Искусство убеждения

Де Лоррен никогда не признал бы за собой такой откровенно девичьей слабости, как желание играть в куклы, да и кукол никаких отродясь в руках не держал. Если не считать случаев детского озорства и драк из-за игрушек с сестрой и братьями. Но даже в детстве куклы сестры не представляли для него ровным счетом никакого интереса, и мог ли он представить, что однажды увлекательная игра в одевания станет столь же занимательной, сколь и неизбежной. - Просто ужасно, - недовольно фыркал Месье, поджав губы и разглядывая на себе новый, только что пошитый точно по его фигуре серебристо-серый жюстокор. - Ни за что это не надену. Ты меня не заставишь. Мне решительно не идет этот цвет. Шевалье снисходительно улыбался, заходя капризничавшему брату короля за спину, сцепляя руки на его талии, и упирался подбородком в плечо. - Мой дорогой, серебристо-серый идет тебе так, что даже луна в небе умрет от зависти. Клянусь тебе. - Луна желтая, - возражал герцог и упрямо пытался расстегнуть жемчужные пуговицы. - Ошибаешься, моя любовь. В Лотарингии я видел серебристую луну, одетую в бледно-голубое кружево облаков на ночном небе, и поверь, именно этот цвет и эта серебряная вышивка делают тебя еще прекраснее, чем ты есть, - мягко чмокнув бархатистую фарфоровую щеку, Лоррен обнимал Месье крепче, и если это не действовало, в ход шли более откровенные поцелуи и восхитительно-непристойные нашептывания на ухо, после которых Филипп обычно уступал. Он вообще очень часто бывал недоволен, не столько даже по факту, а просто для того, чтобы повредничать. Эта черта, призванная раздражать, умиляла шевалье до такой степени, что порой ему приходилось сдерживать себя и не набрасываться с поцелуями на эти капризные губы. Не может быть, чтобы Филипп не знал, до чего он хорош, когда смотрит исподлобья, а уголки его рта очерчиваются резче. Шевалье обожал наряжать Месье, и дело никогда не ограничивалось только верхней одеждой. Едва Филипп просыпался и успевал позавтракать, сидя в роскошной мягкой постели, Лоррен принимался крутиться вокруг него, ловко командуя его миньонами, которые выносили в комнаты если не большую, то, несомненно, все же весомую часть гардероба. Шевалье обращал внимание Филиппа на цвет и ткани, на хитрый покрой, призванный подчеркнуть то или иное достоинство фигуры, снабжал уймой советов относительно того, к чему больше идут бриллианты, а где стоит надеть сапфиры. И если сам он чаще всего предпочитал все оттенки синего – от лазури до маренго – то в случае с Филиппом очень редко предлагал его вниманию что-то яркое. - Ну почему, почему не золотой?! – негодовал Месье и раздраженно отшвыривал на пол пышно завязанный бант, даже притопнув слегка ногой от избытка чувств. Шевалье переступал через незадачливую деталь гардероба, про себя сделав отметку позднее натолкнуть Филиппа на мысль подарить этот кошмарный бант кому-нибудь, например д’Эффиа, и подносил насупившемуся Месье другой – на широкой серебристо-голубой ленте. - Наука сочетания цветов вовсе не так бесполезна, как ты думаешь, - ловко закрепляя ленты и расправляя тончайшее шитье, Лоррен брал гребень и аккуратно проводил им по гладким волнистым волосам Филиппа, отделяя локоны один от другого и быстро накручивая на палец. Убирал, встряхивал, и на зависть идеально завитая прядь ложилась на плечо. - Золотой никак не подчеркивает изумительный цвет твоих глаз, любовь моя. То ли дело это! – расправив пышное кружевное жабо рубашки, шевалье брал Месье за руки, кружил на месте перед зеркалом, до того момента, пока его любовник не начинал любоваться собой. Конечно, со временем стало легче. Филипп настолько привык доверять вкусу своего фаворита, что практически не мог обойтись без него, продумывая утром свой туалет. В те же дни, когда Лоррен по каким-то причинам не мог быть с ним и отсутствовал, Месье с явным раздражением и недовольством принимал помощь миньонов, никогда не оставаясь до конца довольным своим внешним видом. А после того как однажды, причесывая его, один из юношей больно дернул капризную застрявшую на гребне прядь, Филипп и вовсе отказался пускать в свою спальню по утрам кого бы то ни было кроме шевалье. - Никому, никому больше я не позволю прикасаться к тебе, моя куколка, - тихо шептал ему на ухо Лоррен, перебирая мягкие волосы. - Я и в самом деле кукла для тебя? – серые глаза Филиппа распахнулись с таким невероятным выражением, что всякий раз шевалье чувствовал, как его сердце принимается выбивать какой-то заполошный ритм. Отрицательно