Доброе предзнаменование

Карьера одной юной актрисы медленно, но верно шла в гору. В двадцать лет она снялась в одном очень популярном сериале и её, наконец-то, стали узнавать на улицах. Кёко даже обрадовалась этому, но позже поняла, что фанаты порой мешают добраться до нужного места. Актриса со временем забыла про свою месть и Фува Шо, мысленно признавший поражение, был этому очень рад. Отношение с сэмпаем тоже налаживались. На это по крайней мере надеялись троица заговорщиков: Такарада Лори, Яширо Юкихито и Котонами Канаэ. «Она уже зовёт его по имени, не краснея, а значит и до свадьбы не далеко!» Таков был их девиз и они продолжали трудиться над соединением двух ведущих актёров агентства LME. Светская вечеринка звёзд Токио Тачибана Мисаки, возбуждённо жестикулируя, пересказывала приятельницам очередную историю семейной драмы. — И тогда я говорю мужу: «Значит так, милый, если не вразумишь свою сестрицу, я сама укажу ей на дверь, чтоб не задирала нос». Эта змея подколодная поучает меня, как тратить деньги! .. Кёко-тян, ты обворожительна! Такие вечеринки устраивались несколько раз в год, иногда без всякого повода. Здесь царило безудержное веселье, на открытом воздухе устроили что-то вроде шведского стола, а в бамбуковой беседке - бар. Кёко остановилась осмотреться посреди залитого заходящем солнцем сада. Первое, что Кёко различила в нестройном хоре голосов, был низкий голос, принадлежащий… «Только без паники», — Кёко начала протискиваться сквозь толпу к Яширо Юкихито, который стоял в противоположной стороне сада. Её со всех сторон осаждали мужчины, попыхивавшие дорогими сигарами, от чего актриса громко закашлялась. Менеджер «Великого актёра Японии» заметил полуобморочное состояние девушки: — Кёко-тян, ты в порядке? — Яширо обеспокоенно всматривался в её побледневшее лицо. Кёко почувствовала покалывание в затылке, словно кто-то неотрывно глядел ей в спину, и её как магнитом потянуло обернуться. На неё в упор смотрел Рейно. «Надо пробираться к выходу, ни минуты я здесь не задержусь.» Кёко трясущимися пальцами нащупала полы пиджака Юкихито и крепко уцепилась в них. — Да-да… Не волнуйтесь… Я… мне нужно просто побыть одной… подальше от толпы. — Скажу по-секрету: на втором этаже особняка есть пустые комнаты. Можешь пойти отдохнуть там. Кёко благодарно кивнула и поспешила в укрытие. «Вот бы исхитриться и улизнуть отсюда, воспользовавшись всеобщей суматохой. Надо надеяться, никому не взбредёт в голову заговорить со мной прямо сейчас. Позже можно по телефону извиниться перед Реном.» Спотыкаясь и едва удерживаясь от искушения скинуть туфли на высоченных каблуках и помчаться что есть духу, Кёко пробралась в дом. Прикрыв глаза, она прислонилась к стене в прохладной полутёмной прихожей, чтобы немного отдышаться. Смех и голоса остались за шумонепроцаемыми дверями. «Теперь мне ничто не угрожает. Хорошо, что я опоздала, и моя машина припаркована последней в длинной веренице машин, иначе домой побрела бы пешком.» Кёко наблюдала, как в толпе гостей снуют официанты, предлагая напитки. Заиграл квартет, специально приглашённый по случаю торжества. Вздрагивая от каждого шороха, Кёко на цыпочках прошла по пустынным коридорам в гостиную. Сердце у девушки заходилось от страха, то прекращало биться, то рвалось из груди. Пытаясь дышать ровнее и сдерживая шаг, она взялась за ручку, и тут услышала, как распахнулась дверь позади неё. Вместо того чтобы бежать, она застыла, как зверёк под леденящим взглядом змеи. — Моя Тёмная леди… Ты же не уйдешь, не поздоровавшись со мной? «Рейно. Не иначе как шпионил, трудно поверить, что эта встреча — случайное совпадение.» Он похотливо хихикнул. Кёко всегда ненавидела его смех… — Дай-ка на тебя полюбоваться. Будь паинькой, подойди ко мне. — Он одобрительно прищёлкнул языком. — А ты стала настоящей красоткой, как раз в моём вкусе. Я знал, из тебя выйдет