Старшее зло

      Молодой человек спортивного телосложения быстро шёл по запруженному вечерними гуляками проспекту, стараясь по мере возможностей не обращать внимания на назойливое марево неонового речитатива, рекламирующего всё подряд. Губы парня периодически двигались, беззвучно изрекая изысканные проклятия, а высокий рост и широкие накаченные плечи позволяли без труда прокладывать себе дорогу сквозь галдящий людской нерест. Мужчина бесцеремонно оттолкнул влюблённую парочку, стремясь поскорее достичь столь желанного островка спокойствия, представляющего собой узкую траншею бокового переулка.       Оказавшись в спасительной тишине, юноша наконец дал волю своим эмоциям. Мусорный контейнер протяжно загудел, жалобно резонируя в ответ на доставшийся ему мощный пинок. Несколько праздно шатающихся зевак удивлённо обернулись на парня, но, верно оценив его психическое состояние, предпочли не связываться с истериком. Между тем, Диппер Пайнс что было сил врезал по выщербленной кирпичной стене дома, обрисованного визионерскими граффити. Волны пронзительной боли, мановением призрачного горна распространившиеся по всей руке, мигом привели парня в чувство. — Это уже ни в какие ворота не лезет!— сокрушённо констатировал Пайнс, судорожно стиснув ноющую руку.— Сумасшедшая дура, жертва сорок седьмой хромосомы!       Диппер Пайнс любил порядок. Нет, не какую-то там абстрактную упорядоченность, не пресловутое кантианство или что-нибудь ещё в таком духе. Юноше просто презирал сюрпризы, не прогнозируемые случайные события и рандомные действа, против которых нельзя было выработать определённый алгоритм действий. И, по научно доказанному закону подлости вкупе с нормальным статистическим распределением, сестра Диппера просто обожала сюрпризы. И с удовольствием пользовалась огромным простором при интерпретации данного определения; её шуточки могли варьироваться начиная от стирального порошка, насыпанного в компот младшего братца и заканчивая петардой, брошенной в капюшон зимней куртки. Пайнс, будучи от природы неконфликтным и лояльным юношей, безусловно, любил свою сестру, прощая оной любые, даже самые безумные, выходки.       Каким же он был дураком! У этой бестии в жизни была лишь одна задача — раскрутить на полную мощность свой цветочно-блёстковый тайфун, состоящий из ароматной халвы и малиновых леденцов. И начать разрушать, аннигилировать, сжигать пасторально-розовыми языками пламени скрупулёзно выстроенный, сшитый под линеечку, мирок Диппера. Сладкоголосые психиатры и педагоги много раз убеждали парня, что экстраординарные выходки Мэйбл есть лишь следствие проявления её безграничной любви и привязанности, что она не виновата в своём недуге, что она лишь глуповатая, не приспособленная к самостоятельной жизни и не отдающая отчёта в своих действиях, девчонка, нуждающаяся в заботе родных и близких. Какую они там использовали метафору? "Твоя сестра подобна тепличному цветку, мальчик".       Да это чёртова венерина мухоловка, притворяющаяся божьим одуванчиком! Прожив бок о бок со своей сестрой вместе ровно двадцать пять лет, Диппер твёрдо уяснил одну вещь — Мэйбл не была глупой. Она даже не была той чудаковатой простушкой, которой её считали родители, учителя, одноклассники. Мэйбл Пайнс была чудовищем, единственной целью которого было полное моральное уничтожение своего брата, превосходящего эту дьяволицу абсолютно во всём.       Диппер знал это, как знал бозон Хиггса, законы термодинамики и дифференциальный вид уравнения Шрёдингера. Абсолютно каждый встреченный им в детстве, отрочестве или юности человек пытался как-то нажиться на гениальности вундеркинда, эксплуатируя его выдающиеся интеллектуальные способности, старался извлечь выгоду из юного дарования. Подобно зловонной куче органических экскрементов в канализационном стоке, в мозгу Пайнса моментально всплыли примеры предательства — прадядя Стэн, Венди, родители.       О да, Мэйбл неплохо скрывала своё порочное естество. Вот только Диппер был слишком умён для столь дешёвой клоунады, партии Карузо, фальшиво исполненной подвыпившими сельскими актёришками; он кристально ясно видел завистливое нутро сестрицы сквозь призматическую ёмкость своего жизненного девиза: "Не доверяй никому".       Обстоятельства вынудили молодого учёного поступиться основополагающими постулатами, свернуть шею собственной гордости. Его исследованиям в области вирусологии могли привести к созданию ультимативной вакцины, гарантированно уничтожающей любой гипотетический штамм смертельной заразы. Как всегда, дело упиралось в финансовую сторону вопроса — крупнейшие фармацевтические концерны успешно перекрыли кислород команде Диппера, ему срочно необходимо было найти новый источник субсидирования. Дабы произвести выгодно впечатление на денежных мешков, Пайнс принял решение взять Мэйбл с собой на благотворительный обед: как же, энтузиаст и меценат, не стыдящийся своей душевно большой сестрёнки — идеальное сочетание и немного столь необходимого сейчас лицемерия. Любая пакость, которую бы эта суккуб сотворила, выставила бы Диппера в положительном свете пресвятого великомученника, безропотно сносящего причуды придурковатой девушки. Но перспективного исследователя ждал сюрприз, ненавидимый всеми фибрами души пассаж глупости и перфоманс абсурда.       Ламаник начал медленно сползать вниз, моментально разбередив ткань дорогого фрака о выступающие из пахнущей нечистотами стены административной надстройки куски арматуры. Этот приторно-сладкий вкус губ родной сестры, это сакральное "Я всегда любила тебя", напалмовым залпом прозвучавшее в мигом затихшей банкетной зале. Десятки глаз сильных мира всего, выражающих лишь одно глубочайшее презрение, калёным фальшионом выжигающее все претенциозные думы Пайнса. Он не знал как на это отреагировать, не имел ни малейшего понятия. Горячее дыхание Мэйбл опаляло щёку учёного, клубок ядовитых тварей конвульсивно дёрнулись внутри Ламаника, и покрытые мерзопакостными струпьями узловатые руки первородного ужаса сковали тело Пайнса. И он сбежал, не выдержал молчаливый укор многоликого Януша толпы. Всё ещё хуже, чем я думал. Пальцы Диппера выписывают завораживающий кордебалет по сенсорному экрану нового телефона. Это необходимое зло, Диппер знает это лучше закона Бойля-Мариотта. Но почему тогда его душа задыхается в тисках всепоглощающего чувства вины?

