерлока.***
Разговаривать с Джоном и слушать его возражения − намного лучше, чем общаться с черепом. Довольно скоро Шерлок обнаруживает, что становится зависимым от него, потому что начинает говорить с Джоном даже когда того нет рядом. Они живут вместе вот уже в течение нескольких месяцев, и Шерлок прекратил задаваться вопросом, «на какое время Джон задержится?», потому что всё ощущается так, как будто они всегда жили вместе и всегда будут. Шерлок обожает саркастические комментарии Джона, его неспособность использовать технологии (или удачно сходить на свидание), то, каким он выглядит взъерошенным каждое утро, и даже его то ворчливую, то сентиментальную прозу для блога. Шерлок спрашивает себя, время от времени, между делами, как он раньше жил без своего блогера. Теперь у него действительно есть друг. Пока он не встретил Джона, он никогда не мог утверждать ничего подобного, хоть у него были знакомые и приятели, то есть друзья в обычном, поверхностном понимании этого слова. Иногда (в смешные и глупые моменты) Шерлок задаётся вопросом, не является ли Джон на самом деле ожившим игрушечным солдатиком, потому что как ещё он был бы в состоянии понимать Шерлока так хорошо? Но тогда Джон удивляет его снова словами и поступками, будучи одновременно и обычным, и экстраординарным и таким настоящим − и Шерлок прекращает об этом думать. Что ж, его желание исполнилось. Более, чем через двадцать лет. И он понимает лучше, чем большинство людей, каким хрупким может быть счастье.***
Шерлок любит поговорить, а хорошие собеседники такая редкость. Солдатик, похоже, из них. Слушает он очень внимательно, смотрит − осмысленно. С ним определённо приятно беседовать. Для этого неплохо бы знать, как к нему обращаться. И Шерлок решает назвать солдатика Джоном. Это обычное, короткое, серьёзное имя очень подходит ему. Шерлок всё время говорит с ним об экспериментах, о нудных одноклассниках, уличных хулиганах, заносчивом Майкрофте и мире, полном загадок, которые должны быть разгаданы. Он носит с собой солдатика в школу − с ним уютней и веселей. И солдатик всегда тут как тут, и его глаза заинтересованно мерцают, когда голос рассуждающего о разных вещах Шерлока заполняет пугающую тишину поместья. Это уже очень похоже на то, что у тебя есть друг. Солдатик с ним, когда происходит несчастье с Карлом Пауэрсом, но никто не верит Шерлоку, утверждающему, что Карл был убит. Он совсем ребёнок, говорят они. И для Майкрофта мнение Шерлока − пустое сотрясение воздуха (он никогда не простит это брату). Никто не будет слушать ребёнка. Никто не будет слушать Шерлока, которого уже тогда начинают называть фриком. Но его слушает солдатик. Чтобы солдатик не скучал, Шерлок находит для него компанию. Это череп. Они ведут занимательные беседы о брызгах крови, скорости разложения и мотивах мужа, изменяющего своей супруге. У Шерлока − переходный возраст. И все, с кем он может по-настоящему поделиться своими мыслями, наблюдениями и переживаниям − это старый полусломанный солдатик и череп. Они − его единственная аудитория, когда он играет на своей скрипке ночью. Они любят каждую ноту, даже скрипучую и фальшивую, которые так раздражают его семью. Эти беседы и музицирование в его комнате − единственные моменты счастья (помимо головоломок и острых ощущений от расследований), которые он помнит в своём детстве. И всё это в конечном счёте заканчивается.***
Происшествие в бассейне изменяет всё. Шерлок осознаёт, что не может скрыть тот факт, что у него не только есть сердце, но он готов заботиться о ком-то и рисковать ради него даже собственной жизнью. Во время следующих нескольких судорожных вздохов, когда Шерлок видит Джона в жилете из семтекса***, всё, что мелькает у него перед глазами − это горящий в огне игрушечный солдатик, и всё, о чём он может думать: Нет. Никто не сможет отобрать у меня этого Джона. Никогда. И он знает, что независимо от того, насколько блестящ Мориарти, независимо от того, как он заманчив и интересен, выбор Шерлока неизменен.***
