Ритуал

       Пробить скорлупу – это еще полдела. А вот выбраться из нее – занятие далеко не из легких, даже если вопросом освобождения из безопасного и некогда уютного заточения занимается крохотный дракончик, еще не ведающий, с кем предстоит ему встретиться и с чем придется столкнуться.        Первая трещина. Она не стремится достичь основания, чтобы облегчить путь новорожденному и располовинить безнадобную холодную камеру, некогда кормившую и даровавшую живительный кислород. Трещинка замирает примерно посередине с соответствующим звуком, откалывая кусочек, отдаленно напоминающий чешуйку, и заполняет мрачные глубины пещеры, куда не добирается солнечный свет. Из черного, как свежерасплавленная на открытом огне смола, яйца доносится приглушенное кряхтение, будто птенец принимает более удобное положение, чтобы пробить себе путь к свету. Если бы он знал, что зеленое свечение стен, усеянных ядовито-зелеными кристаллами, не очень-то походит на дневной и свет и уж точно не способно его заменить.        Вторая и третья трещинки – маленькая победа в нелегком противостоянии, в котором никто не сможет – а в данном случае не станет – помогать. Они завершают свой путь по прочной скорлупе, впадая в первую и образуя крохотный треугольный сколок, который в следующее мгновение принимает по краям белесые цвета, так как усталый птенец рвется наружу за первым глотком воздуха. Хрусть! – и осколочек насыщенного кальция падает к основанию яйца, извещая будущего родителя о нормальном физическом функционировании отпрыска. В дырочке виднеется кусочек разорванной яичной пленки и крохотная лапка, к изумлению оснащенная далеко не безобидными конусообразными коготками, слегка изогнутыми и влажно блестящими при недостаточной освещенности пещеры.        – Больше света, – раздается низкий, решительный голос будущего родителя, взирающего на яйцо желтой радужкой единственного глубоко впалого глаза, придающему обезьяньему черепу с выпирающими под натянутой нездоровой кожей скулами, где обычно ничем неприметные лица и морды скрашиваются круглыми щеками, особо жуткий вид. – Я сказал: больше света! – раздраженно гремит голос в небезопасной сталактитовой пещере, заставляя приспешника, несколько меньшего размером, изрядно поторопиться с поджиганием факела.        Но света уже не требуется. Птенец последний раз поднатуживается и разламывает скорлупу на несколько крупных частей. Он тяжко дышит и постанывает, лежа на спине и восстанавливая силы, чтобы затем впервые встретиться с глазами родителя. Он не торопится, смотрит в ощетинившийся острыми сталактитами потолок, различает странные рисунки и разглядывает необычные кристаллы... Он, вполне вероятно, подготавливает себя к тому, что мама малость не похожа на него ни внешностью, ни характером, который еще придется познать. Его черненькое тельце и махонькие пурпурно-красные крылышки, прилипшие к спинке, своевременно наталкивают царя обезьян на уйму вопросов о правильности выбора. Его буквально вводят в нервный ступор недружелюбное и отвлеченное внимание птенца, принужденно ставшего при налете на Храм сиротой.        – Он чересчур щуплый, он... – сомнительным тоном осведомляется живая подставка под факел, после чего взвизгивает и сгибается пополам от боли, так как получает увесистый удар локтем по животу.        – Незрячий выродок! – орет царь обезьян, гневно сверкая пронзительно-зеленым кристаллом вместо второго глаза. – Это не он, а она!        Маленький птенец, влажно блестящий от жидких остатков яйца, обращает мордочку на грозного великана. В его выпуклых изумрудных глазенках таится неистовое удивление и растерянность.        – Папа? – Ее тоненький голосок звучит как напряженная струна и переполняет мрачную пещеру мертвой надеждой, которую постигла участь скорлупы, разломанной и вдавленной маленьким тельцем в грязь. – Папочка? – Улыбка на ее маленькой мокрой мордочке становится искренней и безмерно счастливой, когда ее протянутую когтистую лапку с особой осторожностью принимает сморщенная обезьянья ладонь.

