Смерти нет

      Солнцу было плохо. Будучи сильнейшим из творений демиурга, оно всегда хотело только одного — светить. Согревать своим теплом всех остальных, от собратьев по божественной силе до самой крохотной букашки. Обнимать их своими лучами, делиться бесконечной любовью. Даже владения Смерти, «несотворенная реальность» не оставались без его тепла. Каждый вечер Солнце уходило в дверь-сквозь-пространство, оставляя вместо себя фонарик луны и светлячки звезд. Кто-то даже считал, что в несотворенной реальности Солнцу каждую ночь приходится сражаться с полчищами монстров, выжигая их, чтобы не вырвались наружу. Но кто до этого вообще додумался, Солнце не знало.       Потому что во владениях Смерти не было никаких монстров. Там вообще было очень тихо, холодно и спокойно. Вопреки сложившемуся мнению, у Смерти вовсе не было стремления задержать в своих владениях умерших. Все, не угодившие в дворцы душ какого-нибудь божества, отправлялись Последним Судией на перерождение. И здесь права голоса не было ни у кого — решение принималось лишь самой Смертью. Задерживались в несотворенной реальности лишь души, утратившие цельность. Самоубийцы, жертвы ритуалов, те, кто пережили страшное предательство и не смогли от него оправиться… уставшие от жизни и бесконечной борьбы. Таких оказывалось достаточно много, чтобы владения Смерти никогда не пустели.       Но — и это было для Солнца настоящим чудом — эти души не задерживались в несотворенном навечно. Они… излечивались. Восстанавливались. Становились снова полными сил и готовыми жить. А еще эти души так жадно тянулись к теплу, так трепетно впитывали каждый лучик, что просто невозможно было не светить им. И Солнце светило — изо всех сил, так, как не могло светить снаружи, чтобы не обжечь. Здесь, в отличие от проявленной реальности, причинить вред можно было только намеренно… И ни одна капля тепла не пропадала просто так. Потому и возвращалось Солнце всегда усталым, но счастливым и исполненным любви еще больше.       Остальные боги вряд ли об этом знали. Солнце не хотели отвлекать, а Смерть слишком редко можно было встретить в проявленной реальности. По сути, никто не знал даже, какой у нее истинный облик и есть ли он вообще — широкий темный плащ надежно скрывал внешность самого молчаливого божества. Кто-то считал, что лик Смерти омерзителен и ужасен, иные наоборот говорили, что Тихая Госпожа прекрасна собой, хоть и лишена голоса. Третьи доказывали, что Последний Судия многолик, и то, каким ты его увидишь, зависит от того, на какую чашу его весов ложились твои поступки.       Солнцу все это было неважно. Оно любило всех, без исключения.       А потом случилось страшное. Боги — его же родичи, собратья по пантеону, те, кто и так был к Солнцу ближе всего — решили, что больше не хотят делиться его светом со всеми остальными. Ведь то, что простые смертные и тем паче букашки и растения воспринимают лишь теплом, на самом деле было эманациями силы. Удивительной, способной наполнить жизнью даже несотворенную реальность… и дарящей тому, кто умел ее правильно принимать, потрясающее могущество. Некоторые из творений обладали чуть большей восприимчивостью — но их «солнечная магия» ни в какое сравнение не шла с тем, что могли получить от Солнца боги.       Они понимали, что Солнце никогда не откажется светить — просто не сможет. И напали. Все вместе, вероломно, стоило только ему выйти из двери-сквозь-пространство. На уставшее, как они думали — после еженощного боя — Солнце. Оно было сильнее их всех, но каждое божество имело крупицу чего-то, способного не поддаваться этой силе сразу. Молния, Стихия, Война, Жадность… Любовь, Ремесло, Ночь, Ветер, Тайна, Шторм… Мир, Безумие… все остальные…       Солнце могло бы сражаться — но тогда его жар выжег бы мир до пепла. Истребил бы всех, кого оно любило.       И Солнце оказалось в клетке.       