Шабли

      Она сидит и ревет, сгорбившись в три погибели и размазывая соленую воду по щекам. Я сижу и молчу. Жду, когда стадия «пожалей себя», плавно перетечет в стадию «ты испортила мне жизнь». Вот, она поднимает голову и смотрит на меня так, словно я погубила полмира, не меньше, а то и целую вселенную. У нее красные опухшие глаза и темные разводы туши, вплоть до подбородка. Я думаю, куда бы мне слиться, пока она не начала швыряться вещами и угрожать, что уйдет от меня к «нормальному мужику». Сука. Я сижу, молчу и понимаю, что люблю ее до такой степени, что до сих пор, когда она на меня смотрит, я не могу дышать. А она любит себя, и иногда любит, чтобы ее любили.       Я привыкла к ее выходкам, но именно сегодня мерзкая змея обиды душит горло, уголки глаз щиплют подступающие слезы. Потому что она кричит, чтобы я уебывала куда подальше и не смела появляться на пороге ее квартиры. — Ты все равно меня любишь. — она не отвечает, лишь хмурится, резким движением смахивая слезы. Я зажмуриваюсь и слышу, как за моей спиной, звонко разбивается бутылка отменного Гран Крю. Комнату наполняет божественный запах первоклассного вина. Что ж, не в первый раз. ***       У нее день рождения. Она сидит за другим концом стола, пьет бургонское и хохочет так, что виден ровный рядок белых зубов. Причина ее неестественного веселья сидит на соседнем стуле, склонившись непозволительно близко к ее уху. Он пьяно улыбается и жестикулирует, по виску у него стекают капельки пота. Я морщусь и отворачиваюсь. Здесь действительно душно. От искусственного тумана, создаваемого дым-машиной, становится сложно дышать. А я говорила Поле, что лучше уж в «Seasons», чем в этот клуб. Я возвращаю свое внимание к виновнице торжества. Она жмется к нему всем корпусом, пытаясь перекричать клубные басы. А я чувствую, как мои ладони сжимаются. Еще утром, она, безмятежно улыбаясь, говорила мне, что пригласила его просто как бывшего коллегу, что это формальность, вежливость. Однако, остальных бывших наставников, я, почему-то, здесь не замечаю.       Я понимаю, что еще чуть-чуть, и я испорчу Поле праздник. Поэтому я позорно сбегаю на улицу. Как ни странно, но возле входа в клуб ни души, и даже любители никотиновых полочек не толпятся возле урны. Меня это безумно радует, так как через секунду я захлебываюсь в собственных же слезах. Мне себя жалко. На протяжении всего времени наших отношений, если это можно так назвать вообще, я себя постоянно жалею. Потому что понимаю, что без нее, я, наверно, жить не смогу, как бы это заезжено не звучало. А вот она сможет. Я ее люблю. А она сука.       Массивная дверь, с тихим скрипом, открывается, по ушам тут же бьют отголоски очередной новинки поп-индустрии. Из темной пасти клуба выныривает светлое пятнышко. Именно так, из-за пелены слез, для меня сейчас выглядит Пелагея. А это, несомненно, она, потому что я чувствую спиной ее грудь и теплые ладони на своей талии. — Замерзла, Настеныш? — шепчет она и легонько целует мочку уха. И тут я осознают, что меня действительно колотит. То ли от холодного ветра, то ли от слез. Скорее от второго. Она разворачивает меня лицом к себе. Я молчу. — Ревешь. — это был не вопрос, поэтому я просто шмыгаю носом и стираю тыльной стороной ладони ручьи, которые усердно налила. — Прости, что испортила праздник. — сказала я, а на самом деле мне хотелось влепить звонкую пощечину, чтобы стереть эту улыбочку с ее лица. — Ты такая дурочка — она воровато оглядывается по сторонам. — Моя дурочка. — смазано целует в шею. — Самая любимая дурочка. — я чувствую сладость. У ее губ вкус Шабли. *** — Вот! — Я судорожно вздыхаю, вбирая в себя никотиновые пары, и наконец, после пятнадцатиминутного беспрерывного словесного поноса, замолкаю. Пьер тоже вздыхает и глубоко