happy new year, bitch

Ким Сокджин любит своего парня вовсе не за то, кем тому хочется быть. Он любит его не за грубые татуировки, не за пирсинг, не за мятный цвет волос, не за любовь к побоищам. Он любит его не за отсутствующее чувство меры, не за культуру его речи, не за презрительные и косые взгляды. Он любит Намджуна за то, кем тот является на самом деле — обиженным на весь чертов мир ребенком. Рэпмонстр — такое погонялово дал себе Намджун еще до знакомства с Джином. Он не терпит, когда его называют по имени, готов выбить челюсть или сломать нос любому, кто попытается сделать это. Намджун балуется травой и делает вид, что оно ему нравится, хотя у самого в бардачке всегда лежит один запасной ванильный чупа-чупс, которыми он заменяет дерьмо, что толкают ему «друзья». Ким не пропускает ни одного рэп-баттла, хотя Сокджин прекрасно знает, что он ненавидит все эти сборища педиков и неудачников, обиженных на жизнь. В принципе, таких же, как и он сам. Парень живет исключительно по своим принципам и общается лишь с теми, с кем хочет. Он отрезает любые связи с неприятными личностями и бьет в морду, даже если эта морда ему приветливо улыбается. Он требует от своего парня невозможного, тем самым превращая в возможное. Ради него старший Ким делает себе первую татуировку. Какую-то дурацкую и незамысловатую надпись на ключице, а Намджун сходит по ней с ума и скользит языком, когда они остаются вдвоем. Волосы Джина черные, но Намджун заставляет красить их в еще более черный. Старший соглашается. Намджун ненавидит весь этот мир, а их отношения с Сокджином похожи на Ад. Первый строит из себя крутого парня, хотя на деле дико ранимый, да и, ко всему прочему, чертовски умный парень, у которого вполне могла бы сложиться куда гораздо более сладкая жизнь. А последний терпит этого неугомонного мальчишку и любит так же, как любил в первый раз. Ким Джин понимает, что его другу нужна помощь, что нужен кто-то, кто смог бы открыть его душу и навести там порядок. Ему хочется стать этим человеком. Ему хочется помочь своему парню, несмотря на то, что тот отрезает любые к этому пути. И он прекрасно знает, что Намджун любит его в ответ. Вот только все равно не даст кому-либо копаться в себе. Светловолосый ненавидит праздновать Новый Год. Да он, в принципе, ненавидит все, что с ним связано. Ненавидит этот праздник, ненавидит период с двадцать девятого декабря по второе января. Он ненавидит рождественские украшения, ненавидит подарки и праздничные деревья. Когда они с Сокджином познакомились, то было далеких три года назад, в ноябре. Тогда старший не имел ни малейшего представления о заебе парня, который ему нравился. И он сделал глупость. Потратил уйму времени, чтобы найти подходящий подарок. Небольшая коробочка даже не была открыта. Парень втоптал ее в пол, а вместе с ней и праздничное настроение брюнета. Сокджин никогда не рисковал поинтересоваться истоками такой ярой агрессии. Точнее, он не рисковал вдаваться в подробности. Несколько раз он спрашивал у Намджуна прямо в лоб «в чем причина?», однако каждый раз получал один и тот же ответ: «смену одного года другим празднуют только долбоебы». Делать, в принципе, было нечего, вот только Ким Сокджин гораздо сложнее, чем может показаться на первый взгляд. После того случая с убитым подарком, парень думал просто забыть. Оставить эту идиотскую идею про попытки сблизиться с этим человеком. Вот только у Намджуна нашелся один очень болтливый друг. Хотя, назвать Мин Юнги болтливым довольно сложно. Скорее, дело обстоит как раз таки наоборот. Изначально Шуга показался Джину самым молчаливым из этой компании «петушков». Затем в какой-то момент он даже стал пугать его своим вечно негативно настроенным поведением. А вот позже, когда судьба свела их в одной попойке, а потом и оставила вдвоем в баре, бояться стало как-то… нечего. До сих пор остается их маленькой тайной то, что произошло в ту ночь. Потому что, если узнает Намджун, то головы Мин Шуге не сносить. Да нет, они не трахались. Да вот только лисоподобный парень все равно не упустил своей возможности тридцать раз предложить сделать это в сортире и пару раз облапать