Он учится в университете. Наркотики и сигареты, эксперименты сексуального характера (пусть Майкрофт думает, будто такого с ним не случалось: это смешно), чтобы понять, что же стимулирует его физически (ответ: ничего) − и куча пропущенных занятий. Он уходит в академический отпуск, угрожая брату вернуться к своим исследованиям, и изводит мать, которая призывает его вести себя в соответствии с этикетом семьи Холмсов. Шерлок погружается всё глубже и глубже в сферу химических веществ, чтобы досадить семье и блокировать ненавистный шёпот, который следует за ним по пятам в кампусе (фрик, монстр, психопат), когда разговоров с черепом и игрушечным солдатиком больше не достаточно. Даже катарсиса, который он чувствует, когда играет на скрипке, теперь не хватает, чтобы развеять всепоглощающую скуку. И если остальная часть мира думает, что он − псих и бесчувственный социопат, то он будет отгораживаться от него до тех пор, пока не останутся только забвение и эйфория от загадок. Шерлок игнорирует печальные глаза своего солдатика, когда вваливается в свою комнату с совершенно затуманенной головой. Он не смотрит на солдатика в эти дни, просто не может этого делать. Шерлок готов поклясться, что удивительная игрушка наблюдает за ним, и осуждает его, и жалеет. Но ему не нужна никакая жалость. Он не наркоман. Он сможет остановиться, когда захочет, он может, он может, он гений, конечно... Дни сливаются в одну монотонную череду. Он бросает университет, перебирается с квартиры на квартиру, экспериментирует с наркотиками. Он не уверен, какой на дворе день, когда его дилер врывается в съёмную квартиру Шерлока, требуя деньги за очередную дозу. Происходит драка. Шерлок многое не помнит. Знает лишь, что получил сильный удар в рёбра, и, кажется, упал на пол. И ясно припоминает, как дилер вскрикивает от неожиданности, когда что-то деревянное падает сверху на его лицо, мешая смотреть, он шарахается в сторону, натыкается спиной на одну из зажжённых свечей (Шерлок не может позволить себе тратиться на электроэнергию, потому что забывает платить). Пламя нетерпеливо охватывает всё, что попадается ему на пути − одежду дилера, его длинные волосы и игрушечного солдатика, который никак не отцеплялся от его волос. Огонь распространяется быстро. Вбегают вызванные соседями пожарные и спасают и Шерлока, и его дилера, и уцелевшую мебель и другие вещи. Среди которых Шерлок не находит солдатика. Только горстку пепла.***
Шерлок с грустью смотрит в камин, чувствуя оцепенение из-за новости о смерти Ирэн. Он не понимает, почему это так сильно поразило его. Ирэн не была для него сколько-нибудь близким человеком − просто женщиной, блестящей, интересной женщиной, которая понимала его интеллект и была источником его стимуляции. И всё же он волновался о ней, радовался их словесным баталиям. Пожалуй, она на короткое время была ещё одним его другом (но не как Джон... нет никого, кто хоть приблизительно похож на Джона). Тот что-то ему говорит... − Да? − откликается Шерлок, не отрывая пристального взгляда от огня. Он может наблюдать за своим соседом по квартире столь же эффективно и периферийным зрением. Джон подходит к его креслу, держа в руках пакет, торопливо обёрнутый в старую упаковочную бумагу, и вручает его Шерлоку. Шерлок хмурится: − Ты уже сделал мне свой обязательный подарок на Рождество. Нет никакой нужды в чём-то ещё. − Просто открой его, − Джон тоже хмурится, скрещивая руки, а потом садится в своё кресло. − Если это уловка, чтобы «развеселить меня», как это делает миссис Хадсон, то я снова скажу тебе, что это напрасный труд. − О, ради Бога, Шерлок, это − просто подарок, а не одно из твоих дел! Открой его! Шерлок разворачивает упаковку. Его пальцы замирают, когда он видит то, что внутри. Сидящий в кресле Джон немного напрягается под направленным на него глубоким, потрясённым взглядом. − ...