Тишина

Смотри, он будет рисовать картину. Уже нанес на полотно грунт. Смотри, как он надменно держит спину, Готовясь на холсте рассыпать красок бунт. Закатом палевым стоит любуется. В руках желание, в глазах печаль. Листва опавшая с травой целуется. Так много прожито, так мало жаль. Дельфин, "Художник".

*** - Извините, что отнимаю ваше время, Накура-сан... - Куджираги-сан, верно? ... - Значит, Орихара Изая был вашим одноклассником? Как он учился в школе? - Редко. Редко появлялся там, но каждый раз с улыбкой, как у просветленного. Шел от двери, потом вдоль ряда парт, даря эту улыбку всем и каждому отдельно в классе, будто все время, пока его не было, он провел в тоске по нам и теперь безумно рад встрече. Его не любили, но хотел в глубине души каждый так эгоистично, как хотят присвоить себе чужую красоту. И он знал это. Это было в его глазах, любой, кто смог достаточно долго выдержать его откровенно изучающий взгляд, видел на дне эту непоколебимую уверенность в силе своего обаяния. Ты только-только воровато отводишь от него взгляд, а он уже знает, что твои колени сейчас дрожат от желания подкоситься. Истинная красота всегда надменна, а иначе она будет менее желанна. А как он давал списывать! А давал он всегда, стоило только попросить, правда, заранее никогда не было известно, будет ли там хоть один правильный ответ. Он протягивал мне тетрадку с домашним заданием с улыбкой красавицы, медленно снимающей свои одежды перед любимым. Смотри на меня! Восхищайся! Любуйся! Желай! Еще. - Мы мало общались. *** - Шизуо! - Что такое, Том? - Одна женщина из страховой компании хочет задать тебе пару вопросов. Она назначила встречу в парке. Сходишь? - Не хотелось бы. *** - Папа! Папа! А почему листики и трава склеились? Они целуются? - И откуда ты знаешь такие вещи, детка? Пойдем к маме. - Листья с травой целуются. *** - Орихара Изая... Как он вел себя в школе? - блондин с неохотой переводит взгляд с ребенка на сидящую рядом женщину. - Вызывающе. Школьные годы, особенно два последних в академии Райра, запомнились даже как-то слишком ярко, учитывая какая там была тоска. Хотя, мне было кого искать в безликой толпе моих одноклассников. Когда эта тварь шла в школу, ему следовало бы знать, на что он нарывается! Таких, как он, нужно убивать еще в детстве, чтобы они не успели стать такими. Такими привлекательными. Орихара был рожден, чтобы соблазнять, чтобы прикрывать яркой внешностью свою жалкую душонку. Он проводил рукой по волосам, не глядя ни на кого, и все взгляды обращались на него. Несмотря на огромное количество различных слухов, он не был шлюхой, нет. Для этого он слишком самовлюблен. Мне всегда казалось, что он вообще не рассматривает окружающих как потенциальных любовников. Из-за этого все сходят по нему с ума еще больше. - Не люблю это вспоминать. Блондин закуривает и уходит, а женщина остается сидеть, разглядывая свои записи. *** Когда ты уходишь, я тоже ухожу. Когда ты ненавидишь, я люблю. Когда ты говоришь, я молчу. Чтобы слышать. Меня нет все время, пока тебя нет. Я не формулирую вопрос, потому что до дрожи боюсь ответа. Для меня ты везде. Во всех моих мыслях. Я не скучаю по тебе, пока тебя нет. Ведь ты всегда со мной. Я целую тебя каждое утро. Каждое гребаное утро, что ты проводишь не в моей постели, поверь, тебя это не спасет от моих назойливых чувств. Они настигнут тебя везде. Смотри. Ты только ушел. А они уже тебя догоняют. Я целую тебя каждый вечер. Желаю приятных снов. Я обнимаю. Я люблю. Мои чувства очевидны настолько, что их можно сравнить с яркой неоновой вывеской. Люблю. Люблю. То вспыхивает, то гаснет. Я - погасшая неоновая вывеска. Мои чувства к тебе заставляют душу дрожать, как струна, и петь от счастья. Я - натянутая струна. Я дрожу. И пою. Я счастлив? Нет. Никогда не узнать счастья тому, кто покоя не знает, кто обезумел от своей привязанности к другому человеку. Я безумен. Мне все равно. Нет, не все равно. Эта мысль слегка щекочет меня