***

       Она быстро росла. Гораздо быстрее, чем рассчитывал Галл, избегавший всякой ответственности и не принимавший участия в воспитании маленькой Синдер. Его волновал только конечный результат. Ему не было дела до снующей по темным закоулкам пещеры маленькой Синдер, уже удивляющей своей удивительной юркостью, прыткостью и обыкновенной детской любознательностью, которая рождала в ее неугомонной головенке тысячи вопросов, ответы на которые приходилось откладывать до неопределенного времени. Но больше всего ее волновал вопрос, почему отец всегда слишком занят и отказывается с ней поиграть. Она не отчаивалась, будучи не в состоянии понять, на что так много времени тратит отец. Бесстрашно исследуя всеми забытые пещеры, она с упоением гонялась за бронзовыми и фиолетовыми жуками, чтобы обогатить свой скудный рацион, предлагаемый одним из приспешников царя обезьян и никудышного отца по совместительству. Она, смеясь и лучезарно улыбаясь, называла своего кормильца братиком и дружелюбно обвивала его лапы, дабы тот немного задержался и побыл с ней подольше.        Что чувствовало в тот миг обезьянье сердце, пропитанное ядом и движимое жаждой обретения безмерной власти? Было ли хоть что-то, что заставляло гнусное существо, выбравшее путь тьмы, трепетать от прикосновения с маленькой Синдер, неподдельно верящей, что братик настоящий?        Однажды ей удалось выбраться из пещеры и впервые за свою жизнь увидеть редкие лучи света, разрезающие плотную черноту тяжелых туч. Она задрала мордочку к небу и закрыла глаза. Первая холодная капелька грозового дождя разбилась о ее щеку, но она не подала виду, что боится встреч с неизведанным. Ветер вскружил возле входа, похожего на разлом в бесконечную бездну, останки растений, почерневших от времени, развеял кучки вулканического пепла и обдал холодным дуновением спину маленькой Синдер, которая стоически перенесла и это прикосновение. Она вспомнила, что ее будут искать; ей нельзя покидать пещеру, ей запрещено поступать по своей воле, пропитанной детской наивностью и необузданной жаждой открытий.        – Зачем ты вышла?        Маленькая Синдер содрогнулась всем телом. Голос отца – пусть даже и нечастый – волновал самые потаенные частички ее души, переворачивал с ног на голову все мысли и возвращал к этому миру. Обернувшись, она опустила взгляд на безжизненную каменную землю.        – Прости, папочка. Я не удержалась.        Из Галла был неважный отец, но предводитель куда более предусмотрительный и неглупый. Он знал, что если раньше времени даст повод маленькой Синдер засомневаться в его отцовской любви, то она непременно попытается бежать. И кто знает, каков результат ритуала поджидает его, если ее нутро будет подвержено глубоким сомнениям. Риск возрастает в разы, когда определенно знаешь, что второй попытки не будет.        Галл изобразил на своей морщинистой физии нелепое подобие улыбки, но для маленькой Синдер этого было достаточно, чтобы она прониклась его лживой отцовской добросердечностью.        – Снаружи очень опасно, – пояснил Галл, для пущей убедительности опускаясь на колено. Его зловонное дыхание было не способно смутить маленькую Синдер точно так же, как и рукоятки скрещенных за спиною сабель, как и искусственный глаз.        Как и то, что отец внешне совсем не похож на нее.        – Я понимаю.        С неба обрушился сильнейший холодный дождь, ветер рассвирепел. А маленькой Синдер не хотелось уходить. Она только сейчас стала понимать, что такое холод и нелетная погода. Галл поднялся и коротким кивком указал на вход пещеры. Но маленькая Синдер не двинулась с места. Она умоляюще смотрела точно ему в глаза.        – Давай еще немного побудем? – попросила она. – Побудем вместе.        Но отца словно переклинило. Он с безмерным ужасом подумал, что каждое мгновение, проведенное рядом с ней, может обернуться для него привязанностью и утратой истинной цели. Его тон стал тверже и настойчивей. Стал совсем не отцовским.        – Мне нужно повторять дважды?        Маленькая Синдер разочарованно вздохнула.        – Нет, – она окинула на прощание небо, разорвавшееся от влаги, и шагнула по направлению к пещере. – Я уже иду.        Чем ближе был судьбоносный день для маленькой Синдер, тем раздражительней и строже становился отец. Порой доходило до того, что он взрывался из-за ее чрезмерной активности и надоедливости бесконечными вопросами. Он угрожал маленькой Синдер, что в один прекрасный день посадит ее на цепь и запретит братику приносить ей воду и еду. Она ничего не говорила в свое оправдание и не пыталась достучаться до каменного сердца отца, что ей хочется немного больше знать о мире, а не только о четырех стенах и грозных сталактитах, норовящих в любой момент отколоться и проткнуть ее хрупкое тельце насквозь. Она молча слушала, а затем, свернувшись в клубок, тихонько плакала, когда отца не было поблизости. Маленькая Синдер научена горьким опытом, что ничто так не выводило отца из себя, как ее слезы. Она представляла, как железный ошейник сдавливает ей шею, а оковы растирают лапы до крови. Маленькая Синдер просыпалась напуганной до смерти. С каждым разом она тратила все больше времени, чтобы заставить себя уверовать, что это всего лишь сон и до цепи дело никогда не дойдет. Это были не последние минуты одиночества, когда ненароком приходилось сомневаться в отцовской любви. В этой смердящей обезьянами, их вонючей шерстью и ветхой гнилью пещере трудно отличить день от ночи, но маленькая Синдер думала, что это определенно была ночь, так как сны никогда не предвещали ей что-либо хорошего.        