толк. Рейно вразвалку подошел к ней нетвёрдой походкой, и она брезгливо поморщилась от исходившего от него кисловатого запаха пота. Кёко хотела развернуться и  удрать, но боялась, что, отведя глаза, нарушит визуальный контакт, удерживавший Рейно от решительных действий. Парализованная страхом, она не могла ни двинуться с места, ни закричать и видела, что Рейно уже невменяем и вот-вот набросится на неё. Он осклабился, масляные глазки плотоядно шарили по её телу, устраняя единственную преграду — облегающее вечернее платье из чёрного бархата. — Малышка Кёко… Ты ведь сегодня без своего верного пса? Мы бы с тобой недурно провели времечко, верно? Кёко отшатнулась, глядя, как к ней склоняется ненавистное лицо. «Беги, беги!» — внушала себе Кёко, но Рейно уже подошёл к ней вплотную, и, если она шарахнется в сторону, он всё равно её поймает. Он протянул руки, чтобы обнять её, те самые руки, которые когда-то срывали с неё одежду, впивались в её тело, вцеплялись в волосы… Кёко осознала, что все эмоции: ужас, омерзение, презрение — отражаются у неё на лице… Она затравленно, не двигаясь, смотрела на своего истязателя. Кёко почувствовала, что ей не спастись. Её бросало то в жар, то в холод, кровь стучала в висках. Как же Рейно не замечает, до чего он ей противен? — Кёко, дорогая… Вот ты где! — Рен стремительно подошёл к ней размашистым шагом, привлёк к  себе, по-свойски чмокнул в щёку… «Давно ли он здесь, как долго следил за нами?» В иной обстановке Кёко позабавилась бы той готовности, с  какой Рейно уступил актёру дорогу. Поначалу он, правда, выпучил глаза и разинул рот, но затем отошёл на приличное расстояние. — Я перегрелся на улице, решил вот посидеть в тенёчке, — заикающе промямлил он. — Если бы я знал, что вы с Кёко вместе… Дальше Рейно пробурчал какое-то замысловатое ругательство и поплелся к выходу. Кёко повисла на руке Рена всем весом и ещё вцепилась в рукав. Её трясло как в лихорадке, наверняка Рен это почувствовал, но чем больше Кёко старалась расслабить напряжённые мышцы, тем чаще пульсировал мелкий озноб в  каждой клеточке её тела. Немного успокоившись, Кёко начала соображать, что мужчина успел вывести её на улицу и они уже стоят на парковке. Актриса решила оттолкнуть поддерживавшую её руку, но позади раздался цокот каблуков и, обернувшись, парочка увидела внучку президента LME. Предположив почему актёры стоят в обнимку, юная девушка покраснела от смущения. -Кёко-тян… Рен-сан… — Мы как раз собирались уезжать, Мария-тян, — невозмутимо заявил Рен. — Кёко неважно себя чувствует… Я о ней позабочусь. Мария пришла в себя, смесь удивления и любопытства отобразилась в её глазах. «Теперь всё агентство будет судачить об этом моменте, приправленные пикантными подробностями. А то и о помолвке в каком-нибудь журнале напечатают.» Протестующий возглас застрял у Кёко в горле, её ладошка совсем затерялась в большой горячей ладони новоиспечённого «возлюбленного». Закипая от негодования, она подчинилась, когда Рен подтолкнул её к автомобилю, и не заметила, когда Мария решила поскорее оставить эту парочку в одиночестве. — Моя машина припаркована в тридцати метрах отсюда. — А моя — прямо перед тобой. Кёко замотала головой. — Нет. Это исключено. — Я не разрешу тебе сесть за руль в таком состоянии. Аварий в Токио и так хватает. И тебе всё равно придётся послушаться, — предупредил Рен. — Одна ты домой не поедешь, а будешь упрямиться, отнесу тебя к твоей машине на руках… Кстати, Мария наблюдает за нами, — серьезно добавил он. — Признавайся, для чего ты это сделал? — Что именно? «Подумать только — сама невинность!» — Зачем ты наболтал Марии, что мы уходим вместе? Она ведь подумала, что у нас… — Роман? — мягко подсказал Рен. — Не упрямься, Кёко, полезай в машину, — вкрадчиво произнёс он. Сопротивление сломлено. Сейчас она сделает несколько шагов, сядет в его «порше» и тем самым окончательно