затягивается. — Попала, ты, подруга. Я лишь горько улыбаюсь, понимая, что он прав. Конечно попала. Я даже не знаю, почему решила ему все рассказать. Да, мы с ним хорошие друзья, не больше. Он умеет слушать и слышать, и никогда не упрекает. Возможно поэтому. А еще, возможно, потому что я устала и мне страшно. Потому что она не звонит и не отвечает на сообщения уже неделю, с тех пор как свалила на свои гастроли. Единственный, кто меня жалеет и хоть как-то дает о себе знать, это Дешура, от которого, периодически, приходят смски: «Новосиб», «Екаб». И я, хотя бы, знаю, что у нее все хорошо. Но она не звонит, и я чувствую себя идиоткой. — Понимаешь, Пьер. У нас квартира, машина, чашки, ложки, в конце концов. Ну ты же понимаешь? — он конечно утвердительно кивает, с интересом наблюдая за тлеющим кончиком сигареты. — Я знаю, что она ест по утрам, знаю какие она цветы любит, знаю на какой фильм ее лучше пригласить. Это же что-то значит? — я судорожно хватаюсь за бокал и делаю глоток. Эдель внимательно наблюдает за моими действиями. — Здесь подают лучшее Пти Шабли. — он говорит куда-то в пространство, а я понимаю, что меня захлестывает отчаяние, да с такой дикой скоростью, что еще чуть-чуть и я зареву. Я себя знаю. — Она любит тебя, это было видно с самого начала. — Пьер улыбается уголками губ и топит окурок в глиняной пепельнице. — Спасибо. — я улыбаюсь в ответ. — и спасибо за компанию, друг. — я встаю и обнимаю его со спины. Он ничего не отвечает, а я решаю ехать домой. На улице я достаю телефон и нахожу самый «популярный» контакт за последнее время. После нескольких долгих гудков, в динамике раздается родной и сонный голос. — Поль, ты скоро домой? — Да, я соскучилась. — она тихо смеется. Я нажимаю на «отбой» и тоже улыбаюсь. ***       Она вихрем летает по квартире. По ее восклицаниям и чертыханиям, я понимаю, что она ищет ключи от машины. Я сижу на полу, в гостиной, сложив ноги по-турецки и облокотившись спиной на ножку журнального столика. Я почти не обращаю внимание на свое персональное торнадо. Я занята стаканом в моей руке и маленьким кусочком клубники, на дне этого самого стакана, который я пытаюсь извлечь пластмассовой трубочкой. — Ты куда так рано? — решаюсь поинтересоваться я, оторвавшись от своего увлекательного занятия. — По делам. — туманно отвечает она и садится рядом со мной на корточки. Она улыбается и проворно запускает пальчик в мой стакан, подцепив ногтем желанный кусочек ягодки. — Эй! — я даже не успеваю как следует возмутиться, а она уже довольно причмокивает и ухмыляется. — Жадина моя. — она берет меня за подбородок и я чувствую клубничную сладость на своих губах, смешанную с ее бальзамом для губ. — Я побежала. Смотри не усни, мы просто обязаны сегодня пойти гулять. Погода шикарная! Хлопает входная дверь, а я так и остаюсь сидеть на полу с пустым стаканом. Глаза, как по мановению волшебной палочки, начинают слипаться. Вопреки наказу Пелагеи, я решаю подремать часок. Погода, действительно, прекрасная. Это, наверно, первый такой солнечный день в мае. Свет заливает просторную комнату, и от этого еще больше хочется спать. Я поднимаюсь со своего насиженного места и тут же плюхаюсь на, рядом стоящий диван. Очертания комнаты становятся размытыми. Я засыпаю.       Из крепких чар Морфея меня вырывает мерзкая трель мобильника, так некстати оказавшегося прямо под моей щекой. На дисплее ярким белыми буквами горит «Ханова». Я откашливаюсь, пытаясь прочистить горло, чтобы мой голос звучал хоть немного бодро. — Да, родная — я все равно сиплю так, будто проспала не меньше суток. — Алло, Насть. Привет, милая. Купи текилу. — я впадаю в ступор. Голос у нее задумчивый и какой-то обреченный. — Что-то случилось? — так как она захотела текилы, а не любимого вина, я предполагаю катастрофу вселенского масштаба. — Ничего не случилось. Хочу к тебе и текилу. — у меня в голове возникает еще больше вопросов, но она отключается. С минуту я сижу и пытаюсь начать соображать. После сна это удается с большим трудом. С удивлением я обнаруживаю, что за окном потоп. Крупные капли отбивают барабанную дробь по запотевшему окну. Я понимаю, что из квартиры я выходить не намерена.       