Белый дым над Черным морем

       - Не мычат, не телятся.        - Хоть бы налог снизил. Мой племянник вчера всю ночь плакал и прощался с женой, а послезавтра поплывет аж до самого Любека. Скоро будем пешком в Краков ходить, если с лягушатниками и гондольерами не договоримся.        - И не говори. Знаешь же моего деда? Ну как же, весь квартал знает. Старый крепкий черт, живет столько, что, наверное, Христа маленьким видел - прости мою душу грешную, Господи! Так он говорит, что даже когда Генуя с Венецией лаялись, торговля была выгоднее. У тебя могли отнять все, но могло и обойтись.        - ...Холодное вино, холодное вино! Причаститесь крови Господней и помолитесь за избрание хорошего понтифика!        - Тоже, что ли, уличной торговкой пойти? Глянь, как Консолета деньгу зашибает.        - Ага, а корабли продадим за вино да сыр? Не позорь свою семью, Орсини. Твой отец услышит - всю бороду вырвет!        - Да сколько же можно ждать на жаре, мне коров доить пора...        Изнывающая под жарким летним солнце толпа гомонила все громче и злее. Прошел слушок, что именно сегодня кардиналы наконец изберут нового главу государства, а потому предприимчивые горожане занимали места у балкона понтифика еще с рассвета. Если именно на тебя упадет взгляд только что коронованного самодержца, можно обеспечить себя на всю жизнь, а истинный римлянин никогда не будет настолько глуп, чтобы упустить свою выгоду. Однако солнце было уже в зените, а гигантская белая тиара и паллий не спешили выплывать на свет Божий, и раздражение нетерпеливых итальянцев начинало предсказывать второй штурм собора Святого Петра.        В тот самый момент, когда самые слабые из передних рядов, обливаясь потом, начали прокладывать себе путь через толщу людей на волю, над собором поднялся белый дым. Скептически настроенная толпа не спешила издавать криков радости, ибо уже трижды за день сочла облако за признак наконец проклюнувшегося из скорлупы взаимных обвинений единодушия кардиналов. Однако следом чистые детские голоса разнесли в воздухе cantus planus и зазвонил колокол. Гомон мгновенно прекратился, тысячи людей задержали даже свое тяжелое из-за духоты дыхание, а давка усилилась стократно - те, что считал себя "предприимчивее" других, оказались впихнуты под самый балкон и вжаты лицом в стену. Парчовые шторы распахнулись и открыли миру понтифика.       На долю секунды вздох удивления заглушил даже григорианский хорал. Делла Ровере! Не будучи представителем ни одной из уважаемых в городе семей, не являясь также ставленником французского короля или императора Священной Римской Империи, "кардинал из ниоткуда", неимоверно моложавый для своих декларируемых шестидесяти, кардинал говорил по-итальянски с неуловимым даже для привычных к сотне диалектов ушей итальянских торговцев акцентом. Ходили, впрочем, слухи, что он был племянником ныне почившего папы и после разграбления Константинополя прятался в дикой степи где-то за Московией, но никто не знал, каким слухам верить. Более того, в его руках не было ни креста, ни державы, а на голове - тиары! При этом паллий не позволял усомниться в его высоком сане. Впрочем, опешившие поначалу горожане мгновенно склонили головы, едва встретившись взглядом с Папой. Вместо привычных лучистых, улыбающихся глаз уроженцев Италии, пылающих безумием зрачков арагонских фанатиков и пренебрежительных усмешек французов, взгляд понтифика подавлял волю и почти ломал своим весом шею и спину, невольно заставляя склониться перед его обладателем. Взмахом руки отменив процедуру титулования, понтифик оперся обеими руками на перила балкона, угрожающе нависнув над своими подданными и паствой.        - Наша земля плодородна и Божией милостью никогда не оскудеет, - четко и внятно проговорил Папа. Будучи шокированными тем, что понтифик, обычно лишь ожидавший окончания титулования и уходивший обратно в залы собора принимать присягу знатных домов, что-то сказал, многие горожане, полагая, что им послышалось, затрясли головами. Но он продолжил, и сомнения рассеялись. - Наши замки крепки, наши нефы управляются лучшими моряками, наши женщины красивы, а кровь горяча. Всеблагой Господь наградил страну, в которой поселил своего наместника, бесчисленными благами мира, созданными его милостью.        - Однако люди не прекращают перекраивать по своему разумению деяния его, ополчаясь брат на брата. Так же, как кровь, что искупляла наши грехи, - голос понтифика каким-то образом стал еще громче, отдаваясь эхом от каменного фронтона, - кровь Христова, нам, слабым грешникам, для жизнь нужны еще две соленые жидкости, покуда не воспарим мы к Господу или не будем низвергнуты в глубины ада. И первая - это наша собственная кровь, коей мы окропили наши луга и поля бесчисленное количество раз, и которую сейчас без малейшего стыда пьют те, кто силой самого дьявола захватил истинно Божье Царство - нашу страну, Италию, раздробив её на многие и многие удельные княжества. Разве стоит нам брать пример со слабости Императора, позволившего раскрошить свою страну на сотни кусков? Разве позволим мы и дальше уходить во тьму невежества от нашего света отступникам, отдавая свой пот и кровь золотыми монетами нашим поработителям?       Народ начал мелко подрагивать от страха. За подобные разговоры в Авиньоне понтифика бы уже повесили, обвив веревку вокруг перил, прямо на балконе, и отложили церемонию еще на долгие недели, пока от тела не останутся лишь голые кости. Должно быть, жара ударила по разуму Папы, а может быть, его старческий ум, невзирая на моложавый вид, не выдержал и сломался под тяжестью врученной ноши управления Римом. Однако, как загипнотизированные его взглядом, вселяющим мужество в каждого, на кого он взглянет, толпа продолжила внимать без единого звука.        - Вторая же соленая жидкость суть воды морей. Черное, прежде контролировавшееся патриархом Константинополя, ныне в руках османов; Адриатическое захвачено Венецией, предавшей собратьев по вере и разграбившей христианские святыни; Средиземное же контролируют французы, - взгляд Папы наполнился горечь, - так же, как и многих моих предшественников. Люди пленили наместника Божьего на земле и избегли кары!, как казалось!        Тысячи взглядов проследовали за простертыми в разные стороны руками понтифика. На секунду он, сам того не желая, предстал перед своим народом в облике Христа, готового принять все бремя унижений, что несла церковь, и великодушно простить их одним своим словом.       Но он не собирался прощать. В левую его руку было вложено тяжелое железное ядро с фитилем, а в правую - крест, который понтифик зачем-то взял за верхнюю часть, а затем с силою потянул на себя, обнажая сверкающий на солнце, отполированный меч, который более напоминал лучшие зеркала из Флоренции, нежели сталь.        - Мы - слабые грешники, - продолжил он негромко, но теперь уже каждое ухо на площади с жадностью внимало каждому слову, и ни одно из них не упало на бесплодную почву. - Господь завещал нам прощать. Но ранее детям своим, ведомым Моисеем, он повелел истребить всякого, кто подымет меч на святыни его. Моисей странствовал по пустыне сорок лет, а нынешние слуги Божьи томились в Авиньоне, под замком, веками. Пришло время, - воздел в небеса ядро и меч правитель Рима, - вернуть обе жидкости нам! Мы овладеем морями и возьмем с наших врагов кровавую пеню! Мы вновь сможем плавать по морям, дарованным нам Господом для процветании, и жить, не кормя нашей кровью индиктованных еретиков! Я хочу, чтобы сегодня, римляне, вы наконец подняли головы и вспомнили, почему, невзирая на века обрушивавшихся на нас несчастий, мы не дали себя сломать и вернем себе принадлежащее нам по праву!        Появившиеся из темноты за спиной понтифика чьи-то руки надели на голову понтифика тиару, к которой... Было пришито тяжелое рыцарское забрало. Народ затаил дыхание, восторженный и напряженный, зная, что грядет, страшась и восхищаясь. Слабые духом обливались холодным потом от ужаса, истинные сыны Рима - восторга, но ни единый человек не желал уйти с площади, не услышав впервые за четыре долгих века тех слов, что должны были прозвучать.       Опустив забрало рукой с мечом, Джулиано делла Ровере, а ныне Папа Римский Юлий II вдохнул во всю мощь своих легких, а затем издал утробный рев, нарочито глухой и невнятный из-за эха от забрала. Всего два слова. Только истина и никаких экивоков.        - DEUS VULT!!!* *Так угодно Богу