В последний канун Рождественской ночи...

Комната наполнена таинственным полумраком с развеянным в нём серебристым лунным светом, просачивающимся через неприкрытое окно. Сквозь тонкую щёлку проникал свежий зимний ветерок, вея за собой прохладу. На город опускались сумерки. Завитки синих, серых, чёрных облаков томно извивались в темнеющем небе. Медленно, будто нехотя крохотные снежинки кружили в вальсе под ярким светом уличных фонарей, и совершенно бесшумно падали на продрогшую землю. На некогда серых улочках зажигалась праздничная иллюминация, разноцветные фонарики дарили атмосферу сказки и чуда, но не для неё. Праздничная суматоха, радостные возгласы и тёплые пожелание счастливого Рождества — всё, приносящее счастье, не для неё. Не сейчас. Никогда больше…

Росарио

неподвижно лежала на больничной койке. Чувства, словно голодный хищник, скребли сердце, вырывая жалостливые всхлипы из груди. Стеклянными серыми глазами она смотрела в тяжёлое зимнее небо, и слёзы тонкими сверкающими дорожками стекали по щекам. Сквозь влажную завесу девушка вглядывалась в бесконечную тёмную даль. Тёмную и желанную, как пропасть, перед которой открывается желание расправить руки и спрыгнуть вниз, утонуть в безжалостной пустоте. Эта пропасть, эта пустота, эта душа — ни что иное, как Райто Сакамаки. Из-за своего недуга Росарио посещала школу только в вечернее время. Не сказать, что ей это не нравилось, напротив. Её приводило в восторг то, что нет прожигающих взглядов прохожих, осуждающего шёпота и дурных предположений о её происхождении. Несомненно, сейчас она отличалась от большинства своих сверстниц. Однако раньше, её кожа была изнежена золотистым загаром, а чёрные волосы оживали на ветру, когда она, смеясь, бежала из цветочной лавки. Раньше… Болезнь взяла пиршество несколько месяцев назад. Алые до того губы кривились в приступах кашля, и каждый раз бледную, почти прозрачную кожу пронизывала колющая дрожь. За несколько месяцев до трагедии Росарио стала свидетелем того, чего не должна была видеть. Школьный кабинет, приглушенный свет и тот самый парень, её пропасть, словно хищник, навис над светловолосой девушкой. Его руки удерживали ей прижатой к стене. Нет, не этого она смутилась и не того, что девушка явно оказывала попытки сопротивления. Страх сковал Росарио, когда Райто обнажил белые аккуратные клыки и вонзил их в шею девушки. Увиденное не могло быть галлюцинацией, не было оно и наваждением болезни. Парень блаженно, закатив глаза, пил кровь несчастной. Понадобилась доля секунды, чтобы понять чудовищную природу Райто Сакамаки. Это невозможно было стереть из сознания или забыть, как страшный сон. Какой он, почему здесь — множество вопросов крутилось в голове девушки, и тянущее сомнение зародилось в голове: стоило ли ему сказать об увиденном или… Нет. Нет, не сейчас. В ту ночь он играл на пианино. Как будто ничего не произошло. Руки мягко ложились на клавиши, и комната тонула в чарующих мелодиях. Она прекрасно понимала, что невозможно любить то существо, однако трепетная мелодия, заполняющая её сердце, волнительно растекалась по венам. Росарио часами могла сидеть под лестницей и слушать неповторимую чувственную музыку израненных клавиш. *** Росарио смахнула тонкой ладошкой слёзы и попыталась сесть на край кровати. Тут же тело наполнились ужасающей болью. Закашляв, девушка согнулась пополам, а лёгкие с новой силой разорвались болью. На губах остались алые подтёки. Печальным взглядом она окинула кровать, белые простыни которой кричали кровавыми пятнами. Райто. Райто Сакамаки. Парень с дивной мелодией. Девушка понимала, что сегодня её последний шанс увидеть его. Пришлось собрать ни мало усилий, чтобы встать с кровати, ставшей неотделимой частью её последних