проиграет. И вдруг случилось непредвиденное — Рен обнял её, бережно, почти ласково, как будто чувствовал насколько она утомлена и измучена. «Я ведь похоронила свои чувства к тебе… Рен. Тогда почему мне уютно и спокойно в его объятиях и от исходящего от него тепла кружится голова?» Едва подумав так, она запрокинула голову, чтобы получше рассмотреть лицо Рена, словно таким образом надеялась получить ответ. Его дыхание овеяло раскалённую кожу Кёко. Он улыбнулся, улыбались и губы его, и глаза, и какое-то неведомое ощущение волной накатило на неё, пугливая дрожь прошла вдоль позвоночника, где-то глубоко внутри вспыхнула искорка, оставив после себя странную пустоту. — Кёко… Тембр голоса Рена завораживал, загипнотизировал её. Никто никогда не произносил её имени с подобной интонацией. Она утонула в его сияющих серых глазах, а на дне увидела такое… и с недоумением спросила себя: «Откуда эта перемена?» Рен склонялся к ней всё ближе, ближе, взял её лицо в свои ладони, большими пальцами осторожно отвёл назад пряди шелковистых волос. Умом она отчаянно хотела вырваться, но всем своим существом встрепенулась, откликнулась, жаждала продолжения ласки. Одной рукой Рен обхватил её за талию, другая легла на плечи, накрепко сковывая её тело. Кёко не могла даже пошевелиться, и тогда нежные губы разомкнулись, чтобы заставить его прекратить всё это. — Кёко… Она не расслышала, скорее ощутила звучание своего имени, слившееся с прикосновением его губ. Кёко обмерла — беспомощная, потрясённая. Ей не устоять перед этим бешенным натиском. Она вскинула было руки, упёрлась Рену в грудь, но тут же скользнула выше, обвила его шею, запустила пальцы в буйные, густые волосы на затылке. Сначала его поцелуй был жадным, ненасытным, но постепенно алчность уступила нежности, сладкой истоме. Рен словно отыскал потайную пружинку, и Кёко раскрылась ему навстречу, как шкатулка с секретом. «Её упоительные, отзывчивые губы… Да это чудо! Ах, если бы продлить наслаждение, не дать этой удивительной девушке ускользнуть!» Она таяла как воск в его объятиях, податливая, покоренная. На краткий миг Рен оторвался от её рта, кончиком языка нежно провёл по тоненькой линии, разделяющей губы. Брюнет испытующе смотрел ей в лицо из-под полуопущенных длинных ресниц: заглянул в глаза, перевёл взор на припухшие губы. Он без слов понял, что Кёко очнулась от забытья и отгораживается от него. Рен снова притянул её к себе, наклонил голову, и опять на Кёко накатило пугающее возбуждение. — Нет, нет! — панически забилась она в его объятиях, но вместо истошного крика с её губ слетел лишь жалобный шёпот… Рен убрал руку, и, лишившись упоры, Кёко испуганно, умоляюще посмотрела на него. А брюнет лишь с галантным поклоном открыл перед ней дверцу «порше». Ступая на ватных ногах, она подошла к машине и рухнула на сиденье. — Мне нужно придти в себя! — пробормотала Кёко, позабыв, что она не одна в салоне автомобиля. — Да, — со вздохом согласился Рен, пристёгивая ремень безопасности. — Мы едем ко мне. Нам есть о чём поговорить. — Вот как? — с еле сдерживаемым бешенством спросила Кёко. — И о чём же? — О прошлом… И о будущем. По пути до дома Рена между актёрами была напряжённая тишина. «Порше» проехал по широкой асфальтированной аллее, окаймленной аккуратно подстриженным кустарником, свернул направо, и перед глазами Кёко предстала высотка из железа и стекла. У неё созрел план бегства: набрать побольше воздуха в лёгкие, скороговоркой выпалить категорический отказ идти с Реном куда-либо и говорить с ним о чём бы то ни было, а потом вызвать такси. Однако что-то в выражении его лица заставило Кёко прикусить язык. Подземная парковка. Лифт. Рен отпёр входную дверь в квартиру и пропустил Кёко вперёд. Она очутилась в просторной, со вкусом декорированной прихожей. — Нам будет удобнее всего в гостиной, — сказал Рен, нарушив затянувшиеся молчание, и через длинный