***
Том никогда бы в этом не признался, но шалость с красной помадой — не самая худшая вещь, которую он когда-либо проворачивал с Сержем. Это не выглядит нелепо, если он честен с самим собой. — Я никогда не позволю этому несносному человеку спать со мной под одной крышей, — провозгласил Серж, но его мама лишь засмеялась. Его кузина проделала большую работу, протестировав водостойкую помаду на его губах, когда тот быстро заснул минувшим вечером, и даже Том не услышал то, как она подкрадывалась на цыпочках. Он просто остался благодарен за то, что она не подшутила над ним в таком же духе. — Это так мило, — мама улыбнулась. — И с запахом вишни! Пожалуйста, оцените мои усилия! — прокричала Кэти, просовывая голову в дверной проём кухни, в которой все заседали. — Это… — пробормотал Серж. — Но я все ещё хочу стереть это! — Правда? — спросил Том. — Поблагодари и оцени её старания, — он ухмыльнулся. — Да вы все с ума сошли! — Серж уставился на Тома. — Я ожидал от тебя большего, лучший друг, — Том смог услышать, как Серж буквально выплюнул последние два слова. — Если тебе так нравится вишня, может ты намажешься этим, м? — Ни за что! — произнесла Кэти. — Я никому из вас не позволю брать в руки мою помаду, бог знает, что вы собираетесь делать… — Ну тогда… Мне нужно принять более серьёзные меры, чтобы проучить друга за предательство, — объявил Серж. — Что? — Том оглядел Сержа. Серж почти овладел искусством выглядеть грозно: он практиковался на протяжении шести лет, когда они знали друг друга, и Том не знает, что будет дальше, когда им будет по тридцать лет. Это не придаёт Тому ощущения безопасности прямо сейчас. Серж никогда не оборачивал шутки против людей и не мстил, но Том оказывался жертвой многих атак или случайных пререканий после чего-то неверно сказанного. Конечно, это было в шутку. Они ссорятся не часто, но когда это случается, то в основном ссорится Том, наговаривая глупые вещи, и Серж просто пытается каким-то образом решать проблемы. Серж не тот человек, с которым можно ссориться, — когда Том обвиняет его, Серж начинает винить самого себя тоже и извиняться, даже если это была не его вина. Вы действительно не поссоритесь с Серджио. Многие люди говорят, что они лишь препираются, как пожилые супруги. Им по семнадцать. И снова, Том понятия не имеет, что будет с ними к тридцати годам. Взгляд Сержа, устремлённый на Тома, означает, скорее всего, что Серж повалит его на пол, накидываясь или что-то вроде этого. Нечто, чего Том хочет избежать. — Хочешь попробовать вишню? Я помогу тебе, — сказал он и ринулся на Тома, который быстро вскочил и попытался убежать из кухни. Ему с трудом удаётся миновать Кэти, когда Серж поймал его в коридоре и заключил в обхват за шею. — Скажешь плохо — я поцелую тебя, ублюдок, — прорычал Серж. Том смеётся и давится одновременно. Поцелуй будет его наказанием? Хорошо, если бы он мог избежать этого… — Том, ты всё ещё одобряешь проделанный мною труд? — спросила Кэти, стоя где-то позади них. Том не видит ничего кроме боков Сержа. — Д-да, — он даёт не самый лучший ответ, который мог дать, и Серж валит его, применяя свою технику рукопашного боя, усаживается на руки Тома так, что он не может рыпаться. — Ты сам напросился, — легко проговорил Серж и ухватился за лицо Тома, оставляя значительный и влажный поцелуй в губы. Том вскрикнул, морщась, хотя это было действительно не так плохо. Не так, как во время их поцелуя несколько лет назад. — Ты правда поцеловал его, о мой бог! — крикнула Кэти и уставилась на них. — Вы такие голубые. Люблю вас. Господи. — Отъебись, — промямлил Серж и быстро поднялся. Том остался сидеть из-за болезненных ощущений в спине после удара об пол. — О, прости, мой любимый кузен, я разрешаю тебе взять моё средство для снятия макияжа, — усмехнулась Кэти. — Ты просто хотела посмотреть, как мы целуемся, хитрая сучка, — сказал Серж, и Кэти засмеялась ему прямо в лицо. — Конечно, будто бы мне нечем заняться в воскресное утро. Честно говоря, не хотела, — она закатывает глаза и намекает Сержу на то, чтобы он прошёл с ней в ванную комнату ради того, чтобы стереть косметику с лица. Наблюдая за тем, как они уходят, Том понял одно: он так погрузился в чувства во время поцелуя на полу, что забыл опробовать вкус помады. Он облизывает нижнюю губу, водит языком по ней и оценивает ужасный искусственный аромат вишни. Тому действительно нужен фильтр для мозгов и рта, чтобы предотвратить то, что может быть в будущем. Спина всё ещё ноет, но вкус на его губах будет чувствоваться дольше, чем боль. До сих пор. Поцелуй ничего не значил.***