Как и из чего создавались ее прутья, что способны оказались не просто удержать Солнце — но ослабить и почти поглотить его свет? Теперь он не покидал пределов Ирия*, а на полу у клетки копились яркие солнечные шары, собирающие в себе столь желанное многими могущество. И Солнце страдало, гораздо сильнее, чем от нападения братьев и собственного заточения — потому что чувствовало, как мир внизу затапливает холодом и страхом. И ничего, совершенно ничего не могло сделать. Даже когда оно запылало во всю мощь, ни лучика не смогло вырваться за пределы Ирия. Только солнечные шары падали на пол целым ворохом.              Ирий — небесное царство «по ту сторону облаков». План реальности, на котором обитают боги.               Эти шары забирали, делили между собой, ссорились из-за них и даже схлестывались в боях… Солнцу было все равно. Оно свернулось клубочком в центре клетки, чтобы не касаться выпивающих его силу прутьев, и старалось не погаснуть. Солнцу было плохо и бесконечно больно. От того, что его тепло зачем-то решили отбирать. От того, что кто-то захотел посадить его в эту клетку всего лишь потому, что оно хотело светить. Солнце мерцало, плакало и впервые в жизни чувствовало холод — оттого, что слишком много его оказалось вокруг, когда исчезли солнечные лучи. Чувствовало холод — и не могло его согреть из-за проклятой клетки.       А потом Ирий содрогнулся.       Смертью после выхода в проявленную реальность не было сказано ни слова. Но столь весом был шаг Тихой Госпожи, что стены рушились, дворцы осыпались щебнем, а воздух словно подергивался пеленой незримого пепла. Никто из богов не посмел заступить дорогу — все они разом вспомнили, что Смерть властвует над любой освободившейся от жизни душой, будь то божество или распоследняя смертная тварь. И что именно Последний Судия решает, кому родиться божеством, а кому сорваться с небесных высот к жизни обычного смертного создания.       Немыслимый, несотворенный холод залил Ирий, когда взгляду Смерти открылась клетка и страдающее Солнце.       От прикосновений взметнувшего плаща Последнего Судии лопались солнечные шары, выпуская наружу плененные лучи света. И взорвалась, разлетелась на сотни и тысячи осколков клетка, сметенная гневным и повелительным жестом. Через все планы реальности пронеслись те осколки — и не было для них никакой преграды, кроме плоти участвовавших в создании клетки…       Но Солнце уже не могло светить как прежде — слишком измучено оно было виной, болью и заточением. И вырвавшийся из шаров свет не мог ему помочь.       Бесконечно бережно, невесомо обняли его руки Смерти.       И с грохотом захлопнулась дверь-сквозь-пространство — впервые за все время после сотворения.       Захлопнулась плотно, накрепко, и как ни пытались боги ее открыть — даже не дрогнула. Страх затопил Ирий, страх и непонимание. Никогда не было так, чтобы не осталось ни единого лучика. Даже если Солнце уходило в несотворенную реальность, сквозь открытую дверь все равно пробивались отблески. Оставались луна, звезды…       Ныне же Ирий затопило непроглядным, кромешным мраком.              «Великая тьма снизошла с небес, и никто не знал, кара то или же испытание. Об руку с ней шли страх, беспомощность и голод…       Но ужаснейшим было то, что милосердная смерть оставила этот мир. За все время гибели Солнца ни одна душа так и не смогла покинуть его юдоль — и ни одна новая душа не пришла в него. Женщины не могли разрешиться от бремени, охотники не способны оказались добыть не умирающую дичь, старики не могли умереть, страдающие от смертельных ран не исцелялись. Ни голод, ни холод, ни лишения, ни убийство не могли привести к Смерти.       А боги молчали, не отвечая на молитвы и оставив храмы — ибо не в силах были что-то изменить, оказавшись столь же беспомощными, как и простые смертные.       Воистину темными оказались эти времена…»              В несотворенной реальности стало лучше. Отпустила выламывающая, раздирающая на куски боль. Исчез убивающий его зов. Было так… тихо и спокойно.       Было можно светить.       Солнце робко, неуверенно выпустило первый лучик.       