время от времени. Наверное, следует издать закон, по которому всех влюбленных бы обязывали признаваться в своих чувствах объекту их страсти. Ведь они поступают некрасиво, влюбляясь втихаря, вторгаясь в личное пространство другого человека без права на это. Целуя его своей душой, прикасаясь к его душе, каждую секунду, минуту, удар. Удар сердца. Удар по лицу. Насмехаясь над ним. Смотри. Смотри. Как я тебя люблю. Ты и не знаешь. А ведь мне за это ничего даже не будет. Да. Да. Имею право. Не отвечай мне на мои чувства, не надо. Я же не хочу. Хотел бы, давно бы... Давно бы уже перестал быть тебе злейшим врагом. Стал бы врагом милым. Мне по силам и не такое. Но ты пойми, то, что я чувствую нельзя приземлять. Это чувство тоньше бокалов, что ты любил натирать до блеска в баре своими руками, когда еще там работал. Оно разобьется от удара с действительностью. И его больше не будет. Совсем. Я ведь не этого хочу. Я хочу тебе счастья. Много. Много. Большого. Солнечного. Пушистого. Теплого. Как мои воображаемые поцелуи перед сном. Со мной у тебя такого не будет. Когда я смотрю в твои глаза, я не дышу. Когда ты обнимаешь своих любовниц, я не живу. Когда я целую тебя в своих мыслях, ты всегда спишь один. Ты теплый. Сонный. Голый. Красивый. И ты, похоже, даже мне рад. Мечты всегда такие. Такие послушные, предсказуемые, банальные. Не то, что ты. Чертов монстр. Ночь была нежна. Ночь была молода. Как и мы с тобой. Я, как всегда, едва увидев тебя, упал на колени и начал молить о внимании, со стороны, конечно, это выглядит немного иначе, но правда, она всегда немного психоделична. Позволь мне слиться с тобой мысленно. Позволь наблюдать за тобой издали. Позволь мне разбиться каплей о гладкую поверхность озера твоего разума. Позволь раствориться в тебе. Ты для меня - всё. Я разбиваюсь о твой взгляд на мелкие брызги. Мне нелегко потом собирать себя снова. Мне в этом, как ни странно, помогает твой гнев. Я всегда верил в него. Я верил в твою ненависть. Верил. Раньше. Теперь не очень. Не так давно. Кажется, даже сегодня, а может и в другом временном промежутке. Я не знаю. Я хотел все прекратить. Я убегал-убегал-убегал. И устал. Я остановился и стоял в переулке, улыбаясь, раскинув руки. Не для объятия. Для распятия. У тебя в руке был знак. Ты бы мог им кинуть. Ты подошел ко мне с ним. Я до последнего надеялся, что ты просто хочешь руками меня придушить. Ты повернул мое лицо за подбородок в свою сторону. Брошенный знак еще звенел, отдаваясь эхом среди пустых стен. Отдайся мне! Или уходи. Я не формулирую вопрос даже в своей голове. Я не хочу ответа. Ты заглянул мне в глаза. В душу. Развернулся и ушел. Я после этого полночи не спал. А ты пошел трахаться с первой попавшейся тебе девкой. Мы такие разные. Когда ты раздевался перед ней, я не мог отвести взгляд. Правда, мне это и не было нужно. Я был прямо напротив твоих окон. Я мог видеть всё. Ты же не мог видеть ничего. Всё как всегда. Хорошо, что ты погасил свет. Сам я не мог оторвать от тебя взгляд. И от этого мне уже хотелось кричать, но я буду молчать, чтобы ты тоже молчал. В тишине ты особенно красив, тишина любит тебя и меня. Это она укрывает меня одеялом из лжи. Тишина обнимает тебя вместо меня. Тишина разбивается как один из бокалов, что ты полировал так тщательно, падает на жесткий пол, разлетается вдребезги от моего стона. Шизуо. Это моя молитва. Мольба. Я молю богов даровать мне кусочек счастья и спокойствия. Кусочек свободы. Свободы от чувств к тебе. Я всегда шепчу твое имя перед сном. Я шепчу твое имя, просыпаясь. Я кричу твое имя, кончая. Когда ты смотришь на меня, останавливается отсчет секунд. Как ты тут оказался? Зачем? Сколько успел увидеть? Когда ты молчишь, глядя на меня, значит, я опять натворил что-то непоправимое. Когда ты подходишь ко мне и целуешь молча, я снова люблю тишину. Я снова дышу. Я жив впервые с тех пор, как встретил тебя. Клянусь, я больше никогда не заговорю, лишь бы ты молчал со мной рядом.