Он пьян. Окончательно и безвыходно, пьян в дерьмо. Он пьян, и каждый на вечеринке кажется милым, что является проблемой — Том слишком сильно любит физический контакт с людьми, скорее всего. — Томми, хватит слоняться вокруг и целовать всех, — Дибс протестует и выбирается из объятий Тома. Он умудряется подставить щёку Тому и осторожно толкает его на холодильник. — Ты пьяный. Том усмехается: — Я знаю это, — он тычет пальцем на Дибса. — Я люблю каждого в этом баре! — Мы ещё не в баре… Господи, Том, держи себя в руках, — Дибс вздыхает и кладёт в рот кусочек сыра. — Иди и раздражай кого-то другого. Так Том и сделал. Он не совсем понимает, что он надоедает, если кто-то ему вежливо (или не совсем) указывает на это. Сегодня вечером так же не заботится об этом. Он слишком любит домашние вечеринки, чтобы думать о количестве выпитого алкоголя. Можно подумать, что с двадцать первого года жизни можно контролировать себя, но Том реально не способен на это. Он находит Мэри с пустым стаканом в руках и принимает решение потанцевать с ней на импровизированном и почти никем не используемом танцполе. Никто из группы не был настолько пьяным, чтобы танцевать под дерьмовую музыку и компрометировать самих себя. Никто, кроме Тома. Может, он напился раньше всех, чтобы действительно наслаждаться вечером, в отличии от остальных. Он сам не знает. И его это не так сильно заботит. — Том, нет… не сейчас, — умоляет Мэри, но улыбается. Она застенчива: Том видит это, хотя он едва ли что может распознать, всё как в тумане. Он резко разворачивает её и двигается под музыку. Как хорошо, что он теперь не один может получать удовольствие от обстановки. Нужно еще два или три человека, чтобы заставить остальных штурмовать танцпол, зная, что им не будет стыдно за это, как и Тому, возможно. В момент экстаза, Том обхватил Мэри и поцеловал её. Это не несёт смысла, он не влюблён в неё, она удивительная и милая, но он не втюрился. Это ничего не означает. Она всё ещё смеётся. — Ты безумен! — она хихикает и отворачивается от Тома, присоединяясь к другой компании. Том сумасшедший. Он может уживаться с этим. Ничего такого. Он потерял счёт людей, которых поцеловал сегодня. Затем снова… он, наверное, никогда не сможет сосчитать всех. Возле балконной двери он замечает Сержа и начинает пробираться к нему через толпу. Он не видел своего лучшего друга час. — Серджио-о-о-о-о-о, — пропел он и крепко обернул руки парня вокруг себя — привыкшего быть крошечным, намного меньше его. Серж будто вытянулся в росте, и раздражён более чем прямо сейчас. — Что происходит? — спрашивает Том, утыкаясь носом в грудь Сержу. Он много раз так делал. Обычно Серж обнимал в ответ. — Ты в порядке, приятель? Серж не ответил, он что-то вертит в руках за спиной Тома, и он не может видеть, что это. — Девятнадцать, — сказал Серж, расправляя руки по швам. — Девятнадцать чего? — Том отступает и берёт в руки этот листок. На нём девятнадцать жирных пометок. — Что это, Серж? — он поднял голову на лучшего друга. — Крис сказал, что ты, возможно, побьёшь свой собственный рекорд, целуя как можно больше человек за одну ночь. После того, как мы стали свидетелями первых четырёх, мы решили вести счёт, — пояснил Серж. Не сказать, что он особо доволен результатом. — Девятнадцать? — Девятнадцать. Когда Том говорил, что уже не считает, он и думать не мог о том, что кто-то сделает это за него, правда. — Ничего себе, — он впечатлил самого себя, честно говоря. — Сколько здесь людей всего? — Ну, около двадцати шести, но некоторые уже ушли, так что… где-то двадцать один человек. — Подожди. Если я поцелую ещё одного человека, то выходит, я перецеловал всех на этой вечеринке? За исключением самого себя, конечно… не могу целовать самого себя…, а жаль, правда, — Том поразмыслил. Как можно целовать себя? Он не думает, что это возможно. — Кого я ещё не поцеловал? Серж молчит и избегает взгляда Тома. — Ты знаешь об этом больше, чем я, приятель. Ну давай же сделаем это, я хочу этого! — умоляюще произнёс Том. Он отчаянно попытался вспомнить что-нибудь. Он сумел вспомнить восемь или девять поцелуев. Но потом… — Я тебя уже целовал? Серж медленно делает шаг назад и закрывает балконную дверь. — Я же этого не делал? Ты остался один? Серж пятится к балкону и натыкается задом на дверь между ними. — Я не знаю, что насчёт этого, приятель… — сказал он, но Том уже ступил на балкон. — Если бы целовал, ты бы мне уже сказал. Серж. Дава-а-а-ай, — Том расстроился и состроил щенячьи глазки во время попытки ухватиться за Сержа; он говорил, что хорош в этом деле. Да и балконы просторные, да? Он прижал Сержа к углу маленького столика, загнав его в тупик. — Даже Карлофф меня не смог остановить, каким бы агрессивным он не был, — сказал Том с усмешкой. Серж бормочет что-то на подобии «…хотел этого», но Том не понимает его — он владеет преимуществом над ним прямо сейчас. — Через секунду всё закончится, не переживай, — проворковал Том и потянул к себе Сержа. Поцелуй продлился лишь долю секунды. Губы Сержа на вкус как джин. — Ну вот, это было неплохо, — широко улыбнулся Том и высвободил Сержа. — Да, неплохо, — Серж угрюмо дорисовывает ещё одну чёрточку и кладёт лист в карман. — Выше нос, двадцатый по счёту, — Том дразнит и выходит, закрывая за собой балконную дверь. — Это ничего не значило.***
