***
На вершине самой высокой башни Хогвартса — Астрономической — было ветрено. Холодные порывы сбивали с ног, и Драко поспешил укрыться за небольшим возвышением. На его излюбленном месте уже кто-то был, и Драко со вздохом признал в нем чертового Поттера. Промолчав, он опустился на предварительно подогретый камень и не с первой попытки чиркнул колесиком зажигалки. Когда тлеющий огонёк сигареты осветил его лицо, он поднял ответный взгляд на уставившегося на него Поттера и, усмехнувшись, протянул пачку «Винстона». Синего. — Будешь? Поттер в ужасе замотал головой, зажав рот рукой. — Да не бойся ты, Поттер, не съем я тебя! Если хочешь знать, я и не верил в твой умысел. — Правда? — вспыхнули его глаза. — Правда, — заверил его Драко. Пальцев осторожно коснулись чужие, по-лягушечьи холодные, и вытянули сигарету из пачки. Нахмурившись, Драко чиркнул зажигалкой и, быстро выхватив палочку, кинул на гриффиндорца согревающие чары. — Спасибо, Малфой, — Поттер неумело затянулся и закашлялся, но сигарету не бросил. Драко улыбнулся. Непривычно было слышать от Поттера слова благодарности в свой адрес. Нарушать тишину не хотелось. Казалось, пропадет всё странное очарование момента, случится что-то страшное, если они заговорят. — Ты даже милый, когда не язвишь и не злишься, Малфой, — разумеется, Поттер не мог долго хранить молчание. Драко закатил глаза. — Ты тоже милый. Когда молчишь, — фыркнул он. Мальчик-который-выжил насупился. — Меня поили веритасерумом и ещё какой-то дрянью, вызывающей, как я понял, доверие и желание все рассказать, — заговорил опять Поттер после паузы. — Зелья вступили в реакцию с ядом василиска и слезами феникса в моем организме и дали неожиданный эффект. Теперь я всегда буду говорить правду, как будто все ещё под действием сыворотки. — Ядом василиска и слезами феникса? — воскликнул Драко. — Да, я на втором курсе... — Постой, — перебил его Драко, осмыслив вторую часть предложения. — Я не ослышался, ты теперь навечно... ну... — Я обречён говорить правду, — вздохнул Поттер. — Не думаю, что многое поменяется, — хмыкнул Драко и по изменившемуся лицу гриффиндорца тут же понял, что шутка была неуместной. — Знаешь, я ведь Герой, Драко, — побелевшими губами прошептал он, остановившимся взглядом смотря блондину куда-то в область переносицы. — Я не всегда могу говорить все, что думаю и чувствую. Очень часто мне что-то — или кто-то — не нравится, но я должен любить его, ведь я гриффиндорец, Золотой Мальчик! К примеру, квиддич. Тупая, бессмысленная игра, которую мне навязали! Я даже летать не люблю, но все ждут этого от меня — и я подчиняюсь. Подчиняюсь чертовым правилам, Драко, которые НЕ-НА-ВИ-ЖУ! — к концу речи он уже кричал. — Поттер, я... — Драко бестолково заморгал, впервые не находя, что сказать. — Мордред, прости меня, пожалуйста, Поттер. Я не знал! Он попытался ухватить вскочившего гриффиндорца за рукав мантии, но сложный покрой одежды волшебников сыграл с ним дурную шутку — ткань просто-напросто выскользнула из пальцев. Наследник Малфой грузно опустился обратно. Почему же, чёрт возьми, так тошно от того, что не смог не обидеть его?1.
27 декабря 2015 г. в 16:21
Драко понял, что что-то пошло не так, пожалуй, раньше всех остальных обитателей Хогвартса. Ещё в тот момент, когда Поттер, окружённый толпой авроров и министерских, вошёл в двери Большого зала в разгар ужина. Он увидел это в опущенных плечах его сопровождающих, выражениях их лиц, скованных движениях и буферной зоне отчуждения вокруг Героя.
— Неужели виновен? — вскинув брови, прошептал рядом Блейз. Драко захотелось рассмеяться ему в лицо — с этим Поттером ни в чем нельзя было быть уверенным. Ни в чем, кроме его слепой преданности друзьям и полнейшего неприятия собственной славы.
Малфой осуждающе покачал головой.
«Два дня назад...», «кинул своё имя...» — послышались шепотки со всех сторон. Драко поджал губы и скрипнул зубами: с того самого дня, как Кубок выплюнул имена Чемпионов, в число которых — кто бы сомневался! — каким-то образом затесался и Мальчик-который-выжил, подобные сплетни и кривотолки не смолкали ни на секунду. Он хотел наложить на себя сонорус и прокричать что-то в духе «Безмозглые идиоты, не видящие дальше своего носа! Никак вы и вправду думаете, что ваш Золотой Мальчик Гриффиндора способен на такое!?», но приходилось сдерживать себя и одаривать окружающих ещё более презрительными взглядами.
Поттер вздрогнул и весь как-то сжался. А вот это интересно — разве он не должен был уже привыкнуть к такому?
Прочистив горло и добившись тем самым всеобщего внимания, очередной секретаришко Министра — Драко не запоминал их имена — вынес вердикт:
— Не виновен!
Зал тут же взорвался радостным гулом, гриффиндорцы сияли восторженными улыбками и хлопали друг друга по плечам. Уизли с грязнокровкой, обнявшись и смахнув слезы радости (или, в случае с рыжим, разочарования — кто их, гриффиндорцев, разберёт?), кинулись к другу обниматься.
И вот тут-то все и началось. Во-первых, Поттер отшатнулся. В этом не было ничего удивительного — Драко уже давно заметил, с какой настороженностью тот относится к чужим прикосновениям.
Но затем произошло нечто совсем уж невероятное! Поттер быстро сказал что-то, отчего Уизли побледнел и покрылся красными пятнами, а потом развернулся и вовсе убежал.
Все замерли. Тишина ощутимо давила на плечи; кто-то с Хаффлпаффа, не выдержав напряжения, со стуком хлопнулся в обморок.
Тут уж все засуетились вокруг пострадавшего или пострадавшей, и Драко на секунду отвлёкся, а когда повернулся обратно к столу преподавателей, увидел, как Дамблдор о чем-то тревожно беседует с секретарем — Лайтли? Флайтли? — и двумя третьими Золотого Трио.
Нужно было подумать, вспомнить все незначительные на первый взгляд детали, чтобы потом построить целостную, насколько это возможно, картину произошедшего. И Драко направился в единственное место, где он мог это сделать.