Не верь, не бойся, не проси. Приди, возьми и унеси.
Ночь. Холодно. На небе лишь пара звёзд. Снег хрустит под ногами, а я гуляю возле\по\за\перед\вокруг, блять, моста. А я люблю этот мост. С детства люблю. Простой, обычный, ничем не примечательный мост через такую же скучную, обычную реку. Искусственное сооружение по которому не ездит транспорт, искусственное сооружение, которое любят парочки, что толпами паломников мнутся у ограды, раз за разом вешая свои чёртовы красочные замочки, загадывающие на них сокровенно-глупенькие желания и выбрасывающие ключ в реку, чтоб обязательно сбылось. Осуществилось? Мне реально интересно, хоть одно из них осуществилось? Стало реальностью? Ну, сбылось же! Хотя, тут как со звездой: дело в удаче, силе получить желаемое и реалистичности загаданного. Ну и пусть, главное верить! А я не верю в чудеса. Не было повода. Настоящий мир - кусается. Всё с того же детства. И я сбегал сюда, к мосту, от громких скандалов - пошлых примирений родителей, говнистого, но всё равно нужного и дорогого брата, от докучающих одноклассников, непонимающих мою тонкую организацию одногруппников, аврала на работе. От соседей, стресса, бессилия и просто в радости, что была редким гостем в моём искорёженном мирке. А теперь и от одиночества. Или - за одиночеством. Уже и не понять. Канун Нового Года. Светло от фонарей, гирлянд, вывесок. А мне темно. А я один. И яркие лампочки по горизонтали на этом блядском мосту - больно режут глаза. Идти домой - скучно, идти в толпу - тошно, идти... Просто идти - это то, что нужно. Здесь тихо, пусто, хорошо. На шестом (или восьмом?) кругу вижу фигуру. Стоит себе, горбится, шебуршится у чугунно-витиеватых в снежной пыли перил, матерится под нос - тихо, но забавно. Иду медленно, приближаясь, стараюсь ступать неслышно, но снег, сука, предаёт. А любопытство распирает. На часах десять пополудни. Фигура - парень, годА не разобрать, молод, но не до тошноты шкета. Мой ровесник, ясно же. Одет просто, но тепло, хотя замёрзшим пальцам это ещё доказать нужно. Руки дрожат, фаланги потеряли гибкость, блики четырёх цветов издевательски играют весёлым мотивом отсветов на коже лица. А он облизывает губы - лихорадочно и быстро, хмурит брови - задумчиво и сильно, и всё ковыряется у перил. Такой опустошённый, с грустными глазами, в нелепой куртке с хвостом ласточки на спине и вниз (по моде), в ботинках с пошлым серым пушком меха по окантовке, волосы тёмной прядкой выбиваются из-под шапки с огромным помпоном. Обхожу по дуге, не далеко и не близко, но достаточно, чтобы рассмотреть. Замок! Чёртов замок. И этот туда же. Не разочарован, но предполагал иное: проблему, необходимость или азарт. В это время люди встречают гостей дома, сидят с друзьями в кафе-ресторанах, гуляют сопливо-счастливыми дуэтами, а не торчат в одиночестве на пустом мосту. Я так не поступаю, потому что мне некуда и не к кому идти. А он... тоже?.. Один? Натружено дышит и всё никак не может справится с механизмом, ключ упорно не проворачивается, не щёлкает удивлённо личинка, не замыкает дугу стального в капкан. - Помочь? - интересуюсь вяло, я не волонтёр, чтобы спасать страждущих, но парень реально бесит, мешая своим существом тоскливости моего моста. Уединения. - Было бы неплохо, - отвечает, дрожа, в развороте ко мне полубоком, стреляя грустными глазами. Это. Точно. Судьба. Не красив и не урод - обычный, не высокий и не низкий - средний, ничем не примечательный - серый. Но цепляет. Пиздец, как цепляет - голос, глаза, композиция обречённости в попытке добиться своей цели, яркого упорства и чистоты в открытом лице, в