Человек, сказавший, что украсить квартиру омелой* было хорошей идеей, должен быть маньяком. Некто думавший о том, что принести омелу на двадцать седьмой день Рождения Сержа, за неделю с небольшим до Рождества, было ещё лучшей идеей — больший маньяк. Кто бы ни думал, что все будут сторониться омелы, не подходя под неё, избегать поцелуев с теми, с кем не хочется, он был доказанно неправ. Так вышло, что люди признали это, и многие целовались в ту ночь. Это навеяло множество дискуссий о большом количестве не английских традиций, и множество разговоров и сказок о том, откуда этот обычай пришёл. Это забавное место у входной двери вынудило Сержа целовать каждого прибывшего на празднование человека хотя бы в щёку. Когда Серж занялся тем, чтобы обеспечить каждому пришедшему комфорт и развлечения, Том позволил себе неприлично целовать каждого гостя в губы. Том всегда был большим поклонником поцелуев, и сейчас он взялся за это без вопросов. — Ты собираешься наматывать круги, целуя всех, Томми? — спросил Серж, появившись в тесном коридоре, пока последние гости стягивают пальто с недоумевающей эмоцией на лице. — Я не наматываю круги, — настоял Том. — Я много раз стоял под омелой, именинник. Он может казаться слегка самодовольным насчёт этого, но это отличный повод целовать людей — даже включая кузину Сержа, которая восемь лет спустя до сих пор подшучивает над Томом, вспоминая вишнёвую помаду слишком часто. Поэтому она поцеловала его без предупреждения. Её помада на вкус как помада. Это было отвратительно. Она посмеялась над ним. Последние четыре часа, когда гости расходятся, Том ведёт себя хорошо и заботливо, сопровождает особо пьяных посетителей вниз по лестнице и до такси. Том глуп — забыл ключи и звонит в дверной звонок в четыре утра. Он очень хочет скрыться от снега и вернуться в квартиру. Серж оказался не менее глупым, открывая дверь внизу, но не наверху. — Приятель, открой! — Том вздыхает и стучит. Затем звонит в дверной звонок. Он стоит в подъезде две минуты пока, наконец, не услышал тяжёлое шарканье за дверью. — Чёрт, дружище, я заснул на кухне, — Серж принёс извинения и провёл рукой по своему лицу. Он выглядит совершенно обессиленно. — Прости меня, Томми. Том покачал головой: — Всё хорошо, но если я простудился, это полностью на твоей совести, — он стянул ботинки, но оказался без шанса куда-нибудь сдвинуться — руки Сержа заключили его в объятия, он практически поднял на руки его, и Том оказался на цыпочках прежде, чем понял, что происходит. — Прости. Люблю тебя, спасибо за вечер, ты — самый лучший друг, которого можно пожелать, Томми. Я знаю, я не часто это говорю, но, пожалуйста, знай… — Ой, заткнись нахуй, идёт? — ответил Том. — Всё в порядке. Серж — единственный, кто защищает его, целует, по-тёплому и с благодарностью, вызывая удивление. Он не имеет вкуса на этот раз. Это просто он сам. — Думаю, мы могли бы завершить эту вечеринку использованием той глупой омелы, — Серж улыбнулся. Правильно. На это есть причина. Не только ради того, чтобы заткнуть Тома. Почему Серж настолько прекрасен? Это смешно. Должно быть ясно. Или, может, Том более пьян, чем он думает на самом деле. — Я в том смысле, что это ничего не значит, — Серж отошёл от Тома и побрёл в свою спальню. — Давай-ка лучше позаботимся о завтрашнем беспорядке, — зевнул перед тем, как захлопнуть дверь. Тому необходима минута, чтобы собраться с мыслями перед тем, как направиться спать. Хорошо. Ничего такого в этом нет. Он дарил свои поцелуи весь день. Это ничего не означает.***
Адреналин всегда являлся один из самых любимых гормонов у Тома. Он не любит ничего больше катания на американских горках, надирания задниц в видеоиграх и выступлений на сцене. Ничто не доставляет ему столько радости, как смотреть сверху на людей, наблюдающих за ним, восхищающимся им, кричащих ему. Им всем. Порой по ночам он не мог поверить в то, что всё это происходит наяву, что они, по сути, на пути к званию одной из лучших британских рок групп. Иногда по ночам он ходит с этими мыслями в голове, пытаясь принять их. Это тяжело, даже если так не кажется другим. Том знает, что большинство людей видит в нём счастливого и гиперактивного ребёнка в теле взрослого мужчины — он им и является, без сомнений. Иногда он желает быть больше похожим на Серджио. Тише, сдержаннее, иметь меньше шансов потерять разум из-за всего этого. Единственным человеком, способным успокоить самого себя, как в хорошие, так и плохие времена, когда он был близок к тому, чтобы окончательно сойти с ума. Хотя, не на сцене. Серж медленно превратился из тихого гитариста во второго фронтмена, позволяя Тому делать свою работу — как в течение нескольких лет. Том знает, что в прессе действительно никого не ебёт, что с Йеном и Дибсом, и ему становится жаль их, но он также понимает, что они очень счастливы находиться здесь. У них меньше хлопот с интервью, акустическими