Первая заповедь.

Восхищение – это чувство удовлетворения, радости. Вот, что испытывал Джеймс Патрик Марч по отношению к Джону. Он был его творением, хрисоэлефантинной скульптурой*. Джеймс знал, что детектив способен завершить его работу, ведь только избранный Богом, то есть самим Марчем, способен собрать воедино порочные части человеческого тела. Десять заповедей – десять деталей его совершенной коллекции. При первой же встрече хозяин отеля увидел в Джоне потенциал и почувствовал к нему что-то особенное, что заставило вскочить со стула и даже выгнать свою «драгоценную» жёнушку. Конечно, Элизабет заподозрила неладное, но решила промолчать и пустить всю эту ситуацию на самотёк. В принципе, она и не собиралась вмешиваться в этот начинающийся броманс или даже в роман… Итог все равно был таков: ей было глубоко наплевать на Марча и его ненормального дружка. Была заметна явная заинтересованность Джеймса. При разговоре с детективом его глаза горели, а чёрствая душа ликовала. Каждый раз Джон приходил к своему скульптору, словно загипнотизированный. Их тянуло друг к другу, и они не могли противостоять этому влечению. Они – это пара опасных химических веществ, которые при соединении могут уничтожить весь этот дерьмовый мир. Джеймс – Бог, а Джон – праведник, который поклоняется ему. Для мистера Марча было тяжело переносить то, что детектив интересуется не только им. Именно он должен быть для Джона единственным. Ведь заповедь гласит: «Я Господь, Бог твой; да не будет у тебя других богов пред лицом Моим». И когда Лоу пришёл к нему прямиком из комнаты Салли, он остервенел, злость заполнила его без остатка и выплеснулась через край, раскидывая в стороны цепи отчаяния - терпению пришёл конец. Тишину в номере нарушали только шаги Джона, и только когда он остановился на середине, хозяин отеля развернулся к нему лицом и бросил взгляд полный презрения и боли. Мистер Марч обошёл большой обеденный стол и медленно, стуча своей тростью, подошёл к предателю вплотную. - Кроме меня ты не должен быть ни с кем, – шипел сквозь зубы Джеймс на ухо Джону. - Ты грёбанный псих, что опять на тебя нашло? – небрежно кинул Лоу и схватился пальцами за воротник мужчины, тем самым ближе притягивая его к себе. Руки Марча сжали плечи детектива. Он чувствовал его дрожь - может, это был страх, а может, и что-то другое, Джеймс сказать не мог, но впервые ему удалось ощутить то, что давно было забыто даже при жизни. Его манили эти ощущения и пальцы Лоу на шее. Но хозяин отеля решил остановить это: - Ты помнишь, кто я? Ты помнишь, что я? Ты помнишь это? - Помню, – коротко ответил Джон. - Ты помнишь первую заповедь? - Помню. - Так почему ты ушел к ним? Сначала к той чертовой шлюхе, а потом к той стерве, которая предала тебя? Ушёл от меня к ним! Джеймс вырвался из «объятий» Лоу и сел на стул. Ему хотелось прикончить его на месте. Так бы он убил двух зайцев одним выстрелом. Джон бы остался с ним, а его коллекция была бы закончена. Эта мысль манила, но что-то не давало свершить её. - Джеймс, я не бросал тебя. Я люблю Алекс, Салли для меня - наркотик, а ты высшее, что только может быть. Ты мой Бог. Джеймс Патрик Марч поднялся с кресла, медленно подошёл к своему творению, положил руки ему на грудь, сжал пальцами тонкую ткань рубашки, которая пахла его одеколоном, и проговорил: - Интересно получается, мистер Лоу, – протянул мужчина, и нарочно поставив ударение на фамилию Джона, продолжил: - Считается правильным то, что праведник трахает своего Бога? - Мистер Марч, католики и христиане постоянно это делают, – усмехнулся Джон. – Это не есть грех. Хрисоэлефантинная скульптура — эта скульптура из золота и слоновой кости. Была характерна для античного искусства (преимущественно колоссальные статуи богов). Состояла из деревянного каркаса, на который наклеивались пластины из слоновой кости, передававшие обнажённое тело; из золота исполнялись одежда, оружие, волосы.