чуть скованном смущением и надеждой теле. Подхожу быстро, легко щёлкая замком и отдавая ключ нахохлившемуся от своей безнадёжности парню. Видимо, не впервые что-то не получается, познал не раз горечь поражения. Как я его понимаю. - Загадывай желание, - кротко произносит он с облачком пара прочь от ровных губ. - А мне-то зачем? - усмехаюсь, откровенно и пытливо глядя парню в глаза. Люблю смущать. - Ну, - очаровательное стеснение, - ты же защёлкнул замок, - с упором на первое слово. - Да, но это же твоё устройство для запирания... - взмах руками, - чего-то там, - неуклюже нахожусь я с ответом. Тихо смеётся на мои манипуляции. Он ещё и с юмором. Отлично. - Тогда, давай напополам? - и смотрит, смотрит на меня, нет, не потерянным щенком, а с силой, словно утверждая своё право требовать. Ого. И я соглашаюсь. Не потому, что хочу отделаться от него (а я хочу?), не потому что он (возможно) прав, а просто так, вновь из любопытства. И я загадываю, загадываю глупое и банальное "снег в мае". Потому что в мае я родился, потому что люблю снег, потому что не верю, что сбудется. А он по ходу верит: глаза прикрыл, затаил дыхание, слишком вызывающе и откровенно улыбнулся своим мыслям и бросил ключик в покрытую льдом и слоем снега реку. Тот лишь сверкнул - как-то надменно, издевательски - в свете гирлянды, словно подмигнул, и исчез во тьме проёма. Разворачиваюсь, чтобы стереть себя из его взора - под его взглядом неуютно, словно за душу берёт - чтобы уйти прочь, вперёд по аллее, слушая треск сломанных рёбер снежинок под подошвой, чтобы вновь гулять в одиночестве и спокойствии - так никто не предаст, чтобы... Да много этих самых "чтобы", чудовищно много, но... - Ты куда? - тормозит меня его голос-аберрация и крепкая хватка ладони на моей руке, дёргает чуть к себе, держит так, словно я вот-вот под снег с головой провалюсь. - Гулять... иду... - проговариваю медленно, чётко, не понимая его напора. - А желание? - звучит не по-детски, но с обидой в нотках опустошённости. Аж под рёбрами резануло, кошачьей лапой - когтями изнутри, по живому, насквозь продирая. - Так... ты... загадал... - вновь медленно, вновь поясняю, вновь руки-мельницы в помощь с ответом, вновь рассматриваю его так, словно не видел до этого всего миг назад. - Я пожелал встретить новый год не в одиночестве, - запальчиво, искренне, опять так чертовски открыто улыбаясь своими до невозможности тонкими, но до ужаса гармоничными на его лице губами. - Отлично... - и, кажется, качаю головой, на автомате, этот парень подрывает мой мозг. - А я-то тут при чём? - наверное, выходит, словно фыркнул, но я честно пытался зарычать. - Так ты же рядом, - как само собой разумеющиеся, говорит, лыбится и никак не может нахлопаться своими тощими острыми ресницами. Логично. Но не в тему. - Слушай, - отвечаю, вздыхая, как старик, уставший от жизни, - пойди, что ли, на звёзды полюбуйся, вдруг одна с неба упадёт, ещё желание обломится, - даже не пытаюсь стебать, хохмить, огрызаться. Тупо лень. - Так я уже, - смеётся открыто, тихо, скромно и беззаботно, потирая озябшие ладошки друг о друга. И этот жест так режет глаза, так впивается в сознание, что жуть, как тянет дёрнуться к нему, схватить парня за руки и подышать горячим дыханием на кожу, чтобы хоть как-то согреть явно заиндевевшие конечности. Не порыв, не жалость, просто хочется и всё. - "Уже" что? - не понимаю сути, совершая глобальные манипуляции бровями. Разговор похож на балансировку гимнаста на канате под куполом арены - оглушительно, оригинально, как-то вяще и тягуче, с горчинкой и слабостью. Изящно. - Смотрю на