сессиями, да даже с фотосетами, и если всё, что они хотят от жизни — это писать песни и играть их, так тому и быть. Они помогают Тому не кипятиться, как и все другие люди в его жизни. Заканчивается сегодняшнее выступление в рамках фестиваля перед несколькими десятками тысяч человек, одобрительные возгласы наполняют воздух, повсюду флаги, толпа продолжает петь вопреки тому, что финальная песня закончилась. Это потрясающе. Том аплодирует им в ответ, находит случайные лица, указывает на кого-то, заставляя чувствовать себя особенным. Его взгляд падает на Сержа, подталкивающего всю толпу поднимать руки для волны. Скандирование «Сер-джи-о! Сер-джи-о!» достигает его ушей, и Серж широко улыбается. Это забавно, как думает Том: его лучший друг умудрился за двадцать лет отойти от звания незначительного итальянского нападающего, забивающего хет-трики на футбольном поле, и стать загадочным худощавым принцем. Забавно, но не менее восхитительно. Иногда любовь к Сержу переполняет его настолько, что с каждым годом становится всё хуже и хуже. Даже на публике. Особенно на людях. Но кому это нужно? Тому реально похуй на мнение людей, за исключением Сержа. Он перестал считать разы, когда им люди твердили «снимите номер», сколько раз он неумышленно начинал целовать Сержа в лицо, как часто Серж поднимал его на руки, кружился с ним на месте или уносил куда-то, сколько раз им говорили о том, что они смахивают на прожившую много лет в браке паруу; наверное, эти цифры возросли за последние несколько лет на сто процентов. Том, охваченный нахлынувшей любовью, смешанной с адреналином от игры своего сета на масштабном фестивале, почувствовал нужду поцеловать Сержа прямо сейчас. В основном, он даже не задумывается о том, какого чёрта он творит — он просто совершает действия, не думая о последствиях. Он хватает Сержа за бок, как часто он делает это, и вжимается лицом в его костлявое плечо. — Всё хорошо, приятель? — он смеётся, ероша волосы Тома. Да, у Тома всё хорошо. Настолько хорошо, что он целует лучшего друга на глазах у всех людей. Похуй на них. Похуй на каждого, действительно. Серж на вкус как пот и лето. Он удивлённо улыбается Тому, когда он отстраняется, и крепко прижимает к себе, поднимая на руки и вращаясь с ним. — Ты сумасшедший, — сказал Серж через плечо, ставя Тома обратно на землю. — Но я люблю тебя. — Я тоже люблю тебя, приятель, — произнёс Том. — Сильно. Серж хлопает его по заду перед тем, как покинуть сцену. Когда Том смотрит на толпу, они до сих пор аплодируют. До сих пор. Ничего не значит.***
Это происходит во вторник, в Ньюкасле, с отсутствием пушистого хвоста Сержа, способного отвлечь Тома от его обязанностей респектабельного фронтмена. Ладно, кого обманывать; Том не самый выдающийся музыкант, прогуливающийся по этой планете, он далёк от хорошего поведения на сцене, и каждый это знает. То, что знают не все… хорошо, едва кто-то знает… или в общем-то никто… то, что уважение, восхищение и любовь к Сержу каким-то образом эволюционировала в полное и хардкорное подавление, которое он не в силах держать в себе. Он пытался избежать этого всей своей силой воли, скрываясь от дурных поступков и ведя себя как придурок со всеми, но это не сработало. Серж просто продолжил писать песни о любви для Тома. Том знает, что Серж сильно любит его — он говорил об этом минимум раз в неделю, а на протяжении этого тура один раз в день… или дважды. Том старается не придавать этому больше смысла, чем есть на самом деле. Конечно, они любят друг друга. Они лучшие друзья уже двадцать лет. Они прошли через всё, что только можно, они пережили это всё, и они на самом пике всего. Том не был ошеломлен в течении нескольких ночей своей жизни. Он думает, самой вершиной было звание хедлайнеров Glastonbury, после чего он делал и говорил глупости, с которыми Серж смог совладать, он был пьян и кайфовал от адреналина, и поэтому предпочёл сказать «на самом деле, Том не имеет в виду гомосексуальность, с женщинами не покончено» — на интервью. Том прекратил корить самого себя за совершенные глупые поступки, перестал думать о тупых вещах. Он просто делает то, что делает. Он никогда не мог отступить от привязанности и нападок на сцене, и он уверен, что это произойдет и сейчас, в самом длительном туре. Кого волнует, что они могут обниматься пять минут. Кому важно, что Том укладывается на Сержа после шоу? Кого волнует, что Серж выработал привычку просто ложиться на сцену. Кого волнует, что Том целует его. Кому, блять, это вообще нужно? Люди так сильно его любят, что не могут усомниться в том, что их любовь не взаимна. Намного сложнее сконцентрироваться на работе, когда Серж не цепляет на себя тот тупой болтающийся хвост — наверное, это было одно из самых странных модных решений для концерта. Когда дело доходит до конца шоу, когда все по-прежнему поют окончание L.S.F., когда Том садится, чтобы привести дыхание в норму, когда Серж