F-63.9

      Щелчок по металлическим струнам в изголовье больничной кровати. Тонкий высокий звон в ответ. Белые стены в тонкую бледно-голубую полоску. Потолок, расписанный под тёплое, слегка облачное небо. Аккуратные кружевные занавески на обоих окнах, запаянных намертво, прохлада поступает только от кондиционера. Стерильная чистота. Почти неразличимый запах лекарств. Всегда безупречно вежливые медсестры и врачи. Ежедневные посещения психолога. Процедуры.       На самом деле, все в этой больнице Кастиэля отчаянно раздражало. Раздражало до такой степени, что хотелось взять свою подушку (в простой, белой, очень чистой наволочке, слегка пахнущей стиральным порошком), разодрать ее голыми руками и скормить безукоризненно-идеальным врачам. Его останавливали только два обстоятельства — во-первых, Лизандр не одобрит насилия и, возможно, лишит его возможности спать с ним вдвоём, в обнимку, а во-вторых, довести дело до конца все равно не получится: на их больничной одежде (подобие комбинезона из какого-то прочного материала, тоже белого, как все вокруг) от рукавов к бокам тянутся тонкие, но прочные нити, меняющие свою длину по импульсу от пульта, который, конечно же, находится у врачей, поэтому после первого же угрожающего движения руки Каса оказались бы намертво притиснуты нитями к телу. Этакий аналог смирительной рубашки.       Врачи считают их буйными, как и всех психбольных, особенно тех, у кого в электронной карте болезни светятся красные символы «F-63.9» в графе «Диагноз». Именно из-за этой болезни они с Лисом сюда и попали.       Около месяца назад они мирно гуляли вдвоём по виртуальной проекции Марсового поля, с любопытством и восхищением осматривали проекцию Эйфелевой башни, и то ли даже виртуальный Париж был так наполнен феромонами любви, то ли просто чёрт дернул Кастиэля за язык, но искреннее «Как же я тебя люблю», обращённое к Лису, уже нельзя было никак отменить, и буквально через полминуты их окружили медицинские дроны, отслеживающие все происходящее на улицах. Поначалу они резво ухватили и подняли в воздух только Каса, и тот искренне надеялся, что Лис промолчит и останется на свободе, но… Кастиэль все же слишком хорошо знал своего любимого. И не ошибся.       — Я тоже тебя люблю, — громко ответил Лизандр, и дроны понесли их в больницу вдвоём…       Пожалуй, буйным Кастиэля считали практически обоснованно. Когда их в первый раз привели к врачу и тот спросил: «Как давно вы болеете? Острые ли симптомы?», Кас слегка повышенным тоном высказал все, что он думает об их взгляде на любовь, как на болезнь. Ну и попытался заехать мужчине по морде, почти достал даже, но был скручен робосанитарами.       Их поместили в двухместный изолятор, идеально стерильный.       Здесь две раздельные кровати, однако каждый вечер они сдвигают их вместе и спят в обнимку. Здесь две раковины, но они всегда умываются бок о бок у одной. Лизандр умудрился выбить у врачей гитару и пару медиаторов для Каса и несколько блокнотов с ручкой для себя, и они могут репетировать. Теперь днём на всю палату частенько раздается бодро-ироничное:       Психотерапия, мы — больные, ты, я,       Больше-меньше с каждым днём.       Повязали крылья, на замок закрыли,       Но мы все равно уйдем…       Эта песня в каком-то смысле стала для них гимном в этом месте. Надеждой, почти несбыточной, далёкой…       Минимальный срок содержания больных с F-63.9 под надзором врачей в больнице — четыре года. И освободиться досрочно никак нельзя, разве что искренне перестать верить в любовь как в высокое чувство и доказать это, пройдя тест на современнейшем детекторе лжи. Кажется, была пара таких случаев, но Лис, например, был уверен, что эти несчастные собственными руками убили в себе человечность. Лизандра вообще пугало нынешнее состояние мира и общества: их двадцать второй век был ознаменован отказом от излишних эмоций и острых ощущений, пропагандировался спокойный (скучный) образ жизни, а любовь, возведенная в статус болезни еще в начале двадцать первого века, дарящая наибольшее количество разнообразных ощущений, лечилась насильно. Никакой технический прогресс не может это компенсировать, так они думали.       Но сделать ничего не могли, хоть и хотели.       Мы уйдём туда, где белый свет слепить глаза нам будет,       Мы уйдём туда, где нас никто с тобою не осудит.       Мы уйдём туда, где аромат свободы окрыляет,       Мы уйдём туда, где нас никто не знает…       Звук гитары и чистый, красивый голос Лиса наполняют палату.       Механические двери разъезжаются — входят медсестры с обычной ежевечерней порцией успокоительного. Пациенты вежливо улыбаются (по крайней мере, Лис), и сразу же после ухода девушек смывают таблетки в раковину. Им плевать на установленные под потолком камеры, такие стоят в каждом изоляторе, изображение с них передается на монитор врачам, но смотрят они на них не столь часто. По сути, больные с диагнозом «любовь» в основном предоставлены сами себе.       Затем объявляют отбой и свет автоматически гаснет, оставляя источником скудного освещения только окна — в них робко заглядывает луна, гладя бледными лучами двух обнимающихся людей. Оба в одинаковых белых комбинезонах, облегающих тело второй кожей, они лежат друг к другу вплотную, вжимаясь теснее, целуясь каждый раз отчаянно и горько, и втайне надеются на лучшее.       — Капельницы, шприцы,       Каменные лица       И таблетки по утрам.       Что сидеть без толку,       Ждать уже недолго,       Открывай окно, пора, — в губы самого близкого на Земле человека шепчет-поет Лизандр, и Кастиэль слабо улыбается.       Они оба знают, что сбежать отсюда невозможно.