звезду, - просто отвечает и сдувает локон чёлки, что навязчиво мешает взору. О, как! Забавный, но это похоже на клинику. - Я с неба не падал, - открещиваюсь в ответе, усмехаясь и фыркая. Он рядом без году неделю, я о нём не знаю ничего, даже цвета глаз и почему он без перчаток\варежек, но с ним до страшного... удобно. Не пугает, просто... интригует. - Но звезда-то есть, - и кивает на мой пуховик. На груди эмблема фирмы - звезда, правда, шерифа, но это уже ненужные детали. - О! - только и крякаю, скосив глаза на символ бренда. - Но желание-то исполнить можешь, - упрямится, ломается и ломает в ответ. Мнётся на месте и снова, снова трёт руки друг о друга, явно собираясь стоять на своём глупом, но наверное нужном до конца. Ясно, бестия. - Могу, но не хочу, - соглашаюсь и отрицаю одновременно, давая понять, что мне неинтересно его предложение (ой ли?). А вот он сам - да. Странный, тихий, с голосом "антистресс" и откровенными голыми эмоциями на слишком живом лице. Слишком. Есть в нём что-то простое. Почему-то кажется, что надёжное, как крепость вымерших динозаврами королей, крепкое, как спиртное в гостиной высшего сословия. Трогательное, как... долбаный подснежник под тяжёлым снегом. Снова снег. И тут снег. И мне бы остаться, я и сам не хочу быть один, но всё равно иррационально, вероломно поворачиваюсь к зяблику спиной, делая слишком трудные, тяжёлые, как грусть вселенной, шаги, уходя прочь, вдоль лавок под бледно-жёлтыми фонарями, с местами икающими светом лампочками. Удар по затылку - не сильный, но ощутимый. И за ворот пуховика сползают смятые тельца снежинок, царапая прохладой кожу. Ёжусь. Передёргивает. Внутри поднимается бунт. Разворачиваюсь. Вдох, но мат застрял в горле, прилип к языку, как и новая порция чистого снега к лицу - пушистым шлепком, распластавшись по коже холодным белым пятном, забив немного ноздри, попав талой водой за губу, скрипнув микроскопическими льдинками на зубах. А в ушах смех, заливистый и дерзкий, успокаивает и тянет отомстить. Ещё раз прилетает, расшибаясь твёрдой влагой о грудь. И меня срезает с места. Отплёвываюсь, бегло сдирая рукавами хлопья произведений искусства природы, наклоняюсь, загребая побольше, и трансцендентно испытываю кайф от детской забавы, швыряясь не чётко сформированными, торопливыми снежками в ответ. Убегаю. Догоняю. Запинаюсь. Падаю. Вскакиваю. Вновь в бой. Смеюсь. Радуюсь. Н-а-с-л-а-ж-д-а-ю-с-ь. Отвечаю выпадами на эскапады и потешаюсь, бездумно, на эмоциях, на инстинктах, экзальтированно, регочу, понимая, что с незнакомым человеком в свои двадцать три мне лучше, чем тридцать первого в свои одиннадцать с семьёй. Но это лишь беглая мысль, вновь захватывают азарт и восторг неконтролируемого впрыска эндорфинов, что сладко сжирают клетки крови. Кручусь на месте, ищу цель и сквозь собственное веселье слышу, как он убегает прочь от меня, давясь глумливым хохотом, вижу, как спешит скрыться в тени домов. Не спасут! Спешу по следу, вспрыгиваю на лавку до хера изящно, молясь о том, чтобы не оскользнуться, а то навернуться на лакированном покрытии, чтобы мордой вниз - не прикольно. Удерживаюсь на месте, миг, и тут же вновь прыжок вперёд. Падаю тушей на тело по сути незнакомца (но это не напрягает), валюсь сверху как-то откровенно и неуклюже, как-то сбоку, тут же окуная раскрасневшееся лицо парня в сугроб. Смеётся, отплёвывается, вырывается и дёргается подо мной ужом. Куранты на башне громко бьют одиннадцать раз. А нам всё равно. А нам весело. И мы не можем прекратить, просто физически нет сил остановиться, хоть губы и заиндевели, покрывшись коркой обветренной