Происходит какая-то магия, не иначе, потому что на кухне, в ящике, между овсянкой и киноа, чудесным образом оказывается бутылка замечательной текилы. Я с радостной лыбой возвращаюсь в гостиную и плюхаюсь обратно в мягкие объятия дивана. Остается дождаться зачинщицу «фиесты».       Она появляется через час. Я в это время все еще сижу на диване и копаюсь в телефоне. Я слышу как брякает брелок от ключей, когда она швыряет их на тумбочку, слышу как она скидывает туфли и заходит в комнату. Я отрываюсь от телефона и вижу совершенно растерянный, блуждающий взгляд. — Милая ты чего? — я начинаю нервничать, потому что еще не разу не видела Полю такой. Она обычно либо хохочет, либо истерит, но такого состояния еще не было. Она ничего не отвечает, молча подходит и садится ко мне на колени. — Обними меня — я выполняю ее просьбу и прижимаю ее к себе. Она утыкается мне в шею. — Насть, я тебя люблю очень. — она целует меня в щеку. — Прости, что редко это говорю. Я вдруг понимаю, что даже если случилось что-то ужасное, даже если она убила кого-нибудь, то я не смогу от нее никуда деться. Я просто целую ее в светлую макушку и улыбаюсь. ***       Я присаживаюсь на раскаленный песок и еложу по нему пятой точкой, пытаясь закопаться поглубже, чтобы не было так горячо. Она стоит чуть поодаль, ее ступни утопают в мокром песке, руки раскинуты в стороны, она улыбается мне своей самой лучшей улыбкой, как когда-то улыбалась на слепых прослушиваниях. Я понимаю, что чертовски счастлива. Я понимаю, что при всем желании не смогу закончить все это. Я не смогу без нее. Не смогу без ее крайностей, без поцелуев объятий и бесконечных истерик. Пусть это все глупо и я знаю, что эти отношения постепенно разрушают меня. Я также знаю одно, я счастлива и все эти бесконечные ссоры стоят вот таких моментов. Она подходит ближе, расстилает полотенце и садится рядом. Кладет голову мне на колени. Ладонь на автомате тянется к ее светлым кудряшкам и зарывается в них. От нее пахнет солью и умопомрачительным фруктовым парфюмом.       Шум океана дарит умиротворение. Я довольно улыбаюсь, меня переполняет гордость за себя. Я все-таки смогла ее уговорить оставить на целый месяц серую Москву. — Знаешь, если к тебе еще раз подойдет эта девочка в баре, я ее задушу. — она поднимает голову с моих колен. Я на нее не смотрю, но понимаю, что она не шутит. Ничего не говоря, я снова укладываю ее на свои колени. Мне становится смешно, я начинаю тихо хихикать. — Чего ты смеешься, я серьезно! — она не успевает как следует возмутиться, раздается звук довольно громкой вибрации. Она роется в пляжной сумке и наконец находит беспокойную причину звука. — Да, мам. — она быстро поднимается и отходит от меня. Мое веселье тут же трансформируется в тягучую и неприятную грусть. Светлана, конечно, знает обо мне, но делает вид, что меня не существует. Я встаю и медленно иду к нашей вилле, точно зная, что разговор будет долгим. Пелагея присоединилась ко мне буквально через 15 минут. Тяжело вздыхая, налила два бокала Ларош. Тут же раздался отменный запах вина. — Знаешь, ничего нового я не услышала. — она протянула мне бокал. — Зато, я сказала, что влюблена. — она пригубила напиток. — И уже давно влюблена. — бокал в моей руке дрогнул. — Что? — Да, влюблена. В одну мимишную девочку. И никуда ее от себя не отпущу, да и она сама я думаю никуда от меня не денется — Она хохочет. А я иду к ней целоваться.