гарцует по сцене, позволяя Нейлу, да и всем фотографам-любителям сделать удачное фото, когда он покидает сцену… Только после этого Тому хочется вырвать своё сердце из-за худшего решения влюбиться в своего лучшего друга. И кто, блять, думал, что это была хорошая идея? Почему мать-природа такая сука, сделавшая Сержа просто неотразимым? Почему прекрасных, как Серджио, людей меньше, чем не менее достойных, как Том? Он поднимается на ноги и подбегает к Сержу, обнимая его обеими руками вокруг туловища. Господи, он такой высокий, желанный и горячий… буквально. Серж без промедлений обнимает в ответ, целует его в лоб, и этого слишком много. Слишком много. Том оборачивается к толпе, посылает им воздушные поцелуи. Всё в порядке. Всё хорошо. Всё хорошо лишь две секунды, пока он не чувствует, как Серж трётся щетиной об его щёку и не целует его, обнимает со спины. Том настолько ослаблен, он не знает, что делать, так что он просто пробегается по сцене, обнимая всех и благодарит в микрофон публику. Серж просто падает на край сцены, будто собирается задержаться здесь на час-другой. Потребность в прикосновении к Сержу возросла как никогда. Возможно, обвинять алкоголь в его сексуальном влечении — неправильно, ведь он думает об этом даже будучи трезвым. Нет, алкоголь не имеет с этим ничего общего. Том должен винить только самого себя. Он заставляет Сержа нагнуться, заключая его в объятиях. Он поцеловал Сержа в макушку, вдыхая запах лака для волос, прежде чем проехаться губами по его лицу и оставить поцелуй на нём. Серж улыбается, и Том может чувствовать это так же хорошо, как и руки Сержа на себе. — Люблю тебя, — он пробормотал. — Я так тебя люблю, — это так легко сказать. Он много раз произносил это. Это не было так трудно, а Серж отвечал взаимностью, и это вовсе не было проблемой. Проблема заключается в невозможности донести до Сержа, как много значат эти слова на самом-то деле. Том целует его шею, зарываясь носом в неё. — Я тоже тебя, — с хихиканьем отвечает Серж и треплет волосы. Тома внезапно осенило, что зачастую приводит к глупым деяниям, и он отходит к микрофону, начинает петь то, что первое приходит на ум: — Обо всём, что ты делаешь, можно спеть… Стоп. Это было неверно. Там же «сделать» верно? — Нет ничего невозможного… Ну, это была всего лишь первая строка, на самом деле… господи, у Тома хорошая память на тексты песен, но сейчас он не от мира всего и он не может совместить и два слова, если бы захотел этого. — Давайте же, — произносит он, маня толпу. Они, должно быть, знают текст лучше, чем он сам. — Так что? Это же легкотня! Серж поднялся, но Том продолжил. Припев не так уж и трудно запоминается. Ведь всё, что вам нужно, это любовь, не так ли? Краем глаза он замечает, как Серж уходит вправо, покидая сцену. И больше нет ничего, что может задержать Тома на сцене. — Доброй ночи. Охуенно. Охуенно потрясно. Так круто. Хорошая работа. Чертовски фантастически. Тому нуждается в выпивке и в шансе освободить разум от всего этого. Голоса больше не достигают его ушей. Неправда. Все продолжают произносить ему одно и то же. Он знает — шоу было охуительно. Он был там. Он сделал всё великолепно. Том проводит час, тоскуя по Сержу и выпивая две банки пива — на самом деле, пьянство не помогает до тех пор, пока не явился Серж и не присел на подлокотник кресла, в котором расположился Том. — Эй, чувак… думаю, я н-направлюсь в отель, идёт? — Что? Сейчас? — Том поражён. — Ты шутишь? — Неа, — сказал Серж, в действительно даже не глядя на Тома. — Я не расположен к вечеринке, — он пытается встать, но Том обнимает его за тощий торс. — Никуда не денешься, мой друг. Серж издаёт смешок и слегка проводит ладонью по спине Тома, оглаживая кругами его лопатки. — Не уходи, — произнёс Том, что больше похоже на шёпот. Он не думает, что Серж расслышал это из-за смешков, доносящихся из бесед неподалёку. — Мне придётся тащить тебя за собой, когда я пойду? — он задал вопрос, заставляя Тома поднять глаза. — А что, если придётся? — Я уйду, — он говорит так, будто это самая простая вещь в мире. Том предложил ему поехать в отель вместе. Внезапно идея оставаться здесь стала самой тупой в мире. — Тогда погнали! Том быстро вскочил на ноги из-за перспективы остаться с лучшим другом на какое-то время наедине, вдалеке от остальных людей. Он жаждет ласки. Так трудно сопротивляться. — Ого, я знал, что ты передумаешь быстро, но это меня даже как-то удивило, — задался вопросом Серж. Ещё рано, и есть риск быть встреченными фанатами за зданием, поэтому они вызвали такси. Путь до отеля недолог, они могли бы прогуляться пятнадцать минут пешком, но они оба не готовы к встрече с кем-то прямо сейчас. По крайней мере, Том так думает. Если Серж не хочет веселиться, то тем более не захочет общаться с незнакомцами. Том знает его достаточно хорошо. Уже в такси Серж начинает вести беседу о песне, которую начал писать. Тома одолевает искушение сказать Сержу, что