Страх, - и больше ничего

Как-то в вечер, в поздний час я застоялся у окна. Снег шёл за окном, и ветер дул морозный. Я всё смотрел, вспоминая те дни, когда впервые меня посетил собственный страх. Помню, был ноябрь, когда умерла моя Ленор, и с тех пор я часто стоял у окна, осознавая то, что не услышу её блаженного голоса никогда! Я услышал громкий стук в дверь и вздрогнул. „…Открою её и снова там, на пороге будет чья-то тень…“ — произнёс я голосом дрожащим. „Это просто кто-то постучался, постучался и ждёт ответа?“ Был порыв открыть дверь, но услышав негромкий стук, я замер. Казалось тишина, тревожно замерла вместе со мной. Сколько времени я был в оцепенении, я не помню… Но вскоре стук повторился и забил в окно ветер; найдя небольшую лазейку, ворвался в комнату, распахнув настежь окно. Яростно накинувшись на страницы моего романа, лежащие на столе: белые листки, которого с шелестом взметнулись вверх, а стук снова повторился. Робкие звуки сошли на нет, и только ветер бесчинствовал вокруг, сердито касаясь каждой страницы, разбросанного на полу романа. Я открыл дверь и там одна только Тьма, за которой крики слышались. Крики были ближе к женским: стонам, плачам и рыданиям. Это Тьма ко мне приближалась, несся за собой смерть. Крикам, плачам и рыданиям не было конца, не было покоя мне и грешникам. Наверно, в этих рыданиях и плачах где-то проживает моя Ленор, Что всегда была мне рада, но в шуме этом я не расслышал ничего. Мороз становился крепче, метель, подвывая, кружилась со снежной крупой, и больше никого. Вдруг раздался скрип, и старое дерево на соседский дом обрушилось. Тьма накрыла тот дом, и крики теперь оттуда новые доносились. Я закрыл дверь, вернувшись в комнату. И моему взору предстала картина: на столе сидел чёрный ворон по прозвищу — Никогда! — Что тебе, птица-дух, здесь надо, — устало проговорил я, — Улетай отсюда — жить ещё хочу! Проваливай птица, слышишь, я жить хочу! А тебя ни видеть, и ни слышать не желаю! Ворон гордо на столе моём сидел, слушая каждое слово. Птица, замахав крылами, издала свой крик, словно о чём-то мне говорила. А затем ворон взлетел, вылетая в полуоткрытое окно, голосом человечьим произнес: Никогда! «Что имела в виду, эта глупая птица под этим словом „Никогда“? Останется для меня загадкой…» Дунул ветер, с грохотом закрыв окно, вылетая прочь за вороном. Остался я без воздуха в комнате дома моего, свечу мою ветер погасил. И вот, согреваясь в свой смертный час, я в темноте дописываю роман, покуда светит мне луна, свечи замена. Страх, — и больше ничего… „Никогда“ — не давало это слово голове моей покоя, я ещё живой, я гений, я творец, бессмертным останусь на века, даже когда мне придёт конец. Вот, закончился кипяток в кружке моей, еды нет, от ужасов холода умрёт, возможно, безумец. Роман кто-нибудь найдёт и опубликует, тогда, когда я запущу в начинающих авторов трезубец. — Да, — скажет народ про меня, спустя века: „Он был безумцем“. Обо мне заговорят, что роман принёс бы в будущем мне признание и славу. Но лучше умереть вдали от людей, оставив вместо завещания роман. Первые главы я писал, когда была жива, вдохновляя меня, Ленор. Благодаря ей, я проник во Тьму и погубил ею свою Ленор. А теперь убиваю ею себя! Мир во Тьме… Подождите меня безумцы, я иду! И снова слышу хлопанье чёрных крыл, это Ворон за мной прибыл.  — Скажи мне, птица, после смерти отнесёшь меня к моей Ленор и туда, где тишина? Ворон внимательно всматривался в меня при слабом освещении луны… Он каркнул мне в ответ: „Никогда!“ И забился я в крике, упав на пол… Ворон каркал, что-то говорил, чётко выговаривая букву „Р“. Птица, взмахнув крылом, исчезла. Я не понял почему, и, вставая на колени, вглядываясь в окно, увидал надвигающуюся Тьму.  — Вот и я, моя Ленор, скоро мы увидимся и под пение дождя, будем танцевать. Охвативший меня страх, что я держал, в себе вырвался на свободу… Луна исчезла, Тьма мой дом накрыла… Оставался я теперь в кромешной пустоте и не важно, что теперь скажут про меня. Роман опубликован, но не все ещё знают, что есть и ещё мои работы, которые дописать при жизни не успел.