Это − игрушечный солдатик... − с трудом удаётся выговорить Шерлоку. Это он. Искусно вырезанный, ручной работы солдатик - в той самой красной униформе, тщательно разрисованный, и с теми же самыми деталями − в точности такой же, как тот, но только новый, он даже пахнет краской. У него те же самые яркие глаза, подмигивающие ему в отсветах огня, словно говоря «ну вот мы и встретились». − Да, точно, − откашливается Джон. − И там есть ещё игрушка. По-моему, она похожа на тебя. Шерлок достаёт из коробки второго деревянного человечка, похожего на волшебника − героя одного из тех романов-фэнтези, которые он удалил. Человечек тоже свежеокрашен, приятно и тонко пахнет ароматной древесиной и краской. И он действительно похож на Шерлока. Хотя во многом и отличается. Его деревянный двойник носит длинную чёрную одежду, которая украшена серебряными звёздами, на его ногах - изящные башмаки, а на шее синий шарф - единственный предмет одежды, который у них имеет полное сходство. Оказывается, в коробке есть ещё фигурки. Одна из них похожа на миссис Хадсон (фея-целитель), другие − на Молли (лесная волшебница), Лестрейда (король), Донован, Андерсона и Диммока (рыцари). Есть Майкрофт (дракон) и Антея (существо из воды и льда). Они все созданы с такой же тщательностью, с такими же тонкими чертами и деталями. − ...Как...? Джон, нерешительно улыбаясь, проводит рукой по волосам. − Майкрофт как-то упомянул, что у тебя раньше был игрушечный солдатик или что-то такое... какие-то деревянные игрушки. А я раньше вырезал их из дерева, когда был подростком. Вот я и подумал, что мог бы тряхнуть стариной и сделать одну или две. Но я не был уверен, собираешь ли ты всё ещё их, и в конечном итоге я подарил тебе другой подарок... затем всё это с... эээ... Ирэн произошло... и я подумал, что ты мог бы... − он вздыхает. − Ну, я подумал, что тебе они могли бы понравиться. Шерлок смотрит то на деревянных человечков, то на Джона, в его голове звенящая пустота, он не знает, что ответить. − Конечно, ты не должен брать их, если не хочешь, − быстро говорит Джон, − Я вполне пойму, если тебя это не интересует. Просто я подумал, что ты мог бы рассмеяться, глядя на них, или... В общем, если тебе не... − Джон встает с кресла и протягивает руку. − Нет! − протестует Шерлок, прижимая фигурки к груди. − Нет, − говорит он мягче, − они... они чудесные. - О, − Джон снова опускается в кресло. Он бросает внимательный взгляд на Шерлока и не может скрыть невольную широкую улыбку. − Тогда я рад. Они сидят вместе у огня, в умиротворяющей тишине, а Шерлок водит пальцами по всем фигуркам, пока не запоминает форму каждой. Он никогда не любил Рождество. Фактически, он прекратил обращать внимание на этот день ещё в прошлом десятилетии. Но в этом году... это не так нелепо, бесполезно и скучно, как он полагал раньше. Спустя несколько недель Шерлок меньше горюет, а радость от деревянных фигурок так необычна и велика, что он ежедневно ловит себя на желании перебирать их и рассматривать. И если на это нет времени, то он хотя бы вспоминает о них.***
Череп выживает в огне, но разговаривать с ним − не то же самое, что с солдатиком, ведь они были компанией. Он просматривает все рекламные объявления в Интернете о продаже детских игрушек, но даже приблизительно не находит ничего похожего. Да и возможно ли заменить его солдатика другим? Его солдатик был уникальным, одним в своём роде, и он сгорел, ничего от него осталось. Шерлок проходит реабилитацию, снова начинает гоняться за головоломками, за острым ощущением от игры, за чем-нибудь, что может придавать жизни остроту и заглушать чувство одиночества. Это смешно, но с простенькой деревянной игрушкой он не был так одинок. Это пустяк: к чему так привязываться к вещам. Это душераздирающе печально: нет живого человека, который был бы к нему добрее и внимательнее, чем фигурный кусок дерева с искорками-глазами. И, возможно, он спас ему жизнь, свалившись с полки на голову разъярённому торговцу наркотиками.***
