Всегда

Когда Сайтаме будет тысяча лет, он будет шаркать до супермаркета в домашних тапках, опираться на трость и постоянно терять очки… Он будет рядом. Как сегодня. Как каждый день – как все эти дни, все эти месяцы с того момента, как Генос вошел в его дом. Сайтаме поначалу недоступно понимание этого (оно инородно, и пахнет как перегретый на солнце металл), а потом внезапно, совершенно неожиданно для себя он находит в себе смирение с тем фактом, что больше не одинок. Что так будет долгие годы. Посиделки на полу, единогласное молчание, крепко заваренный дешевый чай. Сайтама собирается жить тысячу лет. Наверное, не слишком честно с его стороны удерживать кого-то вроде Геноса рядом весь этот длинный и беспросветный срок. Ведь Сайтама будет стареть, а Генос идти в ногу со временем, прогресс заменит каждую ржавеющую деталь. Сила Сайтамы на старости лет перестанет иметь решающее значение, а мудрость... Мудрости у него нет. У Геноса останется его привязанность, безграничная верность и отсутствие какой-либо цели, когда Сайтама умрет – он точно знает, что остается после. Это, наверное, хорошо, что Геносом движет желание мести. Сайтама уже забыл, каково это, ощущать этот толчок – стремление: теперь, когда бой решается с одного удара, Сайтама – выжженная пустыня, в которой ничего не растет. Поэтому славно, что в Геносе есть этот двигатель – невозможность сравняться с ним. Но годы дают Геносу ужасное преимущество – Сайтама сильнейший из всех, но только пока жив. Ну а дальше… Того, что наступает дальше, Сайтама не может желать никому. Поэтому он собирается быть с Геносом честным, он признается, лепя в кучу слова. Как будто Сайтама другой – тот Сайтама, что был годы назад, проваливавший собеседования одно за другим, еще умеющий волноваться о пустяках, а не теперешний он, которого не всколыхнет даже разрушение целого мира. Поэтому он говорит это и смотрит Геносу прямо в лицо: – Это все, мне больше нечему тебя научить. И это на самом деле все. Все что у Сайтамы есть – подарок взращенной за гранью человеческих возможностей силы – вселенское одиночество и тоска. Они принадлежат ему одному, Сайтама хотел бы, пожалуй, сохранить их нетронутыми, а не бодяжить с присутствием в его жизни, в этой квартире кого-то еще. Он бы хотел не делиться этим – потому что это бремя нести ему, а таким, как Генос, было бы лучше не увязать в трясине такой вот бесславной силы, а двигаться дальше. Так было бы лучше, но на лице Геноса мимолетное удивление сменяется уверенностью – крепкой, как жесть. – Я все равно буду с вами. Я буду за вас, – чеканит он и сверкает радужками желтыми – желтыми, как два апельсина, два маленьких солнца в объятьях непроглядного космоса его глаз. Он обещает искренне, честно. Открыто и прямо, какой сам. – Всегда. И, спохватившись, чуть склоняет шею, завешивает пол-лица челкой и уточняет: – Можно? Что характерно, он никогда не спрашивает "хотите?". Это, считает Сайтама, в какой-то мере логично и правильно, ведь между "хотите?" и "можно?" – огромная разница. Генос не позволяет ему решать от себя, не позволяет руководствоваться стремлением к опостылевшему одиночеству, он взывает Сайтаму к ответственности за отношения между ними, что установились сами собой. Сайтама не может выставить Геноса – еще совсем мальчишку, пусть даже героя и киборга, в ночь, не может обмануть его доверие и эту необоснованную веру и восхищение, с которыми он заглядывает ему в рот. Генос поистине умный ребенок, Сайтама кивает своему открытию одобрительно – по правде сказать, ему есть чему поучиться у Геноса самому. Он отворачивается к телевизору, на ощупь шарит в пачке чипсов рукой и крошит их на пол отчего-то дрогнувшими пальцами, и, прежде чем закинуть изломанную чипсину в рот, выносит вердикт. И Генос сияет, как новенький, только что вырванный с распродажи, черпак, будто бы счастлив – на самом деле счастлив, и он мечется по дому, с энтузиазмом ныряя в пучину бытовых дел. Сайтама вдруг понимает, что на поставленный мальчишкой вопрос следовало ответить "можно". Но вырвалось почему-то: – Хочу.