хрупкой кожи, капли талого намочили волосы, что игривыми сосульками в разброс беспорядка на голове (шапки давно пали на поле "брани" где-то ещё у моста), текучий не-снег прошил влагой насквозь вороты свитера (его) и водолазки (моей), пальцы давно едва гнутся, мышцы живота болезненно сокращаются от смеха, лёгкие и горло продирает мороз, но мы беспечны, мы оптимистичны, мы шутливые хулиганы и нам от этого хорошо. Просто хорошо. Просто свободно. Просто жарко. Нам просто - просто! И от этого хочется лишь продолжать. И губы тянет, тянет в улыбке, пока их не касаются влага и жар чужого языка. Он такой робкий, слабо наваливается сверху, аккуратно лижет зубы, едва-едва касаясь скользким губ. И смотрит прямо в глаза, не настаивает, предлагает. Нет причин, но я позволяю. Как-то не важно, кто он и кто я, не имеют значения имена и социальный статус, да всё становится пустым и блеклым, когда все слишком яркие эмоции и ощущения сосредоточены на разгорячённом игрой теле, что, распластавшись на мне (немного неуклюже и оттого только привлекательнее), дрожит в исступлении, цепляется за меня, жмётся сильнее, громко дыша, жадно толкаясь в мой рот языком. Уносит нахер, далеко и, видимо, надолго. Необычно, непривычно, почти вкусно - от этого лишь острее. Хватка сильнее, рывок, переворот, и уже я его подминаю под себя, давлю весом, даю волю желаниям и кричащим требованиям тела и души. Сам обнимаю, вдавливаю в хрустящий снег, целую, ласкаю, веду в запале, срываясь на бешеный, немного яростный и пошлый темп, и почему-то улыбаюсь в поцелуй. Точно судьба. Два одиночества (а сколько таких ещё где-то бродит? Но разве нам до них?) встретились в канун праздника, на пустом старом мосту, чтобы самозабвенно сплетаться языками, словно пришивая себя медной проволокой друг к другу, ожидая, когда по ней пустят ток. А он уже искрит - под ногтями, на кончиках пальцев, у корней ресниц. Хоть я не верю в мистику, но так же отказываюсь согласиться с тем, что нас сейчас свели лишь глупые обстоятельства под девизом "безысходность". Нет, это не так. Ведь от них не может так крыть, не может быть столько запала, не может полосовать органы чувств такой страстью, не могут рецепторы гореть, стараясь насытиться вкусом\запахом\видом\слухом\ощущениями. НЕ-мо-жет! И вновь перехват, перекат, стон-всхлип, вжимается, давит сверху, трётся телом о тело - неудобно и глупо, но так сейчас необходимо, чтобы чувствовать, делиться, знать. Неаккуратно дёргает рукой, случайно сыпанув снега мне на лицо, фыркаю, морщу нос и жмурю глаза, чувствуя жар и жадность губ. Поцелуй вкуса прохлады и томления - нечто. И мне кажется, бредово так, шаловливо, что я влюблён, что я на чёртовом первом свидании, что мне ещё только пятнадцать лет. Вот она магия! Снова крутимся, вертимся, целуемся, пихаемся, горим, желаем, перехватываем и отнимаем друг у друга инициативу и возбуждаемся, заводясь всё сильней и ярче - к чёрту мораль, устои и эти по сути никому не нужные полутона. И так отлично. Глубоко и сильно, губами по губам, тащусь от его стонов, так хорошо, что я готов до завтра не вылезать из сугроба, даже с риском словить простуду. Не важно. Не хочется гореть, но хочется сгорать, плавиться, заходясь в лихорадочных движениях, и плести дорожку мурашек в его рту языком. Кончиком лаская рёбрышки нёба, оглаживать и касаться, вжиматься в тело с яростью и трепетом, увлечённо сжимать объятия крепче, жестами показывая, что не могу отпустить. Да и не надо. Глубже, запальчивее, назад, пусть догоняет. Снова в глубь, лаская влажный бархат, побуждая слабость в уже явно зависимом от его