Сейчас почему-то в несотворенной реальности не было ни темно, ни холодно. Оказалось, что каждая находящаяся тут душа тоже светится. Незримо, будто разогретый камень — когда только дрожание воздуха над ним и заметишь — но светится же. Отдает что-то. Получает взамен. А Смерть, словно неутомимая кружевница, подхватывает эти ниточки-лучики, собирает их, сплетает вместе, возвращая душам целостность. Находит для каждой из них время и внимание.       …любит?       Солнце так и не увидело, что скрывается под капюшоном, и какой на самом деле лик Смерти. Но этого было и не нужно. Бесконечно заботливые ладони подхватывали каждый лучик, помогали ему набраться сил, пролететь как можно дальше. Приносили капельки тепла, помогающие выровнять болезненное мерцание.       А еще оказалось, что Смерть все-таки может говорить. Тихим, словно шелестящим голосом — но какое это имело значение в сравнении с тем, ради чего звучал этот голос. Последнему Судие было ведомо обо всех когда-либо живших творениях — и Солнце заслушивалось удивительными историями, волшебными песнями, берущими за душу легендами. Слушали и все остальные, собираясь вокруг, греясь в лучах все увереннее светящегося Солнца и впитывая каждый звук голоса Тихой Госпожи.       Все меньше оставалось душ с нарушенной целостностью. Все тише шелестел голос Смерти. Но все теплее становились ее прикосновения, возвращая что-то важное, вырванное из души с клочьями. Однажды Солнце все-таки спросило, как удается найти кусочек для каждой пришедшей в несотворенное души. Ведь… они такие разные. Непохожие. И раны у всех не схожи.       — Исцелить сломанное сердце можно лишь отдав кусочек собственного. С душой так же, иного не придумано, — чуть слышно прошелестела Смерть. — Кто-то обходится и без моей помощи, ведь душа способна восстанавливаться… прочие отдыхают здесь.       — Значит я… все-таки умерло?       — Нет. Ты оживаешь. Ведь мертвые… не могут любить.       — Но все здесь… Они же живые! Они чувствуют, заботятся… любят! Тебя!       — Ты же само сказало — живые. Измученные, запутавшиеся, но живые…       Поцелуй Смерти еще долго ощущался на лбу легкой прохладой.       А однажды вместо уже привычной истории Смерть мягко взяла Солнце за руку, подвела к двери-сквозь-пространство — и легким толчком распахнула ее.       — Тебя ждут, Солнышко.       — А ты? — Солнце обернулось на самом пороге. — Ты будешь ждать?       — Я уже жду, Солнышко.       — Тогда я никуда не пойду, — заявило Солнце, отступая обратно.       Смерть замерла в растерянности. Обычно все обретшие цельность души стремились в проявленную реальность. Исцеление означало, что они справились с тем, что их травмировало. Что больше не боятся. Не нуждаются в опоре. Солнце… было вылечено. Полностью. Оно снова могло светить в полную силу.       Но почему-то не хотело уходить.       — И не выгонишь, — упрямо заявило Солнце.       — Солнышко… ну как вообще мысль может появиться — тебя выгнать… — с мучительной нежностью. — Просто… мне казалось, снаружи тебе лучше.       — Нет. Мне хорошо здесь.       Смерть растерянно переступила с ноги на ногу. Протянула руку вперед, осторожно обняла Солнце.       — Ну… тогда оставайся?       Солнце прижалось с довольной улыбкой, крепко обнимая в ответ. Потерлось щекой о гладкую ткань плаща. Оно всегда хотело светить всем и греть всех. Но только Смерть не просто принимала его любовь, а отвечала на нее своей. Тихой, молчаливой и бесконечно преданной. Собирала заново, используя в качестве ниток и заплат части себя.       И ничего не ждала взамен.       — Отпусти Солнце! — измаявшиеся в темноте и холоде боги, конечно, заметили и вдруг появившийся свет, и хлынувшие к наконец-то открытой двери души. — Ты не можешь забрать весь его свет себе!       — Нет, — Смерть окутало давящей аурой холода. — Это мое Солнце. А свое вы сами убили.       — Ты забрала его в несотворенную реальность!       — Я забираю всех умирающих, — с непоколебимым спокойствием могильной плиты.       — Но… как же мы без Солнца? — растерянно, испуганно.       Со Смертью не вышло тягаться в проявленной реальности — не стоит и думать, что выйдет отобрать Солнце на ее территории.       — Раньше надо было думать, — шелестящий голос стал холоден, как лед.       — А как же… мир? — тихо подала голос Мудрость. — Мы виновны и заслужили наказание — но все остальные? Без Солнца он погибнет.       — Всего лишь переродится. Такое уже бывало, — спокойно и устало. — Несотворенная реальность наберется жизни, проявленная утратит тепло… круговорот душ просто сменит направление.       — Ты не можешь решать за всех!       — Это вы решили. Я просто не позволю вам снова использовать Солнце, — из-под капюшона Смерти блеснуло злым алым высверком. — Не позволю снова сделать ему больно. Пошли вон. Иначе я просто закрою дверь.       Богам пришлось отступить — но дальше порога не ушел ни один. Стояли, почти прижавшись к двери и жадно ловя пробивающиеся наружу отблески света, пока слабые лучи вдруг не хлестнули ожогами. Изумленные, болезненные вскрики — Солнце никогда не обжигало. И понимание, упавшее на плечи незримой, но едва выносимой тяжестью.       Солнце больше не хотело светить для них.       — А что будет дальше? — Солнце прижалось к боку Смерти, мерцая от удовольствия, когда прохладная ладонь гладила его по лучикам. — Миры действительно поменяются местами?       — Да. Так уже было. Удар из-за пределов мира, слишком сильный… слишком много смертей одновременно. Почти все души ушли в несотворенную реальность… и своим влиянием заставили ее проявиться.       — А… сейчас?       — То, что сейчас называют несотворенной реальностью, когда-то и было живым миром, — Смерть вплела в солнечную корону еще один лучик. — Но он умер… а мой собственный — ожил.       — То есть, если сейчас они снова поменяются местами, тебе придется уйти — туда? И… восстанавливать всех, кто не смог умереть, своей душой?!       — Да. Но это случится не слишком скоро, — капюшон прижался к яркому солнечному боку. — Я… смогу побыть рядом.       — Но так неправильно!       Смерть грустно качнула головой:       — Я не знаю иных правил. Душ недостаточно, чтобы наполнить жизнью обе реальности. А без тепла и света погибнут обе.       — Тогда я их придумаю, — упрямо засопело Солнце.       — Попробуй, Солнышко. Может быть у тебя — получится.       Когда дверь-сквозь-пространство заполыхала протуберанцами света, боги подобрались — что-то происходило. Но подойти ближе рискнули, только когда свет угас, опасаясь получить еще ожоги, а то и сгореть.       На пороге несотворенной реальности стояла Смерть — впервые с откинутым капюшоном. Но рассмотреть ее лицо было все так же невозможно из-за звездного сияния кожи, слепящего глаза. Рядом искрилось и пушистилось лучиками отчего-то вдруг маленькое, но очень яркое Солнце.       А за их спинами дышал теплом оживающий мир.       — Я не умею светить!       — Умеешь. Это даже проще, чем возвращать душам цельность, — возразило Солнце.       — Я все равно не смогу так ярко, как ты.       — А так и не надо, — Солнце обняло Смерть крепко-крепко, пряча половину лучей в полах плаща. — Главное, что смерти нет. А значит, и нет отдельного кластера, отграниченного от мира.       — Но это нарушит равновесие…       — И разрушит существующую систему, — согласилось Солнце. — Но мы ведь справимся.       Бывшая Смерть немного помолчала.       — Да. Вместе мы обязательно со всем справимся.              …а потом великая тьма отступила — потому что сам мир изменился. И с тех пор обнимают его своими лучами два светоча. Солнце исцеляет души живущих днем, Тихая Госпожа утешает неспящих ночью. Говорят, что они не размыкают объятий — просто поворачиваются так, чтобы светить по очереди. И смерти нет, ибо лучи Тихой Госпожи позволяют душе не терять память — и самой выбирать свой новый облик.       Лишь малая толика душ лишена возможности сбросить оковы и выбрать для себя новый путь.       Это те, кого когда-то звали богами…