Потому что ёлка

Новый год всегда был особенным праздником для Эрена. Не только из-за подарков. Гораздо важнее был запах свежей только что с мороза хвои и мандаринов, настолько редких, что тоже очень особенных. Но, пожалуй, самым важным была все-таки елка. В доме Йегеров она всегда была огромной, чуть ли не на половину комнаты, с висящими на ветках имбирными пряниками и пузатыми шишками, вся в конфетах и разноцветных ленточках, украшенная длинными нитками стеклянных бус, сделанных Микасой. Было здорово сидеть под наряженным деревом долгими вечерами, рядом с потрескивающим камином, слушать сказки и наблюдать, как за окном танцуют, кружась, снежинки. Поэтому, когда Ханджи искала добровольца добыть елку, сомнений у Эрена не было. Правда, пыл его значительно поугас, когда в напарники ему достался капрал. Хмурый больше чем обычно. На что он дулся, было совершенно непонятно. Вроде и титанов давно не появлялось на горизонте, и жили они все относительно мирно и спокойно, припасов хватало, а на пороге был Новый год. Но капрал был мрачнее тучи, на всех подряд огрызался, а Йегеру, как самому крайнему, прилетало вдвойне. И это было обидно, потому как Эрен любил капрала. Чуточку больше, чем полагалось любить сильнейшего воина человечества рядовому представителю этого самого человечества, чуточку сильнее, чем полагалось любить непосредственное начальство. Давно ли он влюбился, Эрен понятия не имел. Просто однажды на тренировочных полетах — раз, и понял. Да так и остался висеть на тросах, медленно раскачиваясь и поворачиваясь вокруг своей оси, мешая другим, создавая аварийную ситуацию и никак не реагируя на матерные вопли своего же предмета любви. Капрал тогда зло щурил глаза и мстительно кривил губы, а Эрен только и думал о том, как было бы здорово схватить его сейчас на глазах у всего отряда и поцеловать. Но на деле только ковырял видавшим виды сапогом потрескавшуюся землю, за что опять получил нагоняй и наряд вне очереди за несоблюдение устава. За елкой отправились сразу после завтрака, натянув на себя теплые штаны, валенки и побитые молью, но все еще вполне годные овечьи тулупы. Было морозно, солнечно и радостно, снег скрипел под ногами, деревья потрескивали и весело кричали сороки, затеявшие драку в высоких кронах. Эрен улыбался от уха до уха, зевал по сторонам и периодически отставал от начальства, угрюмо шагавшего вперед и совершенно не обращавшего никакого внимания на раскинувшуюся вокруг красоту в виде мерцавшего под солнцем снега, красногрудых снегирей и желтых синичек и снующих по деревьям пушистых наглых белок. Ушли они недалеко, еще виднелись маячившие шпили замка, облитые розовыми лучами солнца, когда зазевавшийся Эрен с налету боком врезался в капрала. — Ой! Ривай не дрогнул, только походя отвесил пацану подзатыльник и метко швырнул в ближайший пенек топор. — Эту, что ли? — спросил он. Оба уставились на елку. На высокую пушистую лесную красавицу Эрен глазел с восторгом, раскрыв рот и щурясь от солнца. Капрал же смотрел кисло и будто бы уже заранее прикидывал, сколько мешков засохших иголок придется собрать после праздника. — Ну? Эрен снял рукавицу и пальцами коснулся пушистой колючей ветки. — Жалко, — со вздохом протянул он, собрав брови домиком. — Чего? — не понял капрал. — Елку! Ривай посмотрел недоверчиво, разве что у виска пальцем не покрутил. — Ну и дурень же ты, Йегер, — проворчал, стянул рукавицы и скинул тулуп, обходя елку и примеряясь. — Она красивая, пускай растет, — не унимался Эрен, бегая хвостом за капралом. — Давайте вернемся и скажем, что не нашли! — Не нашли? Елку в лесу? Йегер, ты совсем из ума выжил. Хватит причитать, как баба над убежавшим молоком, помоги лучше! — и он вручил пацану ветки, сграбастанные в пучок так, чтобы открылся ствол. — Капрал? — снова позвал Эрен. — А вы когда-нибудь рубили елку? — спросил он, глядя, как Ривай неуклюже замахивается топором. — Не приходилось, — сквозь зубы ответил тот. Оно и было видно. Получалось у капрала не очень, если честно, но не Эрену было судить. Самому ему тоже не случалось рубить деревья, а мелкие ветки были не в счет. Но смотреть на раскрасневшегося Ривая, машущего