они только-только выпустили альбом и, господи, они катаются в туре. Еще большее искушение захватывает его от лицезрения болтающего Сержа, он следит за каждым движением его рук, заставляя себя не глазеть на губы Сержа так часто. Они оказались в отеле в кратчайшие сроки, и Том, поднимаясь в лифте на нужный этаж, думает о том, как заставить Сержа зайти к себе в комнату или наоборот, чтобы он сам навестил Сержа. Он обычно притворяется, засыпая на кровати Сержа, с мыслями о том, что Серж слишком добродушен и не столкнёт его в позднем часу. Если они попадут в одну комнату, Том притворится спящим, располагаясь на груди Сержа так, что друг не сможет выскользнуть, не побеспокоив его. Это было бы хорошим решением, но сейчас Том вовсе не желает говорить Сержу «спокойной ночи». — Ты сегодня подозрительно молчалив. Всё в порядке? — Серж сжимает его плечо через ткань пальто. — Думаю, да, — Том лихорадочно ищет выход из ситуации. Они выходят из лифта и медленно продвигаются к забронированным номерам, и Тома посещает идея притвориться, что он забыл пропускную карточку на концертной площадке или в автобусе. Он стоит перед дверью комнаты Сержа и начинает рыться в карманах, ища ключ. — О, дер… — …Зайдешь? — Серж заикается. — Что? Да. — Что ты хотел сказать? — Ничего. Давай, приятель, — он по-прежнему сможет просимулировать ситуацию с забытой карточкой, если Серж выдворит его из номера. Он заходит в помещение: большой двухместный номер с ванной, мини-баром и телевизором посреди обязательной мебели. И балконом. На секунду Том припомнил ту домашнюю вечеринку, когда Серж вёл счёт людей, попавших под раздачу поцелуев Тома. — Думаю, прямо сейчас снова крутят «Лучшего пекаря Британии», — говорит Серж, даже не потрудившись щёлкнуть выключателем за исключением одной маленькой прикроватной лампы. Том небрежно скидывает пальто на стол и падает на кровать. Только сейчас пришло осознание того, как он вымотался. Но он не может заснуть в комнате Сержа в таком виде, это было бы некультурно. И это не то, чего хочет Том. — Звучит как план… ужасный план, но, ай! — Том неожиданно поднял ладонь с одеяла — это был Серж, кусающий большой палец Тома. Том перевернулся на спину и разглядел Сержа. — Если бы я хотел, чтобы меня кусали, я бы завёл котёнка. — Из тебя выходит хороший поэт-песенник, Томми, — Серж рассмеялся и стянул с Тома ботинки. Он вновь плюхнулся к только что осознавшему рифму** Тому. — Давай-ка, присоединяйся, — Серж приглашает лечь на кровать. Не проходит и секунда, как Том разворачивается на девяносто градусов и подползает к милому, тихому Сержу. Он изо всех сил пытается глазеть не на Сержа, а на телевизор — его ни капли не интересует шоу, но он не двигается, надеясь на то, что Серж будет поглаживать голову Тому. Это так расслабляюще и приятно, что Том боится провалиться в сон в любой момент. Он мог бы себе это позволить. Они слишком долго находились в разъездах и веселились, не высыпались, не приходили в себя и не проводили время друг с другом. Сердцебиение Сержа учащается, когда Том проводит рукой по его бокам — он ощущает это; грудная клетка вздымается и опускается, вздымается и опускается. Том даже не прилагает усилий примкнуть внимание к телевизору, ему есть о чем поразмыслить, есть чувства, которые заботят. Серж не протестует, когда их пальцы переплетаются, он просто оглаживает большим пальцем ладонь Тома, их руки свободно свисают с края кровати. Этого так мало, но в то же время много. Том пожертвовал бы всем, чтобы хотя бы один день прожить в теле Сержа, чтобы понять, какие у него мотивы, знать его мысли, понять его чувства от нахождения вместе с ним. — Томми, ты спишь? — Серж задал вопрос спустя несколько минут, за которые Том не пошевелился. Он не может двигаться, он не знает, как, каким образом, куда положить руки, чтобы Серж не перестал это делать. — Неа, — промямлил Том. Самое время посмотреть на Сержа снова — впервые за восемь с половиной минут. Не то, чтобы он вёл счёт минут, но он уже соскучился по его лицу. Он слишком зависим от этого парня. Он знает это. Но это не значит, что он способен вырубить в себе дурацкие чувства. Вы же не влюбляетесь в своего лучшего друга, чёрт возьми. Счастливые концы существуют лишь в фильмах. Любое движение касаемо Сержа навевает множество неприличных вещей между ними. Нет лёгкого выхода из этого, и он понимает. Том ёрзает на месте, отодвигается так, что его голова больше не лежит на его груди Сержа, и неохотно убирает руку подальше. Он осознаёт, что уйти от Сержа бессмысленно, завершение телесного контакта не способствует этому, действительно, но это лишь начало. — Мне нужно покурить, — сказал Том с большим желанием уйти из комнаты. Он скатывается с кровати и направляется к пальто, дабы взять пачку. Осталась одна сигарета — это лучше, чем ничего. Серж ничего не ответил. — Чёрт, тут холодно, — заметил Том, открыв балконную дверь. Будет нелепо возвращаться