Как то раз, как обычно играя, прыгая среди россыпи причудливых кристаллов и гоняясь за излюбленными жуками, она наткнулась на странный извилистый тоннель, из которого сочился мягкий пурпурный цвет. Ее изумрудные глаза буквально вспыхнули от любопытства. Она позабыла все угрозы от отца о некоторых местах, в которые не следует совать любопытный нос, и шагнула вперед. Уже через несколько мгновений она осторожно кралась, используя в качестве укрытий сколотые валуны и необычные камни со странными светящимися символами. Воздух свежел с каждым ярдом. Маленькая Синдер решила идти до конца и не выказывать страха. Теперь ей было интересно узнать, на что променял ее отец.        Вскоре она стала замечать, что тоннель резко увеличился в размерах, а количество укрытий стало недостаточным. Перебегать от одного к другому становилось очень опасно и рискованно. Но этого и не требовалось, так как правда была совсем близко. Готова ли маленькая ищейка принять ее, как принимает с распростертыми объятиями правда? Еще через полсотни шагов маленькая Синдер стала различать знакомые голоса, доносившиеся из глубин вместе со свежим воздухом. Забавно, но только сейчас она про себя отметила, что стены были инкрустированы пурпурными кристаллами, которые в других пещерах ни разу не встречались. Привычка видеть только зеленые взволновала маленькую Синдер, пробудив в ее беспокойной голове сотни зазубренных временем вопросов.        – Много... ушло...        Маленькая Синдер, уже не сдерживая дрожь от волнения, постаралась застыть за небольшим валуном, едва скрывающим ее от посторонних глаз, припав грудью к холодной поверхности камня. Сердце колотилось так сильно, что ей казалось, что любой бы мог его услышать. Голоса были не просто знакомыми – они были родными.        – Этого достаточно, чтобы она выдержала? – Маленькая Синдер ни с чьим другим не спутает голос того, кого называла братиком.        – Любое яйцо не погибнет под какой-то цветастой струйкой света! – пророкотал голос отца, который маленькая Синдер с трудом признала. – Но у нас всего одна попытка.        – Без цепей не обойтись. На всякий случай.        – Она называет меня папой и поэтому сама в них запрыгнет. – Галл громогласно рассмеялся. – Неужели она настолько глупа, что не может отличить дракона от обезьяны?        Бывший братик поддержал его смехом. Бывший отец захохотал пуще прежнего.        – Завтра маленькая Синдер станет одной из нас. Завтра ее папочкой станет Темный Мастер!        Маленькая Синдер с сокрушенным "нет!" выскочила из укрытия и помчалась, что было сил, обратно. Страх переполнил ее; она бежала, не разбирая дороги и сворачивая на каждой развилке. Дважды она споткнулась и упала, но, позабыв о боли, быстро поднималась и продолжала бежать в надежде, что ей удастся найти выход.        Но бывший отец нашел ее раньше. Он предстал перед ней с широко разведенными саблями и с противной ухмылкой.        – Выход в другой стороне, – прорычал он, делая по направлению к ней вызывающий шаг.        Внутри маленькой Синдер все сжалось, будто уменьшилось до размера маленького жучка. Но вместо того, чтобы отступить, она дала волю своей ненависти и, словно маленькая черная молния, рванула навстречу, норовя вцепиться крохотными зубками в лапу бывшего отца. Последнее, что слышала маленькая Синдер, лишаясь чувств от тяжелого удара по голове, был злорадный хохот царя обезьян. В ту злосчастную минуту она желала только одного – навсегда закрыть свои глаза.        Ее пробудил низкий голос, тысячекратно усиливающийся в стенах огромной пещеры. В голове звенело и тупая головная боль мешала полностью раскрыть глаза. Щекой она чувствовала присохшую кровь, но коснуться ее лапой не удалось. Цепи на оковах были такими короткими, что при всем желании маленькая Синдер не дотянется и до груди. Тяжелый ошейник и даже заключенный в сдавливающие колодки хвост напоминали о сне, который стал явью.        В ноздри резко ударила обезьянья вонь. Этот ни с чем несравнимые благовония затхлой пожелтевшей шерсти. Маленькой Синдер не нужно было поднимать взгляд, чтобы лишний раз убедиться в присутствии бывшего отца.        – Как замечательно, что ты увидишь момент своего перевоплощения собственными глазами. – Вонь становилась невыносимой, но еще более невыносимыми становились одобрительные вопли сотен обезьян, расположившихся вокруг площади с пурпурным разломом и посаженной на цепь маленькой Синдер. – Было бы очень грустно пропускать свое второе рождение, – с торжествующим удовольствием просмаковал царь обезьян. – Какой знаменательный день для всех нас!        Маленькой Синдер захотелось схватиться зубами за его лапу, которой он победоносно провел по ее спине. Но короткие цепи говорили о бесполезности этой затеи. И тогда она, не поднимая глаз, бесстрастно прошептала:        – Приступайте.        Царь обезьян театрально приложил лапу к уху для увеселения публики и наклонился. Самодовольная ухмылка на его морде стала более отчетливой и нарочитой.        – Ты что-то говорила?        Маленькая Синдер медленно подняла голову и заглянула в глаза бывшему отцу.        – Приступай!        Когда взметнувшийся под потолок пурпурный луч искривился и коснулся ее тела, последнее, о чем подумала маленькая Синдер, была убежденность, что те несколько лучей, прорезавших черное небо, ей больше никогда не увидеть. Теперь она полностью принадлежит бывшему отцу.        А бывший отец не любит повторять дважды. Как и не терпит вида ее слез.