дней существования. Она еле смогла надеть школьную форму, каждое движение, шаг давались с большим трудом. Росарио мельком глянула на часы. Электронный циферблат показал 23:10. Время — единственная река, которую невозможно повернуть вспять. А за окном канун Рождества. Росарио, собрав остатки смелости, посмотрела в зеркало, где её ждало потрёпанное болезнью создание. Некогда длинные волосы пришлось остричь по плечи, бывалого игривого блеска в них давно не было. Глаза потускнели, казалось, они совсем утратили краски жизни. Всем сердцем девушку тянуло в школу, на лестницу, где она украдкой слушала мелодию Райто. Она бежала сквозь дикую боль в лёгких, горящих от свежего зимнего воздуха. Снежинки навязчиво заслоняли глаза, забирались под шарф, в ботинки. Холодно. Мимо мелькали резвящиеся малыши, следом за которыми бегали мамаши, влюблённые парочки светились счастьем за витринами уютных кафе. Огни, улицы, машины — вихрь красок, от которого голова шла кругом. Росарио и не заметила, как по щекам стекают слёзы, совсем не контролируемые девушкой. Сердце готово было выпрыгнуть из груди, когда она преодолела не малый путь от больницы к школе. Устало она поднялась по лестнице, и раздался мокрый душераздирающий кашель. Снова кровь. Ноги невольно подкосились, а в голове раздался колокольный звон и лишь лестничные перила удержали её от падения. Школьные часы над музыкальным классом отбивали без четверти двенадцать. Внутри всё по-старому: лунный свет, никогда не исчезающий из окон кабинета, а в центре пианино. И больше ничего и никого нет. Неужели последняя попытка провалилась? Росарио отчаянно падает на колени, глаза тут же щиплют слёзы, а кашель раздирает грудь всё с новой и новой силой. Симфония боли и страдания дарит ей мелодию. Ту самую мелодию, которую она слышала под пыльной лестницей. Серые глаза девушки на секунду загораются, и она поднимает голову. Райто. Её пропасть, ей погибель. Так рядом и так далеко. Она не идёт к нему — сил не оставалось даже улыбнуться его проказливому лицу. Сакамаки неторопливо отъехал на стуле и грациозно встал, облокотившись на краешек инструмента. Его взор не отрывался от того несчастного, глядящего на него с пола существа. Под разрывающимся от фейерверков небом Росарио встала. Грохот салюта эхом разносился по классу. Крохотными шажками девушка приблизилась к Райто, безучастно глядевшем на страдание бедолаги. Последний шаг дался с особым трудом и, потеряв равновесие, Росарио тряпочной куклой упала в руки парня. Он слегка усмехнулся, и на её бледном лице тут же проступил слабый румянец. Она ощутимо ниже его, но каким-то чудесным образом их губы были всего в паре миллиметров. Она смогла бы дотянуться до него и поцеловать, но слабость сковала с такой силой, что лишь тихий унылый стон коснулся слуха парня. — … подглядывать, — единственное и последнее, что Росарио услышала от Райто. После её сознания переключилось на поцелуй. Невозможный, трепетный, волнительный. Парень неторопливо тянется к её губам, снимая рубиновую капельку. Нажимает большим пальцем на подбородок, и девушка послушно открывает рот. Крохотное сердце стучит всё громче и громче, разрывая тишину. Что это? Грех или западня? Райто нежно касается ладонями лица и медленно, будто ещё не до конца решив, разрывает остатки расстояния между ними. Горячие губы с новой силой тонут в поцелуе. Со сдержанной страстью Райто наполнял Росарио теплом и приятными желанием не прекращать этот момент, но что-то заставило его остановиться. Два удара до полуночи, два удара до того, как Росарио одними губами прошептала сиплое «спасибо», два удара, и она обмякла в руках Райто. Едва он успел подхватить её невесомое тело, как на часах пробила полночь. Сердце девушки остановилось.