коридор, устланный пушистом светло-коричневым ковром с длинным ворсом, проводил гостью в комнату. Кёко не успела опомниться, как уже погрузилась в пуховые подушки дивана. Рен рассмеялся: — Ты как маленькая девочка, которая пришла на чай к бабушке с дедушкой, чинно сидит и выжидает, когда же её похвалят за примерное поведение. Кёко покраснела от смущения, потому что вдруг почувствовала себя именно глупенькой, маленькой девочкой: её хрупкая фигурка совсем затерялась среди мягких подушек и ноги не доставали до пола. — Так не годится, тебе же неудобно. Забирайся на диван с ногами, — посоветовал Рен. — Устраивайся поудобнее, нам предстоит долгий разговор. Заварить тебе чая? Или кофе? Она отрицательно покачала головой. — Тогда я угощу тебя кое-чем повкуснее, — загадочно улыбнулся он и исчез. Через пару минут он вернулся в гостиную, а тем временем Кёко почувствовала себя раскованнее, отважилась наконец сесть на диван, согнув ноги в коленях. Так действительно было гораздо удобнее, и пропало неприятное ощущение невесомости. Рен присел рядом, поставил на журнальный столик поднос с двумя бокалами и бутылкой муската. Когда один из них, наполненный до середины, был предложен Кёко, она отчаянно запротестовала. — Пей, не бойся. Ты уже совершеннолетняя и тебе нужно расслабиться. Ты ведь напряжена как струна на гитаре. Нехотя Кёко приняла бокал, покрутила на свету, разглядывая густую, медового цвета жидкость, вдохнула насыщенный аромат изысканного букета и сделала крохотный глоточек. — Что связывает тебя с солистом группы Vie Ghoul Рейно? — С Биглем? Ненавижу его. И видеть его не хочу. Каждый раз, когда он на меня смотрит, то меня охватывает паника и я словно каменею. Не могу пошевелиться. Только мысль о том, что ты мне поможешь, даёт мне силу двигаться. Я говорю тебе правду. — Не сомневаюсь… — произнёс он спокойно. — Ты… ты мне веришь? — неожиданно для себя задала она вопрос. — Да. Под пристальным, выжидательным взглядом Рена Кёко расхрабрилась и залпом опустошила бокал. Не сводя с неё глаз, он тоже в один присест допил вино, поставил бокал на столик. — Что произошло между вами? Сегодня. И тогда на Каруидзаве. Кёко передёрнуло от кошмарного воспоминания. — Я и тогда его терпеть не могла. Он, увидев меня в образе Мио, возомнил, что я его «Тёмная леди». И тогда на Каруидзаве… — Он пытался тебя изнасиловать, — подытожил Рен. Она не вымолвила ни звука, только протянула ему пустой бокал, и актёр, исполняя молчаливую просьбу, налил ещё вина. — Мне было очень стыдно и страшно… И я считала, что сама виновата… — Страшно… Вполне естественная реакция, но виноват во всём Рейно. — В его тоне звучало искреннее сострадание. — Ты ушла с вечеринки из-за того, что увидела Рейно? — Да. Страх и унижение становятся основными воспоминаниями о нём. Я очень боялась и молчала. Никому ничего не говорила. Было очень страшно. Фува-сан рассказывала, что девушка должна быть чиста и невинна. Я решила, что если окружающие люди узнают, что меня почти изнасиловали, то можно смело ставить на себе крест. — Кёко осушила второй бокал. — Так как все окружающие будут тебя постоянно осуждать, ты будешь как прокажённая и о замужестве можешь забыть. — Девушка часто заморгала, сдерживая так невовремя подступившие слёзы. — А если бы он попытался снова? Что может сделать хрупкая девочка? До сих пор, когда я его вижу, хотя прошло почти три года, я испытываю тот дикий страх, который испытывала тогда… Рен придвинулся ближе, и Кёко машинально отшатнулась, свернулась в клубочек, как котёнок под его скептическим взором. — Не нужно меня бояться, Кёко-чан. Брюнет забрал у неё пустой бокал, приподнял её, усадил к себе на колени, как ребёнка, Кёко порывисто обняла его за шею, уткнулась ему в плечо и разрыдалась, вздрагивая всем телом. Слёзы, словно раскалённая лава, текли по щекам, смачивали рубашку Рена, и он чувствовал, как горячее