топором, было приятно, и в животе от этого зрелища странно щекотало. — Мать ее-ити, — выругался капрал спустя некоторое время, выпрямляясь и рукавом вытирая со лба выступившую испарину. — Мечи надо было брать, — сказал он в ответ на немой вопрос Йегера. — Никакой балансировки, и центр тяжести хрен пойми где, — добавил он, подбросив топор в руке. Однако общими усилиями и где-то ближе к обеду елку Ривай все-таки завалил. А вместе с ней и Йегера, который, продолжая глазеть по сторонам, стоял в обнимку с деревом. Когда же то начало падать, шлепнулся сверху, да так неудачно, что утянул за собой на пахучие и колючие ветки и капрала. — Твою же мать, — выдохнул Ривай, приземлившись на пацана. Эрен невольно улыбнулся. Лежать было здорово — снизу пружинили еловые ветки, а сверху мягкой тяжестью давил капрал. От него пахло молоком и волглой шерстью, а серые красивые глаза смотрели хмуро и недовольно. — Какого ляда ты ржешь, Йегер? — поинтересовался он, пытаясь встать, но поскальзываясь, путаясь в ветках и снова заваливаясь обратно. На этот раз их лица оказались очень близко. Так близко, что Эрен восторженно вздохнул, да так и не выдохнул, во все глаза смотря на Ривая. Вблизи он был старше, чем казалось до этого. Эрен отчетливо увидел морщинки около глаз и между бровей, и пробивающуюся седину в черных смоляных волосах. Но капрал от этого стал только притягательнее, еще желанней, и Йегер, наконец-то выдохнув, невольно обнял его за шею. А дальше случилось странное. Ривай не сбросил руки и не шарахнулся прочь, как можно было ожидать. Он вдруг навалился еще сильнее на распластанное под собой тело и коснулся щеки Эрена шершавыми пахнущими смолой пальцами. И смотрел так, словно силился что-то разглядеть в прозрачных русалочьих глазах, золотых от попадавших в них лучей солнца. А потом несмело провел подушечкой большого пальца по пухлым розовым губам, дрогнувшим от его прикосновения. Эрен невольно облизнулся, наблюдая за капралом из-под прикрытых ресниц и явно ожидая первого в своей жизни поцелуя, сладкого и такого желанного, что голова уже кружилась от счастья, а губы были готовы прошептать «люблю». Но Ривай, словно придя в себя, отпрянул, отшатнулся, неуклюже завалился набок и быстро вскочил на ноги. Возвращались они молча, хотя и до этого тоже не особо-то и говорили. Просто тянули за собой елку, Ривай шипел и ругался, а Эрен искоса украдкой бросал на него обиженные взгляды и шмыгал носом. — Почему вы не любите Новый год? — с вызовом вдруг спросил Эрен просто ради того, чтобы что-то спросить, ведь топать в напряженной тишине уже не было никакой возможности. — Мне просто все равно, Йегер, — ответил капрал. — Как так, Новый год и все равно?! — изумился Эрен. — Так не бывает. — Много ты знаешь, мелкий, — хмыкнул Ривай в ответ. «Сами вы мелкий», — обиженно подумал Эрен, но вслух этого, разумеется, не сказал. Поводов дуться на капрала стало сразу три — не поцеловал, Новый год не любит, обзывается. Поэтому оставшуюся до замка дорогу решил проделать в гордом молчании, как и прежде. Только вот Ривай его настроений и намерений явно не учитывал. — Ты вот за что любишь? — спросил он вдруг. — Кого?! — оторопел Эрен, выронив свою часть елки. — Враки это все, сэр! Не слушайте их! Теперь елку выронил и капрал. — Кого не слушать? — переспросил Ривай. — Йегер, — он с подозрением уставился на пацана, — ты чего такой малахольный сегодня? Я про Новый год у тебя спросил, за что ты его любишь. Эрен отвел смущенный взгляд и, подхватив елку за ветки, поволок ее дальше. — Потому что елка, — ответил он через пару шагов и неожиданно улыбнулся, совсем как там, в лесу. — Мама с Микасой ее наряжали, было красиво… А отец читал сказки. И мандарины были. Я очень люблю мандарины, — вздохнув, добавил Эрен. — Ну а у меня не было ничего этого, никогда, — внезапно сказал Ривай, — так что любить Новый год вроде как и не за что. — Но это же неправильно, — тихо произнес Эрен, обалдев от признания, но капрал уже ничего ему не ответил. — Для майора Ханджи, для командора, для Жана, вот для Конни. Эрен с интересом наблюдал, как Микаса с Кристой аккуратно и заботливо пересчитывают