качнув головой, Лоррен подался к нему близко-близко, касаясь кончиками пальцев высоких скул Месье, медленно с наслаждением обвел мягкую линию челюсти, попросил закрыть глаза – только чтобы невесомо коснуться длинных пушистых ресниц. Шевалье улыбался всякий раз, когда Филипп заводил этот разговор и нарочно старался его задеть. - Хотел бы я куклу – снабжал бы дельными советами Лавальер, видит бог, ей они бы не повредили, - сказал он, любуясь тем, как резко темнеют глаза Месье, будто ясное серебристое небо затягивают низкие грозовые облака. - Еще не хватало. Я не хочу, чтобы ты вообще говорил с ней об одежде. И если я узнаю, что… Сжав крепче точеный подбородок Филиппа, Лоррен не стал дожидаться продолжения о том, что же будет, если Месье о чем-то узнает. Филипп почти всегда бывал до невероятности болтлив, и заткнуть его представлялось возможным только одним способом, и способ этот, несмотря на гневные взгляды и приглушенное шипение, ему всегда очень нравился. - Ты всё помнешь! – прижимаясь спиной к зеркалу, выдохнул Месье, чувствуя, как только что по всем правилам застегнутые пуговицы стремительно расходятся под пальцами шевалье. У того, без сомнения, были слишком уж ловкие пальцы. - Сам помну, сам заново приведу в порядок и одену тебя лучше прежнего, - отведя с желанной шеи прядь волос, шевалье впился в тонкую бледную кожу укусом, оставляя след, но зная, что высокий ворот рубашки все скроет. А если кто и увидит – пусть завидуют. Тихо распахнувшиеся двери в покои отвлекли Лоррена от весьма увлекательного действа, и он взбешенно глянул через плечо: - Исчезни! – рявкнул шевалье, должно быть, так грозно, что молодую горничную как ветром сдуло. Вот же дура, нашла время, когда вытирать пыль! - Совсем обнаглел, приказываешь моим слугам, - простонал Филипп, откинув голову назад и упершись затылком в зеркало. Почти незаметный стык между двумя прямоугольными кусками стекла ощущался весьма сильно и слегка причинял боль. - Я хочу такое же зеркало, как у моего брата. Венецианское, и чтобы в нем отражался я весь, и… - Тебе стоит только попросить, - Лоррен опустил руки ниже, прошелся ладонями по бедрам Филиппа, сминая плотную шуршащую парчу. Пуговицы спереди были совсем крохотными, но шевалье наловчился расстегивать их даже в темноте и с закрытыми глазами. - Тебе всегда и со всеми стоит только дать понять, чего ты хочешь, и ты тут же получишь это. Даже от нашего невыносимого короля… - Не говори так о моем брате! – вспыхнув, Филипп на миг сжал плечи шевалье крепче и довольно сильно встряхнул его, но отталкивать не стал. О нет, только не теперь, и пусть его глаза мечут злые искры, Лоррен знал, что на самом деле это огонь желания. - Слушаюсь, мой принц. Отныне буду говорить о Его Величестве лишь в самых изысканных выражениях, - лукаво прищурив синие глаза, Лоррен рывком прижал Месье еще теснее к зеркалу, запустив руку в его штаны и безошибочно сжав горячий твердый член, так требовавший ласки. - До чего же ты жаркий, - выдохнул шевалье Филиппу в губы, на миг коротко прихватив, но не поцеловав по-настоящему. - И твой клинок уже так и готов вонзиться в кого-нибудь. - Длинные пальцы заскользили ниже, дразнили и гладили, сжимали иногда до легкой боли, вынуждая Филиппа невольно подаваться ближе, толкаясь бедрами в бесстыдную ладонь. Собственноручно одетый Лорреном до последней пряжки и ленты, Месье вызывал у него безумную похоть, свойственную пьяным эфебам: когда излиться можно от одного глубокого поцелуя. - Не люблю серый цвет… - даже в такой ситуации, прижатый к зеркалу, распятый по нему Филипп с рукой любовника в своих штанах еще умудрялся спорить и упираться, - Король запретил носить черный цвет кроме как на мессу, куда же я теперь надену тот бархатный камзол с шитьем и… аахх!!... - Оставь королю его пошлое золото и пурпур, мой серебряный принц, ты ведь знаешь, кто здесь краше всех, - подхватив Филиппа под бедро, Лоррен провел свободной рукой еще ниже, нарочно дотрагиваясь до гладких чулок, плотно облегающих стройные икры любовника, такие идеальные и округлые, что безмерно жаль прятать такую красоту в ботфорты. Ноги Филиппа созданы только для изящных туфель с большими сверкающими пряжками и высоким каблуком. - И кто же краше всех? – задыхаясь, прошептал в щеку Лоррену Месье, все быстрее толкаясь в его руку, подрагивая от резковатых, почти болезненных поглаживаний жесткой ладони. - Конечно, я! – смеясь, шевалье укусил нежную и мягкую мочку подставленного ему под губы аккуратного уха, лизнул, и куснул