дыхание опаляет его шею. От молниеносного осознания происходящего рассудок Кёко на миг прояснился, и она попыталась разнять руки, вырваться из объятий, но Рен не позволил. Он принялся укачивать, убаюкивать её, шепча ласковые, утешительные слова, говорил, что поможет ей, что избавит от боли и страданий, что ей необходимо поплакать и не надо стесняться. — Вот умница, — ласково приговаривал он. — Тебе больше не придётся терпеть всё это, ты и без того достаточно намаялась. Он гладил Кёко по голове, сильная мужская ладонь касалась её волос легко и бережно, принося утешение. Казалось, дотрагиваясь до неё, Рен вбирал в себя её тело и душу и сам становился частью её существа. «Самым лучшим женщинам приходится тяжелее всех. Отважная малютка, жаловаться и стенать — не в её привычке, она только замкнулась в себе, а уж я-то знаю, каково в одиночку нести бремя своей судьбы.» Кёко затихла в его объятиях, всхлипывания становились всё реже, только плечи подрагивали. Словно ни одной косточки не осталось в её теле, она прильнула к Рену, податливая, невесомая, обессилевшая от волнения. Он крепче прижал её к себе, пушистые, мягкие волосы щекотали его подбородок. У Рена щипало глаза, по щеке скатилась скупая слезинка, не из жалости к себе — он не заслужил жалости, —, а от скорби за любимую. Рен представлял, как бы это могло быть… Нет, о том, чтобы Кёко его полюбила, нечего и мечтать, но если б она полностью доверилась ему, пусть даже всё ограничится дружбой и взаимопониманием. Он желал её, но желание не было таким острым, неотступным, как испытываемая к ней любовь. «Что что, а сдаваться я не намерен. Надо только не зевать, и счастье мне улыбнётся. Я завоюю расположение Кёко настолько, что она разрешит мне доказать свои чувства на деле.» При слабом свете сумерек Рен всмотрелся: рыжая прядь выбилась из причёски, упала Кёко на лоб. Её голова покоилась у него на груди, и в ушах Кёко гулко отдавалось его сердцебиение, вторя ритму её сердца. Она вдыхала чистый, тёплый, очень мужской запах, так быстро ставший знакомым. Сейчас она свободна, вместе со слезами выплаканы горькие, въедливые воспоминания, и появилась такая лёгкость, будто паришь над землёй. Кёко сидела, поджав ноги, не шевелясь, пустив чувства на самотёк. А чувства сплавились воедино, обратились в инстинкт самосохранения, повелевавший ей не разлучаться с Реном. Она закрыла глаза, погрузилась в дремоту, но Рен вдруг нежно взял её за подбородок, приподнял её голову, заглянул в глаза, заправил за ухо непокорную прядь, тихо прошептал её имя. Затрепетав от ласкового прикосновения, Кёко вспомнила поцелуй на парковке перед «порше», перевела взгляд к губам Рена, её губы приоткрылись, вздохнули мечтательно и счастливо. Ни с кем ей не доводилось испытывать такого всепоглощающего, беспредельного сладострастия. Мир опрокинулся, перевернулся и на его вершине хватает места лишь для них двоих. В предвкушении поцелуя у неё перехватило дыхание, всё тело сладко заныло. Кёко облизала пересохшие губы и потянулась к его губам. Чудесная истома обволакивала её, заглушая страхи и сомнения. Отрава желания проникла и растворилась в крови Кёко. «Пускай Рен поцелует меня как тогда, сейчас я готова полжизни отдать за это ощущение.» Тонкие, нежные пальчики Кёко коснулись его щеки, как некое незримое дуновение. — Кёко… — выдохнул Рен приглушённым, охрипшим от сумасшедшего желания голосом. Он слегка повернул голову, тронул губами пульсирующую жилку на сгибе её запястья. Жаркие змейки пробежали по её коже, всполох страсти блеснул в глазах. — Кёко… «Пока не поздно, надо остановиться, честно объяснить: то, что с  ней происходит, — физиологическая реакция на эмоциональный всплеск. Но её пылающие губы совсем близко…» И Рен не устоял, жадно впился в  её рот, пытаясь утолить неодолимый, сводящий с ума порыв. Тёплая волна захлестнула Кёко, и он почувствовал, что его ласки — как пьянящий нектар для её необученного тела. Но вот она едва ли подозревает, до какого исступления доводит его одной лишь своей близостью. Она перебирала густые волосы, настойчиво притягивала его к себе, чтобы полнее до головокружения упиваться уверенным прикосновением его губ. Сжимая ладонями лицо Кёко, Рен стал целовать её щёки, сомкнутые веки, дуги бровей, кончиком языка провёл вдоль шеи. «Кожа у неё здесь нежная, шелковистей всякого шёлка.» Прильнул к ямке у горла, и вновь приник к губам в долгом, глубоком поцелуе, чувствуя, как Кёко тает и трепещет в унисон с ним. Её руки заскользили по его спине, в нерешительности задержалась у пояса брюк. Рен понял, что рубашка мешает ей беспрепятственно ласкать его тело. Он рывком через голову стянул рубашку, услышав звук трескающийся ткани и звона пуговиц об пол, отбросил её в сторону. Когда он на миг отнял руки, Кёко с недоумением раскрыла глаза и увидела прямо перед собой его красивое, мужественное лицо, искажённое страстью, широко развёрнутые мускулистые плечи. Сладостная дрожь пронзила её, она оказалась во власти первобытного инстинкта, которому не было никакого дела до её разума. — Прикоснись ко мне, — хрипло потребовал Рен. Её ладони легли на загорелую грудь, скользнули к плечам. Кёко начала покрывать их лёгкими, стыдливыми поцелуями. Робкие, неумелые прикосновения заводили Рена так, словно это были руки опытной женщины. Его учащённое дыхание стало прерывистым и резким. Он нащупал застёжку и расстегнул платье Кёко, стянул рукава с послушных плеч, спустил бретельки бюстгальтера, провёл пальцами вдоль впадинки между плечом и шеей, потом его рука спустилась ниже, по нежному, прохладному телу. Кёко будто ударило током, она почувствовала как напряглись груди и в следующий момент мужские ладони накрыли мягкие холмики. Рен низко опустил голову, сжал губами болезненно напряжённый сосок, а её руки легли ему на спину, обняли за плечи, притягивая его ближе к себе. Всё тело Кёко растворилось в жарком потоке, опалившем её бёдра, а между ног стало мокро. Она уже не владела собой. Исходившее от него тепло до предела накалило её нервы. Она попыталась произнести его имя, но получился лишь набор бессвязных звуков. Кёко жаждала испробовать всё до конца и одновременно уцелевшим уголком сознания приказывала себе освободиться от дурмана, но не могла противостоять зову плоти. Теперь-то она понимала, что именно этому мужчине судьбой предназначено перекраивать её жизнь. Её битва с самой собой проиграна, гордыня разбита вдребезги, и её несёт, словно щепку, штормовой волной нестерпимой страсти, сметающей всё на своём пути. Рен чуть отстранился и с откровенным восхищением рассматривал стройное разгорячённое тело Кёко. Матовая прозрачная кожа будто светится изнутри, маленькие упругие груди налились от возбуждения, соски отвердели от его яростных ласк. А Кёко залилась румянцем и молчала, смущённая тем, что собственное тело выдало её. Она снова и снова со стоном ловила ртом воздух, когда Рен поначалу осторожно, а потом алчно и ненасытно начал ласкать губами её сосок. Спазмы сладчайшей муки пронзили всё её тело до кончиков пальцев, зарождаясь там, где его зубы нежно терзали тугой комочек плоти. Внезапно она увидела себя со стороны: дрожащая, полураздетая, податливая и готовая уступить любым желаниям мужчины. Рот приоткрыт от томительного вожделения… В этот момент Рен поднял голову, посмотрел на неё… и что-то страшное качнулось в глубине его зрачков. — Кёко, всё в порядке, не пугайся, я больше не трону тебя. Но, когда он мягко высвободил её из объятий, Кёко в страхе уцепилась за его руку. — Нет, пожалуйста!.. Не останавливайся… Я хочу… Она была как в бреду, перед её глазами вращался магический круг, яркие узоры складывались и менялись с калейдоскопической быстротой. Рен заглянул в её охваченное экстазом лицо. Он чувствовал, что безумно любит