***

— Они хорошо тебя кормят?— Ламаник Пайнс рассеянно ковыряет толстый белый войлок, которым обиты все все стены палат в доме терпимости. Он старается смотреть куда угодно, только не бездонную впадину карий радужки широко раскрытых глаз своей сестры. — Диппер... Я же не сумасшедшая! Почему я здесь?— Мэйбл пытается придать голосу весёлую детскую инфантильность, но он дрожит и ломается, выдавая истинные чувства своей хозяйки. — Моё имя Ламаник!— с нажимом произносит учёный, впервые за всё время визита посмотрев на своего близнеца.— Ты здесь, потому что так надо мне. Так надо тебе. Так надо всем. Пайнс тут же опускает взгляд, он не в состоянии больше выносить тот бурлящий лазурными водами поток искреннего обожания и любви, которыми пышет буквально каждая клеточка тела Мэйбл. — Знаешь, раньше я думал, что ты меня ненавидишь, презираешь, боишься. Этим пытался объяснить твоё иррациональное поведение,— вновь подал голос молодой человек.— А сейчас отдал бы все свои черновики и патенты за то, чтобы оно так и оказалось. — Кто она?— фальшиво усмехнувшись, как бы невзначай спросила девушка. — Забудь, Мэйбл. Я ведь биолог, я прекрасно осведомлён обо всех перипетиях учения о человеческом геноме,— Ламаник слишком поздно прячет левую руку с золотым обручальным кольцом за бархатистую подкладку пальто.— И потом, я публичный человек. На скольких перспективных разработках чуть было не поставил крест твой безрассудный поступок? Мы об этом говорили уже тысячу раз.       На этой патетической ноте Ламаник уходит. Он ждёт, что ему вслед донесутся жалобные мольбы, срывающиеся на истеричные вопли, признания, угрозы, проклятия. Но гения провожает лишь крещендо тихого плача того единственного, кому стоило довериться ещё много лет назад.