− Джон, − говорит Шерлок, когда они возвращаются в Лондон из Баскервилля. Его сосед по квартире качает головой, отгоняя сон. − Хмм? − Ты упомянул, что раньше делал резные фигурки. − Было такое, − кивает Джон, − Сначала я их делал для Гарри. Ей нравились деревянные куклы, они радовали её во время праздников и утешали, когда родители ссорились. Потом я сделал их много и продавал любому, кто их купит. За них, знаешь ли, неплохо платили. Это было забавно. Да и заработок какой-никакой. Шерлок хмурится: − Почему ты прекратил их делать? − Хм... почему, − Джон смотрит в окно. − На это надо немало времени, а я больше сосредоточился на учёбе, готовился поступать в университет. И Шерлок решается задать важный вопрос: − Ты когда-нибудь дарил какие-то игрушки незнакомцам? Другим детям, которых ты встречал? − Да, не раз, − кивает Джон. − Есть ли какие-либо конкретные дети, которых ты помнишь? Например, в больницах? Джон поднимает бровь, смущённый вопросами, но, тем не менее, отвечает: − Ну... Кажется, да. Да. Я тогда ездил навещать захворавшего накануне праздников дядю. И в больнице был ребёнок, лица которого я не запомнил, но зато помню, что у него была сломана нога к нему никто не приходил, кроме брата, забежавшего на несколько минут. Это было Рождество, и я хотел сделать что-то, чтобы ободрить его. У меня в кармане как раз был первый игрушечный солдатик, которого я сделал. Он был уже не новый, в нём, помнится, даже что-то сломалось, но я иногда носил его с собой... Шерлок начинает хихикать. Это что-то и радостное, и нервное − он никак не может подавить этот щекочущий смешок. − Что? − улыбается Джон. − Не могут все быть идеальными, не так ли? − О нет, могут. − Да ну тебя! Они тихо смеются, Джон точно ничего не понял, но ни о чём не спрашивает, а Шерлок не рассказывает − наверное, так и надо.***
Он никогда не говорит этого Джону, но везде носит с собой две свои любимые деревянные фигурки: игрушечного солдатика и волшебника в синем шарфе. Он не говорит с ними, нет, ведь у него есть Джон, но он держит их близко как напоминание.***
Ему приходится выбирать между тем, чтобы либо погубить своих друзей и сохранить свою репутацию, либо потерять их всех для себя и, возможно, погибнуть самому − но зато они будут живы. На самом деле он не задумывается и на долю секунды − выбор сделан давно. Игрушечный солдатик и волшебник находятся в его кармане, когда он ступает на край крыши.***
Он теперь «мёртв», и единственные, с кем он может разговаривать, это деревянные солдатик и волшебник, которых он всегда держит при себе. Он говорит и говорит, пока не чувствует, что нервное напряжение от выслеживания очередного наёмного убийцы начинает понемногу спадать. Беседовать с куклами, возможно, форма безумия, но Шерлоку нет до этого дела. Иногда, правда, самообладание и чувство реальности подводят его, и он считает, что Джон смотрит на него глазами игрушечного солдатика. Ему кажется, что Джон может услышать, как он его спрашивает, правильно ли поступает, и в безопасности ли он, и сможет ли когда-нибудь простить его. Игрушки никогда не отвечают, но их тихих пристальных взглядов достаточно, чтобы не сдавать своих позиций.***
Он совсем измотан. Остался последний этап, последний рывок, и он сможет возвращаться домой − если Джон позволит воскресшему мертвецу вернуться назад в его жизнь. Моран бросается на Шерлока с ножом. Шерлок удачно ныряет под его локоть, перехватывает и выкручивает крепкое запястье, и уже готов нанести удар ногой и повалить на землю, но в другой руке профессионального убийцы появляется ещё один нож, узкий и острый, и в ту же секунду Шерлок чувствует сильный толчок в грудь, странный треск и, не совсем поняв, что происходит и опасаясь потерять сознание, с яростным усилием вцепляется в руку нападающего, выворачивает кисть. Моран, тоже чем-то удивлённый, на секунду опускает взгляд с лица Шерлока на его грудь, получает сильный удар лбом в переносицу и падает навзничь... Когда все закончено, Шерлок отряхивается и видит, что на груди, напротив сердца, разрезана ткань пальто. Ощупывает внутренний карман − и извлекает из него обломки деревянных игрушек: острое лезвие пронзило и солдатика, и волшебника, которые были плотно прижаты друг к другу, расщепило дерево, но и застряло в нем, не распоров даже подкладку. − Джон... − почему-то произносит он. Может быть потому, что это единственное слово, которое ему хочется сказать.***