и хочет её, и знал также, что эта полуженщина-полуребенок в своём упоительном заблуждении, вызванном эмоциональным потрясением, воображает, будто хочет его. Он знал, что не имеет права воспользоваться её самообманом, но Кёко оплела его руками и ногами, змеиными кольцами сдавила его волю. Почувствовав прикосновение жарких губ, Рен понял, что пропал. На этот раз, когда он стал ласкать её грудь, Кёко выгнулась ему навстречу, её пальцы блуждали в густой копне его волос, и на пике наслаждения у неё вырвался громкий, протяжный стон. Мысли Рена распались на множество осколков. Время сдержанности прошло, их тела сплелись в тесном объятии, оба стремились лишь к одному — к истинному союзу мыслей и чувств. Кёко медленно подняла на Рена затуманенный взгляд, увидела на его лице дикую, животную страсть. И тут её осенило, чем может кончиться эта поэма плоти, если сию же секунду её не прекратить. Он мгновенно почуял в ней перемену, ощутил обуявший её ужас… «Господи, неужели мои ласки напомнили ей о Рейно?» Саднящая, жгучая боль заполнила его. — Кёко, милая… Он хотел попросить прощения за свою несдержанность и бестактность, но Кёко закрыла его рот своей ладонью, покачала головой. — Нет… нет. Я не могу… — выдавила она с таким трудом, будто заговорила впервые за много месяцев. — Я не вынесу, если начну бояться и тебя. «Что же я наделала? Что бы он сделал со мной, если б я ему поддалась? Ведь мы почти добрались до последней черты…» Последние капли желания иссякли под грузом этих мыслей. С замиранием сердца Кёко следила за тем, как Рен борется, пытаясь потушить бушующий внутри пожар, и выходит победителем из этой битвы. Она неловко натянула платье, кое-как привела себя в порядок. Время и пространство куда-то отодвинулись, лишь обрывки мыслей мелькали в помутившемся сознании. Кёко даже позабыла слова, которые только что пролепетала и недоуменно уставилась на Рена, когда он резко спросил: — Бояться? О чем ты говоришь? .. Кёко, разве ты не перестала бояться и избегать меня?! Он хорошенько встряхнул её за плечи, и Кёко через силу выплыла из  оцепенения, куда погрузилась, точно в омут, и столкнулась с настойчивым, инквизиторски суровым, вопрошающим взглядом. — Налей мне ещё вина, — тихо попросила она ровным, безжизненным голосом. Он недовольно нахмурился, но выполнил просьбу и подал ей наполненный до краёв бокал. У Кёко пересохло в горле, распухшие губы жаждали влаги. С каждым глотком в организме восстанавливалось утраченное равновесие, и её вдруг неудержимо потянуло ко сну. Глаза сами собой слипались, Кёко зевнула раз, другой, напрочь игнорируя нетерпение Рена, выжидающе смотревшего на неё. — Я устала, — раздраженно сказала Кёко. — Я хочу спать. Третий бокал оказался явно лишним. Комната закружилась у неё перед глазами, Кёко попыталась угнаться за ней, но ноги у неё подкосились, и она провалилась в бездну. Рен подхватил её как пёрышко, опустил на диван. Кёко заснула крепким, беспробудным сном… «Она опьянела от трёх бокалов белого вина… Но, видимо, она вообще не употребляет алкоголь и, к тому же, ничего не ела на вечеринке» — напомнил себе Рен. — «Добавим к этому набору недавнюю неприятную встречу с Рейно, и получится, что удивляться нечему: утомлёное тело, без сил осталась душа, так что сон единственное спасительное средство.» Он склонился над Кёко и взял её на руки. «Какая же она легонькая, хрупкая… По счастью, гостевая комната всегда наготове. Кёко останется здесь на ночь, а утром поговорим о недосказанном.» В одном Рен был твердо уверен: его чувства к этой девушке неизменны, независимо от того, боится она его или нет. Положив её на кровать, он осторожно присел на край, всмотрелся в её умиротворенное, спокойное личико, мимолетно коснулся губами её лба. — Я люблю тебя, милая, — прошептал он в её сомкнутые губы, и, словно пытаясь ответить, она улыбнулась во сне. Доброе предзнаменование?..