сокджиновский зад. Но за занавесом миншуговских приставаний кроется куда более интересная история. Рэпмоновская. Ким Намджун родился любимым и добрым ребенком. Поверить в это, конечно, тяжело, но Шуга уверил в том, что знает этого длинноногого придурка с самого детства, и готов голову отдать на отсечение, что не пиздит. Дальше оказывается, что в далеком прошлом этот славный мальчишка обожал праздники. Все до одного. Потому что он получал подарки и проводил больше времени с друзьями и родственниками. Намджун очень сильно любил свою маму. Его мама всегда знала, чего он хотел, всегда знала, где он хотел погулять, куда хотел сходить, как поднять ему настроение. Его мама очень любила праздновать Новый Год. Она была матерью-одиночкой и всегда устраивала для своего сына самый лучший в мире праздник. Бред какой-то, подумал тогда Джин, даже не дослушав до конца. Каждый чертов год эта женщина повторяла одну единственную фразу. Словно ведьма, что старательно нагоняла на себя беду и несчастье. Она переставала нравиться маленькому Намджуну, когда выпивала и громко смеялась на кухне, снова и снова перекрикивая других «да я готова сдохнуть, чтобы праздник удался на славу!». И знаете. Она сдохла. Пожалуй, Джин никогда не смог бы сказать нечто подобное в настолько грубой форме. Но вот Шуга сделал это. И даже два раза, когда, видимо, решил, что старший не понял его с первого раза. Помнится, тогда брюнет попросил гребанного пьянчугу следить за словами, а тот рассмеялся и больно ударил друга своего друга по плечу. По последующим бормотаниям знакомого Сокджин так толком и не понял, как это произошло. Знает только, что случилось это прямо перед праздником, утром тридцать первого декабря. Намджун остался сиротой, но вырос под присмотром маминой сестры, что пыталась быть для него не худшей, чем предыдущая, матерью. Эта история ставит все точки над незаконченными i, а парень терпеливо переносит всю ненависть своего друга, пока тот материт прохожих и пинает мусорные баки, в которых видит упаковки от подарков. Несмотря на то, что праздновать Ким привык в кругу любящих людей, последние два года он проводит их либо в машине, занимаясь с Намджуном сексом, либо дома у последнего, где не слышно ни радости, ни веселья, ни фейерверков. Все остальное время в этот ненавистный период Рэпмонстр отказывается видеться на людях. А, точнее, там, где присутствуют гирлянды, тупорылые улыбки, праздничные банты и прочие украшения. Поэтому он увозит старшего в самый темный и неосвещенный переулок, в котором даже развернуться тяжело, не то, что машину припарковать, а там дарит каплю своеобразной любви, на которую, видимо, вообще способен.

***

Лицо Ким Намджуна не меняет своего выражения, когда он скользит взглядом по своему парню. Он сует руки в карманы толстовки и перекатывает языком чупа-чупс из-за одной щеки за другую. Он останавливает взгляд немного выше его глаз ненадолго и всего несколько раз, а, когда опускает его на сокджиновские руки, шумно выдыхает через нос. Тот молчит в ответ и уверенно заглядывает младшему в глаза. Ким делает шаг ближе, а у Джина вздрагивает правое плечо. Намджун подходит очень быстро, отчего разница в росте, пусть и не столь значительная, становится ощутимой. Монстр срывает с головы своего друга рождественский колпак, выбивает из рук завернутый подарок, разворачивается спиной и уходит к машине. — Ты не сможешь бегать от этого вечно, — тихо отвечает на действия младшего брюнет, хмуря брови. — Я все равно буду праздновать, хочешь ты этого или нет. — Валяй, пиздюк, — светловолосый парень только махает, не оборачиваясь, а затем поддевает пальцами ручку от двери своего автомобиля. — Только как-нибудь без меня. Странно, но в какой-то момент, несмотря на то, что никаких криков, что были в прошлый раз, нет, Сокджин понимает, что его парень в дичайшей ярости, в которой он только мог его видеть. Ему хочется порвать себя изнутри, но он стойко держится на своих двух и шагает следом за младшим, наконец, привлекая к себе внимание. Ким младший не садится в машину, он заинтересованно наблюдает за другом, пальцами прокручивая сладость у себя на языке. — Мы будем это