Бессонная ночь, два прямых перелёта. На 221Б никого нет. Шерлок звонит Майкрофту и, продираясь через частокол ненужных вопросов и дурацких уточнений, спрашивает о главном: − Где Джон? На том конце линии подозрительно тихо. Наконец, он получает ответ: − У доктора Уотсона случился сердечный приступ несколько часов назад. Опасность миновала, но он ещё в больнице.***
Джон подключён к медицинским аппаратам и выглядит таким же хрупким, каким Шерлок чувствует себя, когда видит его лежащим на белых простынях в больничной палате. Джон проснулся. Звуковые сигналы кардиомонитора подскакивают вверх, но не настолько высоко, как Шерлок ожидал в тот момент, когда Джон увидит его. − ...Джон, это я, − говорит он, потому что он не уверен, что ещё можно сделать. Что нормальный человек сказал бы после того, как сфальсифицировал свою смерть, чтобы защитить лучшего друга, человека, которого любит? Но Шерлок и Джон никогда не были нормальными. (И они никогда такими не будут). Уголки губ Джона ползут вверх: − Ах ты ж мерзавец... − едкая реплика звучит тепло. − Я жив, − говорит Шерлок. − Я знаю. Шерлок сглатывает и спрашивает: − Как? Откуда? Шерлок стоит в двух шагах от кровати, но на самом деле он хочет предельно сократить расстояние, взять Джона за руку, коснуться его лица, проследить пальцами каждый шрам, каждую новую морщинку, впалые щёки, смежившиеся веки, почему-то влажные ресницы. − Я чувствовал, − тихо отвечает Джон. − Ты... − Шерлок не может подобрать слов. Просто смотрит на Джона. − Да... − Джон усмехается. − Кроме того, у меня была улика... − Что? Какая улика? − Шерлок холодеет и даже невольно отступает назад. Какие улики он мог оставить? − Ты их забрал с собой. − Кого? − Игрушки... Солдатика и волшебника. − Это правда, − признаётся Шерлок. − Надеюсь, ты не скучал с ними? Мне было совсем не до скуки, Джон, хочет сказать Шерлок. В аду совсем не до неё. Но нет, не сейчас. − Представь себе, нет, − пытается иронично улыбнуться Шерлок − так, как в прежние времена. − Так и таскаешь их с собой? Шерлок сразу мрачнеет: − Уже нет... Джон внимательно присматривается к нему: − Почему? − Их больше нет. Остались обломки. Но они спасли мне жизнь. − И Шерлок в двух коротких фразах описывает, как это произошло. По лицу Джона проскальзывают мимолётные тени самых разных эмоций, от испуга и гнева до радостного удовлетворения. − Иди сюда, − шёпотом подзывает он и протягивает руку Шерлоку. Шерлок подходит вплотную к кровати, сжимает тёплые пальцы Джона и от наплыва чувств испытывает внезапное головокружение. Медленно опускается на колени − так удобнее, ближе, совсем рядом. Джон легко касается его волос: − Всё такой же... − Наверное, не совсем, − бормочет Шерлок. − Я тебе всё расскажу... Я не мог поступить иначе. − Я их делал с любовью, − говорит Джон. Слегка затуманенное сознание Шерлока не совсем улавливает, о чём речь. − Что? − переспрашивает он. − Игрушки... Особенно волшебника. − Что это значит? − говорит Шерлок. Джон снова перебирает пряди его волос. Не отвечает − спрашивает сам: − Зачем ты прыгал с крыши? − У меня не было выбора. Мориарти собирался убить тебя. А ещё миссис Хадсон и Лестрейда. Я должен был сделать это, − шепчет Шерлок. − И почему ты хотел нас спасти? Шерлок вскидывает голову, неистово впиваясь взглядом в Джона. Как он может задавать такой вопрос? Разве это не очевидно? Разве не очевидна подоплёка поступков Шерлока? Разве Джон этого не понимает? − И ты спрашиваешь! − не может сдержать возмущение Шерлок. − Нет, я отвечаю. − Что? − Отвечаю на вопрос: «Что это значит?» Шерлок опускает голову, касаясь лбом руки Джона. − Я очень ждал тебя, − говорит Джон. − А я... Ты не представляешь, как я... − Я больше... − Ну знаешь ли! Это я... − Я даже сделал их ещё... − Кого? − Солдатика и волшебника. Я тебя ждал. Они смотрят друг на друга радостно, отчаянно, сердито, с болью и облегчением... А потом Шерлок наклоняется к Джону, вдыхая его запах и слушая сердцебиение. Он прижимает губы к виску Джона, к уху, к запястью. И говорит: − Джон. Джон... И это самое важное, что ему хочется сказать.