тепла теле, его присутствия, его... Просто - Его! Томление травит рецепторы, плавит мысли, оставляя от разума лишь остов эмоций, на которых базируется контакт, разрастаясь, видоизменяясь, становясь частью лёгкого, но уже стоического помешательства. Не хочу менять это чувство, не хочу изменять этому ощущению, хочу продолжать, укореняя в себе восторг парнем, к которому тянет, как необходимостью просто быть в мире - здесь и сейчас. Живым. - Мы промокли, - задыхаясь, разочарованно произношу, на самом деле наплевал бы на столь незначимый факт, но за Него переживаю. - Да, надо идти, - глухое соглашение и явное нежелание тормозить на весьма интересном. Неуклюже встаём под отголоски приятного в теле, быстро находим пятна шапок на белом полотне и медленно бредём... куда-то. Волшебство момента и произошедшего не разрушено, нам уютно рядом, даже тишина не давит, наоборот, кутает в вуаль неспешности и текучести зачина. Налёт поцелуев греет губы, и они зудят, чешутся, горчат и жгутся, не только кожу, но и кровь. Хочется больше, ещё, медленно, лениво, быстро, ярко, строптиво, громко, на износ, до срыва и до тонкой хрипоты. Немедленно. Сейчас же! Но мы выходим на площадь, не центральную, а небольшую, в отдалении от безумства стихийного настроения празднующих. Раньше здесь был парк. Много людей, но не толкучка. Все счастливые, красочные, активные и немного громкие. Здесь люди греются у открытого огня цивилизованных бочек (совсем не походит на бомжатник), уже пускают петарды, подсвечивая тёмное небо кляксами искристого, гремят хлопушки, от которых народ шарахается и в голос ржёт, почти у каждого в руках бутылки\стаканчики с шампанским. Все движутся в ритме счастья под музыку простенькой попсы, что нотами из больших колонок с краю. И мы вливаемся в ритм веселья, тоже покупаем пузырящееся спиртное, что едкими молекулами хаоса щекочет нос при каждом глотке, и нас уносит на волнах раскованности и вседозволенности куда-то в сторону очередного безумия. Кто-то из толпы, кажется пьяная пародия на Деда Мороза, натягивает нам на головы красные колпаки с белыми бомбошками, прямо поверх шапок, громко крича заграничное: - Хо-хо-хо. Кто-то тут же хватает за руки, капюшоны, ладони - женщина в годах, но не потерявшая своей красоты - и тянет танцевать. Здесь нет сцены и тупых концертов под "фанеру", здесь не слушают пустые обещания президента, здесь все просто отдыхают, и мы тоже. Мы тоже. Бой курантов гремит с башни, разносясь эхом по окрестным районам, мы распалены дикими и несуразными движениями от ремикса на "Три белых коня" и спиртным. Музыка стихает и все хором ведут громкий счёт. Двенадцать. Крик "С Новым Годом!". И я... я ошалело притягиваю Его к себе и целую в губы, жадно глотая вдох, с запалом, чувствуя, как голову кружит вкус его губ, сходя с ума от какофонии звуков и ощущений. Здесь нас никто не осудит, здесь людям всё равно кого ты к себе прижимаешь в столь неважно-важный момент, главное, что на устах улыбка, а в глазах восторг. Нас отрывают друг от друга - нагло и пьяно (а мы пьяны лишь друг другом), хлопают по спине и плечам, поздравляют, слыша хриплое поздравления в ответ, сверху, как в ерундовой сказке сыплется конфетти и яркий серпантин. Это лучшая ночь за последние годы! И снова угар, танцы, знакомства, веселье и поцелуи, поцелуи, поцелуи. И так до пяти утра. Пока ноги не начинают отваливаться, пока в глазах не рябит от мишуры, пока уши не закладывает гул стихов\песен\гитары. И мы вновь бредём вдоль сонных домов, запорошенных машин, лысых тротуаров, горячо и жизнерадостно рассказывая друг другу истории своих