обратно в кровать к Сержу, и это лишь подтвердило бы слабость к нему, еще большую, чем к кому-либо. — Я хотел сказать, чтоб ты вернулся, ведь снаружи холодно, но я не хочу казаться жутко банальным, поэтому не произнёс это, — сказал Серж с улыбкой на лице, но Том видит: Серж говорит это без доли юмора. — Ты не хочешь, чтобы я вернулся? Серж замялся, будто собирается сказать нечто, способное разочаровать, и Том закрыл дверь с усмешкой. — Хочу этого. В смысле, чтоб ты вернулся. — Я хочу-у-у к тебе, — он пропел, глядя на Сержа во время ходьбы. Он не знает, почему на ум приходят песни Beatles. — Вернуться к тебе в постее-е-ель, это сводит с ума… неа. Это не работает. Серж посмотрел на него как всегда: взглядом, полным умиления от вещей, которые Том делает спонтанно. Он медленно покачал головой, с блеском в глазах, тихо и сдавленно усмехнулся. Это взгляд посвящён исключительно Тому — Том никогда не видел, чтобы Серж дарил этот взгляд кому-то ещё. Иногда он даже творит глупые вещи, чтобы увидеть этот взгляд на себе. Потому что ему это очень нравится. — Можно вопрос? — неожиданный вопрос Сержа. — Эм, конечно, — Том сел на кровать спиной к телевизору. Его действительно не ебут неудачливые в выпечке незнакомцы. — Почему «All You Need Is Love»? — Том пожал плечами. — Почему бы и нет? Я понятия не имею, — Том усмехнулся. — Ты когда-либо задавался вопросами о моих действиях? — Я научился удерживать себя от этого чаще всего, — Серж прикусил нижнюю губу. — Мне просто интересно, вот и всё. — Всё из-за того, что я люблю тебя. Полагаю, ты знал это. Иногда меня просто одолевает волна обожания. И я даже не знаю чёртового текста. Том представил, как румянец покрывает очень, очень внезапно щёки Сержа, потому что это единственное, что может вогнать его в краску. Или странно улыбаться, что он и делает сейчас. — Ну что? — произнёс Том, стараясь улыбнуться, но выходит лишь подобие гримасы. — Ничего. — Боже, Серджио, я знаю, ты очень глубокомысленный, но я хотел бы, чтоб уровень воды упал у тебя, — Том вздохнул. Так же он хочет, чтобы Серж не лежал рядом с ним с бесстыдно спущёнными штанами и задравшейся футболкой, оголяющими его тазобедренные косточки. Мать-природа слишком не поскупилась на него. — Хах, что? — Серж с подозрением на него посмотрел. Он не произнёс это вслух, ведь так? — Хм? — Том состроил невинное лицо. — Мать-природа слишком щедра была для меня? — Да? — Том кивнул. Ни одного удачного варианта уйти от этой темы. — Вот смотрю на тебя. Отвратительно же. Кто тебе сказал, что всё нормально? — Что-о-о… Господи, Серж — умный парень, но иногда такой тормоз. — Сарказм, любимый. В тебе нет ничего отвратительного. Хотя, за исключение вкусовых предпочтений в телевизионных программах, — Том взял пульт и выключил телевизор. Он разлёгся перед своим другом, закинув руки за голову, что явилось плохой задумкой. — Ты посмел выключить это? Сука же ты, телевизор будет работать! — о нет. Невозможно оскорбить вкус Сержа в этом направлении, не отхватив наказания за это — в этот раз всё закончилось щекоткой. Том ни разу не насладился этим за все года, а Серж становился все сильнее и сильнее: никто не знает, за какими костями в его теле может скрываться эта мощь. — Нет, не-е-ет, — Том сделал глубокий вздох, пока пальцы Сержа пробираются по его бокам. Том невероятно боится щекотки, но он и подумать раньше не мог, что ему это пригодится. Серж оседлал его, везде водя пальцами: по рёбрам, по рукам, по шее. Слишком быстро, чтобы Том успевал улавливать это. Всё, что он может делать, это извиваться, смеяться и молить его. Щекотка — худшая мера наказания. Это далеко не пытка. Серджио сидит на его паху, на не самом лучшем месте, на котором можно располагаться прямо сейчас, — вот единственная пытка. — Пожалуйста… Пож… — Том глотает воздух, захлёбывается смехом, пока не понимает, что Серж почти задрал рубашку Тома и достаточно далеко просунул руки, забравшись под неё. Господи. Серж этого не замечает? Или это специальная мера, чтобы проучить? Неужели он не осознаёт, что творит с Томом? — Т-ты знаешь, чт…? Серж остановился, но руки остались под рубашкой Тома. Кажется, до него дошло только сейчас. — Я предпочитаю старый и проверенный способ наказания, — вырвалось из уст Тома, потому что он всегда говорит худшие вещи в худшие для этого моменты. — К-какой именно? — Серж убрал руки из-под рубашки, но Том не желает останавливаться — он толкает его тяжестью тела. — Тот, когда я очень даже заценил вишнёвый вкус, — Сержа вогнало в краску, ярко-красную краску. — Это… это ничего не значило, — ответил он. — Боже, Серж, я знаю. Но значило же? — Что? — Всё это, — Том протянул руки, медленно поглаживая предплечья Сержа. — Это же много для тебя значило? Серж сглотнул слюну. Он не шевелит руками, да и всем остальным, в прочем, тоже. — Что ты имеешь в виду? — Том делает всё возможное, чтобы удержаться от вздоха. — Для меня это значило