Мне очень жаль

Без силовой брони до Сэнкчуари-Хиллз не дотащиться. Не из-за опасностей пути — попадись по дороге кто-нибудь покруче комара, издыхающего от рахита… прежнего комара, не нынешнего гнуса — там бы мне и конец. Просто экзоскелет помогал держаться вертикально и кое-как передвигать ноги. Шаг, еще один, и еще… Ноги все-таки подводят, едва я освобождаюсь от брони. Только и хватает сил опуститься на дощатый пол веранды и замереть, прикрыв глаза. — Помочь? — интересуется Ник. Тоже не в лучшем виде, даром что синт. Сколько стимпаков сегодня ушло, лучше не вспоминать, в Братстве ребята крепкие… были. Я молча качаю головой, старый детектив не настаивает. — Понадоблюсь — свистнешь. Негромкие шаги, уходящие прочь. Тишина, слышно только, как за домом шуршит трава под граблями, да напевает что-то по-французски Кюри…так и не выучила язык. Надо бы встать… Для начала поесть, а потом натаскать воды и отмыться — даром, что вся кровь — если она вообще была — осталась на силовой броне. Отмыться. Только… Еще одни шаги замирают рядом — тяжелые, знакомые. Тишина. Я заставляю себя поднять взгляд — ствол лазерного пистолета, направленный мне в лицо, не дрожит. Почти. — Почему? Перевожу взгляд выше — глаза в глаза. Первым никто не отвернется. Тебе правда нужно объяснять? Напомнить, как те, кого ты считал своей семьей, обрекли тебя на смерть не за вину и даже не за ошибку? Только за то, что один из преданнейших бойцов оказался не тем, кем всю жизнь себя считал? Ты не просил, чтобы тебя создавали точно так же, как любой из живущих не просил появиться на свет. — И только? Столько смертей из-за одного? Качаю головой. Не одного. Выброшенный на помойку синт, так долго искавший собственную личность и собственную жизнь. Очаровашка Кюри. Мэр Добросоедства. Ты сам, в конце концов. Никого из вас я не отдам дикарям с лазерными пушками, возомнившими себя вершителями судеб. — Тогда… Потому что твой сын?.. Мой сын смешно сопел у груди, хватался за палец крохотными ручонками. Седовласый экспериментатор, которому было любопытно, выживу ли я на пустоши, хоть и несет половину моей ДНК, давно не мой сын. Хотя… выходит, ты мне внук? Забавное кровосмешение. Нет, плакать я уже не могу. Остается только смеяться. — Потому что я не могу позволить фанатикам перекраивать этот мир по своей мерке. — Тогда чем ты отличаешься от них? Пожимаю плечами. Ты прав, ничем. Пистолет все-таки дрожит. Почти незаметно. У тебя хватит духа нажать на спуск, просто я уже разучилась бояться. Мягко щелкает предохранитель, делая оружие безопасным — на время. — Мертвые не помнят. Ты — не забудешь. Жаль, что все кончилось… так. Киваю, все еще не отводя глаз. Мертвые не помнят, как разлетаются кровавыми ошметками головы тех, к с кем вместе ели, смеялись, сражались бок о бок. Жаль. Мне очень жаль — все, что еще можно сказать. Затасканные слова, ставшие пустыми от слишком частого повторения. Я их не произнесу. Ты знаешь и так. И поэтому оставляешь меня помнить. Прощай.