жизней - смешные и глупые, по очереди отпивая игристое из горла и активно размахивая руками, давно расстегнув верхнюю одежду, опаляя губы паром изо рта, стащив нафиг шапки, чтобы остаться лишь в гномьих колпаках. - А я живу в этом доме, - показывает мне пальцем на жёлтый ужас Олег. - А я в следующем, - забавляясь ситуацией, тычу указательным в красный кошмар. Смеёмся. Легко. Хорошо. Мало! - Пошли ко мне, - зовёт Олег, наступая. Раскрасневшийся. Довольный. С красным от холода носом. Домашний. - Или ко мне... - шагая к нему. Гипноз. Сила в соединении. Влечение, как неприкрытые нервные. Поцелуй жёсткий, но с тонной влечения. И это уже давно не похоть - больше, шире, важнее. - Да, какая разница? - выдыхает он и тянет за собой. Дорога - пятно: улица, снег, дверь, подъезд, лестница, первый этаж, дверь, коридор, носок для подарка на прихожке - мы все стены и перила протёрли собой, пока добрались до квартиры. Тепло. Душно. Зябко вздрагиваю, замирая на миг, только сейчас осознавая, как сильно продрог, но эмоции греют. Он рядом. Срочно раздеться и в душ бы, но от запаха пота, мороза и сладости шампанского кроет. Хочется так, чтобы незабываемо, резко, дерзко, п-р-а-з-д-н-и-ч-н-о! Мозг отключается в раз. Вещи неестественно быстро истлевают на телах под напором четырёх ладоней. Целуемся, путаемся, целуемся, запинаемся, куда-то спешим, целуемся, движемся вдоль стен, цепляя плечами косяки, целуемся, раздеваемся, раздеваемся, раскидывая тряпки по полу и мебели, целуемся, запоминая ладонями изгибы тел. Валимся в мягкое, тёплое, удобное, жмёмся друг к другу плотнее, вертимся и смеёмся от переизбытка адреналина, отказываясь отрываться друг от друга хоть на миг. Он дрожит, я трепещу, обоих рвёт в клочья от желания и наслаждения. В исступлении, пленительные поцелуи, касания на грани реальности. Губами по коже, втягивая, всасывая, лаская, но не оставляя следов (к чему глупые метки?). Мы ненасытны, неумолимы, а в крови гуляет запал ночи, отголосками сокровенного под кожей, не по венам, но рядом, почти вплотную. Трёмся, сходя с ума, ощущая грани сладкого, томительного и чуть болезненного возбуждения. Мы - сплошной комок позитива и страсти. Влажными руками по мне, трёт поясницу, ягодицы, пошло ляпая, скользя ниже, проникая вглубь. На пальцах крем, я слишком узкий. Толкается пальцами, проникает, прокручивает и ластится губами к позвонку, между лопатками, царапая зубами, посылая тело в дрожь. Хорошо, почти не больно, всё зашкаливает, и чувства навзрыд притупляют болезненное, лишь тянет и распирает. Фалангами глубже, заставляя выгибаться под ним. Мокрым поцелуем клюёт плечи, стонем и охаем, так горячо и влажно. Внутри скользко и заполнено. Но мало. Так чертовски мало. Словно слышит меня, наверное, видит, похоже, что чувствует. Прерывается, дёргает на себя, придерживает за бёдра и входит. Полнота ощущений крошит разум и реальность в мириады невероятного, и я захожусь сладостным стоном, протяжно вытягивая гласную. Тут же проникает, толкается, не давая времени ни на что, и это мне нравится. Нравится. Срываемся в ритм, бешеный темп, мы голодны друг другом, жаждой ощущений на грани реального. Пошло шлёпая кожей о кожу, кусает загривок. Выгибаюсь под ним, толкаюсь на него, сам насаживаясь, не желая расслабляться, лишь сильнее сжимаясь, чувствуя, как Олег от этого дрожит, слыша, как хрипит за ухом и сильнее стискивает меня в крепких объятиях, подаваясь сильнее бёдрами вперёд. Перед глазами блики, россыпью, калейдоскопом ярких мушек, пульс стучит в висках, лупит по барабанным и заходится в груди миксом первозданного, животного, почти