всё, ясно? Всё, что мы делаем на сцене, значит многое. Совместное времяпрепровождение? Значит слишком много. Каждый раз, когда ты спонтанно целуешь меня? Значит абсолютно всё. Даже тот грёбаный поцелуй под омелой что-то означал, чёрт подери, я едва ли запомню, что мы только не делали вместе… всё, что мы делаем в этом мире, для меня зн… Их губы сомкнулись до того, как Том договорил. Том замер на долю секунды прежде чем понять, что происходит в действительно, прямо сейчас, что это не похоже на тот ёбаный поцелуй с помадой много лет назад, или тот незапланированный поцелуй на балконе, да даже под омелой не так много значил. Это ни разу не смахивает на прошлое: потому что Серж прикусывает нижнюю губу Тома, запускает руки под его рубашку, потому что можно слышать сердцебиение Сержа прямо напротив своей грудной клетки. Всё по-другому, потому что Том зарывается пальцами в шевелюру Сержа, заставляя его вздрогнуть. Отличие в том, что они встречаются языками, и это вызывает головокружение. В том, что Серж на вкус ни как помада, ни как джин, ни как лето и пот. Ничего особенного на вкус, Серж как Серж — любимый вкус Тома во всём мире. И теперь он просто перестаёт думать. Он должен наслаждаться этим моментом, задействуя все свои рецепторы в том случае, если это никогда больше не повторится. И как только эта дума сформировалась в его голове, он ощутил, как Серж не спеша отстранился от его губ и тела. — Прости, — пробормотал он, уставившись на Тома огромными глазами, наполненными страхом. — Это было… — Идеально, — Том не прекратил трогать волосы Сержа. — Что? — Это было прекрасно и слишком поздно, — просто ответил Том. — Ведь так? — он убирает руку и перемещает ладонь на сердце. Это было слишком быстро. — Так. — И это имеет значение для тебя? — Ага. — Тогда в чём проблема? Серж до сих пор смотрит в неверии того, что Том действительно хотел этого. — Ты хочешь этого? Серж кивнул и прошептал «да», затем промолвил «очень», и они вновь поцеловались, тягуче, глубоко, тщательно. Серж осторожно опустился на Тома, восседая на его паху, и они переместились на бок. Серж крепко заключил его в объятия, так крепко, что Том вынужден убрать ладонь с груди Сержа, ранее лежащую на сердце. Это полностью, на все сто процентов, чистое чувство: они трезвы (почти), они одни, они здоровы, они в тепле. Том уверен — ему потребуются дни, если не месяца, чтобы понять, что свершилось прямо сейчас. Серж утыкается коленом между ног Тома, и он мог бы покляться, что руки блуждали по всему туловищу Тома, полностью укутавшемуся в объятия Сержа, тяжело дышащему. Том проводит большим пальцем по скуле Сержа, по его бороде, челюсти, подбираясь к его шее невероятно близко. Том будто вновь чувствует себя подростком, он находился в таких ситуациях достаточно часто, чтобы быть уверенным в том, что лучше, чем в в бешеном порыве чувств рвать друг на друге одежду как можно скорее. Хотя, ему так тоже нравится — заниматься этим невзирая ни на что, наплевав на громкость. Но эта не та близость, которую он хочет с Сержем. Не совсем та, то есть. Серж нежный, тихий, медлительный, и это совершенно меняет представление Тома обо всём, несмотря на опытность в делах. Без спешки Серж отстраняется от губ Тома, до сих пор оставаясь на кратчайшем расстоянии. Его дыхание тепло обдаёт лицо. Они небольно столкнулись носами и усмехнулись. — Эй, — прошептал Том. Серджио открыл глаза. Господи, они великолепны. — Да, — ответил он и вновь опустил взгляд. Том никогда не мог понять, почему у него такие длинные ресницы. Пальцами он нащупал губы Сержа и слегка нажал на них. Он получил мягкий поцелуй в подушечки пальцев, затем почувствовал укус за большой палец — снова. — Котёнок, — пробормотал Том с усмешкой и, взявшись за подбородок Сержа, заставил посмотреть на себя. Он может затеряться в этих глазах. — Люблю тебя. Он произнёс это шёпотом, мягко проговаривая с особой искренностью. — Я знаю. — Я имею в виду… — Я понял. Том больше ничего не сказал. Серж понял. И знал это. Но Том понятия не имеет, что именно знал. — Я не знал, пока ты не сказал об этом. Но знал тогда… — Сказал о чём? — во время разговора Серж не ослабил хват. — О том, что это что-то значило. — Значило же. — Значило. И значит сейчас. Я как встретил тебя, так и полюбил, Томми. — С двенадцати лет? — Ага. Ты был не с этой планеты. Возможно, как и сейчас. Не мог покинуть тебя. До сих пор не могу, и это ясно. Я не знал, что бы это могло значить. Просто знал, что не люблю, когда ты целуешь всех. — Ты безумен, — Том зевнул. Так долго? — Но я люблю тебя, вот я о чём. Серж мягко улыбнулся, прижался к Тому как можно сильнее и прислонился губами к нему: — Ты значишь всё. __________________________________ *Омела — «ветка поцелуев», основное традиционное рождественское украшение в Англии. В праздник влюбленные демонстрируют свои чувства, целуясь под веточкой. **If I wanted to be bitten I'd have gotten myself a kitten.