снова. - Но только после тебя, мой дорогой, ведь я каждый день сам вот этими руками делаю тебя прекраснейшей куколкой на свете. Тебе нравится? - Очень… - обхватив шевалье за шею, всхлипнул Филипп, - Очень нравится… Еще… Их обоих уже не волновал мнущийся от каждого движения камзол, съехавший на бок пышный кружевной воротник рубашки и отколовшийся от плеча бант с подвесками. Или то, что гладкие локоны Филиппа растрепались, и шевалье теперь придется снова потратить уйму времени, чтобы сделать Месье идеальным. Все отступило на задний план перед сладким карамельным дыханием и еще блестевшим по краю губ следу прозрачной глазури – Лоррен помнил, что, одеваясь, Филипп ел конфеты. Впившись в его губы, старательно вылизывая рот и покусывая то и дело, ему казалось, что весь Филипп и есть одна большая невыносимо сладкая карамель. Заманчивая перспектива как-нибудь вылизать его с головы до ног заставила Лоррена задрожать и упереться пахом в бедро Месье. Тот мгновенно положил ладонь куда нужно и стал поглаживать через ткань. - И в стирку отправятся еще одни новые штаны, - задушено прохрипел Лоррен, на секунду оторвавшись от покрасневших губ Филиппа, который вдруг хитро ухмыльнулся. - Я мог бы сделать это ртом. - Сделаешь ночью! – рыкнул Лоррен, забираясь рукой глубже и сжимая подобравшиеся тугие яички, отчего Филипп громко вскрикнул, закатив глаза, и его собственная ладонь на члене шевалье дрогнула, пальцы невольно сжали его вместе с тканью. - Прекрати капризничать, ты ведь нарочно это делаешь, - сдерживаясь из последних сил, шевалье тяжело уперся соскальзывающей рукой в зеркало рядом с головой Филиппа. Вновь прижался к его уху губами и с силой провел раскрытой ладонью по головке. - Дай мне почувствовать, как сильно тебе хорошо, выплеснись, ну давай же, мой милый, ты ведь чувствуешь, что не только мои руки любят тебя. Хочешь, я попробую тебя на вкус? Держу пари, ты такой же сладкий, как эти конфеты, что мы ели, вкус их въелся в твои губы… Прерывисто охнув, Филипп резко, не в ритм, дернулся и с силой провел рукой между ног шевалье, чудом устояв на ногах. Лоррен навалился на него, вжав в зеркало, и от сокрушительного оргазма у него самого на миг потемнело в глазах. В ладони было влажно и тепло, а в собственных штанах - мокро. Бесстыже улыбаясь, он молча и очень аккуратно вытащил руку из узкой прорези на кюлотах Месье и, не отводя шального взгляда от его лица, медленно провел языком по своим пальцам. Филипп заворожено наблюдал за ним, слегка приоткрыв розовые припухшие губы. - Тебе тоже придется… переодеться, - наконец пробормотал он каким-то странно севшим голосом, не отводя глаз от кисти Лоррена и скользившего по ней умелого языка. Он все еще стоял, откинувшись на зеркало, и старался дрожащими руками привести в порядок растрепанную одежду. Ничего не получалось, даже издевательски-крошечные пуговки на штанах не желали застегиваться. Шевалье, выдав свою фирменную лисью ухмылку, отошел к кровати Месье и небрежно обтер руку его скомканной ночной рубашкой. После шагнул к нему снова, быстро и умело поправил сбитое жабо, застегнул жюстокор и подпоясал шарфом, завязав бантом на боку, оставив свободно ниспадать длинные концы. Подобрав и прикрепив на место - к плечу - упавшие серебристые ленты и подвески, Лоррен мягко взял Филиппа за локти, развернув спиной к себе и лицом к зеркалу. - Видишь? Это был последний штрих. - О чем ты? – Филипп смотрел на себя, но невольно то и дело соскальзывал взглядом на красивое лицо шевалье, отмечая на его щеках свежий румянец, будто от легкого мороза. Или от изысканных румян. - После того, как тебе бывает хорошо в моих руках – ты становишься еще прекраснее. Я думаю, нам нужно чаще заниматься любовью, видишь, как у тебя блестят глаза? И серебристо-серый цвет к лицу тебе как никакой другой. Откинув голову Лоррену на плечо, Филипп тихо засмеялся, медленно водя пальцами по его рукам, вновь сомкнутым вокруг его талии, и все-таки сдался. - Может быть, ты и прав. Не считая того, что у меня испортилась прическа. Шевалье со смешком поцеловал его в висок. - Дай мне десять минут, и мы что-нибудь с этим придумаем. Я все-таки считаю, что тебе, мой красавец, больше идут раздельные крупные локоны, ими мы и займемся. Ты ведь не возражаешь? Филипп благоразумно не возражал. Шевалье мысленно поздравил себя с мастерски проведенной процедурой убеждения. Отныне его Филипп будет блистать только во всех оттенках серебристо-серого и голубого, а ужасно безвкусное желто-красно-золотое пускай носит король.