с яростью нежной недоагрессии. Мы тонем друг в друге. Ведёт в сторону, беснуюсь, хриплю, целую и вылизываю его запястья - не ради вкуса, ради ощущений. Отдаюсь, полноправно принимая, и срываюсь на вой, когда с силой, с тяжестью, когда подкашивая, оглушает, выстреливает прочь из тела белесым семенем по смятым влажным простыням. Не опустошение - экстаз. И вновь стону, тонко и развратно, чувствуя, как догоняет, как вибрирует и пульсирует внутри, как убыстряется Олег, миг, и замирает, тут же двигаясь рысцой - рвано, задыхаясь, стоная, сжимая меня пальцами сильней. Внутри хлюпает и тянет, расслабляет и нежит, нега овевает наслаждением, позволяя телу свалиться вниз, на матрас, распластавшись звёздочкой под ощущением ещё содрагающегося любовника сверху. И это так правильно, не нужно, а верно. Мы - это мы, и в этом вся прелесть. Изворачиваюсь, сгребаю Олега в охапку, тыкаюсь носом во влажный висок и дышу. Просто дышу, как будто так и надо. А так и надо вообще-то. Он вяло обнимает, немного сонный, расслабленный, довольный. Тишина между нами не кажется напряжённой, она слишком уютная, махровая, замечательная и такая честная, что хочется не засыпать. Банально боясь проснуться. Проснуться не в этой умиротворяющей атмосфере действительности. Но это лишь страх, глупый страх, потому что сейчас - есть, что терять. Но этого не случится. Я уверен!***
За окном не утро. Уже день. И лень. И всё очень сильно лень. - А я соврал, - хмыкнув, произносит Олег, елозя своей ногой по моей под одеялом, оно пахнет лавандой, здорово. - В чём? - не удивлён, лишь томно улыбаюсь. - На самом деле ты не маркетолог, а безработный, у тебя смешная фамилия и глупое имя, которые ты от меня бессовестно скрыл, и вообще, мне нужно срочно уматывать, потому что скоро вернётся твоя вечно-грозная-жена-с-характером-сука (у которой ты сидишь на шее), с детьми, тёщей, двумя слюнявыми псами, крикливым попугайчиком и селёдкой под шубой? - Хахаха, - пихается, заливаясь смехом. - Нет, я загадал другое желание, но оно тоже сбылось, - загадочно, игриво хлопая ресницами, явно напрашиваясь на ещё один крышесностный поцелуй. - И каково оно? - не разочаровываю Олега, потому что он ждёт этого вопроса, а я хочу знать ответ. - Поцеловать в новогоднюю полночь мужчину мечты. - Я? Мужчина мечты? - шарахаюсь вправо, в притворном ужасе взирая на парня. - Ты прав, - задумчиво почёсывая подбородок, нелепо выпятив челюсть. - Я жутко неразборчив, - почти убеждает. Смеёмся оба. - М? - всё-таки допытываюсь. Без слов. Они не к чему. - Я загадал быть счастливым в эту ночь, - откровенно выдыхает, пряча за чёлкой глаза. - А я не скажу, что я пожелал, - фыркаю на него, от чего Олег вскидывается, весь во внимании. - А то не сбудется, - обламываю парня, швыряя в него подушку с рисунком снегиря на ветке рябины под снегом. Мне нравится. И снова смеёмся. Он притворно ворчит, отбивается от меня своей подушкой, за что я забрал себе всё одеяло, он - наигранно надулся, закусив обе губы. - Ты останешься? - робко, прижимаясь губами к моему нагому плечу. Это не поцелуй, лишь касание, но в нём неприкосновенная суть. - А ты хочешь? - спрашиваю, заранее зная ответ, потому что взаимно. - Да. - Да!***
Наверное, чудеса всё же случаются. По крайней мере теперь я в них точно верю. Ведь я стою на балконе, в ненавистном строгом костюме, ну он же, сука, ТАК подходит к моим глазам - чёртов дресс ресторана, в котором буду отмечать свои двадцать четыре. А на улице май. А с неба валят куцые, но хлопья снега. А к спине жмётся счастливый Олег и целует в висок, сообщая, что за нами прибыло такси.