делать, — он ставит парня перед фактом и упирается ладонью в холодный металл капота, наклоняя голову к плечу и поджимая плечи — ему холодно. Он оделся не по погоде. А все для этого чертового ублюдка, который даже не хочет выслушать его. Любимая рваная кофта с широким воротом, из-под которого видно татуировку. Тонкие черные джинсы и долбанный колпачок — единственный элемент одежды, которого видеть Намджуну не следовало. — Долбоебом здесь будешь только ты, — шипит младший сквозь улыбку и наклоняется, чтобы, наконец, сесть на свое место. — Твоей маме вряд ли понравилось, если бы она увидела тебя сейчас, — когда Джин видит округлившиеся глаза, ему по-настоящему становится страшно. Но еще страшнее ему становится, когда он ловит на себе рэпмоновский взгляд. Его бросает в дрожь, когда дверь оглушительно-громко захлопывается. Ким Намджун никогда не позволял себе поднять руку на своего парня. По крайней мере, он не считал преступлением стукнуть его кулаком в плечо или пнуть под зад, когда тот вредничает. И Сокджин был благодарен ему. Потому что, твою мать, пекся об этом лице. О лице, которое любил Намджун. О лице, изуродованным которое Намджуну видеть вряд ли захочется. Но ему становится совершенно на это плевать, когда в это лицо прилетает кулак, а его самого слегка отбрасывает назад, скорее от неожиданности и в неудачной попытке увернуться. Это оказывается дико больно, будто трещины проходятся по всему его черепу. А еще больнее становится, когда чужой кулак сталкивается с лицом еще раз. Ему кажется, что хватит, а кимовские пальцы сжимают его плечо и бьют под дых, заставляя согнуться почти что напополам и зажмурить глаза. Он слышит голос над головой. Тот говорит что-то, вроде «не думал, что когда-нибудь ты настолько охуеешь». Младший даже не интересуется, откуда кореец знает про его мать, видимо, догадывается. Он только сплевывает к ногам парня и обходит его, становясь за спиной. Краем уха Джин улавливает очередное ругательство, а потом чувствует толчок в затылок. Он валится на колени и тихо стонет, не пытаясь проявить сопротивление. Жмет пальцы в кулаки, вместе с этим будто пытаясь поцарапать асфальт, а потом кусает губы и глубоко дышит, по-прежнему не жалея о том, что он сделал. — Можешь считать меня последней мразью, но твоя мать была хорошей женщиной, и мне не хочется, чтобы ты позорил ее и ваши общие воспоминания, — вообще-то, он не привык говорить такие слова. Он вообще ничего не привык делать рядом с этим человеком. Потому что то нельзя, это нельзя. Туда не ходи, это не делай. Это всегда заебывало, но отказать Намджуну — то же самое, что порвать с ним. Поэтому Джин забыл о старых друзьях, нашел себе новых в лицах странных ребят из кимовского общества. Поэтому он перестал украшать свою квартиру на праздники, перестал заваривать по утрам кофе, когда младший остается у него. Вся его ебучая жизнь стала одним ебучим Ким Намджуном. Вся его долбанная жизнь — это «да, Рэпмонстр», «конечно, Рэпмонстр», «я тоже ненавижу этот праздник, Рэпмонстр», «да нет, что ты, я вовсе не хотел о тебе ничего знать, Рэпмонстр», «трахай меня, Рэпмонстр», «я люблю только тебя и никто мне не нужен, Рэпмонстр». Но, вообще-то, насчет последнего у него, действительно, очень смешанные чувства. Потому что, с одной стороны он не готов кому-либо подчиняться, но с другой готов на все ради благополучия этого человека. Он пытается предпринять попытки подняться на ноги, однако встречает сопротивление. — Заткни ебало, ебучий хуесос! — после того, как делится с другом своим широким словарным запасом, Намджун бьет тяжелым сапогом между лопаток старшего, а тот снова валится наземь, наклоняясь к грязи и прижимая лоб к предплечью. — Не смей вспоминать о ней, утырок, ты меня понял? — младший рвет глотку, а слова отражаются от стен тяжелым эхом и снова бьют по ушам. Но это не самое страшное, потому что в последующем Джин чувствует удар все тех же ботинок куда-то в ребра и падает на бок, прижимая ладонь к груди и болезненно шипя. Ким проводит ладонью по своим волосам и отходит на шаг в сторону, выплевывая недоеденную конфету в сторону выброшенных намокших коробок. И брюнет