и проверяют подарки. Они были красивые, в ярких упаковках с нарядными ленточками. Как всегда на жеребьевке в общем зале они месяц назад тянули бумажки из старой корзинки и каждый готовил подарок тому, чье имя вытаскивал. В этом году Эрену достался капрал, для которого уже был закуплен в городе фунт самого вкусного и дорогого чая, стоившего полтора месячного жалования рядового разведки. Сейчас он осторожно держал в руках заветный сверток, на который Микаса смотрела, как на взрывпакет. — Завернуть? — спросила она, протягивая руку. — А можно я сам? — вспомнив пахнущие смолой руки и поддавшись внезапному порыву, попросил Эрен. Криста с улыбкой протянула ему ножницы, а Микаса, помрачнев, пожала плечами. — Напрасно так стараешься, капрал не оценит, — проронила она, наблюдая, как Эрен бережно закручивает пакетик в несколько слоев зеленой хрустящей бумаги. — Но на самом деле бедняга тот, кто достался капралу. Он ничего не получит. — Да ладно тебе, Микаса, — улыбнулась Криста, — еще пятеро, кроме капрала, не сдало подарки. — Его и в замке-то нет, — не унималась Микаса. — Неизвестно, вообще, вернется ли. — Как нет? — встрепенулся Эрен. — Когда он успел уехать? Куда? — Да сразу как вы вернулись с елкой, — ответила Криста. — А куда не сказал, — развела она руками. — Но до полуночи еще много времени и… Стой, Эрен! Подарок оставь! — крикнула она вслед сорвавшемуся Эрену, убегавшему вместе с драгоценным свертком. — Вот чудной! Капрал вернулся часа за полтора до полуночи и наступления Нового года, Эрен видел в окно. Замок к тому времени уже наполнился аппетитным запахом запеченного на вертеле кабана, вареного батата, пирожков и всякой вкуснятины. В общем зале, украшенном разноцветными флажками и гирляндами, уже стояла пушистая елка, наряженная во все, что попалось под руку, но от этого не менее красивая. У ее подножия высилась нарядная горка подарков. Эрен счастливо улыбнулся, на минуточку засунув нос в общий зал, но задерживаться не стал. Он решил сам отдать капралу свой подарок, ну и что, что так не договаривались. Не для того он потратил несколько увольнительных в город и полтора месячных жалованья, чтобы остаться неизвестным дарителем. К тому же в голове прочно засели слова Ривая в лесу о том, что не было у него никогда ничего в этот праздник. Именно это и был сейчас намерен исправить Эрен. У двери в комнату капрала его решимость несколько поубавилась, но отступать было уже поздно. Поэтому, вскинув руку, Эрен коротко постучал. — Капрал Ривай, сэр, разрешите? Дверь распахнулась. На пороге стоял Ривай в наскоро натянутых штанах и расстегнутой рубахе. За его спиной Эрен разглядел потрескивающий маленький камин, сохнущие около сапоги и плащ, а на столике рядом с постелью стояла большая добротная кружка, из которой легкими завитушками поднимался пар. — Чего тебе, Йегер? — спросил он устало. Еще бы не устало, подумалось Эрену, отмахать столько миль туда-обратно, да еще так быстро, да по морозу, да в темноте. Замерз еще, наверное. Интересно, ради чего такого капрал ездил в город? Но это он все подумал, а вслух сказал: — Я вот тут… короче, это вам! — сбившись, смутившись, Эрен протянул капралу свой подарок — зеленый сверток с алой ленточкой. Ривай удивился, но подарок взял, повертел в руках, зачем-то понюхал. — Спасибо, Йегер, но разве я не должен не знать, кто даритель? Эрен пожал плечами и смущенно ковырнул заусенку на дверном косяке. Ривай глянул на зардевшиеся скулы пацана, на дрожащие пальцы, теребящие щепку, и вздохнул. — Зайдешь? Не то чтобы он думал, что пацан сбежит, но все же не ожидал, что тот отбросит щепку и войдет в комнату. Заперев дверь, Ривай кивнул Эрену на постель, а сам склонился над столиком, распаковывая подарок. — Ты с ума сошел, Йегер, — наконец произнес он, вытаскивая на свет упаковку чая и оборачиваясь к пацану. — Ты знаешь, сколько это стоит?! Эрен улыбнулся. — С наступающим, сэр, — тихонько сказал он. А потом они вместе сидели на постели Ривая и пили действительно очень вкусный терпкий чай из больших кружек, за окнами неторопливо кружились и падали снежинки, в камине уютно трещали поленья, и казалось, что нет счастью