потерять аналитику

Если бы кто-нибудь спросил Тсукишиму о люто ненавистных ему людях, он бы ответил: «Высокомерные идиоты», поглядывая на Кагеяму, и «Наивные дураки», наблюдая за лицом Хинаты. И, казалось бы, что с такой немиролюбивой жизненной позицией он чувствует себя вполне комфортно, но стоит услышать протяжное «Очкарик-кун», как сердце бедного Кея уходит в пятки, но лицо остается все тем же, с холодно-незаинтересованным взглядом, будто бы туда вставили те же стекла очков, только еще толще. Тсукишима морально слабел и уже начинал ненавидеть самого себя за то, что иногда испытывает самый что ни на есть тактильный дефицит и порой очень яростно ненавидит то расстояние, что разделяет Мияги и Токио. Иметь чувства к парню. Какой вздор! Влюбиться в парня, который является капитаном одной из команд-соперников. Влюбиться в парня, который одним своим взглядом и ехидной улыбкой заставляет те самые стекла в глазах трескаться, словно старые кирпичные стены. Достаточно долго всё анализируя, Тсукишима чувствует: его крепость рушится, но он не может позволить этому случиться так просто. Поэтому он пытается отрезать все пути, что ведут его к нему. Пытается забыть тренировочный лагерь; прическу, что не поддается законам физики; глаза, смотрящие по-кошачьи хитро, а на закате переливающиеся всевозможными теплыми оттенками, отражая каждодневно умирающее солнце. Тсукишима со старательно скрытым замиранием смотрит, полностью осознав, что с самого первого «Очкарик из Карасуно» попал в капкан из чертовых чувств, куда попадают смазливые школьницы его возраста. Наяву он был сдержан и как всегда холоден, а внутри себя плевался кровью в попытках разорвать все те красные ниточки, что соединяли его с Токио. Пусть Тсукишима и являлся человеком, что не любит себя обманывать, голова заставила думать, не поддаваясь чувствам, будто всё это его не касается, и будто кошки с отвратительным скрежетом не скребут и, разрывая плоть, не оставляют глубокие раны. И, будто всего этого и не было никогда, он топтался на месте. Чего не скажешь об объекте его любовной ненависти. Тот, звать которого Куроо, поначалу не то чтобы всё отрицал, скорее всего, просто не замечал этого. Вдыхал еле уловимый запах клубники, полностью не вникая, почему хотелось еще и еще. Но после первого же «Куроо-сан» Тетсуро понял, в чем тут проблема на самом деле. Или это вовсе не проблема? Любовь никогда не являлась для Куроо проблемой. Скорее наоборот, ему было бы интересно влюбиться. В девчонку, от которой пахнет ванилью и шоколадом, что саркастично (здесь он недалеко ушел) выражается, стоит ему заговорить. В девчонку, что, пряча глаза, станет жутко краснеть, чувствуя его прикосновения. С длинными, словно паучьи сети, солнечно-светлыми волосами и скромно-милой улыбкой, при виде которой лицо Куроо станет еще более нелепым, чем было до этого. Но, видимо, судьба распорядилась иначе. На самом деле, сердце пропускает удар, замечая угрюмое лицо с совершенно безразличным взглядом, заточенным в прямоугольную оправу очков. И, казалось бы, Куроо не против, остается только завоевать неприступное сердце такого же неприступного Тсукишимы. Всё, теперь он так просто не отвяжется. Коты ведь так просто не сдаются? Именно тогда, когда солнце разрывало небо по кускам, не желая передавать луне эстафету, Тсукишиме начали приходить странные сообщения, при виде которых сейчас он холодно отнекивается, старательно скрывая поднявшуюся на несколько градусов температуру. Содержание сообщений было странным, Тсукишима поначалу даже не понял, от кого они приходят. Номер был токийским, но на памяти Кея не отпечатался тот момент, когда он кому-то доверил эти злосчастные цифры. Спустя тысячу странных сообщений Ямагучи случайно заговорил о том, что дал его номер капитану Некомы под предлогом, что тот будет узнавать новости о блоках и Карасуно в целом. Говорил его веснушчатый друг так, словно рассказывал ему что-то обыденное. Дело уже было сделано, сколько бы Тсукишима мысленно не проклинал небеса. Заметив оповещение об смс, Кей даже не читает, так, пробегает взглядом, где черным по белому написано чудное приглашение на свидание. Он считает это чистой воды забавой, поэтому старательно всё игнорирует. И правда. Приметив, что Тсукишима все равно его не замечает, Куроо решил сменить тактику. Тысячу сообщений сначала, затем ту же самую тысячу, только с извинениями за глупости. И, кажется, после второй тысячи Тсукишима всё-таки сдался, начав, наконец, отвечать. Сухо, безразлично, но в своем стиле, что Куроо мог представить, как Кей говорит это наяву. Оказывается, что капитану Некомы действительно были интересны его успехи, хотя, казалось бы, они были соперниками. Мало-помалу кот налаживал общение со своей луной, пусть и сообщения рода «Доброго утречка» бывают очень часто проигнорированы. Кажется, этот случай неудавшегося предложения о свидании был бы забыт, не спроси Куроо про заведение, в котором учится его старший брат. Вспоминается Токио. Теперь уже, думал он, сверля телефон взглядом, очкарик не сможет так просто сменить тему, как делал раньше. А тот, неожиданно для себя, согласился, удивив и себя, и собеседника, которому хотелось петь, словно мартовский кот. И вот сейчас Тсукишима стоит на одной станции, название которой он благополучно решил не запоминать, разыскивая в толпе те самые иссиня-черные волосы, обладатель которых имеет в привычку его доставать. Виновник торжества нашелся почти сразу, с той же самой прической не от мира сего и многоцветно-теплым взглядом, где к большому удивлению можно рассмотреть искрящуюся в уголках глаз радость. Кей ожидал увидеть Бокуто, который за компанию с Куроо будет над ним подшучивать, весело гогоча над уже давно избитыми шутками. Но нет. Куроо был один, будто бы не хотел, чтобы кроме него присутствовал кто-то еще. А, может быть, действительно не хотел. Подходя ближе, Тетсуро захотелось прижаться к Тсукишиме, словно кот, только что увидевший хозяина после долгой разлуки. Но здравый смысл, быстро найденный в черепной коробке, помешал это сделать. Куроо осторожно приближался и, улыбаясь, начал глупо махать руками в знак приветствия. Дойдя до знакомо-желанного клубничного запаха, он остановился перед застывшим лицом Тсукишимы. - Кажется, моя луна начала восходить.