Привычно

Цзянь приходил к Хэ Тяню по субботам, притаскивал с собой пачку сигарет, две бутылки виски и центнер отвратного настроения. Хэ заставлял Рыжего встать в шесть утра и приготовить обед, а после — убраться из квартиры ко всем чертям. Хэ знал, что Цзянь может нагрянуть как в непроходимую рань, так и ближе к полуночи, и ждал. Чего — не понимал даже он сам. Они подолгу курили у окна, сбрасывая пепел на заснеженные улицы. Цзянь привычно молчал и хмурился, чувствуя на себе буквально пожирающий взгляд Хэ Тяня. Брюнет готовился прятать боль, притворяться и слушать. По субботам Цзянь приходил к нему, чтобы спастись и пожаловаться на жизнь. А точнее — на одного конкретного человека. Цзянь не называл имен, а Хэ Тянь старательно делал вид, что не знает, о ком он говорит. Что пять букв в имени, русые волосы, о которых Цзянь проговорился вскользь, и потухший, но все такой же мечтательный блеск в бесцветных глазах напротив не прозрачны, как стекло. Что когда Цзянь цепляется за него так, как будто кроме друг друга у них и нет никого, Хэ ни капельки не обидно. И сегодня Цзянь жалуется на ни больше, ни меньше обычного — строго в меру, откупоривает виски и пьет прямо из горла. Тянь смотрит на него немигающим взглядом и прихлебывает из той же бутылки. — Болит? — участливо спрашивает он. Цзянь хихикает, касается пальцами пробитого насквозь сердца и спрашивает «что?» с таким видом, будто действительно не понимает. — Он, — малоопределенно кивает Тянь, и улыбка собеседника меркнет. Цзянь запрокидывает голову и с трудом проталкивает воздух в пропитанные никотином легкие. Хэ отворачивается, игнорируя его цепкий взгляд. «Догадался» здесь даже не самое лучшее слово — Хэ знал все с самого начала. Цзянь с шумом допивает бутылку и утыкается носом ему в плечо, прекрасно зная, что тот не отстранится. С Хэ Тянем лучше. Легче. Стабильно хреново и привычно хорошо. А с Чжанем — вообще никак.