ни конца ни края. Эрен первым отставил кружку с недопитым чаем и несмело коснулся губами плеча капрала. Ривай вздрогнул, выходя из задумчивости, и испуганно посмотрел на мальчишку. Но тот только забрал у него чашку, отставил к своей и забрался на постель, оказавшись позади сидевшего Ривая. Дрожащими руками обнял его за плечи, прижался близко-близко, зарываясь носом в коротко стриженный затылок, вдыхая ни с чем не сравнимый запах любимого человека. — У меня для вас еще один подарок, сэр, — пробормотал он на ухо Риваю и сглотнул. Что делать дальше он не знал и очень надеялся, что капрал возьмет инициативу на себя. Но капрал отчего-то не спешил, и Эрену стало казаться, что сейчас ему зарядят в ухо и с позором выгонят. Отпрянув от откровенных слов, Ривай повернулся и уставился на смущенную красивую мордаху так, будто Эрен ему предложил предать разведку. А впрочем… даже если и так, то Ривай, не задумываясь, сделал бы и это, потому что перед ним сейчас сидел и робко улыбался самый важный на свете человечек. И думал капрал о Йегере гораздо чаще, чем полагалось взрослому мужчине и старшему по званию. Но сейчас похожие на зачарованные лесные озера глаза с легкостью убедили, что все это неважно. И Ривай, поддавшись безотчетному желанию, сгреб мальчишку в охапку и повалил на постель. За окном кружились снежинки, а в натопленной комнате Ривая кружились шепоты и стоны. Эрен немыслимо выгибал спину и доверчиво льнул, отвечая на бесстыжие ласки капрала. Задыхаясь, отдавался неистово, жарко целовал и, кусая губы, шептал нежное, стыдное, счастливое. Ривай же просто оживал, утопая в полупьяных глазах мальчишки, заново рождался, теряясь в его упоительной страсти, и тоже шептал запретное и сокровенное, ни разу не сказанное кому-то другому. Давил сильнее, нетерпеливо брал, заставляя подчиняться, и терял голову, видя, как он послушен и как слезы дрожащей рябью застилают русалочий взгляд. И не было ничего важнее дрожащих губ, надрывных стонов и того, что это был именно Эрен. Реальность возвращалась к ним с задорным треском поленьев в камине и с гомоном радостных голосов откуда-то снизу. Постепенно к ним добавились ощущения, странные, новые, и Эрен, затаив дыхание, прислушивался к себе, стараясь навсегда запомнить это удивительное сейчас. — Ты ревешь, — произнес вдруг Ривай, приподнявшись на локте и заглядывая в лицо мальчишке. — Не реву! — поспешно выдохнул Эрен, шмыгнув носом. — Это был не вопрос, — как-то странно усмехнулся Ривай и, свесившись с кровати, потянулся куда-то, пошарил рукой и положил рядом с Эреном холщовую сумку. — Что это? — Эрен удивленно вскинулся, переводя взгляд с капрала на сумку и обратно. — Твой подарок, — сказал Ривай и вроде как смущенно кашлянул. — Завернуть не успел только. Внутри были мандарины — жирненькие, нагло оранжевые, с дурманящим ни на что не похожим ароматом. — Так вы сейчас ездили в город за ними? — проговорил Эрен, не сводя с Ривая зеленых глазищ. Капрал, кажется, смутился. — Ну ездил, — буркнул он. Удивительное теплое и невозможно трогательное нечто поднялось в груди Эрена, он растерянно заморгал и снова шмыгнул носом. Откуда-то снизу донеслись дичайшие вопли и треск — это бравые разведчики всей гурьбой вывалились на улицу, горланя новогодние песенки, размахивая припасенными бенгальскими огнями и бутылками шампанского. До Эрена и Ривая долетели препирательства между Смитом и Майком о том, как правильно ставить фейерверк. А от достоверного «Бом-м! Бом-м! Бом-м!» в исполнении Жана и Конни вообще оба вздрогнули и переглянулись. С последним двенадцатым оглушительным «бомом» на улице хлопнули вылетевшие из шампанского пробки и взвизгнула женская половина разведки, а в небо взвились шутихи, причудливо чертя огненными хвостами по ясному ночному небу, и раздались радостные и веселые вопли подгулявших разведчиков. Эрен же повалил Ривая на постель и склонился низко-низко. — С Новым годом, сэр! — выдохнул он счастливо. — С Новым годом… Эрен. Это был первый раз, когда Ривай назвал его по имени. Это был их первый Новый год. И это был первый раз, когда Эрен мог поклясться, что увидел, как губы капрала дрогнули в улыбке.