надеется, что есть смысл перестать притворяться мертвым, но слышит звонкий удар по стоящей рядом машине. — С Новым Годом, сука. — Послушай меня, — в конце концов, ему просто-напросто надоедает обездвижено валяться на холодной земле. Он приподнимается на локте, а когда видит, что младший находится от него на безопасном расстоянии, пробует встать. — Я просто хочу сказать… — Заткнись, — голос звучит менее зло, но более отчаянно. Пальцы снова и снова вплетаются в растрепанную шевелюру, а Ким Монстр не поворачивается к другу лицом. — Намджун, — впервые за все три года знакомства он зовет его по имени, но не чувствует в этом ничего неправильного. — Заткнись, я сказал, — парень поворачивает голову, почти сталкиваясь подбородком со своим плечом, но все еще ровно стоит на месте. — Это было слишком давно, почему ты позволяешь прошлому мешать мне сделать тебя счастливым, Намджун? — Заткнись! — Она не вернется от того, что ты ведешь себя, как мудак. А весь, блять, долбанный мир не крутится вокруг тебя, и никто не станет отказывать себе в удовольствии отпраздновать приход нового года! — Блять, Сокджин, заткнись, — повышая голос, ревет в ответ младший и немедленно разворачивается, чтобы снова вставить кое-кому челюсть на место. Вот только, оборачиваясь, он сталкивается с парнем лицом к лицу и замирает с застывшим на уровне плеч кулаком. — Нет, это ты заткнись, — почти плюёт Ким в лицо своему парню, а затем хмурит брови и расправляет плечи, выпрямляя спину, дабы немного успокоиться, но все равно повышая голос в ответ. — Я никогда не сдохну ради того, чтобы устроить праздник такому избалованному мальчишке, как ты, Ким Намджун! Уж лучше я склею тебе бумажные украшения, чем буду стараться настолько, чтобы слечь! Рэпмонстр по-прежнему не двигается. Он смотрит в лицо стоящего перед ним парня, на мгновение опускает взгляд к татуировке, которая кажется ему чертовски привлекательной, потом смотрит на грязь с ботинок на темно-синей кофте. Через секунду он опускает руку, но не рискует что-либо сказать. Джин понимает. Он молчит в ответ, но поднимает руки, чтобы коснуться пальцами намджуновой груди. Ким Намджун — всего лишь обиженный на весь мир ребенок. Взрослый ребенок, понимающий всю отвратительность своих поступков, понимающий, что в жизни он может добиться гораздо большего, понимающий, что ему нужно быть кем-то более приятным для Ким Сокджина. Он ребенок, которому очень и очень больно. Маленький мальчик, что пока еще не научился разговаривать. Что только и может вя-кать, да мя-кать, но, как бы ни старался, не может донести до своего опекуна, почему ему так чертовски сильно хочется рыдать. Ким Сокджин просто любит. Он наблюдает за этим человеком настолько давно, что не видит зататуированного грубого любителя дешевой травы. Не видит парня с необычным цветом волос, не видит пирсинг на его губе. Он не видит летящих в лицо кулаков, бьющих его сапог и ненависти в глазах. Он просто видит Намджуна. Дебила, когда-то решившего для себя, что скучать по маме — плохо и тяжело. Решившего, что говорить о маме — трудно и неправильно. Решившего, что через Ад лежит путь к бесконечному Раю. Намджун снова бьет его. Только в этот раз лопатками о капот. Он хватает его колено, жмет к своему бедру и целует шею. Джин путается пальцами в светлых волосах и обхватывает второй рукой рэмпоновы плечи, притягивая его ближе к себе и прикрывая глаза. Вообще-то, ему все еще ужасно больно после случайной «драки», но он гладит пальцами шею своего парня и раздвигает ноги шире, когда тот толкается к нему бедрами. И почему-то он знает, что сейчас они не будут заниматься любовью. Почему-то он знает, что сейчас они не будут стонать, не будут ласкать друг друга слишком долго. Он знает, что его друг не способен на это в данный момент. А еще он знает, что они справятся со всем этим. Возможно, не сразу. Возможно, потребуется еще не один раз, чтобы младший слил на него все то дерьмо, что копил в себе годами. Он прекрасно понимает, что просто так ничего не проходит. Но он целует кимовские губы и поддевает серьгу в нижней кончиком языка. Он сделает все возможное, чтобы в скором времени ее там не оказалось.